Фанфик на "Князь Барбашин"

Ах да, ещё зеркала. Тут неожиданностей не было. Они уже успели зарекомендовать себя на европейском рынке, и ушли буквально влёт, по цене за каждое от нескольких сотен, до полутора тысяч рублей, в зависимости от размера. Так что Андрею пришлось проявить немалую силу воли, дабы задавить в себе зелёное пупырчатое земноводное, сохранив пять экземпляров, предназначенных им для подарка императору и его окружению лично от него, а не сбыть их тут же, вместе с остальными. К сожалению, время поджимало, так что, как можно скорее погрузили закупленные местные товары для перепродажи их в Испании, пополнили припасы и отправились дальше.

Английский канал, в будущем более известный под названием Ла-Манш пересекали в состоянии полной боевой готовности. Мало того, что сей пролив славился своим дурным норовом и частыми штормами, но помимо этого, по обеим его сторонам хватало любителей лёгкой наживы, охотящихся на проходящие купеческие корабли. Но Господь миловал, и погода держалась вполне приемлемая, а встреченные суда сами старались при виде русского корабля отойти подальше.

Впрочем, и после прохода через Ла-Манш расслабляться не следовало. Далее путь лежал вдоль побережья Франции, которая находилась с Испанией в состоянии войны, а французские пираты в эти времена были силой не менее известной и грозной, чем их английские коллеги в более поздний период. Другое дело, что французские "джентльмены удачи" не смогли "в пиар", отчего в далёком, давно покинутом Андреем будущем, про всяких там Дрейков, Морганов и прочих Тичей знают даже маленькие дети, а кто, скажите, помнит, окромя самих французов, разумеется, такие фамилии как Анго, Флери или Роберваль? И скажи кому, что именно французы, а не англичане, долгое время были "грозой морей", так ещё и не поверят. Тем не менее, в настоящее время, именно горделивые галлы доминировали на морях, и одинокое судно представлялось для них желанной добычей. И тут даже дипломатический статус не спасёт. И действительно, несколько раз в их сторону устремлялись какие-то подозрительные посудины, однако русские без особого труда отрывались от непрошеных гостей, оставляя тех далеко за кормой. Но, видимо, самой судьбой было предрешено русичам познакомиться с французскими корсарами поближе, и уже в Бискайском заливе одним, далеко не прекрасным утром Андрей, как, впрочем, и вся остальная команда, были разбужены гулкими пушечными выстрелами, источником которых оказались две каравеллы, атаковавшие третью, над которой развевалось алое полотнище.

Первоначально Андрей не собирался вмешиваться. Ясное дело, что перед ним привычная ещё по Балтике картина отжима имущества у одного собственника, другими претендентами на оное имущество, решившими таким, пусть и нельзя сказать что законным, образом поправить своё материальное положение. И вроде как справедливость требовала помочь несчастному, но, во-первых, русских это никак не касалось, а во-вторых, кто сказал, что подвергшийся нападению сам является невинной овечкой, а не занимается, так сказать, в свободное от основного занятия время схожей "подработкой"? В эти времена разница между честным купцом и морским разбойником часто была чисто условной. Нравы в этом времени были попроще, чем в будущем. И какой-нибудь пират в перерывах между грабежами чужой собственности мог спокойно заниматься мирной торговлей, а уважаемый всеми купец, даже не особенно скрывая это, силой оружия облегчать кошельки своих коллег по торговой деятельности. Так что Андрей был уже готов с чистой совестью отдать приказ пройти мимо, как нанятый в Антверпене штурман опознал в красном полотнище с изображением золотого замка с тремя башнями флаг Кастилии, что тут же всё поменяло. Атаковавшими, без всякого сомнения, были французы, а вот оказание помощи подданному императора, к которому собственно и направлялось посольство, могло дать хоть и небольшой, но "плюс в карму", и облегчить переговоры с кастильцами.

Помощь последним оказалась как раз вовремя. Кастильская каравелла уже находилась на последнем издыхании, и только известное испанское упорство давало её экипажу силу продолжать оборону. Что же касается французов, то те настолько увлеклись боем, что не сразу заметили появление у себя за спиной ещё одного участника сего увлекательного действа. Пользуясь своим преимуществом в дальности артиллерийского огня, русские, зайдя с наветренной стороны, открыли огонь из своих пушек по пиратскому кораблю.

Появление неожиданной подмоги вдохновило кастильцев, и те направили свой корабль на вторую каравеллу, явно намереваясь сойтись с последней в абордажной схватке. Учитывая печальное состояние их корабля, это, пожалуй, было наиболее верным, хотя и во многом самоубийственным решением в этой ситуации. Но, достичь своей цели они, к счастью для себя, не успели. Над обстреливаемым русскими пиратским кораблём неожиданно вознесся огненный столп, в один миг превратив тот в кучу пылающих обломков, глядя на которые Андрей лишь огорчённо вздохнул. К сожалению, не представлялось возможности определить, кто из канониров совершил "золотой выстрел", угодивший прямо в крюйт-камеру неприятеля, но от мысли захватить оную каравеллу в плен, и как следует пошарить в её трюмах, пришлось отказаться. Впрочем, остался второй корабль, так что теперь охваченные охотничим азартом русичи взяли курс на него, а то оставаться без добычи как-то не хотелось. Тот, правда, видя судьбу своего коллеги, потерял всякий боевой запал и стремительно отворачивал, с явным намерением бежать. Но как говорится в одной мудрой пословице: поздно пить "Боржоми", когда почки отвалились. Пострадавшая в бою неприятельская каравелла не могла соревноваться в скорости и маневренности с детищем учеников Викола, и скоро за борт полетели "кошки" сцепляя два корабля, а выстроившиеся в линию на палубе стрелки дали залп из мушкетонов по собравшимся для отражения атаки корсарам. После чего в дело вступила абордажная команда.

Бой был жарким, но коротким. Французы показали себя храбрыми и стойкими бойцами, но среди них было много раненных, да и численное превосходство было на стороне русских, так что их сопротивление было быстро сломлено. Опосля чего уцелевшая часть экипажа была загнана в трюм, а спешно сформированная призовая партия приступила к освоению захваченного корабля. Остальные трофеи тоже порадовали. В трюме обнаружились тюки с высококачественным фламандским сукном — по всей видимости, взятые с какого-то купца, везущего этот товар в Испанию, а в каюте капитана находился сундучок, заполненный серебряными монетами, к сожалению, по большей части неизвестного Андрею чекана, но по предварительным прикидкам, по весу и качеству серебра, там должно было быть денег на сумму не менее тысячи рублей.

Ну а потом произошло знакомство с вырученными им кастильцами. Их корабль после прошедшего боя был в очень плохом состоянии, и были определённые сомнения в его способности к дальнейшей службе. Тем не менее, на предложение Андрея перейти испанскому экипажу на его корабль внешне похожий на грузина испанский капитан вежливо, но гордо заверил, что, не смотря на все повреждения, они вполне способны добраться до ближайшего порта своим ходом. Впрочем, без принятия на борт пассажиров не обошлось. Гордость есть гордость, но видимо кое-какие опасения у испанского капитана имелись, и он, переступив через себя, всё же попросил доставить до Сантадера трёх человек. Что с его стороны было необычайно храбрым поступком. Как-никак русские были для испанцев чужаками, о которых они ранее слышали только из больше смахивающих на сказки рассказов, и доверить им жизни своих людей было, для этого времени, неординарным поступком. Впрочем, Мануэля Гарсию, как звали испанского капитана, возможно, успокаивал тот факт, что на борту у русских уже находился императорский посол, что служило некой гарантией того, те вряд ли совершат что-либо предосудительное по отношению к подданным его императорского величества.

Таковых пассажиров оказалось трое. Первым на борт взошёл юноша двенадцати лет, одного поверхностного взгляда на которого хватало, чтобы догадаться о его дворянском происхождении. Причём не простой идальго, а не менее чем гранд по происхождению. Уж у Андрея за прошедшее десятилетие своей жизни в этом времени, глаз стал намётан. Нюансы одежды, поведения, даже взгляд человека, всё это позволяло делать предварительные выводы о его социальном происхождении. Вторым был представительный седовласый мужчина, лет сорока-пятидесяти. Тоже из благородных, вот только по сравнению с его юным спутником сразу чувствовалось, что и труба пониже, и дым пожиже. Видимо наставник или учитель. А вот третий и вовсе не вызывал никаких вопросов. Явный солдат, на вид лет тридцать. Без сомнений, среди этих троих на нём лежат обязанности телохранителя. Аж интересно стало, кто же этот мальчишка такой? Впрочем, долго ждать ответа не пришлось. Когда все трое оказались на борту, то пришло время представления друг другу, в результате которого выяснилось, что сей отрок никто иной, как Хуан де ла Куэва и Хирон, сын графа Бельтрана де ла Куэва и Толедо. Судя по тому, каким тоном и выражением лица это было произнесено, то создавалось впечатление, что речь идёт если не о самом короле, то о члене августейшей семьи точно. Но, увы, самому Андрею это мало что говорило. Всё же испанские аристократические фамилии это не его конёк, но увидев, как вытянулось лицо вышедшего на палубу императорского посла, их гость похоже принадлежал к самым сливкам испанского аристократического общества.

Уже за ужином выяснилось, каким образом он очутился в этих местах. Его отец, командующий испанской армией воевавшей против французов на территории Гаскони, видимо планируя для того военную карьеру, взял своего второго сына с собой, дабы тот с самого детства привыкал к тяготам военной службы. Но месяц назад было получено письмо от деда мальчика, который написал своему сыну, чтобы тот отправил юного Хуана в столицу королевства, ибо отрока необходимо представить при императорском дворе, и где тот наберётся приличествующих благородному человеку манер, а заодно заведёт необходимые по жизни знакомства. Ибо, как известно с древнейших времён, для успешной карьеры военного нужные связи подчас не менее важны, чем успехи на поле боя. К несчастью, по причине болезни юный Хуан не смог сразу отправиться в Кастилию, а когда выздоровел, то его воспитатель, дабы избежать тяжёлого для ещё неокрепшего после болезни организма графского сына перехода через Пиренейские горы, решил отправиться в Испанию морем. Ну а остальное Барбашину было и так известно.

В свою очередь, когда в ответ представился Андрей, то это вызвало просто бурную реакцию его гостей. Даже казавшийся невозмутимым вояка заинтересованно блеснул глазами. Ну да, для них русские это что-то одного порядка с мифическими селенитами, и увидеть одного такого уже событие. А когда узнали, что их собеседник аж целый князь, то есть герцог согласно их табели о рангах, то их спины сами собой пришли в почтительное полусогнутое состояние.

Остальной путь прошёл довольно весело. Юный виконт оказался весьма любознательным, и одолевал Андрея бесконечными вопросами, как о его стране, так и о других землях, в которых тому пришлось побывать или слышать. К тому же он оказался хорошим и внимательным слушателем, отчего Андрей охотно вешал как тому, так и его спутникам "лапшу на уши", совмещая правду с небольшими добавками вымысла, смесь из которых должна была создать у слушателей необходимую "картинку", тем более, как был уверен Андрей, тех, по возвращении домой, обязательно расспросят представители властей на тему полученной ими информации.

А потом было прибытие в Сантадер. В будущем знаменитый испанский курорт ныне не впечатлял. Город явно переживал не лучшие свои времена. Не смотря на удобную бухту и удачное расположение прямо на торговом пути из Нидерландов в Португалию, он демонстрировал все признаки упадка. Возможно, в этом были виноваты простирающиеся с востока на запад, вдоль Бискайского залива, Кантабрийские горы, отрезающие порт от внутренних испанских регионов, а может и отбушевавшая в этих местах три десятилетия назад эпидемия чумы, унёсшая жизни трёх четвертей горожан, но городок производил впечатление этакого типичного провинциального "сонного царства". Впрочем, последнее Андрея даже устраивало. Если у него получится наладить прямую торговлю с Испанией, то лучше вести её не через жиреющую на торговле с Новым Светом, а оттого наглую и претензионную Севилью, а через вот такие забитые городки, администрация которых охотно закроет глаза на некоторые несоответствия между списком разрешённых товаров и реальным грузом купеческих кораблей. Ибо интересы короля это конечно дело святое, но и толщина кошельков местных чинуш, занимает не последнее место в их интересах.

Это кстати, проявилось и в поведении портовых чиновников, заявившихся сразу же, как корабли стали у причалов. Нет, они даже не думали вымогать взятку. Да и попытаться её получить от человека, которого сопровождает как императорский посол, так и один из высочайших грандов страны, было сродни самоубийству. Так что чиновники были сама вежливость и предупредительность. Но едва узнав, что помимо членов посольства, и захваченных в плен пиратов, которых русские охотно передали в руки местного правосудия, на кораблях имеется предназначенный к продаже товар, как тут же, после короткого перешёптывания, один из сопровождавших портового служащего мелких клерков немедленно ретировался обратно в город, а спустя всего полчаса после этого на берегу появилось три солидные фигуры, представившиеся местными купцами и выразившие желание приобрести привезённый груз.

Было у Андрея подозрение, что они сильно занизили цену, и, возможно, при других обстоятельствах, можно было куда более выгодно сбыть товар. Но время поджимало, да и предложенная сумма его вполне устраивала, так что, немного поторговавшись для вида, он уступил, и, оставив корабли в Сантадере, во главе наскоро подготовленного каравана (чему, в немалой степени, поспособствовали спутники юного гранда, сумевшие договориться с муниципалитетом о предоставлении коней, телег и вьючных животных) отправился через горы на юг, в Вальядолид, где, как его уверили, и находился в это самое время императорский двор.

Сам путь от побережья до летней резиденции иберийских монархов оказался скучен до зевоты. Виляющая пыльная дорога вкупе с царящей изнуряющей жарой выматывала путников так, что даже более привычные к подобному климату испанцы буквально валились с лошадей к концу дня. Чего уже говорить о русских? И Андрей с некоторым ужасом думал, что будет, если посольство не застанет императорский двор в Вальядолиде и придётся тащиться дальше на юг — в Толедо. Окружающий пейзаж увлекал своей новизной только первый день пути, и быстро приелся. Встречаемые по дороге небольшие селения были похожи друг на друга как под копирку и, в какой-то момент, Андрей поймал себя на мысли, что он совершенно не имеет ничего против того, если на их отряд нападут какие-нибудь разбойники, коих, по рассказам сопровождавших их испанцев, в здешних горах было предостаточно. Особенно в последнее время, когда после начала войны с Францией дезертиры из обеих армий активно стали пополнять когорту местных работников ножа и топора. Увы, к его некоторому разочарованию, тутошние романтики большой дороги то ли разленились под палящим южным солнцем, то ли, скорее всего, просто не решались напасть на столь крупный караван, но никто так и не потревожил покой столь знатных сеньоров до самого Вальядолида.