— Видно они не столь сильно запуганы, если помогают вам — произнес Ардатов, делая пометку в своей записной книжке.
Как только подозрения о новом штурме подтвердились, Нахимов отправил Меньшикову письмо с просьбой предпринять решительные действия, если не для разгрома противника, то для срыва его планов относительно Севастополя. С аналогичной просьбой к светлейшему князю обращался и граф Ардатов, полностью согласный с мнением Нахимова. Наконец и сам император, желая подтолкнуть светлейшего князя к действиям, прислал в его ставку нового начальника штаба полковника Попова. Николай лично выбрал этого человека из числа офицеров подававшие, по мнению императора, особые надежды. Перед отъездом в Крым он принял Попова и после обстоятельной беседы благословил на ратные подвиги, пожав полковнику руку.
Обласканный столь высоким вниманием, сразу по прибытию, Попов предложил план наступления, который должен был заставить союзников снять осаду Севастополя. Его главной целью были англичане, чья общая численность составляла всего 23 тысячи человек, и чей лагерь располагался далеко в стороне от лагеря французов. Кроме этого британские силы были разделены на несколько отрядов, что позволяло разбить их по частям, используя численное превосходство русских войск.
План был очень не плох и в случаи его успеха, оставшись одни, французы были вынуждены думать больше об эвакуации, чем об осаде. После успеха под Балаклавой, все русские генералы были уверенны в успехе дела и рвались в бой. Все кроме светлейшего князя. Появление возле себя Попова и его энергичные действия, были восприняты Меньшиковым, как скрытая угроза для благополучия его персоны и потому светлейший сделал все, чтобы план "столичной выскочки" потерпел фиаско.
После недолгого раздумья, командовать войсками он поручил генералу от инфантерии Петру Андреевичу Данненбергу. От которого с легким сердцем избавился как Петербург, так и командующий Дунайской армией Горчаков, приславший генерала Меньшикову Данненберга вместе с двумя дивизиями подкрепления.
Сам Данненберг был человеком, который пунктуально выполняет полученное от начальства предписание и не проявляет инициативы, считая её совершенно ненужной и вредной в военном деле. Будь в это время в Бахчисарае Ардатов, он конечно бы смог опротестовать решение князя назначить командующим операции человека, благодаря нерешительности которого русские войска год назад проиграл битву при Ольтенице. Однако все это время, Ардатов оставался в Севастополе, считая себя не в праве покинуть осажденный город. О назначение Данненберга, он узнал только за день до наступления, когда прибывший в город Петр Андреевич, вместо того, чтобы на месте изучить поле предстоящего сражения, стал усиленно наносить визиты севастопольскому начальству.
Нахимов был очень озабочен предстоящим сражением и предложил дать генералу провожатого, чтобы он смог осмотреть склоны Сапун-горы, где ему предстояло сражаться, но Данненберг отклонил предложение как совершенно ненужное.
Утром 23 октября отряд генерала Соймонова атаковал стоящие на Сапунг-горе полки 2-й английской дивизии Лэси Ивэнса, которыми в этот день командовал генерал Пеннифасер. Густой туман позволил русским пехотным колоннам незаметно приблизиться к позициям англичанам, но едва они стали подниматься вверх по крутому склону, как на них обрушился град вражеских пуль.
Долго, невыносимо долго шли русские солдаты плотным строем, теряя с каждым шагом вперед товарищей и не имея возможность ответить огнем на огонь. Все это время они могли только подбадривать себя криками и ждать той минуты, когда смогут сойтись с врагом в рукопашной схватке. Когда же этот момент настал, они с такой яростью набросились на врага, что передние ряды британской пехоты были сметены уже в первые минуты кровавой схватки.
Будь на месте англичан турки, они бы не выдержали подобного натиска и отступили, но вымуштрованные сержантской палкой, сыны Альбиона стойко держали фронтальный удар русских. Завязалась яростная борьба не на жизнь, а насмерть, в которой ни одна из сторон не хотела уступать.
Не обладая численным превосходством над противником занимавшего выгодную позицию, солдаты генерала Соймонова были вынуждены буквально прогрызать каждую из шеренг неприятеля ведомые своим командиром. Не желая отсиживаться за спинами своих солдат, Соймонов находился в первых рядах атаки, постоянно подбадривая своих подчиненных. Золотые генеральские эполеты и громкие крики командира не могли не привлечь внимание вражеских стрелков. Одна пуля сбила с Соймонова треуголку, другая больно оцарапала его поднятую со шпагой руку. Смерть явственно заглядывала в лицо храбрецу, но у него не возникло и мысли отступить и поберечься. Перехватив шпагу другой рукой, русский генерал упорно вел вперед своих солдат несмотря не на что.
— Вперед, братцы! Вперед! Не посрамим чести — призывал Соймонов своих гренадеров, когда вражеская пуля насквозь пробила его грудь, и генерал рухнул замертво. Стрелявший в Соймонова английский офицер очень надеялся, что смерть вождя внесет смятение в сознание русских солдат, и жестоко просчитался. Вместо плача и стенания по погибшему командиру, он услышал крики ярости и проклятья. Жаждущие мести солдаты в одно мгновение разметали стоящих перед ними англичан и подняли на штыки мистера Джона Буля. Схватка продолжилась, но после этого, надежда одержать победу над "ужасными русскими дикарями" покинула сердца англичан.
Одновременно с этим, со склонов Казачьей горы по рядам англичан ударили русские пушки. Их ядра и картечь попадали не только в шеренги йоркширцев, но даже долетали до их лагерных палаток.
Положение Пеннифасера резко ухудшилось, когда на помощь Соймонову со стороны Инкермана подошел отряд генерала Павлова. Сбив передовой заслон, он стал обходить йоркширцев с фланга, угрожая им полным разгромом, но те не дрогнули. Перестроившись в каре, они продолжали сражаться, несмотря на свои огромные потери от русских пуль, ядер и штыков. Противники были достойны друг друга.
Стремясь оказать помощь попавшим в трудное положение йоркширцам, генерал Джордж Кэткарт, чьи войска располагались на соседней вершине, самовольно оставил свою позицию и с четырьмя ротами двинулся вниз. Однако подобной поспешностью, генерал только навредил делу. Не успели его солдаты одолеть половины пути, как подверглись ударам двух батальонов Якутского полка и были полностью разгромлены. Погибли почти все, включая генерала Кэткарта, павшего вместе со своим адъютантом Чарльзом Сеймуром, сыном британского посла в Петербурге.
Видя всю трагичность положения своих солдат, Пеннифасер бросил в бой свой последний резерв, две роты корнуэльцев из 4-й дивизии. Их прибытие смогло несколько приостановить натиск русских отрядов, но только на время. Им на помощь пришли егеря, которые, пользуясь густыми кустами Сапун-горы, приблизились к противнику и принялись опустошать их ряды своим метким огнем. В свою очередь, подошедшие корнуэльцы, принялись обстреливать Казачьи горы, стремясь принудить к молчанию сильно досаждавшие им русские пушки.
От убийственного огня английских штуцеров, русским артиллеристам приходилось постоянно менять орудийную прислугу но, несмотря на это они продолжали храбро сражаться с врагом. Раненые по нескольку раз, пушкари не покинули поле боя, внося свою лепту в счет общей победы.
Солнце уже высоко стояло над истерзанной и окровавленной крымской землей, когда произошел перелом в сражении. Не выдержав натиска русской пехоты, британцы дрогнули и, оставив верхушку холма, стали отступать, подгоняемые торжествующими криками русских солдат.
Медленно, устилая землю телами своих товарищей, британские солдаты отошли с Сапун-горы к палаткам йоркширцев находившихся в передовом лагере. Отступавший вместе со своими солдатами генерал Пеннифасер полагал, что на этом рубеже он сможет остановить наступление русских, но его надежды быстро улетучились. Русский каток быстро смял жидкий лагерный заслон, сбросил в овраг прикрывавшие лагерь пушки и устремился к ставке лорда Раглана.
Стоя в окружении своей свиты и наблюдая за беспорядочным отступлением своих войск, лорд Раглан отбросив привычную сдержанность, воскликнул: — "Всё пропало! Мы в ж...!" и он был недалек от истинны. Посланный лордом к генералу Канроберу гонец, не успевал привести помощь из главного лагеря французов, но она все же неожиданно пришла.
Стоявший под Балаклавой генерал Боске и видевший бедственное положение британского маршала, сам, не дожидаясь призывов о помощи, отправил Раглану два батальона французской пехоты. Это был довольно смелый и решительный шаг со стороны француза, если учесть, что он сам подвергался непрерывным наскокам легкой кавалерии Липранди, проводившей отвлекающие маневры.
Французские батальоны прибыли на поле боя как нельзя вовремя. Подобно прочному цементу они сковали отступавших в беспорядке англичан, но всем было ясно, что это только временное явление. Они остановили продвижение русской пехоты, но не были в силах заставить её отступить. Судьба английской армии вновь заколебалась на шатких весах Фортуны, и тут британцам вновь пришла помощь, в лице Петра Андреевича Данненберга.
Потеснив врага с Сапун-горы, генерал Павлов послал гонцов к Данненбергу с просьбой об отправки подкрепления в виду сильных потерь. Однако Петр Андреевич упорно не желал двигать свои двенадцати тысячные резервы, ожидая, когда это сделает Петр Горчаков стоявший со своим двадцати тысячным отрядом у Чоргуна. Приди подкрепление вовремя, и англичане были бы полностью разгромлены, выброшены из лагерей, и уже никакая французская помощь не смогла бы исправить положение дел. Зажатый с двух сторон, неприятель были бы вынужден снять осаду Севастополя, и приступить к эвакуации своих войск.
Однако момент был бездарно упущен. Пока господа генералы продолжали ожидать действие друг друга, за спиной англичан появились густые толпы французских солдат бегущих спасать положение. Спасая положение, Канробер бросил шесть бригад, появление которых на поле битвы предопределило её исход.
Напрасно русские солдаты, оглядываясь назад в ожидании долгожданной подмоги. Данненберг упорно молчал и только, когда французские стрелки и подтянутая артиллерия стала опустошать и без того сильно потрепанные ряды Якутского, Охотского и Селигерского полков, пришел приказ отступить.
Одержав победу над англичанами, русские солдаты были готовы продолжить сражаться даже, несмотря на явный перевес неприятеля. Однако приказ на отступление был получен, и под губительным огнем французской картечи они стали медленно отступать, оставляя врагу позиции, за которые было столь щедро заплачено русской кровью.
В столь губительном положении, русские полки были просто обречены на огромные потери, прежде чем они достигли бы исходных рубежей. Но в этот момент со стороны Севастополя, на французские позиции совершил вылазку генерал Тимофеев во главе Минского полка.
Действие русских солдат было столь неожиданным и удачным, что для отражения их атаки Канробер был вынужден последовательно бросать четыре бригады своего резерва. Ценой больших потерь французы смогли остановить прорыв Тимофеева, солдаты которого после часа боев начали отходить к своим позициям. Увлекшись преследованием русских, французские части подошли к самым севастопольским кронверкам и сами попали под шрапнельный обстрел. Среди тех, кто погиб от огня русских артиллеристов был генерал Лурмель, один из лучших генералов французской армии.
Смелая вылазка генерала Тимофеева помогла героям Инкермана избежать серьезных потерь, так как часть стрелявших по ним пушек, генерал Канробер был вынужден вернуть обратно для отражения атаки Минского полка.
Выполняя приказ генерала Данненберга, русские солдаты отступали, не обращая внимания на вражеские бомбы и ядра, рвущиеся то в центре обескровленных боем полков то, перелетая через их головы то, падая в стороне. Сохраняя строй, они шли, нисколько не ускоряя шаг, выказывая полное пренебрежение к ревущей вокруг них смерти.
Как признавали сами англичане, отступление русских под Инкерманом, было похоже на отступление раненого льва, бесстрашного и совершенно не сломленного неудачей. Так оценивали враги тех, кто был достоин победы, но утратил её благодаря бездарности своих командиров Данненберга, Горчакова и светлейшего князя Меньшикова.
Русское наступление, вызвало большие разногласия в стане Антанты. Хорошо понимая, что только чудо спасло в этот день англичан от полного разгрома, лорд Раглан стал требовать от генерала Канробера экстренных мер для предотвращения возможности нового наступления противника на расположение англичан.
Всегда сдержанный и несколько зажатый перед английским фельдмаршалом, на этот раз генерал Канробер дал волю своему гневу. Звенящим от негодования голосом он посоветовал британскому аристократу, который слышал орудийные выстрелы только один раз в жизни под Ватерлоо, усиленно благодарить Бога, поскольку сегодня только он помог союзникам отбить нападение врага, помрачив разум их командиров. Так закончился этот день, который мог стать первым шагом к снятию осады Севастополя.
Глава V. Зима в Петербурге.
Тихо и неторопливо горело пламя камина в петергофском кабинете императора Николая Павловича. Живительное тепло, идущее от мирно потрескивающих сосновых поленьев, щедро согревало царского гостя, который вошел сюда минуту назад, оставив за порогом промозглую декабрьскую стужу и холод. В этом году снега на землю легли очень рано, основательно укутав белым покрывалом великолепный каскад петергофских фонтанов. Их прекрасный вид был хорошо виден из просторных окон дворца.
Государь, с радостью и плохо скрываемым нетерпением, смотрел на своего дорогого гостя, прибытие которого он ожидал в своей загородной резиденции вот уже целую неделю. Император специально выбрал местом встречи с Ардатовым Петергоф. Здесь, вдали от столицы, постоянно гудящей тревожными пересудами, и назойливой суеты придворного окружения, Николай хотел обсудить с графом последние события в Крыму, которые сильно истрепали ему нервы за последний месяц.
— Знатный морозец, государь, ох и знатный — говорил Ардатов, удобно пристраиваясь в просторном кресле возле камина и подставляя свои руки и ноги к живительному теплу. — Отвык я, однако, от такого холода, сидя в Севастополе.
— Как там?— спросил Николай, и напряженный голос моментально выдал внутреннее состояние императора.
— Держимся, государь. Назло врагам, на радость тебе и всему русскому народу — бодро ответил Ардатов, стараясь своими словами снять с плеч своего собеседника хотя бы часть того груза, что огромным Монбланом висел на царских плечах.
— Не будет ли нового штурма Севастополя, Мишель? Не рискнет ли Канробер напасть на город в канун наступления зимы? — с тревогой спросил гостя Николай.
— Нет, государь — уверенно заявил граф. — После того ураганного шторам, что случился у нас в ноябре месяце, господам союзникам ещё долго придется зубы свои собирать. Представляешь, как раз накануне перед этим, к союзникам из Стамбула пришло много транспортов с различным провиантом, теплой одеждой, порохом и тяжелой артиллерией. По данным, полученным от пленных, господа лягушатники к новому штурму готовились. И вот, всё это несметное добро за одну ночь на дно пошло. Так что не до штурма им теперь, государь.
