Фанфик на "Князь Барбашин"

Подавив свою гордость, он позволил связать себе руки, после чего его как мешок соломы швырнули в кресло. Затем половина людей покинула комнату, разбредшись по дому — пошли грабить. Берендт опустил веки. Смотреть на то, как грязное мужичьё уничтожает его фамильное гнездо было невыносимо. И его никто не тревожил, пока в комнату не вошли ещё люди. Открыв глаза, он посмотрел на вновь вошедших. Одного из них он узнал — тот самый русский, который приезжал к нему договариваться о выкупе за того захваченного купца.

— Ну, здраствуй, господин хороший! — Тимофей Груздев смотрел на связанного немца с ничем не скрываемым удовльствием, компенсируя себе всё то унижение, что пришлось ему испытать в их предыдущие встречи. — Помнишь меня?

Связанный Эц-Иссен никак не отреагировал, и Груздев разочарованно отвернулся.

— Нашли Антипа? — заскочивший в комнату молодой парень, в ответ, усиленно и радостно закивал.

— В подземелье был. Расковали, сейчас приведут.

— Хорошо! — на лице Тимофея появилось радостное выражение. После чего он вновь повернулся к пленному.

— Ну что, немец, что делать дальше будем?

Внутри Берендта всё кипело, но внешне он оставался невозмутимым. Он, человек бдагородных кровей, не имеет права показывать своих истинных чувств этим многое возомнившим о себе варварам.

— Вы получили всё, что хотели, — с внешним спокойствием выдавил он из себя. — Или у вас есть ещё какие-то пожелания?

— Ты забыл ещё об одной вещи, немец, о выкупе за свою жизнь! — Груздев насмешливо посмотрел на Эц-Иссена, и тот с трудом сдержал рвущуюся из груди злость.

— Вы полностью ограбили мой дом, и можете убить меня, но мне нечем заплатить вам.

Присутствующие в комнате русские переглянулись, а затем Груздев приказал:

— К огню его!

Сильные руки вырвали Берендта из кресла и понесли к пылающему камину. И тот, задёргавшись, разразился в адрес своих пленителей самыми грязными ругательствами, какие только знал. Он не хотел умирать, но и вымаливать жизнь, унижаясь перед этими негодями, он не собирался. Если ему суждено умереть, он примет свой конец достойно. Яд! У него на шее, в маленьком мешочке, спрятано нужное зелье, в прошлом году купленное по случаю у одного алхимика. Только дотянуться до него губами, разжевать и проглотить. И всё! Палачам достанется лишь его безжизненное тело, а он посмеётся над ними с небес. Главное Якоб жив и в безопасности. Он знает, где закопаны деньги, на них восстановит Эц, а затем и отомстит за отца.

Но видимо судьбе было угодно сегодня распорядиться иначе. Не донеся его до камина совсем немного, палачи грубо шмякнули его об пол, и, повернув голову в сторону выхода из комнаты, где появились новые люди, Берендт с ужасом увидел, как двое московитов тянут за собой связанного Якоба, лицо которого украшали свежие кровоподтёки.

— Отец! — глаза Якоба с ужасом расширились, когда он увидел того лежащим у камина, и до него дошло, что с ним собираются делать.

— Сын, мой сын! — Берендт задёргался как припадочный, а затем, взяв себя в руки, посмотрел на своего пленителя. Того самого юнца с пистолетами, который всё это время стоял чуть в стороне, лишь наблюдая за действиями Груздева.

— Подойди!

Голос Эц-Иссена был слаб, но Сытин его расслышал, и, немного поколебавшись, подошёл к пленнику.

— У меня есть деньги, и они твои. Только спаси моего сына!

— Зачем ты мне это говоришь? — Никита не скрывал своего удивления. — Отдай их ему, — Сытин кивнул на разглядывющего с мрачным удовлетворением доставленного пленника Груздева, — и он сохранит ему жизнь.

— Нет, он не пощадит его. Заберёт деньги, и если не прикончит его, то искалечит. Он почувствовал вкус крови и жаждет мести, так что моей жизни будет ему мало. Так ты согласен?

— Да, — Никита колебался недолго, — согласен!

— Хорошо, тогда слушай..., — голос Берендта стал совсем тихим, почти шёпотом.

— О чём вы тут шепчитесь? — громкий голос Груздева оторвал взгляд Сытина от лежащего на полу немца.

— За сына своего просил, — Никита не счёл нужным скрывать тему разговора, но вот про деньги решил пока умолчать.

— Ну да, — усмехнулся Груздев, — как пятки поджаривать начинают, так готовы ноги целовать! А ведь такой горделивый был, через губу со мной разговаривал, собак своих на меня стращал спустить. И где теперь твоя гордость, немец?

Тимофей Груздев презрительно пнул носком сапога лежащего Эц-Иссена.

— Эй, ты и ты, — он махнул своим людям, что стоите? Хватайте этого, да ногами в огонь. Посмотрим, всё ли мы у него забрали, а ли утаил ещё что.

Но насладиться мучениями своего обидчика ему было не суждено. Эц-Иссен резко пригнул голову, что-то быстро зажевал, глаза закатились и его обмякшее тело застыло без каких либо признаков жизни.

— Твою же..., — поняв, что пленник мёртв, Груздев пришёл в ярость.

— Тащите молодого, уж он то точно заговорит!

— Нет! — Никита приказал своим людям стоять на месте и не отдавать парня груздевцам. А затем, обернувшись к Тимофею, продолжил:

— Ты получил, всё что хотел. Твой родич жив и на свободе, а обидчик покинул этот мир. И сын его в твоих бедах не виновен!

Груздев побагровел и был момент, когда Никите казалось, что тот кинется на него. Но нет, обошлось. Тот несколько раз глубоко вздохнул, успокоился и краснота постепенно сошла с лица Тимофея.

— Твоя правда, нечего ещё грех на душу брать за этого щенка. Делай с ним, что хочешь. Уходим! — и отвернувшись, Груздев затопал к выходу.

Замок пылал. Перед уходом русичи запалили всё что можно, и теперь к тёмному небу устремлялись ввысь струи огня. Даваемого им света вполне хватало, чтобы разглядеть уходящую на восток колонну людей. Когда покончили с замком, некоторые даже предлагали "пощипать" и других местных землевладельцев, тем более, что их усадьбы были укреплены не в пример слабее только что взятого Эца. Но здравый смысл возобладал. Добычи и так взяли столько, что не прихвати с замковой конюшни шестёрку добрых лошадей, то часть захваченного пришлось бы тут и бросить. Не утащили бы.

Ещё троих коней, тех самых, на которых юный Якоб Таубе с компанией, ездил в деревню потешить своё естество, пригнал Василич. И сейчас только он, да Никита знали, что такое тяжёлое и позвякивающее лежит в их перемётных сумках. Впрочем, зажимать эти деньги Никита не собирался. По возвращении всё честно поделит между всеми, как и был уговор. Но сейчас Груздеву о них лучше не знать. Слишком он горячий, да и кровь в нём ещё не остыла после боя. Как он в данный момент отреагирует, никому неизвестно. А вот утром, когда все подустанут и успокоятся, тогда другое дело.

Шли весь остаток ночи, и лишь когда забрезжила алая заря, свернули в сторону ближайшего леса, где и разбили лагерь. Костры разжигать не стали — дым легко заметен в ясную безветренную погоду, но большинство было готово упасть на снег, дабы поспать пару-тройку часиков, и так.

Когда все расположились, Никита подошёл к Тимофею.

— Есть разговор.

Тот, если и удивился, то виду не подал, и без вопросов пошёл вслед за Сытиным.

Подойдя к стреноженным лошадям, Никита раскрыл одну из перемётных сумок.

— Смотри!

Заглянув внутрь Груздев аж застыл. Затем, с неохотой, оторвавшись от чарующего вида серебряных монет, посмотрел на Сытина.

— Откуда это?

— Оттуда! — Никита мотнул головой в ту сторону спалённого Эца. — За своего сына покойный расплатился.

— Ясно, — на лице Тимофея появилась задумчивая складка. Затем его лицо разгладилось и, приняв некое решение, он достал из-за пояса баклагу с захваченным в замке вином и, сделав пару больших глотков, протянул её Никите. Тот не стал артачиться, и также отпил из горла. Приятный на вкус сладковатый нектар потёк по пищеводу, и неохотно оторвавшись от баклаги, Сытин вернул её Груздьеву. А тот, убрав её снова на пояс, удовлетворённо кивнул и продолжил:

— Правильно сделал, что не дал мне того юнца огнём погладить. Я, когда кровь играет, совсем дурной становлюсь. Меня на Москве из-за этого Буяном кликали. Хотя, всё же зря ты его в живых оставил. Подрастёт, за отца ещё чего доброго мстить будет. Ну да ладно, чего уже сейчас об этом. Пойдём, поспим немного, а то ещё долгий путь предстоит.

Закончив говорить, Груздев ещё раз огляделся вокруг, и зашагал в сторону центра лагеря, а Никита посмотрел на восток. Там, где была родная земля, сейчас над горизонтом поднимался огромный алый солнечный диск, разгоняющий тьму и дарующий свет этому бренному миру. И Сытин поймал себя на том, что улыбается. Внутри, со стороны желудка по телу распространилось мягкое тепло, а на душе стало удивительно легко и свободно, словно с неё сбросили тяжёлое бремя, и Никита с трудом удержал себя от того, чтобы радостно закричать прямо в небо. Мотнув головой, Сытин отбросил наваждение. Бр-р, чего это на него нашло? Прав Тимофей, надо лечь поспать, а то впереди ещё долгий путь. И много дел, требующих его участия. И выбрав место поудобнее, уже через несколько минут, подложив руку под голову, он сладко спал, а постепенно набирающее жёлтый цвет солнце восходило всё выше и выше, возвещая наступление нового дня.

* * *

*

Вальядолид Андрею понравился. Даже зарядивший сразу же после их прибытия осенний дождь не испортил этого впечатления. В отличие от серого и мрачного Толедо, который даже в будущем более походил на армейский лагерь или монастырь, летняя столица иберийского монарха ещё шестьдесят лет назад была перестроена как место для отдыха королевского двора и высшей знати, спасающихся здесь от летней жары. Хотя, на погоду было грех жаловаться. Тёплые, сбивающие остатки летнего жара, сентябрьские дожди хоть и были недолгими, но принесли приятную прохладу, а температура наружного воздуха, по личным ощущениям Андрея, держалась на уровне около двадцати — двадцати пяти градусов по Цельсию, делая пребывание русского посольства в этом городе весьма комфортным. Собственно говоря, им невероятно повезло. Прибудь они на неделю позже, то могли и не застать королевский двор, который уже готовился к возвращению в Толедо. А так, сразу же по прибытии и доклада им назначили аудиенцию буквально на третий день, после того, как они остановились, что говорило о высокой заинтересованности императора Карла в установлении связей с далёким Русским государством, ибо сроки приёма той или иной дипломатической делегации служили ещё и эдаким намёком на степень важности оного посольства для принимающей стороны. Иногда "нежелательных" послов могли месяцами "мариновать" в ожидании, а под конец и вовсе отказать в аудиенции.

Впрочем, сам приём не произвёл впечатления, и был до сворачивания скул скучен и формализован. К своему удивлению Андрей узнал, что у самого императора нет свой резиденции в Вальядолиде, и что он гостит в доме у одного из своих вельмож, и именно в нём и должна была пройти аудиенция. Сначала Андрею пришлось выдержать самый настоящий бой (пусть и в переносном смысле) с двумя своими спутниками, которые должны были вместе с ним прийти на приём. Согласно установленному в Москве порядку, послы не только получали подробнейшие инструкции о том, как себя вести и что именно говорить, но им на время выполнения их миссии выдавалась весьма дорогая "посольская" одежда, в которой те и должны были приходить на приём к иноземным государям, демонстрируя тем самым всё богатство и мощь русской земли. И когда Барбашин, и двое его спутников получили приглашение на аудиенцию, то те вознамерились было сделать это "при всём параде" — в расшитых золотом шубах и высоких меховых шапках. Как говорится, понты наше всё! И это если не при царящей жаре, то весьма тёплой погоде! Представив себе сцену обливающихся потом на встрече с испанским монархом русских представителей, Андрей тогда чуть за сердце не схватился. Однако тут вскрылась одна проблема — когда в Антверпене посольство разделилось, и князь Засекин отправился в Брюссель, то прихватил с собой и тюки со шмотками. Понять его можно было — одеяния сии были вещью весьма дорогой, а он лицо подотчётное, случись с ними что, ему отвечать. Если не жизнью, то мошной. Но ведь мог бы и предупредить!

Нет, с одной стороны он был даже рад этому. Париться целый день в тёплой шубе под испанским солнцем не было никакого желания. Так что спасибо Ивану Ивановичу: не прихвати он с собой сии шубы и шапки, никак отмазаться от одевания нельзя было. Правила есть правила. А так, под вполне благовидным предлогом, можно проявить и некоторую вольность в одежде. К счастью, с собой он прихватил несколько запасных комплектов одежды. Пусть и не столь роскошной, но гораздо более удобной, и, по его мнению, более подходящей для такого климата. Вот только его спутники долго упирались, но скорее из желания получить хоть какое-то оправдание тому, что вынуждены были исполнять службу в, так сказать, неформальном виде. Мол, не мы виноваты, а это нас Барбашин-Шуйский заставил. В чём-то Андрей их даже понимал. По уровню формализма нынешнее Русское государство заметно переплёвывало даже приснопамятный Советский Союз, и за какую-нибудь мелочь, на которую казалось и обращать внимания не стоит, могли долго мурыжить, а то и опалу наложить! Это ему хорошо, он Шуйский, а значит, может позволить себе некоторые вольности — немногие из думных людей решатся попрекать его тем, за что стоящих ниже его по положению, могут сожрать без соли. А у них таких влиятельных родственников и заступников нет. Малейшая ошибка, и всё. Повезёт, если просто в имения сошлют.

Затем был приём, на котором Андрей наконец-то увидел императора — молодого ещё парня, на два-три года моложе его самого. Довольно симпатичный, только постоянно приоткрытый рот немного портил впечатление. Трудно было поверить, что перед ним один из самых выдающихся и неординарных европейских государей, которого, с его стремлением создать универсальное "всемирное христианское государство", в будущем многие даже будут считать "отцом" идеи Евросоюза. Когда он, после объявления своего титула и имени, подошёл и поклонился императору, глаза последнего заинтересовано блеснули, но внешне он остался невозмутимым. Что же, умение держать "покер фейс" на такой должности одно из важнейших качеств. Особенно для государственного деятеля такого ранга. После представления, и вручения подарков, состоящих, прежде всего, из огромного количества высококачественного соболиного меха, при виде которого присутствующие дамы невольно восхищённо заохали, и продукции государственного Черноголовского стекольного завода, которую, по мнению Андрея, включили в перечень подарков сугубо для пускания пыли в глаза, Барбашин вынужден был лично зачитать царскую грамоту, предназначенную "брату" Карлу. Вообще-то, по изначальному замыслу, это должен был сделать специально отправленный из Москвы толмач, но как оказалось, тот знал латынь ещё хуже его, так что пришлось расстараться самому.

В ответ делегация также получила массу выспренних, но ожидаемо пустых слов, после чего всё что им оставалось, это сесть на отведённые им места и просто продолжить с интересом глазеть на разыгрываемое действо. Никакой деловой части и переговоров на эту аудиенцию запланировано не было, так что можно было расслабиться. Если бы не одно но — Андрей буквально всей своей шкурой ощущал направленный на него, мягко говоря, недоброжелательный взгляд, исходящий от одного тучного священника лет сорока на вид, который непрерывно буравил своими цепкими и умными глазами русских послов. И если на остальных он смотрел просто мрачным взором, то при виде Андрея выражение его лица становилось неприятно жёстким. Как говорится, если бы взглядом можно было убивать, нет сомнений, лежал бы сейчас князь Барбашин бездыханным.