Помолчав немного, Дарит уточнил:
— Тогда отчего, если тебе неприятна популярность, ты продолжаешь ее поддерживать?
— Ты о чем? — не понял я.
— Я имел в виду твои рассказы о божественном откровении. Ведь они способны вызвать еще большее внимание горожан к твоей персоне... Или ты рассчитывал не на эту реакцию?
— Конечно же, нет! Я лишь хотел обеспечить появление в Ирхоне сплетни о том, что знаменитый Везунчик нынешней ночью, скорее всего, снова отправится в Проклятые земли. Ясное дело, с деньгами, которые он так и не успеет потратить. Полагаю, эта новость заставит многих несознательных, но жадных до чужого добра личностей сорваться в путь, чтобы устроить нам засаду либо в городе, неподалеку от восточных ворот, либо уже за стеной, на каком-нибудь подходящем маршруте. Думаю, тебе не нужно пояснять, что я планирую выйти с противоположной стороны и благополучно уклониться от встречи с ними?
Двери гномьего жилища снова оказались распахнутыми во всю ширь. Прямо — заходи, бери, что хочешь! Но я подозревал, что все воры и грабители обходят хозяйство коротышек стороной, опасаясь их влиятельных покровителей. И если раньше я об этом лишь догадывался, то после рассказа Дарита, вскользь упоминавшего о традиционном отношении имперцев к нелюдям, понял — нужные связи в верхах у коротышек имеются. Иначе им никто бы не позволил открыть свое дело в приграничье (тут и своих кузнецов хватает!), а если бы и позволил, то мастера еле-еле сводили бы концы с концами (ведь большая часть их доходов уходила бы на взятки).
Войдя с Даритом в прихожую, я кликнул хозяев, опустил на пол тяжеленный мешок с чешуей и принялся разминать онемевшие пальцы. Задумчиво рассматривая мозоли на руках, я предвкушал тот долгожданный миг, когда мне, наконец, удастся превратить всю нашу добычу в монеты и окончательно распрощаться с ролью верблюда. Эх, как все-таки жаль, что я не Гроза Орков! Помнится, у того "попаданца" была хитрая магическая сумка, способная вмещать тысячи полезных вещей, не меняя свой изначальный вес и объем, а тут приходится таскать все на собственном горбу. Надоело до чертиков!
Кстати, надо будет поинтересоваться у Дара, существуют ли какие-нибудь руны, позволяющие хоть немного компенсировать силу тяжести. И вообще, стоит покрепче ухватиться за Ушастика и вытрясти из него подробности его магических возможностей, а также их практического применения в повседневной жизни. Ведь получается довольно странно — дар имеет, но пользоваться им отчего-то избегает. Можно по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз эльф магичил за время нашего путешествия. И неясно, это на него так повлиял случай с волками, после которого Дарит боится лишнюю каплю силы израсходовать, или же Ушастик старательно уклоняется от проявления инициативы, прекрасно зная, что она делает с инициатором, и потому "великодушно" передал все бытовые заботы мне... Так, нам еще долго тут стоять?
Я снова позвал хозяев, на этот раз постаравшись использовать всю мощь своих голосовых связок, и добился результата — спустя десяток секунд к нам вышел Глимин в сером фартуке, украшенным многочисленными темными пятнами, мелкими подпалинами и несколькими заплатами. Оглядев усталое лицо гнома с тенями под глазами, на котором при виде меня появилась улыбка, я понял, что парень в последние дни не имел времени для полноценного отдыха, и даже почувствовал легкое раскаяние, догадываясь, кто в этом виноват.
— Ник, ты вернулся! — радостно воскликнул мастер на гномьем, крепко обнимая меня.
Подивившись столь бурному проявлению чувств, я поддержал обнимашки, легонько похлопав парня по спине, и сказал с улыбкой:
— Я тоже очень рад тебя видеть.
Слегка отстранившись, лучившийся счастьем гном спросил:
— Где же ты пропадал все это время?
— Как обычно, на Проклятых землях, — пожал плечами я.
— Ну конечно! А мы-то переживали...
Заявление мастера удивило меня еще больше и заставило переспросить:
— Это еще почему?
— Так в последнее время по Ирхону разные нехорошие слухи ходят. Многие поговаривают, что тебя убили искатели, некоторые утверждают, что на тебя напали бандиты, а кое-кто заявляет, что собственными глазами видел твои истерзанные тварями останки недалеко от городской стены. Мы с отцом уже и не надеялись увидеть тебя вновь!
— То есть, сегодня клинки я не получу? — уточнил я, подозревая худшее.
— Ник, как ты мог такое подумать! — с возмущением воскликнул Глимин. — Мы еще вчера закончили работу над ними, и целую ночь занимались ножнами, чтобы успеть в обещанный срок!
Я поспешно поднял руки и с добродушной улыбкой заявил:
— Прости, неудачно пошутил. А волновались вы с отцом совершенно напрасно — я же Везунчик!
Гном оставил возмущение, улыбнулся в ответ, после чего повернулся к стоявшему у входа эльфу и осведомился, перейдя на имперский:
— Что тебе здесь нужно?
Отметив холодный тон, с которым были произнесены эти слова, а также подчеркивание интонацией местоимения, я сделал вывод, что гномы особой любви к ушастым не испытывают. Нет, у меня мелькнула мысль, что Глимин и Дарит пересекались ранее и расстались совсем не на дружеской ноте, но ее я отбросил сразу — мой учитель до этого в Ирхоне не был, а загруженные заказами гномы вряд ли имели время, чтобы наведываться в соседние города. Короче, налицо межрасовая неприязнь, а значит, процедуру знакомства лучше вообще не проводить.
Кивнув в сторону Дарита, я коротко сообщил парню:
— Он со мной.
— Так вот почему ты заказал именно эльфийские клинки, — понимающе протянул гном, пристально рассматривая Ушастика, которого, судя по бесстрастному лицу, "прохладный" прием нисколько не удивил.
Я многозначительно промолчал, поскольку толком не сообразил, к чему клонил парень. И вообще, сегодня большинство его поступков были за гранью моего понимания. Взять, к примеру, эту буйную радость. Мы же виделись всего два раза, даже хорошими знакомыми стать не успели, так к чему такие чувства? Или Глимин решил заочно выбрать меня своим кумиром? Ладно, допустим. Но в чем смысл упоминания о его с отцом переживаниях по поводу моего исчезновения? Кто я такой, чтобы обо мне переживать? Рядовой заказчик, каких к кузнецам приходят десятки, если не сотни. Или гномы волновались, что я не принесу им остаток чешуи хашана? А отношение к эльфам?
Загадки. Сплошные загадки, будоражившие мое любопытство и дающие пищу воображению. А объяснений не получить. Ведь спрашивать напрямик означало если не обидеть гнома, то, как минимум, оказаться в глупом положении, а на долгие разговоры по душам у меня не было ни сил, ни желания. К счастью, Глимин, удовлетворившись осмотром Дара, больше не стал испытывать на прочность мое терпение и наконец-то вспомнил о гостеприимстве. Проводив меня с Ушастиком в гостевую комнату, он приказал располагаться, а сам убежал за клинками.
Не успели мы сбросить с плеч рюкзаки и устроиться в удобных креслицах, как в комнату вошел его отец. Нарим тоже продемонстрировал искреннюю радость от нашей встречи, но был более сдержанным — ограничился крепким рукопожатием. Дарита старый мастер демонстративно проигнорировал, что несколько меня задело. Неужели так сложно было поприветствовать моего спутника? Хотя бы из банального уважения ко мне. Или гномы не знакомы с поговоркой "друзья друзей — мои друзья"? Странно, если не сказать больше — неподдельное радушие во взгляде и одновременно с этим поступок, который можно расценивать как плевок в лицо.
Демонстрировать обиду я не стал, вежливо поинтересовался здоровьем гнома, успехами в кузнечном бизнесе, а затем предложил перейти к делу и передал ему мешок с драгоценной чешуей, не забыв присовокупить пяток кило из сумки эльфа. Взяв мою добычу, мастер удалился подсчитывать ее стоимость, а моим вниманием всецело завладели принесенные Глимином клинки. Как мы и договаривались, их ножны и рукояти ничем особенным не выделялись — первые представляли собой сочетание серой кожи и поблескивающего серебром начищенного металла, а вторые были сделаны из черного дерева и покрыты резьбой, напоминающей чешую.
Приняв мечи из рук гнома, я первым делом отметил, что весят они немного — примерно как сабля за моей спиной. Оглядев небольшие простенькие гарды, я пощупал удобно обхватываемые ладонью рукояти и попробовал извлечь один из мечей. Тот, что побольше и, судя по логике, именовавшийся "братом". Клинок выходил из ножен легко, как по маслу, но когда я увидел лезвие, то был ошеломлен до глубины души и некоторое время тупо пялился на него, недоумевая, как вообще такое могло получиться. Я был готов к тому, что сталь из чешуи хашана будет черной, серой, либо вообще неотличимой по оттенку от обычной, но благодаря неведомой химической реакции она получилась нежно голубой, как безоблачное небо.
Не веря своим глазам, я коснулся лезвия, отполированного до зеркального блеска, и почувствовал приятный холод металла, а проверив остроту, выяснил, что клинок не уступает золингеновской бритве. Покрепче сжав рукоять, я полностью обнажил меч и в который раз удивился — балансировка была просто изумительной, а по сравнению с привычной саблей клинок казался практически невесомым! Пушинка, ей богу! Но пушинка необычайно острая и потому смертельно опасная.
Прекрасно понимая, что лучше всего сейчас засунуть клинок обратно в ножны, чтобы не оттяпать себе что-нибудь с непривычки, я не смог удержаться и сделал пробный замах, затем второй... А потом плюнул на осторожность и обнажил "сестру", которая оказалась такого же небесного цвета. Вытянув оба меча перед собой, я не смог удержаться от глупой улыбки, поскольку неизвестно почему мою душу наполнил безмерный восторг, который настойчиво просился наружу.
Помню, кто-то говорил мне, что пистолет в руке рождает у человека уверенность и ощущение могущества. Ерунда это все! Для меня огнестрельное оружие всегда оставалось тяжелой пахнувшей сгоревшим порохом и смазкой железякой, не вызывающей никаких приятных чувств. С холодным дело было иным — я уважал его, и в далеком детстве долго игрался некоторыми особенно привлекательными экземплярами. Потом, как правило, эти игрушки надоедали, заменялись другими, но никогда, беря их в руки, я не чувствовал того, что ощущал сейчас.
Ни сжимая изящную рукоять кортика, ни вглядываясь в матовое лезвие армейского штык-ножа, ни пуская солнечные зайчики сюрикэнами, я не испытывал огромной всепоглощающей любви к ним. А эти голубые клинки отчего-то дарили мне безумный восторг одним фактом своего существования и заставляли восторгаться собой. Они удобно устроились в моих ладонях и ощущались неотъемлемой частью рук. Несомненно, лучшей их частью. И я осознал, что теперь ни за что на свете не расстанусь со своим оружием. Своим!
Эта мысль, наверное, могла бы довести меня прямо-таки до экстатического состояния, если бы внезапно в моем сознании не появилось горькое разочарование. Пару секунд постояв в задумчивости, я наконец-то догадался, что, а вернее, кто явился причиной моей всеобъемлющей любви к клинкам. Повернувшись к Дариту, который, казалось, решил немного вздремнуть в кресле, я поинтересовался на эльфийском:
— Что, лень подняться и самому посмотреть?
Ушастик открыл глаза и устало взглянул на меня, а я почувствовал, что мои внезапно разбушевавшиеся чувства вернулись в норму. Нет, любовь к голубым мечам не исчезла, но резко уменьшилась до величины, уже не вызывающей подозрений в здравости моего рассудка.
— Ничего сказать мне не хочешь? — уточнил я у эльфа и, не дождавшись ответа, добавил: — Ладно, у тебя еще есть время собраться с мыслями.
Вернувшись к разглядыванию клинков, я обнаружил на лезвиях каждого у самой гарды аккуратное клеймо — мордочку какого-то зверя, очень похожего на волка. А ничего, симпатичный знак у Глимина! Не банальное имя с завитушками, а прямо аватарка какая-то.
— Ну как, Ник, тебе нравится?
Видимо, парню надоело ждать, пока я закончу любоваться его работой, и очень захотелось комплиментов. Ладно, так и быть потешу самолюбие мастера, тем более похвалу он честно заработал. Поглядев на довольно улыбающегося Глимина, я признался:
— Ничего более совершенного я в своей жизни не видел!
Улыбка гнома стала еще шире, а в глазах появился азарт:
— Не хочешь опробовать оружие в деле?
Ага, и заодно продемонстрировать мастеру, что совсем не умею с ним обращаться. То-то Глимин удивится — Везунчик, которым он только недавно восхищался, на поверку оказался полным дилетантом. Хотя...
— Конечно, хочу! — заявил я гному, отыскав вариант, который мог уберечь меня от заслуженного позора и попутно укрепить на том воображаемом пьедестале, куда меня по собственной воле водрузил парень.
— Пойдем!
Мастер приглашающе махнул мне и поспешил к выходу, едва не подпрыгивая от нетерпения. Осторожно вложив мечи в ножны, я последовал за ним, тихо бросив Дариту на эльфийском:
— Помоги произвести впечатление.
Ушастик легонько кивнул, а мы с гномом прошли через весь дом, миновали темную пышущую жаром кузницу, в которой кто-то продолжал размеренно работать молотом, вышли во внутренний дворик и приступили к испытаниям. Для начала Глимин подвел меня к порядком изрубленной чурке, положил на нее валявшийся рядом толстый, примерно в палец, металлический прут и предложил его разрубить. Портить великолепные клинки было жалко, и я несколько секунд колебался, но потом ощутил, как тело начало своевольничать. Оно каким-то быстрым, но очень плавным движением выхватило "сестру" и нанесло один четкий удар.
Дзынь! Две половинки прута отлетели в разные стороны, а я, или вернее, Дарит, взявший под контроль мою тушку, поднес лезвие к глазам. На нем не появилось ни щербинки, ни даже царапины. Не успел я толком восхититься прочности стали, как гном положил на чурку пластину от доспехов. Меч разрубил ее так же легко и непринужденно, будто она была сделана из картона. Затем последовал черед старого оббитого поржавевшим железом щита, который голубая сталь играючи развалила на две аккуратные половинки. Увлекшийся Глимин водрузил на колоду помятый шлем с сильно покореженным забралом, но эльф в моем теле решительно сказал:
— Достаточно!
Я подумал, что на этом спектакль закончится и приготовился принять контроль, однако Ушастик к моей просьбе подошел со всей ответственностью. Достав "брата", он положил ножны на землю, отошел чуть в сторонку, сделал несколько пробных выпадов, а затем устроил настоящее шоу, сражаясь с десятком воображаемых противников.
Несмотря на то, что в этом спектакле мне отводилась роль зрителя, я получил массу положительных эмоций (хотя было непонятно, на все ли сто процентов они являлись моими). Я ощущал дикую радость этого странного танца и небывалое удовольствие от изумительного оружия в своих руках. Новые мечи подчинялись безукоризненно, они не пытались вырваться из ладоней, как это частенько бывало с моей саблей, не своевольничали, увлекая руки инерцией, а с тихим свистом резали воздух, игриво поблескивая на солнце. И это было восхитительно!
Под самый конец представления Дарит, позабыв о том, что использует чужое тело, взвинтил темп до предела, вертясь, словно волчок в окружении кокона голубых всполохов. Но вскоре нарастающая боль в мышцах и связках заставила его замедлиться, а затем и вовсе остановиться. Наклонившись, он подхватил ножны и двумя точными движениями вложил в них клинки, а в следующий миг вернул мне контроль над телом. Недовольно поморщившись от боли в натруженных мышцах, которая уходить в ближайшее время явно не собиралась, я понял, что Дар был абсолютно прав — пока моя тушка не окажется достаточно подготовленной, к тренировкам нам переходить нельзя. Подумать только, всего минута танца, а я уже чувствую себя полутрупом! Куда это годится?
