Полуночница (общий файл)

Но, Хитник побери, к чему мне размышления о политике?! Главное, что Сартор вряд ли связан с бандой Михула.

И новая головная боль. Если не Сартор, кто? Один из покупателей?

С другой стороны, Хавер Шерхай пропал без вести. Может, потому что слишком много знал?.. С этими мыслями я не заметила, как уснула.

Белокаменный мост,

Островок — Рыбья кость.

Ты присядь, милый гость,

На мосту.

Видишь, Тойпа-река

Чище вещих зеркал -

Кто в ней волны ласкал,

Как мечту?

И богач, и бедняк,

И чужак, и земляк

Оставляли пятак,

И любой

Каждый думал одно

Над бегущей волной,

Долго глядя на дно,

Про любовь.

Последнее слово уже не спели, а выкрикнули мне в ухо, от чего я подпрыгнула, как ужаленная. Лованна отскочила, размахивая какой-то дурацкой куклой, и захихикала, довольная, тогда как я застонала от солнечного света, бьющего прямо в глаза.

— Зачем ты отдернула шторы?— я мстительно швырнула в смеющуюся Лованну подушку.— Негодная девчонка! А! Увернулась! Вот еще тебе!

— Утро в Лефате! Утро в Лефате! Праздник кругом!— показав язык, спела Лованна.— Лишь Сильвинесса, лишь Сильвинесса зевает тайком! Кто-то мне обещал праздник! Но уже десять часов! Жду, а где же зараза? В царстве красочных снов!

Мне ничего не оставалось кроме как погрозить кулаком и, наконец, встать. Верней, скатиться сперва на пол и, шатаясь, подняться.

— Позор,— пробормотала я.— Чувствую себя девяностолетней старухой.

И зарыдала так, что плечи начали сотрясаться.

Лованна с тревогой приблизилась ко мне, но тут же поплатилась за доверчивость. Быстренько сцапав ее, я легонько шлепнула радостно визжащую девчонку. Кукла очутилась на полу.

Да. Было много шума. Если б Вириет не покинул раньше пост, то примчался бы непременно, держа пистолет наготове. Грабят! Насилуют! Убивают! Где?! Что?!

В конце концов, мы выбрались из магазина в город на новеньком велосипеде. Я в бриджах крутила педали, а Лованна восседала сзади меня. Сперва она смущалась и краснела от взглядов, но праздничное ребячество с помощью моего легкого гипноза победило: девочка расхрабрилась, стала кричать проезжающим мимо каретам то приветствия, то детские песенки. Никогда не думала, что они могут быть еще и похабными. Впрочем, народ не обижался, а отвечал тем же, обзывая меня девчачьим пареньком, а девчонку пигалицей. Особенно веселились студенты, которые тоже ехали на велосипедах, предлагая нам гонки.

— Сами себе их устройте, балбесы!— заорала я, представив, как с вытаращенными глазами, да еще визжащей Лованной буду катиться с горки, подпрыгивая на каждом камешке и натирая задницу.

Парни засвистели в два пальца, показывая, как низко я пала, струсив. Лованна дрыгала ногами, беспрерывно вопя: "А я хочу, хочу, хочу!".

— Купи себе велосипед и хоти тогда!— ответила ей я.

— А есть велосипеды для детей?

— Есть! Только деньги где возьмешь?

— А я их коплю!

— Сколько накопила?

— Секрет!

— Ну и пожалуйста! Все равно, не хватит, чтоб купить!

Так мы и ехали по центральной дороге, свернув затем к медленным водам Тойпы-реки, известной тем, что в Лефате на ней построились четыре великолепных моста. Прямиком от Черных городских ворот начинался мост Лилиан и Шредер, за которым шел Призрачный остров. Дальше стоял мост Серый Плащ, туда пускались только те, кто работал в Управлении. Рядом с Серым Плащом возвышался Каретный мост. Мимо него мы как раз проезжали. Теперь вдали виднелся островок Рыбья кость, а за ним угадывались очертания Белокаменного моста.

(Примечание: Деревянный мост и мост Висельника не упоминаются хотя бы потому, что стоят не на Тойпе, а ручейке Яхоле, впадающем в нее, и не являются произведениями архитекторского искусства, хотя Лефат называют городом шести мостов, а не четырех.)

Несмотря на хрустальную чистоту, Тойпа не привлекала любителей поплавать. В ее глубине угадывались очертания древних дворцов, некогда стоявших на суше. Поговаривали, что они строились сильнейшими магами, и оттого хорошо сохранились смертоносные ловушки во входах. Их не смогли разрушить ни вода, ни время.

Находились и те, что утверждали, якобы река Тойпа возникла в ходе Последней войны. Кто-то из магов тогда воспользовался запретным заклятием, что вызвало жуткое землетрясение. Вода фонтаном выбрызгивала из-под земли и поглощала ее. Бурлили неукротимые потоки. А потом из пропасти появился исполинский змей, дышащий, как химера, огнем. Чудовище не было драконом, поскольку не имело крыльев. Но всякий дракон удрал бы от него без оглядки, не представляя, как можно бороться с гигантом, способным проглотить так же легко, как человек — вермишель.

Этот змей все на своем пути превращал в пустыню. Именно он сделал из королевства Сожженный Путь. Земля буквально прогибалась под ним. Тысячу раз успели жители проклясть магов, прежде чем змей встретил мальчика, чье имя история сохранила в тайне.

Этот мальчик всего лишь искал давно пропавших родителей. О них он сочинил музыку, играя на обыкновенной дудочке. А змей слушал и слушал, незамеченный ребенком. Мелодия словно подхватывала мечты, уносила в далекие края. Мирная и спокойная, она сделала то, чего не смогло совершить ни одно магическое заклятие,— змей уснул.

Что с ним и с мальчиком случилось потом, легенда умалчивала.

На Белокаменном мосту редко появлялись выходцы из простого народа, поэтому там не было людно. Немногочисленные важные прохожие сопровождали наш велосипед неодобрительными взглядами. Лохматая злобная собачонка попыталась было увязаться за нами, тявкая и завывая, но я быстро отогнала ее ногой. Лованна немного успокоилась, безмятежно созерцая Тойпу, и вдруг спохватилась.

— Ляля!

— Что?— не поняла я.

— Моя кукла,— объяснила девочка.— Ее зовут Ляля. Я забыла ее в магазине.

— Верней, в моей спальне,— проворчала я, припоминая.— Потом заберешь. Сейчас мы едем в Серебряные пруды.

— Никогда там не была,— неизвестно чему обрадовалась девочка.

— Скучное, хоть и красивое место,— прокомментировала я.— Поэтому там останавливаться не будем, а сразу пойдем в...

— Куда?

Я оглянулась на нее и подмигнула.

— Сюрприз.

По-своему Леска была права, дав мне билеты в галерею. Девочка светилась от счастья, что не могло не вызвать улыбку. С другой стороны, я ощущала нарастающее беспокойство. Страх, что сорвусь... выпью ее. И выпью с любовью, сама того не заметив.

— О чем думаете?

— Думаю, о чем бы подумать,— отшутилась я.

— А потом, завтра...— Лованна шумно сглотнула,— можно будет приходить?

— Смотря куда.

— В "Жидкое золото".

Я выровняла велосипед, выругавшись про себя.

— Лучше не надо.

— Я буду скучать.

— Знаю.

Встретил нас охранник в одежде официанта (хорошее сочетание!) и, проверив билеты, повел в огромное здание, больше похожее на дворец, а не галерею. Там мы оказались среди нарядных дам и громогласных господ высшего света. На каждом шагу попадался маг.

Леску я заметила издали. Она кивнула мне, показывая, что рада видеть, и затем отошла к своему красавцу-мужу Искену. Видимо, не желала оставлять его наедине. Лованна снова чувствовала себя не в своей тарелке. Девочка смотрела на всех широко открытыми глазами, впитывая блеск и краски последней моды, где мои новые женские бриджи вполне пришлись ко двору.

Но вот мы достигли картин, и Лованна позабыла обо всем на свете.

— Картина "Ужин при свечах",— объявил гид в черном сюртуке и белых перчатках.— Тысяча пятьсот девяносто восьмой год со времен правления Эдаманта, королевство Рованс. Создана одним из величайших художников в мире. Необычна своим контрастом света и тьмы...

Дамы зашушукались обсуждая произведения живописи. Господа порой перебрасывались парой слов. А Лованна, давно отпустив мою руку, сама следовала за строгим и элегантным гидом, который, казалось, знал все на свете.

— Картина "Полуночница",— огласил он.— Год тысяча восемьсот девятнадцатый, гора Печежа. Существует предание, что "Полуночницу", на самом деле, нарисовал не человек, а дракон; имя художника до сих пор неизвестно, техника же поражает совершенством деталей. Картину нашли маги в Печежных горах, на вершине. Вряд ли обычный человек стал бы забираться туда, чтобы создать или оставить там подобное произведение. Там довольно трудно не то что удержать кисточку, но и самому удержаться на ногах. Ветер в любой момент может сбросить в пропасть...

— А разве драконы могут рисовать?— полюбопытствовал кто-то.

Гид белозубо улыбнулся.

— На самом деле, ни один человек не видел дракона, это достоверный научный факт. Да, маги до сих пор пытаются хоть как-то приблизиться к ним, найти с ними общий язык, но драконы избегают их. Когда мы входим в пещеру, их уже нет, хотя пару минут назад мы слышали дыхание и ощущали жар. Маги могут изучать лишь кости умерших драконов и по ним делать приблизительный портрет. Поэтому, способны или не способны драконы рисовать,— улыбка стала еще шире,— никто не может сказать. Но вероятность этого есть, поскольку они, судя по всему, разумны.

— А почему они избегают людей?— не удержалась Лованна.

— Причин достаточно много: и недоверие, и слишком разные способы мышления... Кое-кто полагает, что драконы, на самом деле, очень скромны, даже стеснительны. Их внешний облик — тяжелая ноша. Они гиганты, но не из тех, что любят быть на виду. Драконы обожают прятки и тайны. Открытость чужда их природе. Но мы отвлеклись, а между тем, перед нами один из шедевров живописи и искусства. Картина "Полуночница", найденная магами, поражает поэзией красок. Это — темная жрица, поющая гимн ночи. В ее руке кинжал, символизирующий силу энергии темного времени суток. Также его называют жалом, которое может появляться и исчезать по воле полуночницы. Но у этого загадочного оружия есть и своя воля, поскольку в него вложена душа полуночницы. После смерти хозяйки жало исчезнет, устремившись в высшие сферы, а на земле останется холодное тело и голод. Полуночница знает, что станет вампиром, такая участь ей была уготована с рождения. Ей известно, что вот-вот ворвутся маги, она готова к битве с ними. Но, между тем, остается спокойной, сосредоточенной. Молящейся своей покровительнице ночи. Взгляд ее отнюдь не темен, а полон света. Доказано, что свет — та же тьма, только наоборот. "Полуночница" — воплощение благородства в последние минуты жизни, ее кульминация. Это — опасная картина. В низшем обществе ее бы растоптали, ведь люди считают, что зло должно быть уничтожено. А здесь неизвестный художник возвеличивает его, словно говорит, что вампир тоже человек. И далеко не лишний в обществе. Да, вампир разрушает, убивает, он маргинал по сути, но без него общество лишится страхов и хитника, некого будет ненавидеть. Придется придумывать новое. Не будет ненависти к вампирам, значит, появится ненависть, к тем же драконам, хотя это недостойно.

Но дальше, идем дальше, дамы и господа. Какие картины нас ждут, ах, какие картины!..

Толпа увлеченно последовала за гидом, а я задержалась возле "Полуночницы", испытывая двойственные чувства. Благородство зла? Может ли зло быть благородным? И может ли быть благородным добро?

Что такое благородство?

Кто-то скажет, высокая нравственность, самоотверженность, честность... Слишком очеловечено, отвлеченно. Человеческие качества редко свойственны природе вещей. Если заглянуть вглубь, то обнаружится, что голод — это природа.

Мне всегда казалось, что драконы далеки как от зла, так и от добра. Гораздо ближе им природа вне философии. Впрочем, и я могла ошибаться... да и дракон ли рисовал?

Я подошла к "Полуночнице" ближе. Затем отдалилась. Странное создавалось впечатление — в картине были использованы лишь темные краски, но от нее исходило свечение, не имеющее ничего общего с магией. Умиротворение. Покой. В ее ауре хотелось стоять на коленях и читать молитву.

Вспомнились слова гида: "Свет — та же тьма, только наоборот".

Свет — та же тьма...

Озарение снизошло на меня, словно яркая вспышка. Я чуть не расхохоталась во весь голос. Как просто! Как все оказалось просто!

Ах, Наузник, Наузник! Да, ты был прав. Не имеет права любить полуночник. Но одно ты забыл уточнить — полуночник все же может любить. Любить то, единственное, чем живет. Любить ночь.

И пить из нее сколько душа пожелает.

Ночь не человек. Ночь не умрет от истощения сил. Осталось только понять, как пить вместо человеческой тки, тьму. И смогу ли это сделать? Что-то подсказывало мне, далеко не каждому полуночнику дано перейти на более тонкие паутинки, тонкие грани. Даже Наузник не перешел, хотя ночью сил у него становилось вдвое больше. Значит, подсознательно он питался не только человеческой энергией, но и мраком.

Ради Лованны, сказала я себе, ради Лованны сделаю все, чтобы тьма стала моим единственным донором.

— Привет,— раздалось за моей спиной.

Медленно, как во сне, я повернулась к тому, кого предпочла бы не видеть до конца своих дней.

— Бриджи тебе идут,— ухмыльнулся он.

Я молча изучала его. Наконец, холодно произнесла:

— Ты не изменился, Сартор.

ВЫРВАННАЯ СТРАННИЦА

Если из любопытства заглянуть в блокнот Сартора, то вскоре обнаружится, что можно было не открывать его.

Все равно, одни каракули, отдаленно похожие на рисунки.

Маленькие злобные рожицы, ехидные, самодовольные, кровожадные, высовывающие язык, показывающие фигу и прочие неприличные жесты... Продолжать можно бесконечно, было бы желание. Неудивительно, что весь блокнот буквально переполнен этими пародиями на человечков.

Единственное, чего нет в нем,— истинного лица.

Только маски.

Глава 7

ВЗРЫВ

— Слыхал о твоем героическом противостоянии бандитам.

— Весь город слыхал,— сдержанно откликнулась я.

— Ищешь нового охранника?

Я настороженно посмотрела в темно-карие глаза. Сартор мог вспомнить старые добрые времена и попробовать вновь наняться ко мне, чего я хотела меньше всего на свете.

— Не ищу.

Он хмыкнул.

— Что-то не верится.

— Тебе-то какое дело?— я повернулась к нему спиной.— Ты работаешь у Зельвия Шерхая. Так охраняй его. А обо мне не беспокойся.

— Чтобы я стал беспокоиться о тебе? Скорее, Хитник потревожится о Божиче.

Вот и хорошо, хотела сказать я, но...

— Сартор Зулед!— повелительно крикнули у входа в зал.

Зельвий Шерхай, догадалась я, глядя на высокую седобородую фигуру в черной мантии. Бывший маг ходил без атрибутов. Невзирая на утраченное могущество, в Зельвии ощущалась сила и власть. На меня он смотрел безо всякого выражения. Надменность была чертой его характера, а не отношением ко мне. Именно она делала его то ли равнодушным, то ли безжалостным. Следовало догадаться раньше, что он, как и я, будет приглашен в галерею. А с ним, конечно же, придет телохранитель.

Сартор кивнул мне на прощание и пошел к нему. Неужели боялся прогневить Зельвия? Со мной этот охранник так считаться не стал бы.