Полуночница (общий файл)

Он заканчивал расклад. Довольный собой, долго потирал ладони, которые оставались сухими и в пылу битвы, обращаясь с жалом так же умело, властно, как с картами.

— Ментальный план не упорядоченная человеческая логика, краткая, как линейка, и дырявая, как решето. Чистых следов, по сути, нет. Тот, чье поле сильнее, перекрывает остальные и накладывает на них отпечаток, сколько бы не миновало времени. Приходится отделять одно от другого, чтобы найти нужное, а не, к примеру, особу, жившую триста лет назад, своеобразный прошлогодний снег, призрак, запутывающий нас.

— А как же горячий след?

— Который якобы остывает три дня, а то и месяца?— желчно усмехался старик.— Девочка, самый сильный оттиск у крови. И то потому, что является памятью несмываемой. В ней соединено изначальное: пламя, вода, земля, воздух... информация. Своего рода, код, который, если расшифровать, дает ключ к настолько древним и жутким вещам, что дракон по сравнению с ними покажется прекрасным юношей. Приходится разгадывать, ломать шифр, чтобы через когда-то пролитую кровь почуять "горячий" след.

Он делал эффектную паузу.

— Ведь где не происходило войн, не убивали? Укажи на относительно девственный край, если он существует, и получишь либо опровержение, либо титул всевидящей, что маловероятно.

Я молчала. Наузник крякал от удовлетворения.

— Значит, и здесь...

— Именно!— поднимал палец наставник.— Думаешь, королевство Альвир стало Сожженным Путем потому, что кому-то пришло на ум переименовать территорию? Да маги Чернолесья бьются головой об свои танцующие деревья, чтобы вернуть хотя бы ментальную связь с местом. Последняя война обошлась слишком дорого. Ее проклятие и благословение...— он приходил в волнение, бледнел и спешно резюмировал.— На Сожженном Пути особенно трудно различить след отдельного человека. Преступники пользуются этим. И мы тоже.

Я потерла лоб, разглаживая морщины. Возможно, я была не лучшей ученицей, но твердо уяснила, что отголосок сохраняется. Однако в Лефате, в Азонии, в Витяжеке — везде того, кто захочет найти, ждет кропотливая и очень неблагодарная работа. Магу или алхимику придется погрузиться в хаос и многоголосый стон. Миллионы шагов, крики, лязг стали, предсмертные вопли, рев боевых быков... встречи и расставания, сотни рождений и смертей, болезни, страхи... Не пересчитать то, что складывалось десятками поколений. Такая задача не под силу даже вычислительным машинам, а у людей от нее стремительно едет крыша.

Член Братства Тризмия предположил нереальное, противореча ментальной сути: "Следов не осталось". Но алхимик мог иметь в виду что-то другое. С этой мыслью я спустилась обратно к Стамиру, который, допив шоколад, изучал содержимое своего мешочка. Я подошла ближе. Желтые, толченые стеклышка привлекали игрой света.

— Ваш стеклянный порошок?

Стамир кивнул.

— Разбитый Философский Камень,— негромко произнес он.— Создает "ложное золото". Но правдиво описывает положение колдовских дел, если рассыпать его на земле.

— Меняет цвет?

— И температуру. Может быть жарким или холодным.

Стамир пододвинул стул, и я уселась.

— Я подумал, что надо бы исследовать окраины, где раньше проходили границы королевства Альвир. Хавер поддержал меня. Но было одно серьезное препятствие — все та же банда Михула, обожающая грабить одиноких скитальцев. Я пошел в Управление с просьбой выделить охрану.

— И принял Светан,— произнесла я негромко.

— Да. Инар долго смеялся. Опытные эксперты — и те не поверили. "Вы, алхимики,— заявил один из них,— слишком много вообразили",— передразнил кого-то Стамир.— Несмотря на то, что я исправно платил налоги, следовал каждой букве закона, я не получил от плащей охрану, хотя имел полное право как гражданин. Их волнует уменьшающаяся зарплата. У них в отделении, видите ли, и так не хватает людей, чтобы охранять город. А магия, пострадавшие, Хавер? Ведь он как в воду канул. Банда Михула не оставила следы нигде. Будто лишена ментального поля.

— А как насчет вероятности ошибки? — осторожно подала я голос.— Отпечатки можно стереть...

— Магия — часть тки, а не ее основа.

— Хотите сказать...

— Полностью уничтожить нельзя. Чем-то утраченное компенсируется, Сильва,— пожал он плечами. Я вновь промолчала о недопустимости сокращения имени.— Свято место пусто не бывает. Что-то приходит взамен. Как в малом, так и в большом. А здесь — пустота.

Я не издала ни звука.

— Хавер однажды поделился со мной наблюдениями. По его словам, прогресс давно перешел из магической сферы в техническую, или же эти две сферы соединились в одну...— Стамир пригляделся ко мне внимательнее.— Что с вашим ртом?

Я помертвела. Неужели каким-то чудом появился новый синяк? И только тут поняла, как низко пала — расслабилась.

— Загримировала кровоподтек, не хочу пугать им,— солгала я, раздражительно добавив.— Прошу впредь не задавать этот дикий вопрос и называть меня Сильвинессой.

Стамир с шутливым покаянием поднял руки. Прижал их к сердцу.

— Я неотесанный грубиян!— воскликнул он с притворным ужасом.— Что мне сделать, как мне искупить вину, чтобы заслужить ослепительную улыбку госпожи Сильвинессы?

— Да вы еще строите из себя невыносимого скомороха.

— Верно, мы, алхимики такие,— подмигнул он.

Безумно хотелось треснуть любителя джинсов по многострадальной шляпе и невинно осведомиться: "Что с вашей головой?".

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Гримуар Стамира напоминает энциклопедический том внушительных размеров, где записано все: от хитрой формулы до незатейливой детской песенки. Если рискнуть и таки приоткрыть посередине, то можно прочитать:

...Омела белая.

Растущая на ветвях тополей, ив, дубов, ждет серебряной стрелы и золотого серпа. Но, прикоснувшись к земле, она утратит половину своих лучших целебных качеств. Упасть омела должна в ладони. В душу.

Лишь тогда цветок приоткроет дверь в таинственный мир удивительных открытий.

Глава 3

НОЧНЫЕ ИГРЫ

— Уверяю вас, это совершенно лишнее...

— Пейте до дна, господин Стамир, иначе не увидите улыбку Сильвинессы.

— Седьмая чашка!— простонал он, наклонившись над ней.— Поражен, что не начал икать.

Я нахмурилась.

— Хотите сказать, мой шоколад невкусный?

— Нет, что вы. Напиток потрясающий. Но как подумаю, сколько я за него заплатил...

— А вы, оказывается, мелочный скряга.

— ...здоровьем.

Я промолчала о том, что шоколад полезен для сердца и сосудов. Стамир с тоской покосился на свой изрядно похудевший кошель.

— Я алхимик, и как никто другой знаю цену деньгам.

— Тем лучше искупите вину,— промурлыкала я.— Час расплаты пробил.

— Немилосердная, коварная штучка,— погрозил мне пальцем Стамир и припал к чашке.

— Сладких снов,— пожелала я, наблюдая, как его голова опускается все ниже. Вскоре он спал в обнимку с прилавком, чудом не свалившись со стула.

Вздохнув, я достала из-под прилавка зеленый, под цвет платья, ридикюль на длинной позолоченной цепочке, погасила свет и вышла из магазина в мир тревожных видений.

Лефат ночью — это крадущиеся тени причудливых фигур, в которых после жаркого лета с трудом угадываются голые деревья. Это — жемчужины огней на фонарных столбах, что издали кажутся нанизанными на тонкую спиралевидную нитку бус. Час потаенного безумия и место, где собственные руки становятся незнакомыми, черными. Такими не страшно убивать, кровь на них незаметна. Не потому ли бандиты обожают темное время суток?

Лефат ночью — глубокая рана, в которой видны тощие ребра зданий (как легко сломать!) и древние кости обветшалых домов. Последние еще помнят войну, желая излить боль, пережитый ужас, но их удел — молчание. Когда же становится нестерпимо, единственное, что они могут,— негромко стонать. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы привыкнуть к ночным звукам и не обращать на них внимания...

Центральная дорога пуста. Дремлют кони, извозчики в пароконных экипажах. Кое-кто обнимает полногрудую девицу из "Сладкого мига", как мягкую, теплую игрушку. Ей же снится тот, о ком она мечтала в далеком детстве, кого ждет до сих пор, пускай без надежды на встречу. В ожидании прячется частичка ее души, что питает отвращение к плотским утехам. В ожидании проходит ее жизнь, полная страстей, но одновременно бессодержательная, как бред больного.

Да. Лефат ночью и Лефат днем — два совершенно разных города.

Я старалась идти бесшумно, чтобы гулкое эхо шагов не выдало меня. Напротив "Жидкого золота" стояли "Смарагды", которые охранял Вириет из Шалийской империи, как и я. Он не питал ко мне теплых чувств, полагая, что девица должна рожать детей, а не позориться, занимаясь не женским делом. К тому же, Вириет был в дружеских отношениях с Сартором.

Когда "Смарагды" остались позади, я приостановилась. Передо мной возвышался памятник Львятам Лефата, за которым начинался Тенистый парк. Найти ментальный след хотя бы одного из банды Михула я и не надеялась, но попытаться стоило.

Однако уже через минуту плюнула на это дело. Правильно говорил Наузник, что полуночник, кроме крови, не почует ничего.

"А ведь родись я нормальной,— подумалось не впервой,— не имела бы ни магазина, ни жала. Жила б себе тихо и мирно, выигрывая небольшие суммы денег в финте, в реверансе... вела бы светские разговоры на скучные темы. И не мыслила бы о том, что завтра может не наступить".

По правую руку стояла типография. Скользнув за нее, я вернулась на Центральную дорогу, уже не опасаясь быть замеченной бдительным Вириетом. "Смарагды" скрылись вдали. Впереди виднелся "Огонек свечи", где Цоф продавал все необходимое для освещения. Не дойдя до "Огонька", я свернула в проулок, слегка насторожившись, но почти сразу успокоилась. Опасности не было. Все-таки, я находилась в городском центре, а не в Дыре.

Вскоре я уже стояла перед дверью жилого дома, ничем неприметного на первый взгляд. Но по некоторым мелочам, вроде бархатных занавесок за окном и позолоченного кольца на двери, внимательный наблюдатель догадался бы, что здесь живут люди не бедные.

Я взялась за кольцо. Стук в ночном безмолвии получился не хуже выстрела. Послышалось неразборчивое ругательство и шарканье домашних мужских туфель по лестнице. Наконец, за дверью приостановились, набирая воздух в грудь, чтобы выкрикнуть: "Кто?".

— Открывай, Исануэль,— негромко произнесла я. Судя по щелканью замков, он узнал мой голос.

— Силь? Что еще за шуточки?

Я оценивающе посмотрела на всклокоченного агента фабрики. Ночной колпак, из-под которого торчат космы, похожие на вороньи перья, длинная льняная сорочка, махровый халат бордового цвета, тяжелый воротник... очень удобно вцепиться.

— Подержи ридикюль. Пожалуйста.

Однако едва Исануэль взялся за сумочку, ее длинная позолоченная цепочка тут же оказалась на шее агента, сдавив горло.

— Что ты делаешь?

Дверь захлопнулась. Я прижала перепуганного Исануэля к стене в темной прихожей. Он попытался освободиться, но мертвая хватка держала его недвижно.

— Силь, да ты ли это?

В опасной близости от бледной щеки Исануэля появилось жало. Он вздрогнул. Задохнулся. Сердце у него колотилось так, что я это ощущала ясно, словно оно билось в моей груди.

— Иса, дорогой,— протянула я, ощущая к себе отвращение.— Надо выяснить кое-какие моменты. Очень надеюсь на твою подсказку, ведь иначе...— я провела лезвием по горлу, щекоча прыгающий кадык.— Первый вопрос: что тебе известно о положении моих финансовых дел?

Он часто заморгал.

— Мне поторопить?— мягко спросила я.

— Дела идут,— пробормотал он.

— Насколько хорошо?

— Прибыль от продажи,— он облизнул пересохшие губы.

— Кто о моих делах знает еще?

Он с еще большим недоумением посмотрел на меня.

— Бондеи, владельцы фабрики... ты знаешь.

— Предположим, ты никому не выдал наши маленькие секреты,— хватка немного ослабла.— Ведь это в твоих же интересах...— Исануэль мелко закивал.— Тогда сообщи мне имя и местопребывание того, кто может хоть что-нибудь рассказать о Михуле.

— Не зна...

— Жаль.

Он вскрикнул.

— С ним лучше не говорить вообще!

— Это уже мне решать. Кто он?

На лбу у агента выступила испарина, но я была неумолима.

— У кого получаешь необходимые сведения для фабрики?— не отступала я.— Ты ведь знаешь обо мне больше, чем говоришь.

— Он... любит выпить... сыграть в карты...

— Ага, значит, сидит в какой-нибудь харчуге день и ночь и слушает сплетни?

Исануэль обреченно кивнул.

— Имя. И название харчуги.

— Он без имени. Он...— плечи Исануэля обреченно опустились,— отверженный.

Час от часу не легче.

— Так вот какие мы непорочные,— протянула я.— Клянемся, что не имеем никаких дел с преступным миром, а между тем, тайно дружим с изгоями.

Исануэль шумно сглотнул.

— Он не преступник. Его по ошибке...

— Откуда знаешь?

Агент промолчал.

Мне надоел допрос. Я отпустила Исануэля и сняла с него ридикюль, уже видя, что он не лжет. Вероятнее всего, не от него банда знала о реальном положении моих дел, да и о самом агенте тоже.

Если, конечно, отверженный не разболтал. Вечный отщепенец, ему нечего было терять.

Исануэль вытер лоб и, прикрыв глаза, прошептал то ли молитву благодарности, то ли ругательство, а может, все одновременно. Затем метнулся ко столику с бутылкой глинтвейна, дрожащей рукой налил его в бокал и залпом выпил, рухнув на диван. Выдохнул.

— Силь, что на тебя нашло?

— Ничего особенного. Просто два часа назад меня попытались ограбить и убить двое из банды Михула.

— И ты решила, что я к этому причастен?

— Пока еще ничего не решила,— медленно произнесла я.— Но если выяснится, что у твоего отверженного длинный язык, его придется укоротить, а тебе — искать нового осведомителя.

— Твои угрозы беспочвенны,— замотал головой Иса.— Не забывай, что я работаю у Бондеев. Платят они хорошо. Зачем мне банда?

— Замри.

Глаза Исануэля остекленели и приобрели бессмысленное выражение.

— А теперь,— продолжила я,— ты вслух посчитаешь до десяти. Как только закончишь, ты уснешь и до пробуждения будешь слышать только мой голос. Раз... два...

Все-таки, гипноз — полезная штука, когда катастрофически не хватает времени. Ночь скоро закончится, а мне нужно было узнать про отверженного и харчугу, в которой он имел обыкновение находиться.

Иса уснул.

— Отлично,— произнесла я. Паутинки агента казались особенно тонкими. Чуть промедлишь — и тут же порвутся, нарушится связь.— Ты спишь. Во сне к тебе подходит отверженный. Как ты его называешь?

— Лерц,— едва шевельнулись бледные губы агента.

&nbsnbsp;p; — Опиши его.

— Коренастый. Черные волосы. Есть седина. Лицо в морщинах. Кажется, что глаза прячутся в них. Рвань, а не одежда. Истоптанные сапоги. Короткая борода — единственное, что у него ухожено.

— Где, обычно, находится Лерц?

— В харчуге "У добряка".

Я поморщилась. Ведь и сама могла догадаться про это заведение, славящееся своей терпимостью ко всякому сброду и дешевизной, а также непрекращающейся игрой между посетителями. Рай для изгоев и прихвостней. Ад для уважающих себя особ. Если туда идти, то как подвыпивший парень-балбес, а не владелица "Жидкого золота". Решение напрашивалось само собой.