Полуночница (общий файл)

Глава 1

БАНДА МИХУЛА

Я не держала при себе алхимическую лабораторию, где из недрагоценного металла играючи отливают благородный. Я не имела ничего общего с ювелирной лавкой "Смарагды" в двадцати шагах от моего магазина. Я всего лишь продавала стаканчики с теплым шоколадом. Учитывая, что его предпочитали пить и покупали исключительно обеспеченные люди с хорошим вкусом, я всерьез полагала, что мой товар лучше, чем золото. Всегда можно сбыть, а если не продается, то выпить чашечку самой.

Некоторые покупатели с восторгом называли меня чаровницей, поскольку в Лефате почти невозможно было достать напиток — до такой степени являлся редким и дорогим. Он считался едва ли не любовной магией. К нему с благоговением льнули мужчины и женщины, старики и молодежь, невзирая на осуждение жрецов, свято верящих в то, что шоколад — питье богов, а не смертных. Возможно, именно столь резкое неприятие храма Божича способствовало популярности некогда запретного плода. Чем сильнее священнослужители проклинали мой магазин, тем большую прибыль я получала.

И зачем, ах, зачем уволила Сартора через полгода? Ведь знала, слышала, что преступность в городе растет как снежный ком. Средь бела дня рядом ограбили четыре лавки. Почему же я уверовала в то, что ночью у меня незваных посетителей не будет?! Идиотка.

Будто подтверждая мою резкую самокритику, тот, кто разбудил, потянул за волосы. Вдобавок я получила удар рукояткой револьвера по губам. Правильно, впредь думать буду, прежде чем пытаться кричать. Трудно поверить, но именно удар вернул мне самообладание и способность рассуждать здраво. Сразу все как-то встало на свои места.

— Деньги где?

— Вы знаете,— доверительно сообщила я, молясь про себя несуществующему Божичу, чтобы громила не заметил, как моя рука поползла под спасительную подушку,— их у меня не много. Одни копейки. Налоги.

Тип, из чьего рта несло отвратным куревом, снова замахнулся револьвером.

А ведь не выстрелит, хладнокровно подумалось, тогда как тело тряслось от злобы. Ударит, но не выстрелит. Побоится шум поднимать. Все-таки, центр Лефата, городская стража...

И я, не став ждать повторного избиения, рванулась вперед с жалом, которое тлело под моей подушкой, дожидаясь своего часа. Блеснуло узорчатым, слегка искривленным лезвием, оплетенным незаметными, но цепкими паутинками. Напарник бандита еще ничего не успел понять, а грабитель уже покоился с перерезанным горлом. Револьвер перекочевал в мою ладонь и теперь целился в лоб типчика, потрошившего сиденье кресла. Моего любимого кресла.

В полумраке я мельком отметила про себя, что они залезли в спальню через открытое окно. Пока меня допрашивал первый, второй выбросил из шкафов все на пол, вытащил из стола документы и сломал стулья.

— Встать,— шевельнула я стволом. И не узнала свой голос — до подташнивания, до муторности ставший тихим, чуть ли не ласковым.— Поговорим по душам?

Типчик опрометчиво попытался сказать что-то нелестное в мой адрес.

Раздался грохот. Зазвенел осколками светильник. Испуганный вскрик. Пуля пролетела над головой разбойника, продырявив шляпу и едва не царапнув макушку. А ведь жалко... не мерзавца, решившего, что может безнаказанно потревожить меня ночью. Стенку, в которую пуля впилась. Жаль усилий, потраченных на недавний ремонт.

За окном послышались крики, свист. Неужели еще несколько на улице?.. Впрочем, я быстро успокоилась под приближающийся дробный цокот копыт. Скорей всего, спугнет ночная стража, в народе именуемая серым плащом, услыхавшая выстрел.

Даже в полумгле можно было заметить, как сжался мой "случайный знакомый". Я шумно вздохнула, показывая, что терпение на исходе. Следующую пулю не остановит и стража у порога. В конце концов, заявлю, что защищалась, и никто не докажет превышение пределов необходимой самообороны. Да и бандита после пыток в камере завтра вздернут на мосту Висельника. Или отправят в легионеры "по особому списку" далеко и надолго, что немногим лучше казни.

Мерзавец тоже понимал. Смотрел на меня умоляющими, голодными глазами, где так и читалось, что он — несчастный бедняга, вынужденный добывать себе хлеб незаконным путем. А по одежке и не скажешь... добротная, темно-синяя куртка, черные штаны, широкий платок, закрывающий нижнюю часть лица, дорогие ботинки... наверняка, краденые, если не снятые с какой-нибудь мертвой жертвы.

Внизу лихорадочно заколотили в дверь. Разбойник дернулся было (не иначе, как открыть представителям закона), но мой выстрел в ногу охладил пыл.

— Не дергайся, краля,— передразнила я его покойного дружка.

Не успокоило. Раненый, схватившись за колено, закричал во все горло. Очень скоро дверь сорвалась с петель, с лестницы донеслись бодрые шаги. Да, судя по деловитому маршу, и впрямь серые плащи, а не дружки-разбойники.

— Сто-оять!— выпалил первый, влетая подобно толстому, серебристому жуку с черными усиками. Цилиндр съехал ему на глаза, отчего запыхавшийся фараон запрокинул голову, тяжело дыша, и, разумеется, увидел меня, а уже затем стонущего раненого.— Бросить оружие! Стража Лефата! Именем закона!

Я послушно замерла на кровати, подняв руки с револьвером. Жало, которое внешне ничем не отличалось от обычного боевого ножа, недолго покоилось рядом с мертвым подлецом, посмевшим ударить меня. Потемнело под шевельнувшимися паутинками и рассеялось, как дым, исчезло без следа, незаметно.

— Убийца!— надрывался типчик, обличительно тыча в меня пальцем.— Тварь!

Все мысли о самообороне и защите собственного дома испарились. Вместо своей правоты я вдруг ощутила давящую пустоту. Возражать против сказанного было нечего. Я неожиданно осознала, что оробела.

И от чего? От слов грабителя, который тоже был готов убить — ради наживы?!

Второй стражник, с фонарем, оказался выше, симпатичнее "жука" и намного догадливее.

— Госпожа Сильва?

Я промолчала. Мне помогли сойти с кровати, подняли с пола шерстяной халат, укутали. Я вспомнила, что была облачена в одни панталоны и сорочку.

И хотя губы после знакомства с револьвером ужасно болели, я все же выдавила.

— Сильва — для друзей. Для вас — Сильвинесса Вишенская.

И одним холодным взглядом сказала нерадивым стражникам все, что думаю о них.

Надо же, зарумянились. Не понять только: от смущения или долгого подъема по лестнице?

По правде говоря, я не имела друзей. Настоящих друзей. Хотя, к примеру, Фиора так не считала и оскорбилась бы, узнай, что угощаю ее шоколадом отнюдь не из бескорыстного дружелюбия.

А вот врагов...

Бандита увели два хмурых доктора. Без платка, скрывавшего нижнюю часть лица, разбойник выглядел совсем еще парнишкой с впалыми щеками. Припадая на раненую ногу, он не выдерживал и начинал браниться, то угрожая в мой адрес, то скуля от жалости к себе. Я не слушала, ощущая лишь брезгливость к этому существу. Больше волновало, сколько расходов и времени теперь уйдет на восстановление комфортной обстановки в спальне. Вроде бы смешная цифра для меня, но как же вызывала досаду!

На первом этаже не изменилось ровным счетом ничего. Разве что пол стал грязнее от суетливой беготни серых плащей. Ничего. Лованна уберет. Входную дверь, сломанную стражниками, обещали заменить новой уже сегодня днем.

Я медленно подошла к занавескам и отодвинула их. За окном горели два газовых фонаря, освещая буквы шафранного цвета: "Жидкое золото" на вывеске, а также кабриолеты серых плащей с лошадьми на дороге. Привыкшим к полумраку глазам освещение казалось сейчас ярким, вызывающим, режущим.

Вряд ли разбойники, на улице поджидавшие дружков, сбежали через Янтарный сад. Скорей всего, их укрыл Тенистый парк, который отсюда не увидеть. Из парка — прямой ход к мостку, а дальше рынок, где можно свернуть направо — в харчугу, налево — в Дыру, или бежать прямиком — к Черным воротам, из города.

А может, и через Янтарный, пускай у выхода из сада есть риск налететь на патруль, охраняющий Королевскую Малую академию и Белокаменный мост.

Как говорится, ищи ветра в поле.

Сделав глубокий вдох, я вернулась за столик и взяла в руки чашку какао, чье тепло нежило ладони. Приятный домашний аромат успокаивал. Пальцы уже не дрожали, и сердце не колотилось так, словно вместо него в груди били куранты.

Спустившись по лестнице, те же два доктора молча вынесли труп и погрузили в черную повозку. Я вспомнила, сколько крови осталось на постельном белье. Мерзавец получил свое, мне совершенно не было его жаль. Но теперь смогу ли уснуть, даже если ничто не будет напоминать о случившемся? Смогу ли смириться с тем, что стала убийцей? Раньше я убивала разве что химер и змей, угрожавших человеческой жизни...

Наузник когда-то ворчал в седую бороду, что я чересчур впечатлительна для полуночницы, и едко рекомендовал перевестись в Институт благородных девиц.

— Там тоже пахнет смертью,— каркал наставник со снисходительной усмешкой и характерным прищуром,— но не от меча или магии, а от болезней, голода, скуки.

Я не отвечала, зная, что спорить с вредным стариканом бесполезно. А затем вовсе отпала необходимость в ответе. Наузник погиб. И естественно, не от скуки.

Губы машинально сжались в тонкую нитку, отчего снова вспыхнула боль. Чтобы хоть как-то унять ее, я глотнула еще немного какао. Отодвинула чашку, плотнее кутаясь в халат. Да. Наузник в свое время заменил мне деда Сильвена, такого же эксцентричного насмешника, презиравшего общественное мнение.

— Моралисты!— голос деда садился и напоминал ядовитую иглу, готовую безжалостно колоть уши собеседника.— Ворье, именующее себя светочем! Снобы. Ведут себя так, будто весь мир им чем-то обязан, а живут в долг. Не смотри на их пышные платья и дворцы. Смотри на их счета. Сразу поймешь, с кем имеешь дело.

Счет Наузника был довольно внушительный, и после его гибели перешел ко мне. Я не афишировала это. Более того, оставила наследство за стенами Лефата. Мне хватало прибыли от шоколада, а золото наставника годилось для музейной коллекции, но никак не для трат.

Я задумчиво погладила подбородок. Помассировала переносицу. Вряд ли бандиты знали о богатстве, доставшемся мне. Они жаждали звонкой монеты, но, судя по всему, и не подозревали о том, что я при желании была способна устроить в Лефате золотой дождь на весь месяц. И тем более не могли ожидать, что с виду обычная владелица магазина даст им решительный отпор.

Никто не мог ожидать.

Никто не знал, что Сильвинесса Вишенская — полуночница.

— Госпожа.

Я чуть не подпрыгнула от внезапно раздавшегося над ухом баритона (нервы, предательские нервы!), однако сумела остаться на месте, сохранив достоинство, и спокойно повернулась к очередному серому плащу. Ничем не примечательная внешность — из тех, что забывается уже через пять минут, и остаются размытые определения: русоволосый, худощавый, лет тридцати. Вот весь портрет.

Он выделялся среди других стражников лишь цивильной одеждой без плаща.

— Светан Инар,— представился он, сняв поношенную коричневую шляпу с черной лентой. Я отметила про себя его длинные, чуткие пальцы. У других представителей закона, встреченных мной, они не были столь ухожены.— Сыскарь.

Я пробормотала: "Какая честь" и назвалась в свою очередь, однако не стала предлагать сесть за стол, хотя разговор обещал длиться долго. Я слишком была недовольна. Подумать только, в центре Лефата, где до Управления подать рукой, блюстители порядка прозевали появление кучки грабителей и не смогли ей помешать исчезнуть! Я и раньше сомневалась в эффективности действий серых плащей, а теперь вконец разочаровалась в них.

Возможно, не следовало демонстрировать неучтивость Светану, однако в тот момент единственное, чего я желала, — это прогнать стражников из моего дома. Как бандитов. Меня нисколько не заботило, что Светан — сыскарь и занимает некую должность в Управлении. Как не волновало и то, о чем он думает, бесстрастно изучая мое лицо. Одновременно я понимала, насколько сложно теперь придется. Магазинщица, превосходно владеющая ножом и револьвером, непременно вызовет подозрения и вопрос, кто она такая в действительности?

— Что же не закрываете окно на ночь в спальне, госпожа Сильвинесса?— первым делом укорил меня Светан.

— Когда захочется умереть во сне от духоты,— в тон ему сказала я,— непременно закрою, господин сыскарь.

— Сомнительно, чтобы в комнате было так уж душно. Уже месяц тенетник и довольно прохладно,— Светан, поняв, что приглашения сесть за стол ему не дождаться, не стал медлить и уселся напротив. Снова вперил в меня взгляд, но ответа не дождался. Я безразлично пожала плечами. Может, для кого-то угасающие деньки — тенетник, но для меня все еще зарев.

— Я слышал,— Светан откинулся на спинку стула, продолжая беззастенчиво разглядывать мое лицо,— вы, шалийцы, прекрасно переносите холод. Лучше, чем жару.

Я кивнула. Да, родом я была из Шалийской империи, по легенде возникшей на Туманных островах, хотя они до сих пор не заселены. Коренные шалийцы отличаются от других народов верхних земель белоснежной, аристократической кожей. Подобный чистый — хрустальный — цвет не встречается и у бледных жителей Удеррамера.

При этом шалийцы вовсе не выглядят хрупкими существами. Чаще всего они высокого роста, широки в кости и обладают резкими чертами лица. Истинные дети суровых краев, где необходимо иметь норов и выносливость. Нет врожденного изящества и утонченности, свойственной жителям десных земель.

Законы в империи не сладки, хотя, поговаривают, что к величайшему раздражению Тарха Непредсказуемого Ее величество Гина Милостивая издала указ, отменяющий казнь и тюремные пытки. Именно Гина проводит реформы, нужные в империи, освобождая простой люд от рабской зависимости и служения. Гина — исключение. Как правило, императоры не являются верующими в Божича, поскольку полагают, что это они боги. Гина Милостивая была дочкой Верховного жреца и выросла в храме среди народа. При случайной встрече она так поразила красотой и умом Тарха, что, невзирая на мольбы ближайших советников одуматься, молодой император через месяц взял ее в жены.

С тех пор Тарха прозвали Непредсказуемым. Любой каприз Гины выполнялся в одно мгновение, но в дела политики Тарх ее все же не посвящал. Можно представить, каким было его неудовольствие, когда Гина своевольно объявила реформу в сенате и мгновенно приступила к действиям. Впрочем, гнев любящего супруга тяжелыми последствиями ей не грозил.

Помнится, о реформах Гины писала даже пресса, что освещала лишь политические новости Лефата. Хотя изумляться нечему. Лефат, некогда бывший столицей магов в королевстве Альвир, сегодня являлся старым городом на Сожженном Пути. Прошло больше ста лет. Прежнее могущество Альвира не восстановить. Это поняли и верховные чародеи. Теперь заносчивые интриганы-маги стремились, ни много, ни мало, сделать Лефат в будущем столицей Шалийской империи, пускай сейчас он являлся ее маленьким суверенным соседом.

Подобные амбиции вызывали у меня кривую усмешку. Конечно, Лефат мог кое-что предложить шалийцам, но магия не заменит бурный прогресс техники, шедший в империи полным ходом. Маги Чернолесья категорически против поездов и паромобилей. Велосипеды и экипажи волшебники еще кое-как терпят, но остальное в Лефате — под запретом. Сами шалийцы никогда не поймут, что такое телепортация и чем она лучше иного транспорта.

Однако подобные нюансы и тонкости меньше всего волновали стремящихся к власти.

— Да, я шалийка,— любопытно, только ли мне слышится гордость и нотка превосходства в собственном голосе?— В империи холоднее, чем здесь. Там я привыкла к морозным осеням и зимам.

— И там же привыкли держать нож под рукой, научились стрелять из револьвера?— вкрадчиво осведомился Светан.

Сыскаря можно было понять. Женщина в Шалийской империи во всем подчинялась мужчине, по тамошнему древнему закону не имея права носить оружие. Если видели, что она пыталась хотя бы устрашить врага, в империи ее ждал позор. А уж к револьверам женской холеной руке и вовсе не позволялось прикасаться. За это лишали длинных волос, иногда брея голову наголо. Несчастную заставляли влезть в мужские брюки, сжигая все ее юбки с платьями, и, в лучшем случае, выгоняли из дома.

Впрочем, коль скоро не помешают Тарх Непредсказуемый и сенат, сегодняшние реформы Гины Милостивой, приведут к тому, что представительницы слабого пола обретут независимость. Мир становится цивилизованней.

Хотя после знакомства с бандитами я имела полное право сомневаться в этом.

— Стрелять научилась здесь,— решила сказать я полуправду и тут же солгала, не желая упоминать о Наузнике.— Благодаря Сартору, бывшему охраннику.

Светан сразу насторожился.

— Бывшему?

— Я уволила его и не вспоминала о нем до сегодняшней ночи.

— Почему уволили?

Я прикрыла глаза, вспоминая смуглое лицо с белым шрамом на левой щеке и ранней сединой.

Сартор Зулед — его полное имя. Родился и вырос на шуйских землях, в Ирийской Федерации, где двадцать лет назад разразилась Рубиновая революция. Невозможно представить, как Сартору удалось выжить, но он прошел сквозь огонь и лед, сталь и кровь.

А потом началась гражданская война. И Сартор повторно участвовал в гуще схватки. Он мечтал о спокойной, мирной жизни, но бесконечная борьба выковала из мягкого юноши матерого волка. Сартор ошибся, приехав в Лефат. Он не мог жить без опасности, которой подвергался ежедневно на родине. Он пристрастился к риску, как бражник — к зеленому змию. Сам того не замечая, Сартор искал смерть. Спускался в королевские усыпальницы и в Дыру, куда не каждый смельчак решится пойти. Плавал к Призрачному острову. Нырял на дно Тойпы, чтобы повидать дворцы, в давние времена стоявшие на суше, и тех, кто нынче обитает в них. Тайно забирался в тюрьму, а уж от Арены его, бывало, не оттащить.

В конце концов, Сартор дошел до того, что совершил убийство. Пускай и вора, но убийство. Именно после этого я задумалась о своей безопасности и репутации "Жидкого золота" и решила не играть с огнем. Я прогнала Сартора, но не стала заявлять о произошедшем в Управлении. В случившемся была косвенно и моя вина.

— Я не могла заплатить,— если раньше ложь давалась мне с трудом, то сейчас я врала без запинки.

Светан недоверчиво искривил бровь.

— В то время мое положение еще не было стабильно,— я прямо посмотрела в его глаза, оказавшиеся светло-зелеными.— Да и к чему вам Сартор, господин сыскарь? Он никак не связан с сегодняшним событием.

Светан выдержал взгляд.

— Видите ли, госпожа Сильвинесса... Скорей всего, преступников кто-то навел. И этот кто-то хорошо знаком с обстановкой вашего жилья. Злодеи знали, что в магазине денег нет, и не стали тратить на первый этаж время, а сразу полезли к вам в спальню через окно, которое, к тому же, не было закрыто.

— Возможно, так хотели попасть на первый этаж со второго, чтобы не поднимать шум возней с дверью,— возразила я, хоть верилось в это, откровенно говоря, слабо.

— Тогда почему не спустились по лестнице, а стали искать деньги в спальне? Кстати, где они?

— Деньги? У меня.

Я показала сыскарю пухлый кошель с монетами, припрятанный в кармане халата. Пока серые плащи суетились, я извлекла его из потайного отверстия в стене.

— Сартор знал, где вы храните его?

— Понятия не имею, господин сыскарь,— разом поскучнела я.— Вряд ли.

— Но мог знать, проболтаться кому-то?

— Весьма сомневаюсь,— я зевнула, вежливо прикрыв рот ладонью.— Я никогда не говорила ему, где храню деньги, а он не спрашивал.

Однако Светан был неутомим.

— Есть ли у вас враги?

— Врагов у меня — что песку в море,— процитировала я летописца, чье имя история не удосужилась запомнить.— И построена вражда на песке, таком же мелком и ненадежном. Наглядный пример — Креона Стэнви, небезызвестная владелица "Сахарного мига", где продает свои хваленые пироги. Завистлива и недалекого ума. Всего один раз, желая помочь, я сделала замечание, посоветовав переименовать магазин на "Сахар-медович". Я сказала ей, что "Сахарный миг" у многих ассоциируется с вывеской публичного дома "Сладкий миг". И что вы думаете? Она заявила, что раз мы конкурентки, то мой магазин для нее — тоже бордель. Но помилуйте, какая конкуренция может быть у меня с Креоной?! Я продаю шоколад. Она — пироги.

— Что насчет друзей и близких?

Я с деланной наивностью воззрилась на него.

— Друзья?— и добавила глухо.— Ни одного близкого человека у меня нет.

— Кто еще работает или работал в "Жидком золоте"?

— Никто.

— Никто? Вы сами справляетесь с огромным количеством дел, госпожа Сильвинесса?

Я иронично хмыкнула.

— Не так уж оно огромно. Разумеется, есть помощники, но я бы не сказала, что они работают на меня. Скорее, выполняют небольшие просьбы.

Светан подобрался.

— Имеются в виду дети из приюта, господин сыскарь,— ответила я на невысказанный вопрос.— Да, они тоже часто становятся ворами, как только выходят в мир без поддержки, шанса,— я осторожно провела языком по ноющей нижней губе, чтобы хотя бы так заглушить боль.— Не думайте, что я не знаю об этом. Но не все идут по накатанной дорожке, господин сыскарь. Мне известны, по крайней мере, две добропорядочные и приличные женщины, воспитывавшиеся в приюте. Одна из них — госпожа Деара Болив, замечательная гувернантка. Именно Деара порекомендовала обратить внимание на Лованну. Эта девочка отличная помощница в доме и никогда не возьмет чужое без спросу. Она приходит ко мне утром и вечером.

На лице Светана к концу моей длинной речи не отразилось ни одной эмоции.

— И в чем именно вам помогает Лованна?

— Помогает делать то, что я ненавижу. Убирает. За это она получает подарки и деньги. Но, господин сыскарь,— я помолчала, подбирая выражение поточнее,— Лованна не служанка здесь. Она приходит в "Жидкое золото" по собственному почину и до тех пор, пока не найдет работу лучше, чем труд уборщицы в магазине. Продавщицей я пока не могу взять по причине ее детского возраста. А в глашатаях-зазывалах, которыми охотно подрабатывают как мальчики, так и девочки, я не нуждаюсь абсолютно.

Светан уважительно кивнул, принимая к сведению. Я не мигая смотрела на него.

— Господин сыскарь. Она невиновна. В этом я уверена так же, как в своей правой руке. Забудьте о ней.

— Вы не можете указывать следствию, госпожа Сильвинесса,— серьезно ответил Светан.— Если выяснится, что Лованна причастна к банде Михула, не помогут ни ваши, ни чьи-либо еще уверения.

На секунду показалось, что я утратила опору под стулом и теперь медленно проваливаюсь в Дыру.

— К банде Михула?

— Именно так,— кивнул сыскарь.— Молав Салуз, убитый вами, и Тирил Бжэк — чью ногу вы ранили, члены этой шайки. Пару раз мы видели их в деле, но никак не удавалось поймать. Только благодаря вам один из опасных преступников теперь в наших руках, а другой мертв.

Я молчала, бессознательно поглаживая остывшую чашку, где на донышке еще оставалось какао.

Банда Михула. Неуловимая банда. Мстительная. Слава о ней гремела далеко за пределами Лефата. Шайка головорезов, если верить газетам, являлась одной из самых организованных и авторитетных в криминальном мире. Не проходило дня, чтобы на передней полосе не появилась информация о новом преступлении, которое так или иначе приписывали легендарному Михулу. О последнем гуляло множество невообразимых слухов. Якобы он понимает язык животных, может принимать облик рыжего чудовища и драться до тех пор, пока не наступит затмение — только в этом случае Михул лишался своей удивительной силы и так далее и тому подобное. Взбудораженные умы общества строили многочисленные теории, кем он может быть и как поймать его, а серые плащи сбились с ног, проверяя теории на практике.

Все это напоминало детские страшилки, которые так любили в приютах, и вызывало у меня до сегодняшней ночи улыбку. Мало ли краснобаев, готовых сочинить что угодно, лишь бы получить монетку от скучающих, падких на сенсации горожан? А была ли шайка или это удачливый вор-одиночка украл шкатулку с драгоценностями — поди разберись.

И, конечно, банда звучит гораздо громче, нежели имя какого-нибудь уголовника. Привлекает больше внимания, паники. Преступлений.

Но если серые плащи убеждены в ее существовании... Я нахмурилась. После Тирила Бжэка с его покойным дружком приходилось поверить и мне. Все оказалось намного серьезнее.

— Тем не менее, я стою на своем. Лованна не причастна к головорезам и мазурикам.

— Почему вы так уверены в этом?— с некоторой жалостью осведомился Светан. Может быть, видел во мне высокомерную и в то же время доверчивую, слезливую дурочку, которую даже сопливая девчонка из приюта обведет вокруг пальца.

Светан Инар, сыскарь из Управления. Знал бы ты, кто я, не стал бы спокойно сидеть рядом. Схватился бы за свой револьвер и начал бы стрелять без предупреждения. До последнего патрона. Даже если бы я уже валялась мертвой у твоих ног. Как же, полуночница, злейший враг рода людского. Кажется, так любил вещать жрец Увинлад. Впрочем, к злейшим врагам храм с народом причислил и жестокого духа-шута Хитника, и самих магов. Но если волшбу еще кое-как терпели, то с тайным энергетическим вампиризмом полуночников не мирился никто — маги тоже.

Кому понравится, что кто-то может читать чувства другого, как открытую книгу, при необходимости вырывая из нее страницы? Кто смирится с тем, что полуночник — это человек, которому для существования, а уж для колдовства и подавно, надо пить чужую силу, магию, жизнь?.. И человек ли? Может, нелюд?

Нелюд.

После смерти.

Но пока владелица небольшого магазинчика. В конце концов, на подвиги меня никогда не тянуло: я больше интересовалась, как заработать честным трудом, оставаясь независимой. А то, что полуночница... ну и что? Разве нельзя жить, как обычные горожане, люди, Светан?

Молчишь. Поскольку ты не телепат, чтобы слышать мои рассуждения. А я ведь могу незаметно тянуть паутинку, подглядывать. Но для чего мне лишняя головная боль — чужие мысли? Своих хватает с лихвой.

И дар лучше не растрачивать. Тем более, проклятый дар. Наследить нетрудно.

Повеяло прохладой. Может, и хорошо, что сломали дверь. Дышать стало чуть легче.

Светан терпеливо ждал ответа.

— Я разбираюсь в людях,— произнесла, постучав ноготком указательного пальца по чашке и прислушиваясь не столько к собственным словам, сколько к мелодичному звону, разлетевшемуся по всему помещению, как если бы звук издавала не чашка, а хрупкий бокал.— Иначе магазина давно не было бы. И меня тоже.

— Думаю, допрос Тирила Бжэка, при котором я лично буду присутствовать,— в баритоне Светана промелькнуло нечто внушающее страх,— покажет, насколько справедливо ваше суждение, госпожа Сильвинесса.

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Если, не удержавшись, тайком открыть книгу Светана, которую сам он уже и не помнит, то можно прочитать:

...виновен.

Дует холодный ветер, и кажется, что это не его прикосновение к нежной коже, а равнодушного палача, неуклюже затягивающего ледяную веревку на шее. И вот-вот уйдет стул из-под ног от удара, опрокинется, полетит дальше — в сторону зевак. Грохот его падения — последнее, что услышит осужденный, прежде чем кануть в глубокую тишину.

И понять: это падение — бесконечно.

Грохота больше не будет.

Глава 2

ДЖИНСЫ АЛХИМИКА И РАЗБИТЫЙ ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ

Дзинь.

Тик-так. Ик-так... И-так.

— Ну что же, госпожа Сильвинесса, я надеюсь, вы сознаете необходимость в охране.

— Обязательно зайду в "Аоли", господин сыскарь.

Светан пожал плечами.

— Неплохое "Агентство охраны личного имущества". Но я бы предпочел нанять опытного мага, который побывал в разных переделках. С ним больше шансов уцелеть.

Я кашлянула.

— Простите?

— Уцелеть. Именно...— Светан, взглянув на мое лицо, посерьезнел.— Мы выбьем из Бжэка все, что ему известно. Но Михул, зная это, примет меры предосторожности. Заляжет на дно. А затем нанесет удар в слабое место, которым, возможно, посчитает вас.

— Обычно, серые плащи твердят иное: мол, непременно найдем преступника и накажем его,— не удержалась я.— Вероятно, ваши дела чрезвычайно плохи.

— Ваши. Может статься, что после сегодняшнего происшествия в "Аоли" вам откажут в предоставлении услуг. Охранникам тоже хочется жить.

— Посмотрим.

— Посудите сами, госпожа Сильвинесса. Оред Сэрий, владелец мясницкой лавки, убит выстрелом в глаз при попытке сопротивления. Следующей жертвой банды стал книжный магазин "Гений", чей хозяин Дойи Хенди получил удар дубинкой по голове настолько сильный, что лишился памяти.

— Так и слышу: "Очередная пострадавшая — Сильвинесса Вишенская",— вымолвила я. Дойи Хенди, бедный старик... на что надеялись головорезы в его небогатом товарами помещении?

— Лавка "Велосипеды",— продолжал перечислять Светан.— Шимилу повезло, грабители не застали его на работе. В тот день он заговорился со старым знакомым.

Я невольно улыбнулась, на миг позабыв о ноющей боли. Да, словоохотливый Шимил мог болтать и с велосипедом, что однажды я случайно заметила, проходя мимо.

— И, наконец, магическая лавочка Хавера Шерхая. Украдены амулеты с талисманами, и весьма мощные. Что случилось с Хавером, до сих пор неизвестно: как сквозь землю провалился. Магия не уберегла его, "Аоли" — и подавно.

Шерхаи, маги Чернолесья, ныне соперничали в политике с Туриями, коллегами из Краснолесья, редко появляясь в народе и демонстрируя обидное безразличие к миру.

Были в роду и те, у кого способностей хватало лишь на мелкие фабрикации. Хавер относился к последним, и при том представлял собой вполне удачливого коммерсанта. Пожалуй, он получал прибыль куда более высокую, нежели вся талантливая родня.

Но если Михул не побоялся напасть на лавочку одного из Шерхаев... Я почувствовала, как начинаю стремительно впадать в тоску.

— Чем, в таком случае, мне поможет маг?

— Дело делу рознь, госпожа Сильвинесса. Хавер, по сути своей, являлся торговцем, из-за чего остальные Шерхаи относились к нему, как, извиняюсь, к купчине. Но есть воистину Кровь с большой буквы.

Энергия тки, добавила я мысленно. То, что я преимущественно называла паутинкой или жилкой, имело тысячи терминов и наименований в различных сферах науки. Но чаще в Лефате прибегали к слову простому, односложному и в полной мере отражавшему тонкость работы.

Поговаривают, каждая, даже самая маленькая, клеточка пронизана ею. Лишь у опытных чародеев хватает третьего зрения, чтобы уловить поток силы, который остальным кажется безобидной ниточкой. Храм также не отрицает ее существование, полагая, что это — благодать Божича. По древним преданиям тки принес белый голубь из прамира — другой, умирающей Вселенной — и породил жизнь в пустом пространстве, сотворив первую звезду.

— Обращаться за помощью к волшебникам не любит никто. Чванливые снобы, своими придирками способны довести до белого каления и Гину Милостивую. Но в опасную минуту их присутствие, считаю, не повредит. Щиты они строить умеют.

— Посмотрим,— устало повторила я. Возбуждение выходило толчками, оставляя неприятное чувство дрожи.

Ни за какие коврижки не обращусь к колдуну. Вот уж кого для полного счастья не хватало. Я старательно избегала магов. В магазине они не обращали на меня внимание, покупая шоколад и откланиваясь. Однако в более тесном общении с ними рано или поздно выяснится моя полуночная сущность. И тогда мало не покажется никому.

— Вижу, вы по-прежнему хотите услуг "Аоли".— Светан вздохнул, показывая, что не намерен уговаривать меня дальше.— Воля ваша. Но отдать нож придется. Он нужен экспертам.

Я мотнула головой. Всякая — хоть алхимическая, хоть магическая — экспертиза подтвердит, что обыкновенный с виду нож привязан к владельцу тайным зовом, паутинкой, той же энергией тки. Не обязательно носить или держать жало поблизости — достаточно мысленного приказа, и в нужный момент возникнет рядом, а то и в самой ладони. Как захочет хозяин. Как велит.

Но выдать оружие — значит, выдать себя.

— Перебьются ваши эксперты,— решительно отрезала я.— Пустая проформа. Мне он нужнее.

— Намереваетесь резать им каждого непрошеного гостя?— прищурился Светан.

Я фыркнула.

— Оставьте, господин сыскарь. Я хоть и женщина — шалийка — но расставаться с оружием после многочасовых тренировок не в моих правилах. Согласитесь, ни один нормальный мужчина не отдал бы его экспертам.

— Я отдавал не раз.

— А если бы потребовали револьвер деда, который дорог как память?

Светан помедлил с ответом. Вот он — крошечный миг сомнения.

Я будто бы невзначай шевельнула рукой на белом столешнике. Маг увидел бы третьим зрением, как паутинка накручивается на указательный палец тонкой спиралью. С подкупающим интересом продолжая смотреть в глаза не подозревавшему о гипнозе Светану, я поднесла к подбородку ладонь, оперлась на нее. Выдохнула.

И по жилке пошла рябь. Мелкая, но достаточная для того, чтобы смыть сопротивление.

— Может, не отдал бы...— неохотно отступил Светан (я перевела дыхание).— Распишитесь, пожалуйста.

Я черкнула в протоколе. От волнения буквы получились прыгающими.

Незаметное внушение удалось.

— Кстати, один вопрос, госпожа Сильвинесса. Из простого любопытства.

Я насторожилась.

— Почему вы убили, а не ранили?

— Вам... любопытно?— снова вспомнился темный нависающий силуэт Салуза с его прокуренной насквозь курткой, вспышка боли после удара.— Как вы представляете, господин сыскарь? По-вашему, я с легким сердцем размахнулась ножом и перерезала им горло гнусного типа, как свинью?

— Я не имел в виду...

— Вообразите, над вами нависает вонючий громила и бьет по губам, требуя денег. Вы только что проснулись. Хватаете ртом воздух. Возмущены. Напуганы. Доведены до отчаяния. Прекрасно сознаете, что в живых вас не оставят при любом раскладе. И тут вспоминаете про нож под вашей подушкой. Как вы поступите? Вынете оружие, станете угрожать? Нашли дурака! Вы прекрасно понимаете, что ножом бандита не испугать, лишь разозлите еще больше.

— И все-таки... можно было оставить в живых.

— И я заработала бы пулю в глаз, как бедняга Оред Сэрий. Револьвер-то держал Молав Салуз. Боли от ножа в первую минуту он даже не ощутил бы, как и всякий человек. Нет, господин сыскарь. Альтернативы у меня не оказалось ни малейшей. К тому же, я прекрасно отдавала себе отчет в том, что закон на моей стороне.

— Сдается мне,— медленно сказал Светан,— бывший охранник Сартор научил вас многому.

Меня проняла досада. Следовало провести гипноз как надо. Не по одной паутинке, а сразу по десятерым.

— Жизнь и до Сартора заставила изучить основные положения Старого права по вопросам защиты личного имущества и Дополнительные Протоколы Винекцианской конвенции тысяча семьсот девятого года со времен правления Эдаманта.

— Что ж,— Светан поднялся из-под стола и подчеркнуто вежливо поклонился. Вероятно, он собирался попрощаться со мной, другие серые плащи давно ушли. Но появление нового силуэта в дверном проеме "Жидкого золота" изменило его планы.— А вот и ваши соседи.

Я внутренне содрогнулась, ожидая увидеть сотню встревоженных лиц, которых придется, успокаивая, отпаивать шоколадом до одурения. Но пришел один человек и, к тому же, незнакомый.

Однако своей пестрой, неподражаемой персоной он успешно заменял толпу.

Начать хотя бы с того, что мой очередной гость явился в штанах и рубашке из грубой, безобразной материи цвета индиго, которую прежде я никогда не видела. Я и не подозревала ни о чем подобном.

Черные, покрытые грязью сапоги со стальными шпорами, явно, годились для бешеной скачки по степям, но никак не для пешей прогулки в городском парке. Серая шляпа без каких-либо лент, хоть и не покрылась пылью, выглядела так, точно ей за недолгое существование довелось пройти все мытарства. Помятая, со свисающими полями, она буквально взывала о помощи, если не к совести, на что ее обладатель упорно не обращал внимания. Он впился горящими глазами в Светана и, не заметив меня, вскричал.

— А! Я знал, что застану вас здесь!

— Стамир из Братства Тризмия ...— неспешно, словно припоминая имя посетителя, произнес Светан.— Мне сообщали, что в Управлении вы искали меня.

Братство Тризмия... вспомнить бы, где раньше слышала о нем. Определенно, индиговые брюки Стамира произвели неизгладимое впечатление. И тут я поняла, что это за материя.

Джинсы. Самые обыкновенные.

О них как-то рассказывал Исануэль, агент шоколадной фабрики Бондея, после возвращения с острова Кичак. Именно там, на плантациях, среди кокосовых и банановых пальм растут легендарные деревья какао. Рабы, которыми становятся пойманные, но избежавшие казни преступники, собирают бобы под строгим надзором и отправляют в различные страны, в том числе, в Шалийскую империю, где работает множество мануфактур.

Из высушенных какао-бобов с примесью других ингредиентов и создается полноценный шоколадный напиток.

Но Кичак — бывшая винекцианская колония — частенько перекликается с народным: "кисельный берег", и знаменит не столько плантациями, сколько "золотой лихорадкой". У ручьев, шутливо величаемых на острове "молочными реками", тысячи старателей намывают драгоценный металл и... носят джинсы.

Исануэль, как теперь я, долго не мог привыкнуть к их варварской моде.

Но если Стамир был из Братства Тризмия, да еще моим соседом, по словам Светана... Ну конечно! В алхимической лаборатории Стамира частенько делал заказ владелец "Смарагдов" мой сосед Глед Сноруд.

Великолепно. Серый плащ в гражданском, алхимик-золотоискатель в джинсах, и я, в шерстяном халате, под которым сорочка с панталонами, — вот какая троица собралась ночью в элитном магазине.

Не то что бы я забеспокоилась о репутации, но непривычное положение смущало. Я не знала, как себя вести. То ли скрыться в спальне и быстро переодеться в приличное платье, то ли оставаться в домашнем халате, делая вид, якобы это простительно в ночь.

Подумав, я со вздохом выбрала последнее. Вряд ли Стамир вообще помнил о том, каким должен быть наряд дамы. Светан тоже мало смотрел на мое облачение и больше изучал лицо.

...Разглядывал губы, опухшие от багрово-фиолетового синяка с запекшейся кровью. Я застыла.

Как буду продавать?

Как отреагируют покупатели?

Я подавила порыв схватиться за голову и беспомощно выругаться. Между тем Стамир переступил через порог, звеня шпорами.

— Да, искал, хитник побери! Пока не взял в толк, что вы работаете не в Управлении, а на месте преступления.

— Весьма точное замечание.

— Вы узнали что-нибудь о Хавере?— уже спокойнее спросил алхимик.

— К сожалению, нет. И в дальнейшем, будьте любезны, не отвлекайте меня от дел.

— Слышите?!— повернулся ко мне Стамир.— Я отвлекаю его от дел! А... что с вашим ртом?

Меня всегда поражало в таких людях, как Стамир, полное отсутствие такта и неспособность логически мыслить.

— Лобзалась.

— Госпожа Сильвинесса была ранена,— пояснил Светан алхимику.

— А, Сильвинесса Вишенская,— к моему приятному удивлению Стамир тотчас поклонился.— Глед Сноруд с восторгом рассказывал о шоколадном напитке, и всячески рекомендовал побывать у вас.

— Мне он с удовольствием описывал вашу лабораторию.

— Разве вы не знакомы лично?— наступила очередь удивиться Светану.— Вы живете на одной улице.

— Но в разных ее концах, господин сыскарь,— уточнила я.— И не пересекаемся по роду деятельности.

— Здесь, наконец-то, поймали кое-кого из шайки Михула?— Стамир горел от нетерпения.— Он должен знать, где находится Хавер. Пустующая лавка наводит на меня уныние.

— Тирил Бжэк ответит на все вопросы, господин Стамир,— глаза Светана потемнели.— Мы не забудем о Хавере и о других пострадавших.

— И вы непременно найдете преступника,— протянула насмешливо я, вспоминая предыдущий разговор.— Даже если банда, как вы сказали, заляжет на дно.

— Тогда я имел в виду вашу безопасность,— сдержанно ответил сыскарь.

— Лучше позаботьтесь о тех, кому она действительно нужна,— буркнула я. Раздражение достигло апогея.— И не приближайтесь к Лованне.

Светан, поднимавший со стола поношенную шляпу, замер. Похоже, я вводила господина сыскаря в оцепенение. В комнате сгустилось напряжение. Я запоздало сообразила, что могла попросту внушить невиновность Лованны, и гораздо раньше. Теперь в присутствии алхимика повторный гипноз не представлялся возможным.

— Что-то подсказывает мне, Сильва,— загадочно произнес вдруг Стамир. Хотя это никуда не годилось, я не стала напоминать о том, что называть сокращенно по имени имеет право лишь близкий друг,— нуждающимся забота не грозит.

Не успела я спросить, на что намекнул алхимик, как он повернулся к Светану.

— Раз я отвлекаю от дел, не решаюсь вставать поперек дороги. Мой второй и последний вопрос: проверили эксперты ментальные следы сбежавших бандитов или нет, я так и быть оставлю без ответа.

— За кого вы нас принимаете?— вышел из терпения Светан. Побелевшие пальцы стиснули рукоятку револьвера на поясе.— Вы... не способны представить, в каких тисках Михул с его стаей душит Лефат.— Он со свистом втянул воздух. Худое лицо обострилось. Но, когда Светан, овладев собой, продолжил, получилось еще мрачнее.— В отличие от вас, я умею ждать. В том числе, результатов экспертизы.

— Которая ничего не даст,— возразил Стамир.— Следов не осталось. Поверьте моему стеклянному порошку.

Светан бросил на него недобрый взгляд.

— Значит, стерли. Не начинайте вновь проповедовать, якобы магии в нашей земле с каждым днем становится меньше. Я хоть и обыкновенный сыскарь, но могу ощущать ее присутствие, и склонен верить себе, а не Братству Тризмия. Если вам нечего добавить... Госпожа Сильвинесса,— он коснулся шляпы,— всех благ.

В окне было видно, как сыскарь вспрыгнул на кабриолет и натянул поводья. Лошадь фыркнула, топнула копытом по вымощенной камнем дороге и поскакала — сначала неторопливой рысцой, а затем перейдя на галоп.

— Не вижу смысла во встрече со Светаном в моем доме, господин Стамир,— холодно сказала я.— Ради чего вам нужны бесплодные споры с Управлением?

Он подошел к прилавку. Тяжело оперся на него руками.

— Ради Хавера.

— Разве Шерхаи не ищут?

— Кто? Маги Чернолесья?— Стамир с трудом удержался от плевка.— Хавер больше доверял мне, чем деревянным родственникам.

Ничего не оставалось, кроме как подать ему стакан теплого шоколада с ненавязчивым привкусом кофе и ликера.

Ночь продолжалась.

Стараясь не смотреть на окровавленную постель, где сохранились следы недавней борьбы, я расправила складки на платье. Удивительно, что уцелело в погроме, устроенном бандитами. Корсет и корсаж любимого красного цвета, чулки, митенки — все было безжалостно истоптано, разорвано в поисках денег и выброшено из шкафов на пол.

Одни убытки от шаек. Хорошо хоть, не сильно заметно, чего под платьем нет, сверху я набросила шаль. Дышалось без корсета свободнее. Пускай не настолько, насколько хотелось бы.

Я глянула на кровать. На кровь. Сглотнула.

Грудь сдавило гнетущее предчувствие, что однажды не смогу контролировать свой голод. Врилакос. Лангсуир. Таламаур. Лугару.

Нельзя об этом думать. Даже допускать в мыслях слова, которые хуже площадной брани. Запретные. Из тех, что накликают беду. Вампира. Смерть.

Голова, казалось, шла кругом. Пальцы машинально сжались в кулак. Не сразу я заметила, что держу жало. Оно словно перетекало из одной формы в другую, в то же время оставаясь искривленным лезвием. Тайный зов, энергия тки, хитник бы ее побрал.

Я прижала острие к губам, тотчас получив мучительный ожог. Беззвучно ахнула, однако стерпела, стиснула крепче. Паутинки потянулись ко мне тонкой змейкой. Я прекрасно знала про яд в "поцелуе", но обезболивающее зелье из той же отравы, разве что меньшей дозы.

Главное: вовремя остановиться.

Лезвие будто улыбалось, вдругорядь за сегодняшнюю ночь обретя жизнь. Легкая вибрация, укол, прохладная ласка. Я пила собственную тки жадно, преодолевая отвращение, не позволяя себе впасть в противоположную крайность: в эйфорию.

Не сводя глаз от крови на постели.

Я не могла оторваться от змейки из паутинок, которая расползлась по моим жилам, свернулась в них клубком и застыла ледяным ужасом. По спине пробежал мороз. Что я творю?! Мигом слетело наносное спокойствие, разум сжался перед гигантским айсбергом паники.

Если. Сейчас. Не. Порву...

Треснуло. Разбилось на тысячи осколков, начало таять. Обострившийся до предела нож лежал на полу, уходя в тень.

Я перевела дух. Похоже, еще легко отделалась от угрозы.

— И на том спасибо,— выговорила вполголоса исчезающему жалу.

Подошла к зеркалу. Помимо воли отшатнулась, несмотря на то, что ожидала подобного. Ни ран, ни кровоподтеков — ничего не осталось, ничто не напоминало об ударе. Губы, здоровые и прекрасные, алели на моем белокожем лице. Горящий взор завораживал, манил, каскад волос переливался мягким светом, создавая ореол вокруг меня.

Для полного сходства с хранителями Божича недоставало только крыльев за спиной.

Я спрятала волосы под элегантную шапочку из черной кожи, с витиеватым, синим узором, и отвернулась. Невидяще уставилась на осколки светильника. Глухо повторила девиз Наузника.

— Контроль. Цель. Жизнь.

Наконец, придя в себя, вспомнила о Стамире и его разговор со Светаном ...

— Любое мало-мальски разумное существо оставляет отголосок,— наставник покачивал правой ногой, раскладывая на столе пасьянс, и кресло скрипело ему в такт.— Маг первой степени или алхимик найдет его по ментальному следу, проще говоря, памяти места. Гог-магог, профессор оккультных наук, не станет ходить по пятам, как сыскарь, а прикажет подчиненному духу разыскать и привести. Но гогов, как тузов,— Наузник показывал мне картежную вишню в центре,— раз-два и обчелся. Еще один нюанс...

Он заканчивал расклад. Довольный собой, долго потирал ладони, которые оставались сухими и в пылу битвы, обращаясь с жалом так же умело, властно, как с картами.

— Ментальный план не упорядоченная человеческая логика, краткая, как линейка, и дырявая, как решето. Чистых следов, по сути, нет. Тот, чье поле сильнее, перекрывает остальные и накладывает на них отпечаток, сколько бы не миновало времени. Приходится отделять одно от другого, чтобы найти нужное, а не, к примеру, особу, жившую триста лет назад, своеобразный прошлогодний снег, призрак, запутывающий нас.

— А как же горячий след?

— Который якобы остывает три дня, а то и месяца?— желчно усмехался старик.— Девочка, самый сильный оттиск у крови. И то потому, что является памятью несмываемой. В ней соединено изначальное: пламя, вода, земля, воздух... информация. Своего рода, код, который, если расшифровать, дает ключ к настолько древним и жутким вещам, что дракон по сравнению с ними покажется прекрасным юношей. Приходится разгадывать, ломать шифр, чтобы через когда-то пролитую кровь почуять "горячий" след.

Он делал эффектную паузу.

— Ведь где не происходило войн, не убивали? Укажи на относительно девственный край, если он существует, и получишь либо опровержение, либо титул всевидящей, что маловероятно.

Я молчала. Наузник крякал от удовлетворения.

— Значит, и здесь...

— Именно!— поднимал палец наставник.— Думаешь, королевство Альвир стало Сожженным Путем потому, что кому-то пришло на ум переименовать территорию? Да маги Чернолесья бьются головой об свои танцующие деревья, чтобы вернуть хотя бы ментальную связь с местом. Последняя война обошлась слишком дорого. Ее проклятие и благословение...— он приходил в волнение, бледнел и спешно резюмировал.— На Сожженном Пути особенно трудно различить след отдельного человека. Преступники пользуются этим. И мы тоже.

Я потерла лоб, разглаживая морщины. Возможно, я была не лучшей ученицей, но твердо уяснила, что отголосок сохраняется. Однако в Лефате, в Азонии, в Витяжеке — везде того, кто захочет найти, ждет кропотливая и очень неблагодарная работа. Магу или алхимику придется погрузиться в хаос и многоголосый стон. Миллионы шагов, крики, лязг стали, предсмертные вопли, рев боевых быков... встречи и расставания, сотни рождений и смертей, болезни, страхи... Не пересчитать то, что складывалось десятками поколений. Такая задача не под силу даже вычислительным машинам, а у людей от нее стремительно едет крыша.

Член Братства Тризмия предположил нереальное, противореча ментальной сути: "Следов не осталось". Но алхимик мог иметь в виду что-то другое. С этой мыслью я спустилась обратно к Стамиру, который, допив шоколад, изучал содержимое своего мешочка. Я подошла ближе. Желтые, толченые стеклышка привлекали игрой света.

— Ваш стеклянный порошок?

Стамир кивнул.

— Разбитый Философский Камень,— негромко произнес он.— Создает "ложное золото". Но правдиво описывает положение колдовских дел, если рассыпать его на земле.

— Меняет цвет?

— И температуру. Может быть жарким или холодным.

Стамир пододвинул стул, и я уселась.

— Я подумал, что надо бы исследовать окраины, где раньше проходили границы королевства Альвир. Хавер поддержал меня. Но было одно серьезное препятствие — все та же банда Михула, обожающая грабить одиноких скитальцев. Я пошел в Управление с просьбой выделить охрану.

— И принял Светан,— произнесла я негромко.

— Да. Инар долго смеялся. Опытные эксперты — и те не поверили. "Вы, алхимики,— заявил один из них,— слишком много вообразили",— передразнил кого-то Стамир.— Несмотря на то, что я исправно платил налоги, следовал каждой букве закона, я не получил от плащей охрану, хотя имел полное право как гражданин. Их волнует уменьшающаяся зарплата. У них в отделении, видите ли, и так не хватает людей, чтобы охранять город. А магия, пострадавшие, Хавер? Ведь он как в воду канул. Банда Михула не оставила следы нигде. Будто лишена ментального поля.

— А как насчет вероятности ошибки? — осторожно подала я голос.— Отпечатки можно стереть...

— Магия — часть тки, а не ее основа.

— Хотите сказать...

— Полностью уничтожить нельзя. Чем-то утраченное компенсируется, Сильва,— пожал он плечами. Я вновь промолчала о недопустимости сокращения имени.— Свято место пусто не бывает. Что-то приходит взамен. Как в малом, так и в большом. А здесь — пустота.

Я не издала ни звука.

— Хавер однажды поделился со мной наблюдениями. По его словам, прогресс давно перешел из магической сферы в техническую, или же эти две сферы соединились в одну...— Стамир пригляделся ко мне внимательнее.— Что с вашим ртом?

Я помертвела. Неужели каким-то чудом появился новый синяк? И только тут поняла, как низко пала — расслабилась.

— Загримировала кровоподтек, не хочу пугать им,— солгала я, раздражительно добавив.— Прошу впредь не задавать этот дикий вопрос и называть меня Сильвинессой.

Стамир с шутливым покаянием поднял руки. Прижал их к сердцу.

— Я неотесанный грубиян!— воскликнул он с притворным ужасом.— Что мне сделать, как мне искупить вину, чтобы заслужить ослепительную улыбку госпожи Сильвинессы?

— Да вы еще строите из себя невыносимого скомороха.

— Верно, мы, алхимики такие,— подмигнул он.

Безумно хотелось треснуть любителя джинсов по многострадальной шляпе и невинно осведомиться: "Что с вашей головой?".

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Гримуар Стамира напоминает энциклопедический том внушительных размеров, где записано все: от хитрой формулы до незатейливой детской песенки. Если рискнуть и таки приоткрыть посередине, то можно прочитать:

...Омела белая.

Растущая на ветвях тополей, ив, дубов, ждет серебряной стрелы и золотого серпа. Но, прикоснувшись к земле, она утратит половину своих лучших целебных качеств. Упасть омела должна в ладони. В душу.

Лишь тогда цветок приоткроет дверь в таинственный мир удивительных открытий.

Глава 3

НОЧНЫЕ ИГРЫ

— Уверяю вас, это совершенно лишнее...

— Пейте до дна, господин Стамир, иначе не увидите улыбку Сильвинессы.

— Седьмая чашка!— простонал он, наклонившись над ней.— Поражен, что не начал икать.

Я нахмурилась.

— Хотите сказать, мой шоколад невкусный?

— Нет, что вы. Напиток потрясающий. Но как подумаю, сколько я за него заплатил...

— А вы, оказывается, мелочный скряга.

— ...здоровьем.

Я промолчала о том, что шоколад полезен для сердца и сосудов. Стамир с тоской покосился на свой изрядно похудевший кошель.

— Я алхимик, и как никто другой знаю цену деньгам.

— Тем лучше искупите вину,— промурлыкала я.— Час расплаты пробил.

— Немилосердная, коварная штучка,— погрозил мне пальцем Стамир и припал к чашке.

— Сладких снов,— пожелала я, наблюдая, как его голова опускается все ниже. Вскоре он спал в обнимку с прилавком, чудом не свалившись со стула.

Вздохнув, я достала из-под прилавка зеленый, под цвет платья, ридикюль на длинной позолоченной цепочке, погасила свет и вышла из магазина в мир тревожных видений.

Лефат ночью — это крадущиеся тени причудливых фигур, в которых после жаркого лета с трудом угадываются голые деревья. Это — жемчужины огней на фонарных столбах, что издали кажутся нанизанными на тонкую спиралевидную нитку бус. Час потаенного безумия и место, где собственные руки становятся незнакомыми, черными. Такими не страшно убивать, кровь на них незаметна. Не потому ли бандиты обожают темное время суток?

Лефат ночью — глубокая рана, в которой видны тощие ребра зданий (как легко сломать!) и древние кости обветшалых домов. Последние еще помнят войну, желая излить боль, пережитый ужас, но их удел — молчание. Когда же становится нестерпимо, единственное, что они могут,— негромко стонать. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы привыкнуть к ночным звукам и не обращать на них внимания...

Центральная дорога пуста. Дремлют кони, извозчики в пароконных экипажах. Кое-кто обнимает полногрудую девицу из "Сладкого мига", как мягкую, теплую игрушку. Ей же снится тот, о ком она мечтала в далеком детстве, кого ждет до сих пор, пускай без надежды на встречу. В ожидании прячется частичка ее души, что питает отвращение к плотским утехам. В ожидании проходит ее жизнь, полная страстей, но одновременно бессодержательная, как бред больного.

Да. Лефат ночью и Лефат днем — два совершенно разных города.

Я старалась идти бесшумно, чтобы гулкое эхо шагов не выдало меня. Напротив "Жидкого золота" стояли "Смарагды", которые охранял Вириет из Шалийской империи, как и я. Он не питал ко мне теплых чувств, полагая, что девица должна рожать детей, а не позориться, занимаясь не женским делом. К тому же, Вириет был в дружеских отношениях с Сартором.

Когда "Смарагды" остались позади, я приостановилась. Передо мной возвышался памятник Львятам Лефата, за которым начинался Тенистый парк. Найти ментальный след хотя бы одного из банды Михула я и не надеялась, но попытаться стоило.

Однако уже через минуту плюнула на это дело. Правильно говорил Наузник, что полуночник, кроме крови, не почует ничего.

"А ведь родись я нормальной,— подумалось не впервой,— не имела бы ни магазина, ни жала. Жила б себе тихо и мирно, выигрывая небольшие суммы денег в финте, в реверансе... вела бы светские разговоры на скучные темы. И не мыслила бы о том, что завтра может не наступить".

По правую руку стояла типография. Скользнув за нее, я вернулась на Центральную дорогу, уже не опасаясь быть замеченной бдительным Вириетом. "Смарагды" скрылись вдали. Впереди виднелся "Огонек свечи", где Цоф продавал все необходимое для освещения. Не дойдя до "Огонька", я свернула в проулок, слегка насторожившись, но почти сразу успокоилась. Опасности не было. Все-таки, я находилась в городском центре, а не в Дыре.

Вскоре я уже стояла перед дверью жилого дома, ничем неприметного на первый взгляд. Но по некоторым мелочам, вроде бархатных занавесок за окном и позолоченного кольца на двери, внимательный наблюдатель догадался бы, что здесь живут люди не бедные.

Я взялась за кольцо. Стук в ночном безмолвии получился не хуже выстрела. Послышалось неразборчивое ругательство и шарканье домашних мужских туфель по лестнице. Наконец, за дверью приостановились, набирая воздух в грудь, чтобы выкрикнуть: "Кто?".

— Открывай, Исануэль,— негромко произнесла я. Судя по щелканью замков, он узнал мой голос.

— Силь? Что еще за шуточки?

Я оценивающе посмотрела на всклокоченного агента фабрики. Ночной колпак, из-под которого торчат космы, похожие на вороньи перья, длинная льняная сорочка, махровый халат бордового цвета, тяжелый воротник... очень удобно вцепиться.

— Подержи ридикюль. Пожалуйста.

Однако едва Исануэль взялся за сумочку, ее длинная позолоченная цепочка тут же оказалась на шее агента, сдавив горло.

— Что ты делаешь?

Дверь захлопнулась. Я прижала перепуганного Исануэля к стене в темной прихожей. Он попытался освободиться, но мертвая хватка держала его недвижно.

— Силь, да ты ли это?

В опасной близости от бледной щеки Исануэля появилось жало. Он вздрогнул. Задохнулся. Сердце у него колотилось так, что я это ощущала ясно, словно оно билось в моей груди.

— Иса, дорогой,— протянула я, ощущая к себе отвращение.— Надо выяснить кое-какие моменты. Очень надеюсь на твою подсказку, ведь иначе...— я провела лезвием по горлу, щекоча прыгающий кадык.— Первый вопрос: что тебе известно о положении моих финансовых дел?

Он часто заморгал.

— Мне поторопить?— мягко спросила я.

— Дела идут,— пробормотал он.

— Насколько хорошо?

— Прибыль от продажи,— он облизнул пересохшие губы.

— Кто о моих делах знает еще?

Он с еще большим недоумением посмотрел на меня.

— Бондеи, владельцы фабрики... ты знаешь.

— Предположим, ты никому не выдал наши маленькие секреты,— хватка немного ослабла.— Ведь это в твоих же интересах...— Исануэль мелко закивал.— Тогда сообщи мне имя и местопребывание того, кто может хоть что-нибудь рассказать о Михуле.

— Не зна...

— Жаль.

Он вскрикнул.

— С ним лучше не говорить вообще!

— Это уже мне решать. Кто он?

На лбу у агента выступила испарина, но я была неумолима.

— У кого получаешь необходимые сведения для фабрики?— не отступала я.— Ты ведь знаешь обо мне больше, чем говоришь.

— Он... любит выпить... сыграть в карты...

— Ага, значит, сидит в какой-нибудь харчуге день и ночь и слушает сплетни?

Исануэль обреченно кивнул.

— Имя. И название харчуги.

— Он без имени. Он...— плечи Исануэля обреченно опустились,— отверженный.

Час от часу не легче.

— Так вот какие мы непорочные,— протянула я.— Клянемся, что не имеем никаких дел с преступным миром, а между тем, тайно дружим с изгоями.

Исануэль шумно сглотнул.

— Он не преступник. Его по ошибке...

— Откуда знаешь?

Агент промолчал.

Мне надоел допрос. Я отпустила Исануэля и сняла с него ридикюль, уже видя, что он не лжет. Вероятнее всего, не от него банда знала о реальном положении моих дел, да и о самом агенте тоже.

Если, конечно, отверженный не разболтал. Вечный отщепенец, ему нечего было терять.

Исануэль вытер лоб и, прикрыв глаза, прошептал то ли молитву благодарности, то ли ругательство, а может, все одновременно. Затем метнулся ко столику с бутылкой глинтвейна, дрожащей рукой налил его в бокал и залпом выпил, рухнув на диван. Выдохнул.

— Силь, что на тебя нашло?

— Ничего особенного. Просто два часа назад меня попытались ограбить и убить двое из банды Михула.

— И ты решила, что я к этому причастен?

— Пока еще ничего не решила,— медленно произнесла я.— Но если выяснится, что у твоего отверженного длинный язык, его придется укоротить, а тебе — искать нового осведомителя.

— Твои угрозы беспочвенны,— замотал головой Иса.— Не забывай, что я работаю у Бондеев. Платят они хорошо. Зачем мне банда?

— Замри.

Глаза Исануэля остекленели и приобрели бессмысленное выражение.

— А теперь,— продолжила я,— ты вслух посчитаешь до десяти. Как только закончишь, ты уснешь и до пробуждения будешь слышать только мой голос. Раз... два...

Все-таки, гипноз — полезная штука, когда катастрофически не хватает времени. Ночь скоро закончится, а мне нужно было узнать про отверженного и харчугу, в которой он имел обыкновение находиться.

Иса уснул.

— Отлично,— произнесла я. Паутинки агента казались особенно тонкими. Чуть промедлишь — и тут же порвутся, нарушится связь.— Ты спишь. Во сне к тебе подходит отверженный. Как ты его называешь?

— Лерц,— едва шевельнулись бледные губы агента.

&nbsnbsp;p; — Опиши его.

— Коренастый. Черные волосы. Есть седина. Лицо в морщинах. Кажется, что глаза прячутся в них. Рвань, а не одежда. Истоптанные сапоги. Короткая борода — единственное, что у него ухожено.

— Где, обычно, находится Лерц?

— В харчуге "У добряка".

Я поморщилась. Ведь и сама могла догадаться про это заведение, славящееся своей терпимостью ко всякому сброду и дешевизной, а также непрекращающейся игрой между посетителями. Рай для изгоев и прихвостней. Ад для уважающих себя особ. Если туда идти, то как подвыпивший парень-балбес, а не владелица "Жидкого золота". Решение напрашивалось само собой.

— Где лежит твоя старая одежда, Иса?

— По лестнице наверх... повернуть налево. Дальше дверь, за ней сундук.

Великолепно.

Темная каморка, где только сундук и мог поместиться. Я отбросила его крышку и расчихалась от поднявшейся пыли. Божич, для чего Иса держит слуг? Впрочем, почти сразу вспомнила, что у агента нет ни лакеев, ни уборщиц, ни дворецкого. В Лефате осторожный Иса жил уединенно.

В сундуке оказалось достаточно забавного тряпья, вроде подтяжек, на которых были вышиты маргаритки, потертых подштанников с полосками, накладных икр и даже мужского корсета. Порывшись, я таки нашла более-менее приличную рубашку, пускай и пропитанную неприятным острым запашком, полосатые брюки желтого цвета, жилет и пиджак. Все это для меня оказалось великоватым, но, во-первых, скрывало грудь и прочие женские прелести, а во-вторых, не стесняло движения, как платье.

Я достала зеркальце из ридикюля и ухмыльнулась. Остался последний штрих — шляпа с достаточно широкими полями. В сундуке хранилось несколько головных уборов: и кепи, и тропический шлем не привлекали одинаково. Я выбрала акубру — шляпу с завязками, похожую на ковбойскую. Такая лучше держится на голове и больше скрывает. Я одела ее на свою черную шапочку. Хорошо, что еще у себя догадалась спрятать под ней волосы.

— А нужно ли оно мне?— поинтересовалась я у зеркала, изменив голос на тяжелый, хриплый.— Не думаю, что в ближайшее время Михул решится напасть еще раз.

Я вытерла с губ помаду, делая их бледными.

— Все равно,— уже тверже сказала своему отражению.— Надо.

Холодный пот выступил на лбу, как всегда, неожиданно. Умом я прекрасно сознавала, что опасности сейчас нет, но тело и чувства не желали этого признавать. Дрожь вновь завладела руками, словно я была столетней бабкой. Напряжение внутри давало о себе знать, вырываясь из-под контроля. Сейчас я боялась даже больше, чем во время нападения бандитов. Казалось, акубра вместе с шапочкой сдавливает мою голову, от чего начали ныть виски.

Хуже. Казалось, что я на волоске, и один неверный шаг способен его порвать. Нет, не шаг, а совершенно случайный ветерок, от которого и трава лишь едва-едва шелохнется. Слишком хрупкая волосинка. Слишком долго я висела на ней. Как раньше пела Люнеси? "Боюсь, что однажды сорвется листок, а с ним унесет и меня, боюсь, что он будет, как я, одинок, и так же угасну одна"?

Хитник побери, я боялась за себя... и себя одновременно. Это уже никуда не годилось.

Я тряхнула головой настолько сильно, что шляпа едва не слетела в угол, и процедила зеркалу.

— Нашла время играть трусиху. Нет уж, голубушка. Поздно трястись, как овечий хвост.

Исануэль улыбался во сне, не подозревая о моих дурных предчувствиях. Не зная о том, что, проснувшись, он забудет мой сегодняшний визит.

Ненавижу бражников.

Их было трое. У каждого — по два, а то и по три широких ножа, которыми впору прокладывать дорогу в джунглях. Мачете, кажется, так называются?

— Эй, парень!

Они ожидали, что я вздрогну, остановлюсь, либо отшатнусь. Они были готовы ко всему — даже к обороне. От их курток несло низкопробным пивом и жаждой опохмелиться. Но — какая жалость! — не хватало монеток. И они решили подработать у входа в харчугу, притворившись охранниками, хотя всякий знал, что настоящая охрана есть лишь внутри этого некогда красного дома.

Да, теперь я уже находилась не в центре Лефата, а рядом с Дырой, чья вонь ощущалась не носом, а всей кожей. За спиной остался последний оплот цивилизованного города — лечебница, и попасть туда в ближайшее время я не планировала.

Внушить подвыпившим грабителям, что со мной, как минимум, пятеро бойцов, не составило ни малейшего труда. Наузник называл этот прием отводом глаз. Я бы назвала его очковтирательством. Тереть глаза — было любимой реакцией многих. Трое не стали исключением. За это время я легко могла пронзить каждого из них жалом, которое разве что не стонало от жажды смерти и разрушения, пробудившись этой ночью по-настоящему.

Но в харчугу я пришла за другим.

— Дверь-то откройте,— хрипло обратилась я к одному из неудачников-грабителей, и он, как по команде, тотчас дернул за ручку. Скрипнуло, охнуло, закряхтело. Моментально эти звуки сменились другими — мужиковатым хохотом, женским визгом, рваной музыкой, от которой хотелось мгновенно оглохнуть, базарными песнями и прочим, и прочим. От вырвавшихся следом коктейля запахов, любой зверь отвернул бы морду и попросту отказался бы входить в чудовищное амбровое месиво. Я же, наконец, вступила в эту Божичем забытую домину.

Внутри царил полумрак, было тесно и набито как сельдей в бочке. На мое появление мало кто обратил внимание. Охранник — и тот лишь мельком глянул, не прерывая близкое общение с краснощекой, простоволосой девицей. Похоже, "Сладкий миг" здесь развернулся во всю ширь. За столами, как и в других харчугах, не столько ели, сколько резались в карты. И все это сопровождалось стенаниями спятившего от собственного воя менестреля.

Хотелось просто-напросто застрелить его уже за то, что он открывал рот. И по видимости, хотелось не только мне. Кто-то, выругавшись, швырнул в непрошеного барда огрызок яблока.

— Засохни!

Даже самые азартные игроки, из тех, что во время сдачи карт не обратили бы внимания и на землетрясение, перешли на свист в два пальца, требуя вытолкать певца в три шеи. Полетели другие объедки. Но харчуга недаром называлась "У добряка". Все ограничилось лишь тем, что менестрель таки прекратил страдать и мучить своими страданиями других. Сохраняя достоинство, он вернулся за свой столик. Видимо, он был частым посетителем, раз его не тронули. Теперь играло лишь пианино под неловкими пальцами одной из девиц, время от времени нескладно тянущей: "Золотых наших дней нам немного осталось, а бессонных ночей половина промчалась". Вряд ли здесь вообще знали о том, что главное правило любой серьезной игры — молчание.

Но даже это медвежье пение было лучше, чем предыдущий ор.

Итак, мою скромную особу не заметили. Я вошла в разгар игры, недовольства, горячности, когда утро уже близко, а хочется, чтобы ночь длилась без конца. Неплохо. Но как теперь искать отверженного? Комнат в харчуге было достаточно, и заглядывать в каждую из них меня не тянуло совершенно.

Чья-то пухлая рука шаловливо погладила меня по плечу. Оборачиваясь, я уже знала, что это — еще одна девица из "Сладкого мига", видящая во мне угловатого паренька. От нее смердело дешевым пойлом и люэсом.

— Месси не желает налить мне коктейль?— осведомилась она, не спеша убирать руки с моих плеч и стараясь тесно прижаться.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не оттолкнуть ее. Никогда не думала, что удостоюсь этого корявого и масленого "месси".

— Может быть, и желает,— холодно сказала я. Девица, чей яркий макияж старил до неприглядности, оживилась еще больше, но в тот же миг вскрикнула от боли в пальцах, отрезвляющей и жестокой.— Может быть, страстно желает, мамзель,— я постаралась придать своему голосу побольше хрипоты.— Только со мной коктейль будет последней бурдой в твоей жизни.

Судя по всему, мне удалось сыграть роль маньяка. Всхлипнув, девица исчезла так же быстро, как и появилась. Я же вздохнула с облегчением. Ни одна жрица любви теперь не приблизится ко мне на пушечный выстрел.

Подойдя к стойке, я увидела за ней лестницу, ведущую наверх. Охраняли ее двое в черных костюмах. Сразу стало ясно, что на втором этаже харчуги идут более серьезные дела, чем здесь.

И, скорей всего, отверженный находится там. Я повернулась к вялому шкету у стойки, ожидавшему мой заказ. Он, не переставая, тер руки о свой грязный фартук. Под глазами залегли темные круги. Вероятно, больше всего на свете он хотел отоспаться, махнув рукой на работу и мою персону в том же числе.

— Кто здесь харчевник?— поинтересовалась я.

— Тебе какое дело?— было в ответ.

В моих пальцах блеснуло монетой. Парень заметил и смекнул, что это не простая медяшка, а чистое золото.

— Ты слышал мой вопрос,— сухо сказала я.

— Хореф!— донеслось со стола, где играли в скучный, армейский реверанс.— Две кружки пива!

Паренек сделал им знак, чтоб они подождали, и, не обращая внимания на недовольные выкрики, наклонился ко мне.

— Харчевник — Жекува,— быстро произнес он.— Здесь ты его не найдешь.

Еще одна монета появилась в моих пальцах.

— Так позови его.

Хореф фыркнул и посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

— Да ты кто вообще? Станет он сюда спускаться из-за тебя! Говори, чего надо, а я передам.

— Мне надо на второй этаж.

— Касса у тебя, я смотрю, есть,— оценивающе посмотрел на мои две монеты Хореф.— Но игра там серьезная. Ты уверен?..

— Более чем.

— Пива!— потребовали снова, но Хореф, схватив заслуженные монеты, подошел к охранникам и что-то быстро сказал им, кивнув на меня. Те, в свою очередь, пристальными взглядами изучили мою скромную персону. Один из них пошел на второй этаж, а Хореф вернулся за стойку и стал наливать пиво.

Вскоре, охранник спустился и сделал мне знак подойти.

— Оружие есть?

— Есть,— не стала лгать я.— Мои руки.

Телохранители переглянулись. Такой ответ их не устраивал, однако разрешение подняться я, все же, получила.

На втором этаже также царил полумрак, но атмосфера была совершенно иной, разительно отличаясь от предыдущей, как будто я попала в иную харчугу. Именно здесь свято соблюдалось правило игры — молчание. Тишина прерывалась лишь привычными для уха картежника словами: "вистую", "пас", "без козырей", "взятка". Слышно было, как тасуют колоду, как ловко сдают, умудряясь метнуть карту в точно положенное место, как перешептываются зеваки. Здесь господствовал профессионализм, не терпящий гласности и шулерства. Повсюду стоял дразнящий запах больших денег.

— Ремиз,— прозвучало слева. Приглядевшись к толпе и столику, который освещала единственная газовая лампа, я уловила движение за спинами наблюдателей. Шесть игроков. Вист? Вряд ли, хоть и приспособлен для шестерых. Самую настоящую и верную партию в висте делают вчетвером, как любил говорить дед.

Скорей всего, игра шла достаточно незамысловатая, вроде мушки или баккары. Но поскольку посторонних разговоров у стола не было слышно и ощущалось даже некоторое равнодушие, а не азарт, я предположила, что это — стуколка. Любой желающий мог присоединиться к ней, лишь легонько постучав по столу костяшками пальцев. Правда, ремизили, то есть, штрафовали, в такой игре достаточно редко.

Нарушая гармонию тишины, бухнула дубовая дверь, которую я забыла придержать после себя. Звук моментально разлетелся по всему залу, привлекая ко мне лишнее внимание. Играющие в стуколку замерли. Я не придумала ничего лучшего, чем сказать:

— Пас.

Прошелестели сдержанные смешки. Игра возобновилась.

На других ближайших столиках также не попалось ничего интересного: горка, кончинка, шестьдесят шесть, семерик... все эти коммерческие картежные игры были скучными и хладнокровными, в них не ощущался кураж. Ими привычно забавлялись люди серьезные, осторожные, не любящие рисковать. Вряд ли в глубине души они считали себя виртуозами. Им нравилось полагаться больше на удачу. Над каждой картой игроки думали (читайте, молились) так долго, что наблюдающие с трудом подавляли зевки и предпочитали прогуливаться от одного стола к другому.

Дамы лениво обмахивались веерами, сверкая бриллиантами. Мужчины, все как один облаченные во фраки, щеголяли накрахмаленными воротничками. Я в своем полосатом наряде выглядела среди них, как дикий, неряшливый пион, выросший в царстве ухоженных тюльпанов. Было непонятно, что он здесь делает. По крайней мере, это читалось в глазах Жекувы, когда он подошел поздороваться. Прожженный аферист, опытный харчевник, он видел, что я не из высшего света и не из авторитетов криминального мира. Об этом говорила уже моя акубра. На второй этаж меня впустили только потому, что я обладала "кассой" и была готова растратить ее на игру.

— Не желаете присоединиться к макао, господин?

— Макао?— скептично скривила я губы.— Вы предлагаете мне "макать" без записи чистые деньги в эту смертную тоску? Благодарю покорно, я слишком ценю свою удачу, чтобы опускаться до такого уровня.

Говоря, я смотрела не столько на побагровевшего Жекуву, сколько на других, с легким удивлением отмечая про себя тех, кто еще вчера заходил в мой магазин. Знакомых лиц в харчуге "У добряка" оказалось не так уж мало. Слава Божичу, хотя они и поглядывали на меня с ироничным любопытством, но не узнавали. Для них я сейчас была забавным парнем, которого не грех оставить в дураках.

Мой взгляд остановился на самом отдаленном столике. За ним сидел лишь один человек, скрывая лицо в полумраке. Свет лампы падал на его бороду, густую, короткую, черную. Насчет одежды и обуви отверженного Исануэль, однако, погорячился, подумалось мне. Вполне приличный наряд горожанина. Скорей всего, агент запомнил рванье, когда увидел отверженного в первый раз. Подобные яркие впечатления часто остаются в памяти и при следующих встречах, накладывая такой отпечаток, что даже гипноз не в состоянии отделить одно от другого.

Это был он. Лерц. Только столик отверженного могли так старательно обходить другие. Изгой, пойманный преступник и бывший раб, он до смерти вынужден нести на своей ауре печать, выжженную магами. Печать, во многом похожую на проклятие. Из-за нее не узнают и самые близкие люди. Родные, друзья, знакомые видят лишь чужого человека, даже когда он кричит им в лицо: "Да это же я!".

Именно поэтому для отверженных таких понятий, как дружба, родство, не существовало. У них не было связей, кроме как чисто деловых и денежных. Считалось, что с отверженными нельзя завязывать знакомство, иначе скоро станешь таким же — неузнаваемым, чужим для всего мира.

"Любопытно, можно ли считать в некотором смысле отверженной... меня?".

Я отбросила непрошенную мысль и повернулась к Жекуве.

— Вы что-то сказали?

Он побагровел еще больше, но сдержался.

— Я спросил, не хочет ли господин испытать счастье в битеке? Здесь есть один барин, который не против сыграть в него.

— Битек?— задумчиво переспросила я. План родился молниеносно.— Как же, как же, помню. На одного игрока одну колоду в тридцать две карты. Кварты, терцы, четырнадцать очков...

Харчевник услужливо поддакнул, надеясь на мое согласие, но я покачала головой.

— Не привлекает. Уж лучше, поверьте мне на слово, реверанс.

— Реверанс?— переспросил один из проходивших мимо господ, который (случайно ли?) услышал нашу беседу.— Я и мой друг как раз подумывали сыграть в него, но мы отчаялись найти хотя бы еще одного смельчака.

— Пожалуйста, вот свободный столик,— сразу же засуетился Жекува, прогоняя любителей горки.

— Одар,— сияя лысиной, представился господин, когда мы уселись на скамьи.— А это,— указал он на подошедшего смуглолицего крепыша с длинными пальцами,— мой друг Типан.

Я коснулась шляпы, вовсе не собираясь снимать ее в почтенном обществе, и прохрипела имя деда.

— Сильвен.

В свое время дед никогда не отказывался "сделать реверанс".

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Если тихонько потянуть за паутинку и представить ее на миг закладкой чужого фолианта...

Неохотно подчиняются страницы, раскрывая сердце книги, сердце Лерца. Слишком много крови, вместо чернил, слишком горько читать:

...за что?

Ответом служит печать — зачеркнутый треугольник в круге. Там, где он появляется, кровь исчезает, и жизнь начинается с чистого листа, с новых вопросов. Правда, рано или поздно это приводит к тому, что стирается страница, истончившаяся и поношенная.

Глава 4

ОТВЕРЖЕННЫЙ

Вообще-то, в реверанс можно играть и вдвоем — было бы желание. Но парная игра при открытых картах болвана быстро надоедает. Сразу становится понятно, какие взятки у партнера. Неудивительно, что Одар и Типан искали еще одного участника и, в конце концов, нашли в моем лице (как? Вы не знаете, кто такой болван? Разве у вас всегда находился полный комплект игроков и ни разу не приходилось прибегать к болвану, т. е. к несуществующему лицу, которому тоже сдаются карты?).

Жекува взял у подошедшего официанта блестящую, новенькую колоду и положил ее на стол, в центре. Одар и Типан, сидевшие напротив, переглянулись, перевели взгляды на меня. Они ждали.

По правилам тасовать должен приглашенный в игру, чтобы у него не возникло никаких подозрений о крапленых картах и прочее, и прочее. А формально пригласили меня, хотя я первая упомянула про реверанс.

Я взяла колоду и начала тасовать, постепенно убыстряя движения. Пальцы сами вспомнили все фокусы с картами, но я сдержалась. Не стоило сильно привлекать к себе внимание. Достаточно того, что я участвую в довольно сложной игре, которой не пренебрегали в высшем свете.

Возле столика уже сгрудилась небольшая толпа наблюдателей. Краем глаза я заметила, как Лерц повернулся в мою сторону. Оставалось лишь настолько заинтересовать его, чтобы он подошел к столику тоже.

— Взятки?— повернулся к Одару Жекува. Тот на мгновение задумался, а затем уверенно произнес:

— Семь.

Две карты слетели с моих рук и легли перед Одаром. Жекува кивнул, официант внес запись в блокнот.

— Три взятки,— глухо сказал Типан, прежде чем все повернулись к нему. Я чуть помедлила, но положила перед ним две карты. Напряжение и ложь Типан скрывал умело. Ложь, потому что у него была веревка, скорей всего, срезанная на Мосту висельника. Я нутром чуяла ее тонкую тки.

В Лефате многие игроки искренне верили в то, что веревка, на которой повесили преступника, привлекает удачу. Они срезали ее конец, делая затем этот жалкий кусок дряни своим талисманом, что, конечно же, превращало игру в нечестную. Я имела право тотчас же отказаться от реверанса с Типаном (да и с Одаром тоже). Но, если я сейчас выскажу свои подозрения, многие задумаются над тем, как я узнала о веревке, которую Типан, скорей всего, прячет не в нагрудном кармане, а, извиняюсь, под штанами.

Да и своей цели — привлечь Лерца — я не достигну. Скандал только отпугнет его.

— Господин Сильвен?— нарушило тишину угодливое обращение Жекувы ко мне.

Две карты легли прямо передо мной одновременно с заявлением.

— Ноль.

Окружающие наблюдатели оживились, зашептались. Изумление проскользнуло в глазах Одара, Типан разве что не подпрыгнул. Но самое главное — Лерц тоже услышал. Он даже привстал, с особым вниманием разглядывая мою персону.

— Ноль взяток?— переспросил Жекува.— Совсем без них? Это не совсем по правилам...

— Где в правилах указано, что ноль взяток запрещено в реверансе?— спокойно поинтересовалась я у толпы, и та притихла. Те игроки, что были поумнее, ухмыльнулись. Они догадались, чего я хотела: сыграть вничью. Всего взяток в реверансе у каждого игрока могло быть не больше десяти, и поскольку Одар решил иметь семь взяток, а Типан — три, мне ничего не оставалось, кроме как обнулить свою цифру, чтобы иметь возможность если не выиграть, то хотя бы не проиграть.

Вот только эти игроки тоже ошибались. Я стремилась удивить Лерца, заинтересовать его так, чтобы он сам подошел ко мне. Можно спросить, почему я не воспользовалась гипнозом, но ответ очевиден: аура Лерца давно подчинена магам. Если я начну тянуть из него паутинку, те сразу же поймут, кто это делает.

Наконец, я раздала другим и себе по десять карт и развернула свои широким веером. Козырную масть в реверансе выбирали сами игроки, и у каждого масть была собственная.

— Ежи,— назвал Одар, как того требовали правила. Ежи — сокращенно, масть ежевика.

— Черные,— Типан, козырная масть — черника.

Я еще раз внимательно изучила свои карты, сдерживая улыбку. Туз, король и дама одной масти — вишня. Моя любимая масть. Недаром я взяла себе фамилию Вишенская.

— Без козырей.

Этого и следовало ожидать, учитывая то, что моя взятка равняется нулю, но мало кто полагал, что мне начнет везти сразу же.

— Покажите,— немного резко потребовал Типан.

Я пожала плечами и равнодушно бросила вишневого туза, короля и даму на уже выложенные игроками карты. Первую взятку получил Одар. При этом у меня осталось семь карт, а у Типана — девять. Прекрасно.

Игра закрутилась по новой.

— Яблы,— Одар, козырная масть — яблоки.

— Вишни,— Типан.

И мой голос:

— Ежи.

— Держу.

Вторая взятка досталась снова Одару.

И третья.

А вот четвертая — вспотевшему Типану. Я усмехнулась про себя. Надейся, надейся на свой талисманчик, на свою веревочку под штанами. Пока твоя "удача" выгодна мне.

И тут из глубин моего естества вырвался голод, дикий, неукротимый, скручивающий стальную волю в два узла. Кровь, которую впитал этот злосчастный кусок веревки. Кровь тянула к себе. Я буквально чувствовала, как меняются мои зрачки, становясь похожими на кошачьи, на коленях под столом потяжелело от появившегося смертоносного жала.

Никогда, в который раз с горечью подумала я, никогда моя сущность не будет свободна от голода вампира. Сколько ни вколачивай железо в нервы, погнутся, как гнулись раньше. Даже смерть не способна освободить, лишь сделает голод сильнее. Страшнее.

Так стоит ли?..

Пальцы сжались в кулак. Благо, карты я уже не держала — они лежали на столе. Ладонь царапали ногти, ставшие невероятно острыми. Но боли я не ощущала. Это был предел, за которым — лишь упоительная бездна.

Бездна черных глаз. Умных. Старых.

Глаз Лерца, подошедшего к игральному столу.

Я смотрела на него, и постепенно ко мне возвращалось самообладание, а с ним — дыхание. Голод отступал неохотно, огрызаясь, угрожая, что вернется. Снова я лишила его власти. Я ощутила что-то похожее на облегчение. Я боялась поверить в то, что еще оставалась человеком. Иногда мне казалось, что в борьбе с самой собой я проиграла давным-давно.

Я с усилием отвела взгляд от Лерца, не подозревавшего, какую услугу он только что сделал мне и другим. Своим присутствием он вернул память, которую голод отнимал. Подсказал, кто я и зачем здесь нахожусь. Медленно, как во сне, подняла карты, которых у меня оставалось лишь три. Никто не заметил дрожь рук, а если и заметили, то списали на волнение. Игра продолжалась.

Я хмуро глянула на Типана, сосредоточенно смотревшего на свою взятку. Ты у меня дождешься, гусь лапчатый. Ты у меня попляшешь так, что и балету не снилось. Если я тебя потом не повешу на веревке, из-за которой едва не утратила человеческое лицо, считай, что тебе повезло. Но сколько бы веревочке не виться...

— Вишни,— назвала я любимую масть.

И снова пошли ежи, черные, яблы... Игра закончилась примерно через час со словами Жекувы, ни на минуту не отходившего от стола.

— Ничья.

Все правильно. У меня — ноль взяток, у Одара — семь, у Типана — три. Никто не проиграл, но никто и не выиграл. Последнее особенно возмутило толпу наблюдателей. Ничья в коммерческой игре — исключение из правил. Подтасовка. Практически обман. Кто-то требовательно воскликнул.

— Повтор!

Одар и Типан вопросительно посмотрели на меня. В их взглядах читалось подозрение, не шулер ли я? Каждый прокручивал в памяти ход игры, удивительно гладкой и... честной. Я саркастично усмехнулась.

— Повторить ту же игру, чтобы получить ничью вновь?

— И что вы предлагаете?— холодно поинтересовался Одар.

Я выдержала паузу.

— Вы не доверяете мне. Я не доверяю вам. Значит, нужен еще один человек. Со стороны. Который смог бы сыграть вместе с нами.

— Согласен,— после некоторых раздумий произнес Одар. Типан кивнул. В толпе тоже одобрили мое предложение.— Кто желает сесть с нами за один стол?

— Простите,— опередила я,— но я не доверяю присутствующим здесь. Ведь они знают вас и вполне могут вам... симпатизировать. А я все же тут впервые.

Жекува едва не задохнулся от возмущения, надо заметить, весьма притворного.

— Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что не доверяю присутствующим здесь, разве что...— мой взгляд остановился на Лерце.— Разве что отверженный может подойти как человек посторонний.

Только сейчас заметив, что он среди них, люди поспешили расступиться, образовав вокруг Лерца пустое пространство. Кто-то суеверный постучал по столу. В игральном зале воцарилась тишина. Бывший преступник, изгой, которому не полагалось садиться за один стол с другими, отщепенец, которого следовало презирать, теперь судья?

Но в то же время правильно — человек посторонний... и разбирается в тонкостях игры. Это сообразили даже те, что собирались возразить. Определенно, дураков в зале не было.

— Что ж, если господа не против...— Жекува оглянулся на Одара и Типана. Они не протестовали.— И если не против Лерц...

Отверженный хмыкнул.

— Забавно,— впервые подал он голос, и, надо признать, довольно приятный, низкий.— Только сейчас меня соизволили спросить, согласен ли я.

Он обвел взглядом толпу и повернулся к Жекуве. Осклабился.

— Я не против сыграть с этой троицей шулеров в финт.

Толпа снова оживилась. Игра финт пользовалась авторитетом наравне с реверансом, хоть и считалась неприличной.

— Троица шулеров?— возмутился Одар, чуть не опрокинув стул.— Это как понимать?!

— Понимайте как экспрессию,— произнес Лерц со снисходительной иронией.— Должен заметить, ваша игра доставила мне простор для фантазии. А такое случается редко.

— Иначе говоря,— сказала я,— вам понравилось.

Лерц посмотрел на меня, насмешливо и... нагло. Отчего-то показалось, что он знает обо мне все.

— Понравилось,— согласился он и сел рядом, ожидая, когда официант подаст ему колоду карт.

— А мне нет,— глядя на Типана, я бросила на стол кусок веревки.

Эффект превзошел все ожидания. Зал замер. Даже отверженный, повидавший многое, на мгновение оцепенел.

— Я отказываюсь играть с вами, Типан, Одар,— произнесла я ровным голосом, с благодарностью вспоминая свое умное жало.— Эта веревка висельника доказывает правоту слов Лерца. Вы — шулеры, а я, сев играть с вами, невольно стал вашим соучастником.

Пока Одар пытался выдавить хоть слово, Типан вскочил и вмиг поплатился за свою горячность. Штаны, тайно вспоротые жалом, позорно свалились с него на пол, выставив на всеобщее обозрение дырявые трусы.

Звенящая тишина лопнула мгновение спустя. Громовый хохот едва не обрушил стены харчуги.

Жекува схватился за живот и согнулся в три погибели не в силах позвать охрану. Не упал он только благодаря тому, что схватился за край стола.

Лерц, содрогаясь, со стоном сполз вниз, выпучив глаза и в шутку зажимая нос.

Официант трясся, закрыв лицо подносом, с которого слетели все бумаги. Поднос вибрировал в такт его смеха.

Кто-то фыркал, кто-то вытирал выступившие слезы. Молодые попросту ржали, цинично и беспощадно. Игроки постарше держались за бока и гоготали. Дамы давились визгливым смехом.

Даже Одар смеялся.

Среди общего веселья я чувствовала себя пауком, ткущим сети. Сколько энергии тки! Я впитывала в себя смех, ощущая невероятную легкость, тогда как Типан краснел все больше. Буря эмоций! Хорошо как!..

— Ой, умру!..— простонала одна из дам, держась за стенку, и я опомнилась. Она уже задыхалась. Ей казалось, что так и не сможет прекратить смеяться, тогда как, на самом деле, я пила ее энергию, доводя до изнеможения. Еще одна минута, и она валялась бы с мертвой, но счастливой улыбкой на полу.

Наконец, охрана увела из зала Типана с Одаром, как выразился Жекува, "поучить уму-разуму". Думали увести за компанию и меня, но сообразили, что я помогла обнаружить нечестную игру. Жекува предложил сыграть с кем-нибудь еще. Я раздраженно перебила.

— Лучше понаблюдаю.

Харчевник пожал плечами и оставил меня в покое.

Уже не опасаясь навлечь на себя подозрение, я подошла к столику одинокого Лерца. Он вновь сидел в полумраке. Его черные глаза казались пустыми. По спине пробежали мурашки. Аура Лерца, подчиненная магии, отталкивала. Он казался то заклятым врагом, то безумцем. Я, помешкав, села перед ним. Он продолжал глядеть на меня, как если бы смотрел в одну точку. Потом еле слышно произнес.

— Сильвен... имя, означающее "лесной человек". Дикий человек. Неуправляемый. Скрытный. Таким был, например, Сильвен Бажий Мокама.

Я окаменела. Уголки губ проклятого Лерца приподнялись.

— Помню,— продолжил он,— ваш тезка был заядлый игрок. Но не настолько удачливый, как вы. Однажды он обнаружил, что древний дворянский род Шалийской империи обеднел по его вине. В высшем свете о Сильвене говорили и писали с сочувствием. В низшем...— он пожал плечами,— как всегда, злорадствовали.

Я молчала.

— Да, тот Сильвен проиграл миллионы,— Лерц закурил и выдохнул с дымом.— Поговаривали, что если б его жена не умерла раньше от холеры, все осталось бы по-прежнему, но увы...

Подошел официант с подносом и осведомился, не желаем ли мы выпить. Лерц кивнул и взял два бокала красного полусухого вина — один для меня, второй для себя. Официант отошел. Я не сводила глаз с отверженного. Он смаковал вино с довольным выражением лица.

— Да, так о чем это мы... обедневший вдовствующий дворянин Сильвен... он жил не один, с сыном, чье имя, кажется, Кив Бажий Мокама. Последний был женат... хотя почему "был"? Кив и сейчас женат на гордой и прекрасной Динире. Это Сильвен был, к сожалению. Умер, оставив сыну скудное наследство.

Лерц вздохнул.

— Говорили, что из-за долгов Кив и Динира не смогли отдать свою старшую дочь Бажию Первую даже в монастырскую школу. Не то что в пансион. Я ей сочувствую. А вы?

— Мне...— я сглотнула.— Мне не жаль.

Лерц приподнял бровь.

— Вам не жаль бедную девушку, которую лишили образования и к тому же сделали товаром на ярмарке невест? Хотя...— он затянулся,— надо сказать, Бажия неожиданно для всех проявила норов. За неделю до собственной свадьбы внучка Сильвена сбежала из родительского дома. А ведь в женихи ей тогда попался хороший толстосум...

— Мне не жаль,— жестко повторила я.— Не думаю, что вам хотелось бы разжалобить меня этой неприятной историей.

— Неприятной,— согласился отверженный,— но занимательной. Даже в чем-то поучительной. Ведь Бажия выбрала свободную бедность, а не мезальянс с богачом низкого происхождения, к которому ее принуждали родители.

Я криво усмехнулась.

— Неужели так считают в высшем обществе?

— Разумеется, нет,— со смехом ответил Лерц.— В высшем обществе своя версия: внучка Сильвена влюбилась в какого-то конюха и сбежала с ним.

— Какая слащавая версия!— поморщилась я.— Это означает лишь, что Бажию до сих пор не нашли...— Лерц пристально смотрел на меня.— Ведь не нашли?

— Ее ищут до сих пор, хотя прошло больше семи лет. Скандал разразился тогда страшный. Кив поклялся, что если он найдет дочь, то запрет ее в женском монастыре до скончания дней. Еще бы! Погублена репутация всего рода.

Я наконец взяла бокал и пригубила вино, впрочем, не ощущая его вкус.

— То, что он запрет ее в женском монастыре, не спасет репутацию.

— Вряд ли он так считает. Следы Бажии ведут до приграничного шалийского городка Витяжек и там же теряются. Но Кив всеми правдами и неправдами старается найти дочь.

— Какие подробности... неужели вы тоже участвовали в поисках?

— Всего лишь читал газеты.

— Если Бажию не нашли семь лет спустя, то теперь...— я пожала плечами.— Сомневаюсь, что получится.

Лерц улыбнулся.

— Приятно видеть трезвомыслящего человека. Да еще по имени Сильвен,— последнее слово он произнес с особым нажимом.— Любопытно, что сказала бы Сильвинесса Вишенская?

Знает. Он знает.

— А причем здесь она?— резко спросила я.

— Вполне возможно, что ей интересны такие истории, может, она угостит меня... чашечкой шоколада. Вдруг это окажется лучше здешнего вина?

Я прикрыла глаза.

Бажия Первая. Мое настоящее имя. Лерц знал. Знал и то, что после побега я взяла себе имя Сильвинесса. А до побега...

Я жалела родителей, младшую сестру Бату, но не уважала их. Только дед — этот немощный и больной старик с трясущимися руками, бесконечными играми в карты доведший до нищенства мою семью,— вызывал к себе почтение. Хотя именно он был виноват в том, что я и Бата не узнали беззаботного детства. Однако он не жаловался, как мать. Не ревел в бычьей ярости, как отец. Дед понимал, что виноват, что его страсть к картежным играм нездорова, но не позволял чувству вины унизить себя. В конце концов, он оставил небольшое наследство моему отцу, а что не смог уберечь... это уже семейное. В нашем роду разумно с деньгами обращались только женщины. Мужчины же все пускали на ветер.

Возможно, именно поэтому я не слишком доверяю представителям сильного пола.

Дед научил меня игре в карты. Прекрасно помню огонь в его глазах, едва он касался колоды. Родители запрещали играть, но деду было все равно, что думают другие. Он скучал с другими и оживлялся только с картами. Еще, пожалуй, со мной. Он обожал игру так, как может обожать мужчина любимую женщину. Думаю, только игра в карты позволяла деду на некоторое время забыть про вдовье горе.

Но перед смертью Сильвен Бажий Мокама, придумавший популярную карточную игру макао, которую мне совсем недавно предлагал Жекува, взял слово, что я больше никогда не прикоснусь к игральной колоде.

— Карты — проклятие,— задыхаясь, говорил дед,— Проклятие!

Как я могла возразить ему, лежавшему на смертном одре? Мне пришлось солгать. Дать клятву, скрестив пальцы за спиной. Дед не обращал внимания на то, что умирает. Ему важнее было поверить, что я не повторю его ошибку.

Я не повторю. Но в карты также буду играть, если это позволит мне приобрести парочку лишних медяков. Так я думала.

А потом начался тихий кошмар.

Мама все еще надеялась, что сумеет воспитать из меня послушную девушку, готовую с радостью выскочить замуж за первого же богача и так спасти семью от бедности. Гордая Динира Лована Бажия, она больше любила мою младшую сестру Бату за послушание и лесть. О, польстить Бата могла легко. Когда Динира и Бата оставались вдвоем, они всегда начинали свой тихий разговор, умолкая, как только появлялась я. Это смущало и злило, но потом я привыкла. Пусть. К тому же Бата была та еще сплетница. Она не умела держать язык за зубами. То, что ей рассказывала тайно мама, скоро становилось известно мне и другим. Из-за этого Динира часто сердилась на Бату, однако проходило время, и, поддавшись лести младшей дочери, мама забывала про ее длинный язык. И так шло по кругу.

Отец же следил за мной. Иногда мне казалось, что он совсем не обращает на меня внимания, но время от времени я ловила на себе его взгляд. Оценивающий, как будто размышлял, сколько я стою и можно ли меня выгодно продать. Как показало будущее, можно.

Не знаю, где он нашел Турия. Наверно, познакомились в храме, когда там собираются одни мужчины. Возможно даже, что отец попросил своего старого друга жреца Увинлада подыскать подходящую кандидатуру для меня. Ведь жрецы знают всю свою паству. Недаром второе прозвище жреца — пастырь. Увинлад носил длинную мантию белого цвета, а голову прятал под капюшоном. Он являлся ровесником моего отца. Возможно, именно поэтому обращался к нему по-простому. Не Кив Бажий Мокама, а просто Кив. Да, так моего папу называли только мама и этот священник Увинлад.

Турий был замечательным добродушным человеком. Но отца интересовало только его богатство. Турий тоже сообразил, в чем выгода. Он хотел родства с аристократами. Его сын Тимир, увидев меня, влюбился. И Турию, и моему отцу это лишь сыграло на руку. Разумеется, мама радовалась такому повороту дел. Она давно вожделела жить на широкую ногу, богато и роскошно. Бата же завидовала мне со своими подружками, хотя вслух не говорила и не подавала виду. Просто чувствовалось.

И только я не радовалась. Только я сама себе не завидовала. Избалованный жизнью с богатыми родителями, Тимир вырос эгоистичным человеком, ничего не умеющим толково сделать. Маменькин сынок, он всегда советовался со своей заботливой родительницей. Он не знал иной любви, кроме материнской. Он многого не знал и не понимал, из-за чего вызывал во мне острую жалость, но никак не любовь. Невыносимо скучно Тимир называл меня Бажечкой. И хотя это звучало вполне ласкательно, однако с каждым днем все больше хотелось за Бажечку отрезать ему язык.

В первый же день я сообщила маме, что никогда не стану женой Тимира. До сих пор прекрасно помню ее глаза серого цвета в тот момент. Она не ударила меня, не стала ругать или напоминать про долг каждой девушки. Она не сказала мне ни-че-го. Она, как и папа, желала меня выгодно продать.

Единственное, что я услышала от нее, это помнить про Бату. Ведь если старшая сестра не выйдет замуж, то и младшая вынуждена будет сидеть в девицах.

— Ах вот как!— воскликнула я.— Значит, все ради Баты?! Все ради нее?! Конечно! Как же я не догадалась раньше, ты все сделаешь ради нее и никогда — ради меня!

Мама молчала. Она устала чувствовать себя виноватой и давно нашла себе оправдание. Не знаю, откуда мне это стало известно. Я просто видела по ее глазам. Только потом, став полуночницей, я поняла, что уже с рождения могла читать и впитывать чужие чувства. Я родилась энергетическим вампиром в полночь и питалась эмоциями окружающих, сама того не замечая.

Помню, однажды дед обмолвился, что, рожая меня, мать едва не умерла. Видимо, это как-то сказалось на ее отношении ко мне. Бату она родила легко и относительно быстро.

Но тогда было не до воспоминаний. Болело сердце. Из горла едва не вырывались рыдания, но я знала, что плач ничего не изменит. Я сдержалась. Сама не понимаю, как это у меня получилось: притвориться покорной воле родителей, когда все кипело внутри. Мама ожидала бунта, готовилась к войне, но никак не к моим словам:

— Хорошо. Ради Баты.

И мама поверила. В конце концов, я тоже любила Бату. Сестра часто смешила, хотя и болтала без умолку. Мама не догадывалась, что с этого момента я к Бате стала относиться очень равнодушно. Младшая сестра, да и сами родители, превратились для меня в пустое место. Я не обижалась на них. Я просто решила начать жить самостоятельно. Так, как учил дед.

Это решение пришло ко мне спонтанно. Но я была к нему готова. Во мне текла кровь дикого, неуправляемого человека. Во мне жил хитник, как иногда говорила мама. Хитник — злой дух. Я по-прежнему улыбалась Тимиру и Турию. По-прежнему слушала бесконечные советы Болы, как ухаживать за ее сыном, когда стану его женой. А внутри все переворачивалось от мысли, что придется идти на собственную свадьбу. Конечно, было жаль жениха. Тимир и вправду влюбился в меня, каждый день он что-то непременно дарил, осыпал комплиментами...

Он даже поверил в то, что не сможет без меня жить. Мне было его жаль, жаль! Жаль!

Как сейчас помню счастливое лицо Тимира, когда он в тот прохладный день сообщил мне точную дату нашей свадьбы. Его толстые мясистые губы, когда он попытался меня поцеловать впервые. К счастью, я сумела увернуться и солгать, что на свадьбе сама его поцелую. Да, Тимир вел себя, как ребенок. Он доверял мне безгранично, как никто другой.

Возможно, именно поэтому я скверно чувствовала себя. Меня еще никто так не любил. А я... чем ответила я? Тайным побегом посреди ночи в заранее купленной мужской одежде. Бегством от своей свадьбы. От него.

И все же, несмотря на чувство вины перед Тимиром, я осталась верной себе. Я не предала себя, а это главное. Если бы не жажда родителей нажиться за мой счет, не случилось бы ничего.

Из Бажии Первой я превратилась в Сильвинессу, в честь деда, и отчасти — чтобы меня не нашли.

Только вслушайтесь: Сильвинесса. Сильва.

Это лучше Бажии в сто раз!

Пока я смаковала новое имя, поезд успел выехать из города. Я уже решила для себя, что империя, конечно, большая, но меня в ней рано или поздно найдут. А значит, следовало попасть за ее пределы. И лучше всего — на Запад. Я верила, что при любом раскладе сумею выжить даже в чужой стране.

Я ехала к границе без остановки весь следующий день, меняя только экипажи. Весть о том, что Бажия Первая сбежала, еще не успела разлететься по всему континенту, но времени проскользнуть в другую страну оставалось катастрофически мало.

И все-таки вечером я остановилась в харчуге, слишком уставшая и голодная, чтобы бояться. Денег тоже было — кот наплакал. Хватило только на более-менее сносную похлебку. И хотя привкус она имела весьма специфический, я набросилась на нее так, словно не ела три дня. Только потом, отставив тарелку, я обратила внимание на игроков за соседним столиком.

В Шалийской империи женщинам, а тем более девушкам, не разрешено играть в карты. Но в мужской одежде и дорожной пыли я больше напоминала наглого паренька, чем сбежавшую невесту. Игроки ничего не заподозрили. Им как раз не хватало еще одного человека для полноценной игры в вист.

Я выигрывала благодаря науке деда. Мои "коллеги", рассчитывавшие обобрать "паренька" были неприятно удивлены, но поскольку в харчуге все видели, что играю честно, они вынужденно подчинились такому раскладу. И если с каждой минутой я становилась все хладнокровней, то остальные испытывали бурю эмоций. У меня даже слегка закружилась голова от звенящего напряжения. И вот тогда я почувствовала на себе острый, как игла, взгляд. Я сначала подумала, что мне померещилось. Но потом увидела его — пожилого седовласого мужчину. Я могла поручиться, что раньше мы не встречались.

Но под ложечкой засосало со страшной силой. Захотелось вскочить и убежать из харчуги, и больше никогда не возвращаться.

У старика не было чувств. Не было эмоций. Словно это стоял холодный камень, а не живой человек. С таким я еще никогда не сталкивалась. У меня зашевелились волосы. Он знал, что я не парень, а девушка.

Игра закончилась. Я выиграла, но сидела ни жива, ни мертва, ожидая, что сейчас старик всем скажет, кто я такая. Обстановка накалялась, игроки драться со мной не лезли, но их взгляды не предвещали ничего хорошего. Однако старик только ухмыльнулся, словно наслаждаясь безмолвным спектаклем, разыгранный перед ним.

Я быстро сгребла со стола империалы и вышла. В харчуге стало тяжело дышать от чужой молчаливой ярости и ненависти, которая обрушилась после игры. Даже стены, казалось, пропитались злобой. Я словно вырвалась из клетки, где были змеи.

Понемногу придя в себя, я вспомнила, что надо спешить. Так и пошла дальше, по улице города, не замечая силуэтов, которые скользили за мной на некотором расстоянии. Слишком поздно я обнаружила, что игроки решили забрать себе проигранное. Они искренне полагали, что какой-то ушлый парень (то есть, я) не заслуживает десяти империалов.

Город Витяжек я не знала. Куда бежать, если впереди тупик, а сзади тройка разъяренных мужиков с револьверами? Один из них качнул дулом.

— Отдавай наши деньги, парень,— сказал он, растягивая слова до невозможности. Я прижалась спиной к стене.— Ты их еще не заслужил.

— Это мой выигрыш,— все-таки заметила я. Сколько сил ушло на игру и теперь расстаться с наградой за труд? Ну уж нет!

— Тебе повезло,— с притворной жалостью покачал головой другой игрок.— А везение — штука кратковременная. Сейчас, например, его у тебя нет.

— Заткнись,— дохнул на него первый и повернулся ко мне.— Отдашь по-хорошему?

— А чего с ним возиться,— поднял свой револьвер третий.— Пуля в лоб — так даже лучше. Никто ничего не узнает.

Однако пулю получил он. И не в лоб, а в затылок. На сцене появился старик без чувств и эмоций, ранее напугавший меня. Широкий рукав мантии не скрывал внушительное дуло, которое старик тут же навел на двух оставшихся.

Те растерялись. Они не являлись профессиональными убийцами, а старика видели раньше и слышали, что о нем рассказывали шепотом знающие сплетники.

— Чтоб тебя хитник поглотил и срыгнул, базыга!— выругался первый.— Ты что здесь забыл, Наузник?!

Наузд — привеска, ладанка, оберег, талисман. Наузник — колдун, знахарь, маг... Я не слишком удивилась, услыхав теперь это прозвище. Очевидно, не только мне этот старый хрыч казался не от мира сего.

"Хрыч" обратил больше внимания на второго игрока, который взял меня на прицел.

— Девушку отпусти.

— Какую де..?— игрок осекся и глянул на меня.— Так это...

— Только трое таких недоумков, как вы,— насмешливо сказал старик,— могли принять ее за парня. Неудивительно, что теперь один из вас мертв.

Он красноречиво кивнул на еще теплый труп.

Я отчетливо ощутила две волны страха игроков и... веселье Наузника. Старику и впрямь было весело наблюдать за тем, как меняются лица у неудачливых недоумков. Он не испытывал к ним ни жалости, ни презрения. Они для него являлись пустячной преградой к цели. И если его цель я... мне стало худо. Попасть из огня да в полымя — вот как это называется.

Игроки все же решились, слишком жадные, чтобы прислушаться к голосу разума.

— И что же девушка забыла за картежным столом?— растягивая слова, выговорил первый.

— Может, Старый Кодекс?— поддержал своего товарища второй. Он приказал мне жестом подойти. Пришлось подчиниться его слепому дулу. Теперь я стояла между Наузником и двумя игроками, служа своеобразным живым щитом. Казалось, что это страшный сон и я вот-вот проснусь.

— Может,— подал голос Наузник,— девушка отдаст вам выигрыш, и мы мирно расстанемся?

— Ни за что,— вырвалось из моих губ, хотя умирать не хотелось еще больше.

— А как же наш покойный друг?— почти одновременно возразил старику первый.— Э, нет. Ты, Наузник, клади свою пушку. А то конец твоей девке.

Старик, пожав плечами, медленно наклонился и положил револьвер перед собой. Страх, которые испытывали игроки, тут же сменился злорадством. Они уверовали, что теперь Наузник ничего не сможет им сделать. А между тем, я чувствовала, как веселье старика приобретает все большую яркость и силу, превращаясь в опасный комок энергии.

— Наузник, Наузник...— покачал головой второй.— Не скучай и... прощай.

Он уже собирался выстрелить, когда старик сделал только одно движение левой рукой. Мимо меня просвистело два ножа, от которых уклониться не было никакой возможности. Да и не надо было, поскольку предназначалось не мне.

Два игрока упали одновременно за моей спиной. Я осталась наедине со стариком. Я забывала дышать. Мимо меня только что пронеслась смерть.

Ноги подкашивались. Я даже на мгновение пожалела, что сейчас не сижу дома, готовясь к свадьбе. Я попала в мир, где царили волчьи законы и выживал лишь сильнейший.

Наузник подошел к игрокам, хотя в проверке, мертвы ли, они не нуждались. Повернулся ко мне. Веселье исчезло, снова уступив место пустоте без малейшего проблеска чувств.

— Ну и что же ты забыла за картежным столом, девочка? Чего тебе не сиделось дома?

Голос его теперь звучал устало.

Я сглотнула. Если Наузник узнает настоящее имя, он легко заставит вернуться домой и еще получит за это награду от Тимира.

Острый взгляд Наузника словно проник в душу.

— Обманывать,— произнес старик,— нехорошо и опасно. Ты уверена, что я не почувствую ложь?

— Вы вообще ничего не чувствуете,— вырвалось из моих губ. Я испугалась своих слов даже больше, чем взгляда Наузника. И все-таки продолжила не в силах остановиться.— У вас нет ни зла, ни добра в сердце. Вы... не человек. Нелюдь.

Старик приподнял брови.

— Что я слышу от девушки, которую спас. А где благодарность?

Да он издевался надо мной!

— Благодарность? За три трупа?— я на всякий пожарный отступила на шаг.

— За твое спасение, девочка,— поправил Наузник.— Иначе трупом была бы ты.

Я скептично хмыкнула.

— Да, конечно, теперь я должна отдать деньги вам. Так?

Наузник в сердцах сплюнул.

— Думай, прежде чем говорить. Зачем мне твои жалкие империалы?

— Ну...— я замялась. Подозрительность не стала меньше, однако теперь казалась абсурдной.— Всем нужны деньги...

— Всем? Уверена?

Я пожала плечами.

— Есть вещи, которые не купить,— снисходительно пояснил мне Наузник.— Ни за какие деньги.

— Есть,— кивнула я. Мой страх постепенно проходил. Наузник уже не казался опасным пришельцем с другой планеты.— Но они мало кого интересуют.

— Даже магов?

— Так вы маг?— осведомилась я.

Старик помрачнел.

— Увы.

Что он хотел этим сказать, я поняла лишь через несколько часов, когда мы уже были перед стеной, за которой заканчивалась Шалийская империя. Стояла глухая ночь, однако ворота оставались открытые. Но перед воротами маячили силуэты стражников. И мага. Первым его заметил Наузник.

— Нет,— сказал он, скорее, себе, чем мне.— Не получится.

Мне показалось, что земля уходит из-под ног.

— Но вы же маг!

— Я? Да. Маг.— Наузника, видимо, забавляло мое лицо в тот момент.— Девочка, что магу делать в жалкой харчуге, да еще в Шалийской империи, где повсюду жрецы-пастыри, запрещающие магию на каждом шагу?

— Так вы не маг,— попробовала я догадаться.

— Я не только маг,— терпеливо повторил Наузник.— Подумай сама — у меня нет ни эмоций, ни чувств, ни добра, ни зла. Ничего внутри.

Я запуталась.

— Не понимаю...

— А ты подумай. Время у нас еще есть. Даю тебе одну подсказку: ты тоже не только маг. Просто сама еще этого не знаешь.

— Я вообще не маг,— фыркнула я.— С чего вы взяли?

— А с чего ты взяла, что во мне ноль чувств, девочка?

Определенно, его вопросы ставили меня в тупик.

— Я всегда вижу чувства других людей по лицу и... это естественно, как видеть книгу и читать ее.

— Это так же неестественно для обычного человека, как если бы он читал книгу с закрытыми глазами. Девочка, ты до сих пор не поняла, что у тебя нет того же, чего нет у меня?

— Это... как?

— Это просто,— насмешливо ответил Наузник, не отрывая глаз от мага.— С рождения. Есть люди, которые сами по себе являются донорами. А есть полуночники.

Я чуть не села на землю под грузом такой информации.

— Да, полуночники. Те, у которых нет эмоций и чувств. Те, которые никогда никого не полюбят. Не возненавидят. Не простят. И чтобы хоть раз почувствовать жизнь, они вынуждены пить ее у других.

— Неправда,— шепнула я.— Не может такого быть, чтобы я... Я чувствую. Живу. Ни у кого ничего не пью.

— Ты сама этого не замечаешь,— холодно сказал Наузник.— Это для тебя так же естественно, как дышать. Вспомни, какая буря эмоций была в харчевне. Как ты думаешь, почему я туда зашел?

Я уже ничего не думала.

— Я зашел, чтобы подпитаться, девочка,— глянул на меня Наузник.— Чужие эмоции для меня то же, что для иного жаждущего — вода. На склоне лет особенно в этом нуждаешься. Согреться никогда не помешает.

Он перевел дыхание.

— Представь мое изумление: в карты играет девчонка, переодетая в парня. Да еще так хладнокровно... у нее тоже нет эмоций.

Неправда. Не может этого быть. Я могу любить и чувствовать. Могу!

— Ты меня здорово развеселила в харчуге, будущая коллега.— Наузник ухмыльнулся. Он не умел улыбаться, как обычный радующийся жизни человек. Его рот всегда кривился уголками вниз, от чего возникали морщины на складках губ. Его ухмылка напоминала оскал. Так кривит губы разбойник, услышавший непристойную шутку. Или убийца, перед тем, как отправить к Божичу давнего конкурента.— Благодаря тебе я получил приличную порцию своей... гм, пищи. Ты, можно сказать, продлила годы моей жизни.

— Поэтому спасли?

— Поэтому спас,— не стал отрицать Наузник.— Ты сделала услугу мне, а я — тебе.

— И что теперь?

— Теперь...— Наузник запрокинул голову и посмотрел на звезды, словно спрашивая у них ответ.— Решай сама. Дальше или со мной, или без. Предупреждаю, мимо этого мага ты пройти неузнанной не сможешь. Здесь граница. И маг не просто сильный. Он знает все последние новости и лица известных беглянок.

— У вас тоже не получится пройти мимо мага,— мстительно напомнила я.— Как может маг пропустить полуночника?

— Пропустит,— уверенно сказал Наузник.— Ведь сейчас ночь.

Я так и не поняла, как у него получилось слиться с темнотой. Только шаг назад сделал и сразу скрылся как будто за горизонтом. Словно нырнул в темную воду, не оставив на поверхности ни единого волнения.

Затем снова — шаг вперед. Его морщинистое лицо вынырнуло совсем рядом с моим. Я едва не отпрянула.

— Итак, Бажия. Со мной или без?

Ответ напрашивался сам собой.

Так я стала ученицей полуночника, которого в народе прозвали Наузником.

Я открыла глаза и посмотрела на Лерца.

— Не думаю, что Сильвинессе Вишенской эта история придется по душе. Ее интересует другое.

— Вот как?— Лерц задумчиво погладил бокал.— Что же именно?

Я наклонилась вперед, положила руку на его ладонь и с силой сжала, показывая, что слабая женщина — не про меня. Шутки кончились.

— Банда Михула.

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Наузник, твоя книга всегда была...

Загадкой.

Настолько отличалась от других томов.

Записи в ней ты делал на странном языке, шифруя все мысли. Иногда казалось, что я понимаю тебя, но чаще рядом с тобой чувствовала себя скудоумной девицей. Ты учил меня всему, в том числе, читать, но и сейчас я готова признаться: твоя книга осталась для меня закрытой.

И почему-то становится горько.

Глава 5

ЧАШЕЧКА ШОКОЛАДА

Утро в центре Лефата наступает поздно, когда стрелка показывает уже десять часов. Именно в это время открываются магазины, в том числе мой. Можно не опасаться вопросов, где я была. Большинство клиентов в семь утра еще нежится в постели.

Я обнаружила за своим прилавком по-прежнему спящего Стамира. Надо было как можно быстрее переодеться в женское платье, надо было будить алхимика и выпроваживать, дабы в глазах общества не пострадала моя репутация. Но я лишь села напротив Стамира, не столько изучая его лицо, сколько вспоминая разговор с Лерцом.

Лерц-хитрец. Он догадался, кто я, благодаря уму и чутью, пускай вслух ни разу не сказал прямо. Слишком хорошо понимал, что с магией и словами ему лучше не шутить. Отверженный мог только намекать, иначе его аура запечатлела бы информацию, легко доступную волшебникам. И ведь умно повел речь. Сильвен — лесной человек...

Я сняла с головы акубру и шапочку, позволив волосам свободно ниспадать. Да, Лерц о многом догадался. Но не о главном. Он знал мое настоящее имя, но не мою истинную сущность. Он полагал, что сумеет шантажировать меня моим прошлым и получить за это... хм... конечно же, не только чашечку шоколада, но и кое-что посущественнее. С другой стороны, он показал, что является практически неоценимым агентом. Неудивительно, что Иса сотрудничал с ним.

Любопытно, знал ли Иса о моем прошлом?

Нет, вряд ли. Иначе какой смысл Лерцу шантажировать меня? Рассказать Исе он успеет всегда. И не факт, что тот заплатит за информацию так же хорошо, как... мой отец, например.

Или я.

Слишком поздно Лерц понял, что девушка, переодетая в мужское платье, может постоять за себя. Он правильно оценил силу моей хватки и сообразил, как я с ним поступлю, если проболтается. Правда, банды Михула он опасался не меньше. Пришлось надавить и пообещать не одну... чашечку шоколада. Но Лерц и в самом деле ведал о банде гораздо меньше, чем обо мне. Единственное, в чем он не сомневался, так это в том, что шайку прикрывают сверху. Иначе серые плащи нашли бы ее давным-давно.

— Политика — грязная вещь,— сказал тогда Лерц.— Банда может быть выгодной оппозиции, чтобы поднять народ на бунт; выгодной власти, чтобы очернить оппозицию; или же вовсе выгодной некой третьей силе. Уже сейчас о Михуле отдельные недоумки говорят, как о герое. Восхищаются им. Мальчишки хотят быть похожими на него. В газетах пишут, что в банде около тридцати человек, но что-то я сомневаюсь. Скорей всего, их не больше десяти. Тридцать человек — это уже деревня. При таком количестве что-нибудь непременно всплыло бы. Есть еще одна догадка. Скорей всего, бандиты не местные, иначе о них была бы в курсе здешняя криминальная знать. Но информацию они получают точную, проверенную, город знают. Кто их наводчик, понятия не имею.

— Например, ты.

Лерц хмыкнул.

— Польщен. Но к банде я не причастен.

— Это все?

Лерц проигнорировал мой язвительный вопрос.

— Думаю, на банду работают некоторые наемники. Недавно шептались, что Тирил Бжэк входит в их число. Его видели за одним делом с напарником. Второго, кажется, зовут Молав Салуз.

— Не зовут, а звали,— поправила я.— Молав Салуз убит.

— Вот как?

— А Тирил Бжэк арестован.

— Вот как,— медленно повторил Лерц.

— Вот так. Вы рассказали мне уже известное. Не думаю, что Сильвинесса Вишенская дала бы вам... чашечку шоколада.

Лерц усмехнулся в бороду.

— Я рассказал вам свои догадки, которые совпадают с догадками других, умных людей, работающих в Управлении. Но ради чашечки шоколада могу кое-где поспрашивать о банде. Вдруг удастся обнаружить что-нибудь, что ускользнуло от доблестных серых плащей.

— Что ж...— я уже собиралась передать ему пару империалов в качестве аванса, но отверженный остановил.

— Только после игры в финт. Вы ведь не желаете, чтобы другие заподозрили нас в сговоре.

Я проследила за его взглядом и поняла, что на нас смотрит половина игрального зала. В компании отверженного я невольно привлекала к себе внимание.

— К тому же,— добавил Лерц,— давно играю лишь с самим собой. А хотелось бы разнообразия. И ради всего святого, не надо мне поддаваться. Пусть мой выигрыш будет честным.

Стамир шевельнулся. Я опомнилась и поспешила к себе наверх, все еще пребывая под впечатлением. Играл Лерц не просто хорошо, а страсть как хорошо! Я даже испытала удовольствие от мысли, что поддаваться не пришлось. Напротив, он заставил меня попотеть, этот отверженный. Заставил уважать.

Я совсем забыла, какой бардак царит в моей комнате после бандитов, и, открыв дверь, замерла от зрелища. Когда же привыкну?

Кровь на постели...

Но надо было переодеваться. Платье и ридикюль, оставленные у Исануэля в сундуке, я не рискнула вернуть. Иса уже проснулся у себя и ходил, пытаясь вспомнить, что ему снилось. Подвергать его повторному гипнозу я не имела ни малейшего желания. Ночь прошла, а днем у полуночницы нет столько власти, сколько в темное время суток.

Я порылась в своей одежде. Только теперь мне пришло в голову, что мой гардероб небогат. Видит Божич, я никогда не интересовалась одеждой. Меня больше волновали всевозможные выставки в картинных галереях, красивая посуда, книги... но не одежда. Хотя покупала я всегда элегантные платья, с неглубоким декольте и приглушенного цвета. Только нижнее белье выбирала любимого красного, слишком вызывающего, чтобы носить напоказ. Людям нравилось, что я одеваюсь скромно, как положено хозяйке, пусть элитного, но магазина. А мне нравилось, потому что в таких нарядах я нисколько не напоминала крикливых базарных торговок. Или Креону Стэнви, владелицу "Сахарного мига". Вот уж где вульгарность и показная пышная роскошь.

А теперь все мои платья валялись на полу.

Вздохнув, я подняла одно из них, наиболее уцелевшее, и подошла к зеркалу. С этим платьем я вдруг показалась себе невероятно скучной, бледной молью. Хотелось яркого, шокирующего красного, а не расплывчато-розового с белым. Хотелось ошеломить нарядом.

— Сегодня же куплю красное платье,— сказала я зеркалу.— И одену. Пора менять гардероб.

Подобрав волосы под шапочку, я спустилась как раз вовремя — в многострадальную дверь, кое-как поставленную ночью серыми плащами на место, постучали, и так громко, что Стамир вздрогнул. Я потрясла его за плечо. Сказала в ухо.

— Просыпайтесь, господин Стамир. Уже утро.

— А? Что?..

Некоторое время алхимик непонимающе глядел на меня, затем все вспомнил и хотел было вскочить, но, нарушив хрупкое равновесие, свалился вместе со стулом от резкого движения. Впрочем, я больше опасалась, что сейчас с петель сорвется входная дверь.

Застучали еще сильнее, с тревогой. Послышались знакомые голоса.

— Сильва, открой!

— Это мы!

Я помогла Стамиру подняться и пошла открывать. Первой в комнату влетела Лованна и, обняв меня за талию, всхлипнула... разревелась. От неожиданности я охнула. Девочка стискивала меня все крепче, будто боялась, что я убегу от нее или растаю в воздухе, как мираж. Она уткнулась лицом мне в живот, на бледно-розовой ткани быстро начало расползаться пятно от слез.

— Стоп-стоп-стоп,— мне ничего не оставалось, кроме как погладить ее по головке и обнять за плечи.— Тише, воробышек, тише.

От моих слов слезы хлынули еще обильнее. Эх, Лованна, маленькая девочка девяти зим, с глазами цвета осенней листвы и солнечной улыбкой... я перевела взгляд на вошедших следом Фиору и Люнеси.

— Что ее так расстроило?

— Ты еще спрашиваешь?!— воскликнула Фиора.— На тебя ведь напали бандиты!

— Мы все жутко перепугались за тебя,— добавила Люнеси с волнением.

Лованна утвердительно промычала, понемногу успокаиваясь. Я же пыталась найти хоть какие-то слова, но в голове крутилось лишь, что ни Фиора, ни Люнеси не нарядились сегодня как обычно. Платья они надевали в жуткой спешке, первые попавшиеся. Очевидно, о нападении узнала Лованна в приюте и сломя голову помчалась к моим подругам.

Подругам.

Но у полуночников нет друзей, напомнила я себе слова Наузника. Эта давно известная аксиома сейчас казалась глупейшим из всех правилом. От нее хотелось отмахнуться так же, как от надоедливой мухи. И не просто отмахнуться, а прихлопнуть ладонью, прицельно раздавить каблуком и забыть о ней навсегда. Я гладила золотистые волосы Лованны, смотрела на рыжеволосых Фиору и Люнеси, и сердце ныло. Я не имела права подпускать их к себе так близко. Я была волком в овечьей шкуре, а они...

— Дамы, дамы,— подал голос Стамир,— зачем же так волноваться? Сильвинесса Вишенская жива и здорова. Сейчас ей ничто не угрожает.

При звуке его голоса, Лованна вскинула голову и посмотрела на алхимика. Слезы забылись. Высокий дядя в джинсах раньше ни разу не встречался девочке из приюта. Разинув очаровательный ротик, она изучала Стамира, как будто он был диковинным существом.

Впрочем, и Люнеси с Фиорой на минуту позабыли обо всем, увидев мужчину в странной одежде. Я поспешила представить их друг другу. Девочка наконец отцепилась и шмыгнула носом.

— Думаю,— сказала я,— нам всем надо выпить по чашке шоколада, чтобы успокоиться.

Стамир, вспомнив, сколько шоколада он уже принял, содрогнулся. Бедняга. Улыбаясь, я подала ему чай. Он взял с благодарностью. Мы уселись за столик и некоторое время молча пили. Фиора с Люнеси изредка переглядывались, и я их понимала. Больше всего на свете они теперь хотели пойти переодеться в более приличные платья. На Фиоре сейчас был практически обеденный наряд, а Люнеси надела вечерний. Впрочем, и я выглядела не ахти, платье мое больше походило на халат. Но в отличие от Люнеси с Фиорой я уяснила, что Стамир совершенно не ориентируется в тонкостях одежды. Он не смог бы отличить ни одно утреннее платье от вечернего. Поэтому я была спокойна, тогда как Фиора краснела от смущения, а Люнеси розовела.

— Вы сестры?— поинтересовался у них Стамир.— У вас одна фамилия — Зеналь.

— Да,— подтвердила Фиора.— Я — старшая.

— Мне остается быть младшей,— улыбнулась Люнеси, снова приникая к чашке. В который раз я сравнила ее с Фиорой. Сходство было, и все же Фиора больше пошла в грубоватого отца, а Люнеси — в обворожительную мать. От родителей они унаследовали небольшой, но уютный ресторан. Первое время его делами занималась Фиора, а Люнеси выступала там по вечерам, привлекая к ресторану внимание. Ею заинтересовался директор городского театра и однажды пригласил девушку на сцену. Сейчас Фиора по-прежнему занималась ресторанным бизнесом. Люнеси же практически жила в театре. Голос у нее был хрипловатый, душистый. Когда она говорила или пела, казалось, что этот голос проникает в душу. Многие потом утверждали, что их словно обволакивало теплом. Голос у Фиоры был грубее, жестче. Он выдавал ее деятельную, целеустремленную натуру, тогда как Люнеси, скорее, принадлежала к созерцательным личностям, впитывала в себя все краски мира, чтобы затем отобразить их в пении или актерской игре. Фиора являлась предпринимательницей, а Люнеси — представительницей богемы. Фиора предпочитала надежность и стабильность. Люнеси же порхала по жизни, как бабочка. При этом в них оставалось достаточно много схожих черт, что делало их близкими и не позволяло расстаться.

— Не буду спрашивать, насколько вы старше Люнеси,— лукаво посмотрел на Фиору Стамир.— Говорят, женщины обижаются, когда речь заходит о годах.

— Ну что вы!— в тон ему воскликнула Фиора.— Я для Люнеси практически мать. До сих пор воспитываю этого младенца.

Люнеси поперхнулась и закашлялась, едва не пролив шоколад на скатерть.

— Кстати, о младенцах,— подала я голос, пока семейная шутка не переросла в семейную ссору.— Откуда Лованна узнала о нападении?

Сама Лованна продолжала с наслаждением пить шоколад, предпочитая не говорить при взрослых. Лишь когда я оставалась наедине с ней, она из молчуньи резко превращалась в говорунью. Сказывалась жизнь в приюте, где мало кому можно было довериться.

Фиора пожала плечами.

— Она упомянула о каком-то Светане из Управлении. Он пришел к ней, задал какие-то вопросы, а потом сообщил о нападении.

Я стиснула чашку.

— Светан Инар — сыскарь,— поморщился Стамир.

— Не знаю, кто он такой,— покачала головой Люнеси, откашлявшись,— но после него Лованна прибежала к нам вся в слезах и начала кричать о нападении.

— Я считаю, что таким сыскарям нельзя разговаривать с детьми,— безапелляционно заявила Фиора.— Никакой пользы ни следствию, ни детям. Сплошные слезы.

— Я говорила ему, чтобы он не приближался к Лованне,— негромко сказала я.— Но похоже, мои слова не достигли его ушей.

— Ушей-то достигли, уши у него будь здоров. А вот ума...— протянул Стамир.— Хотя, надо сказать, у Светана к банде Михула ненависть.

— Еще бы!— фыркнула Фиора.— Может ли серый плащ не возненавидеть банду, из-за которой лишился выходных и должен дежурить по ночам?

— Я бы не сказал, что...— хотел возразить Стамир, но слова перебил требовательный стук в дверь.

Я глянула на часы. До открытия магазина оставалось еще добрых полтора часа. Кого же принесло так рано? Стук раздался с новой силой.

— Похоже, сегодня магазин откроется раньше,— грустно пошутила я и с неохотой оторвалась от стула.

И удивленно воскликнула, открыв дверь.

— Глед? Тэйса?

Сосед и владелец "Смарагдов" Глед Сноруд, как всегда, был одет в клетчатый пиджак и такие же брюки. Сверху он набросил пальто черного цвета. Если бы не его воистину ужасающая полнота, Глед вполне сошел бы за еще молодого мужчину. Его жена Тэйса, напротив, отличалась невероятной худобой и оттого казалась выше мужа, хотя на самом деле была с ним одного роста. Невзирая на раннее время, Тэйса пришла в платье последней моды, так и переливавшемся всеми цветами радуги. Она была бы красавицей, если б не желтизна кожи, крючковатый нос и быстро бегающие глазки. Но сейчас Тэйса смотрела лишь на меня. В ее руках я заметила газету "Ежеутренник".

— О мой Божич!— она немедля заключила меня в душные объятия.— Вы живы! Вы целы!

— Мы проснулись этой ночью от выстрела,— произнес Глед, пока я пыталась отдышаться.— Лишь несколько часов спустя нам стало известно о нападении на "Жидкое золото" от Вириета Шимского, нашего охранника.

— Это ты узнал от Вириета!— перебила супруга Тэйса.— А я — из газет.

Она помахала перед моим носом "Ежеутренником".

Глед немного виновато пожал плечами.

— Прости. Не хотел волновать тебя... Ты всегда так остро воспринимаешь такие известия.

— Еще бы!— никак не могла успокоиться Тэйса.— Даже если бандиты нападут на наш магазин, ты мне ничего не скажешь. Я с изумлением прочитаю об ограблении "Смарагдов" в очередном "Ежеутреннике"! И конечно же, я буду волноваться гораздо меньше!

— Благодарю за визит и заботу,— поспешно выговорила я, подняв руку.— Проходите, пожалуйста. Вам чашечку чаю или какао? Или крепкого кофе?

— Шоколаду, если можно... Ах, Сильвинесса,— покачал головой Глед.— Вы еще так молоды и совсем не знаете мира! Это ведь банда Михула!

Я спокойно направилась к прилавку.

— Вам, господин Сноруд, шоколад, как всегда, погуще и со льдом?

— Как всегда,— кивнул сосед, расплываясь в мечтательной улыбке.

— А вам, Тэйса, подслащенный и разбавленный водой?

Госпожа Сноруд кивнула.

Супруги, наконец, перевели взгляды на всех присутствующих. Стамир первый поднялся, чтобы поздороваться с Гледом за руку и поклониться Тэйсе.

— Вы тоже здесь?— обрадовался Глед.

— Да, морально поддерживаю пострадавшую,— улыбнулся Стамир.

Я поспешила налить шоколад в еще две чашечки и подала новоприбывшим. Представлять не было нужды — присутствующие друг друга знали. Глед, неравнодушный ко всему, что могло порадовать желудок, казалось, напрочь забыл о банде.

— Что же пишут в "Ежеутреннике"?— первым делом жадно поинтересовалась Фиора.

— Сплошные ужасы,— Тэйса, на которую шоколад действовал всегда благотворно, уже немного угомонилась. Она подала газету Стамиру, кивнув в знак того, что он может прочитать ее вслух.

Алхимик развернул страницу и присвистнул.

— Так вот как вам, госпожа Сильвинесса, удалось отбиться от бандитов!

— Что? Что там?— наклонилась Люнеси.

— "Хрупкая владелица "Жидкого золота" казнила Молава Салуза ножом",— прочел заголовок Стамир и выразительно глянул на меня.— А вы оказались более справедливым правосудием, чем наше Управление, госпожа Сильвинесса.

Я закатила глаза.

— Ничего подобного...

— Да дайте же!— Люнеси выхватила газету из рук Стамира и хорошо поставленным голосом опытной актрисы начала читать:

"В час ночи прозвучал выстрел. Была совершена попытка ограбления "Жидкого золота". Двое из банды Михула залезли в помещение через открытое окно на втором этаже. Ими оказались Тирил Бжэк и Молав Салуз. Последнего с помощью ножа убила, обороняясь, Сильвинесса Вишенская, владелица магазина".

Лованна восторженно уставилась на меня.

— "Раненый Тирил Бжэк на данный момент арестован серыми плащами и находится в Управлении. Без сомнения, скоро мы все узнаем о загадочной банде Михула. А пока что приносим благодарность Сильвинессе Вишенской за мужество и отвагу. Не каждая женщина смогла бы противостоять двум вооруженным бандитам".

Теперь уже все глядели на меня, и веря, и не веря услышанному.

— Так вы их ножом, да?— не удержалась Лованна. Глаза ее блестели от предвкушения.

— Ничего подобного,— бессильно повторила я.— Я всего лишь оборонялась. Я вообще сначала подумала, что это насильники. К счастью, серые плащи подоспели вовремя. Мало ли что пишут в газетах!

— А...

— Лованна!— одернула девочку Тэйса, и та смутилась.— Предлагаю не обсуждать такую неприятную тему. Я с моими слабыми нервами не желаю слышать об убийствах и нападениях. Слава Божичу, госпожа Сильвинесса осталась жива и здорова, и мы должны радоваться этому.

Я с улыбкой посмотрела на Тэйсу. Вся ее показная добродетель для меня насквозь пропиталась фальшью. Ведь если б я погибла, Тэйса поспешила бы приобрести мой магазин, уговорив Гледа. Эта женщина давно заметила, что живу я одиноко, но не бедно. Ее тянуло в "Жидкое золото" как магнитом. Она восторгалась моим шоколадом, была ежедневной посетительницей и самой горячей поклонницей. При этом старалась вынюхивать все до малейших подробностей и до того успешно притворялась, что если б я не была полуночницей, давно лишилась бы "Жидкого золота", при этом продолжая считать Гледа и Тэйсу милейшими людьми.

"А вдруг это Тэйса банду Михула?.. Или Глед?"

Мысль посетила неожиданно. Я чуть сузила глаза, разглядывая ауру Снорудов и вздохнула с облегчением. Хоть я испытывала к ним неприязнь, но соседи оставались соседями. К банде Михула ни Глед, ни Тэйса отношения не имели. Аура их мерцала темно-красным: завистью, ложными заверениями и разочарованием, но не черным: готовностью пойти на преступление. Эта парочка стервятников мигом прибрала бы к рукам мой магазин — была бы возможность. Их очень устроила бы моя преждевременная смерть.

Но до убийства ни Глед, ни Тэйса никогда не опустятся. Они только ждали. Они верили в свое везение, в то, что когда-нибудь "Жидкое золото" станет их, воистину, золотоносной жилой. И вот это умение ждать делало их для меня более опасными врагами, чем та же магазинщица из "Сахарного мига" Креона Стэнви. Они не упускали ничего из внимания, пряча за дружеским участием коварство и жадный оскал.

— Да, да,— поддержал Тэйсу Глед.— Сегодня такое прекрасное утро! Давайте поговорим о более приятном.

Люнеси отложила газету, а Тэйса снова заговорила.

— Сильвинесса, милая, поверьте, я очень рада, что все закончилось хорошо. Но я переживаю за вас. У вас нет ни мужа, ни охраны.

— Я давно говорила, что "Жидкое золото" нуждается в ней,— поддержала на этот раз Тэйсу Фиора.— Если б здесь была охрана, бандиты обошли бы магазин за версту. Поверь мне, Сильва.

— Госпожа Сильвинесса, чем вам не нравился Сартор?— подал голос Глед.— Вириет рассказывал мне о нем лишь хорошее. Уверен, если б вы его не уволили...

Он заметил, как мои губы превратились в тонкую нитку, и тактично умолк.

— Считаю, вы правы,— согласился с общим хором Стамир.— Я тоже за то, чтобы "Жидкое золото" обрело надежного охранника, госпожа Сильвинесса.

— Но не думаю, что злодеи еще раз сунутся сюда. По крайней мере, в эту ночь.

— Никаких возражений, Сильва!— покачала головой Люнеси.— Ты сегодня же пойдешь нанимать нового охранника. Или это сделаем мы.

Я вздохнула и подняла свою чашку с шоколадом, как белый флаг.

— Уговорили, дамы и господа! Сегодня же зайду в "Аоли".

— У меня идея!— озаботившаяся не на шутку моей безопасностью Тэйса повернулась к Гледу.— Может, нам на время одолжить Вириета госпоже Сильвинессе? У нас есть и другие охранники.

Глед, пивший шоколад, поперхнулся. Стамир похлопал его по спине. Признаться, поперхнулась и я. На время одолжить Вириета мне? Да он меня ненавидит!

С другой стороны, если хитрая Тэйса решила вынюхать все о моем магазине с помощью охранника, у нее для этого теперь есть отличная возможность. Ее Тэйса не упустит ни за что.

— Это было бы просто здорово,— заметила Фиора.— У меня свалилась бы гора с плеч.

— Замечательная идея,— поддержала Люнеси.

— Решено!— Тэйса захлопала в ладоши.— Ведь вы не против, госпожа Сильвинесса?

Против! Но мне ничего не оставалось, кроме как выдавить:

— Ваша доброта, госпожа Тэйса, не знает границ. Право, мне даже неудобно...

— Ничего,— прохрипел Глед.— Ничего страшного. Вириет будет охранять и ваш, и наш магазины. Мы ведь соседи.

— Не волнуйтесь,— покровительственно похлопала меня по ладони Тэйса.— Вириет справится.

"Со шпионажем справится всенепременно",— злобно подумала я. Настроение безнадежно испортилось, но показывать это я не планировала и перевела разговор на другую тему.

— Еще шоколаду?

— Если можно,— улыбнулся Глед, успевший выпить всю чашку. Как ни странно, Тэйса тоже успела, хотя говорила больше остальных. Я взяла их чашки и снова направилась к прилавку.

— А скажите-ка, Сильвинесса, откуда же вы получаете столь дивный напиток, если его поблизости нигде не достать?

— Ну, это ни для кого не секрет, господин Сноруд,— я раскрыла дверцу громадного шкафа, где хранились стаканчики с шоколадом.— Есть в Небесном море, что плещется далеко за Химерной степью и Сожженной дорогой, солнечный остров Кичак. Там и находятся плантации. Но шоколадные фабрики именно в Шалийской империи. Мой агент еженедельно закупает партию товара в нескольких фабриках.

— Я слышала, на плантациях используют рабов,— заметила Тэйса,— закованных в магические ошейники.

— Браслеты,— поправила я, вытягивая, наконец, нужные стаканчики.— И по правде сказать, я не одобряю рабство.

— Да, именно браслеты,— подтвердил алхимик.

Стукнули чашки. Я открыла стаканчик и перелила густую жидкость в одну из них. Шоколад сочился медленно, неохотно, словно делая одолжение, чуть не капал.

— Даже если рабами становятся такие разбойники, как те, что напали на вас сегодня?— осведомилась Тэйса.

— Лучше смерть, чем рабство,— чуть резче, чем ожидалось, высказалась я, взбивая палочкой напиток в чашке.— Ваш шоколад, господин Сноруд. Ваш шоколад, госпожа Сноруд,— поставила я перед ней чашку, куда предусмотрительно посыпала немного красного перца.— Фабрика Бондея, лакричный привкус.

И поспешила отвернуться, чтобы не видеть лица Тэйсы после того, как она распробует напиток. Хоть и маленькая, но до чего же приятная месть! Тэйса тяжело и часто задышала. Я скрылась за прилавком. Закатав рукава платья, торопливо присела, ища якобы случайно уроненную на пол палочку. Видит Божич, я бы улыбнулась. Если б смогла.

— Воды...— пробормотала, чуть не дыша огнем, Тэйса. Ее расширенные глаза перебегали с одного лица на другое. Лованна вскочила и, быстро заполнив кружку водой, поднесла ее Тэйсе. Пока та жадно глотала, Фиора и Люнеси начали обсуждать предстоящий праздник.

Я поднялась и увидела за прилавком Стамира. Алхимик в джинсах допил свой чай.

— Боюсь, я у вас засиделся,— негромко сказал он.— Алхимическая лаборатория требует своей порции внимания.

— Заходите в "Жидкое золото",— чинно произнесла я.— Вам здесь всегда рады.

— Ох, пора и нам,— заторопилась Тэйса, еще не пришедшая в себя после шоколада с перцем.

— Наверно, это был испорченный напиток,— посочувствовала я ей.— Дома непременно выпейте воды еще.

— Да, да, конечно...

— Мы обязательно пришлем Вириета вечером,— пообещал Глед.

Я скрипнула зубами, но попрощалась с уходящими так любезно, что чуть сама не поверила в свою искренность. В "Жидком золоте" остались Лованна и сестры Зеналь. Девочка уже занималась работой — подметала пол. Я подошла к Люнеси с Фиорой, и те тут же набросились на меня с шепотом.

— Что у тебя со Стамиром?

Я уставилась на них.

— С чего вы взяли, что у меня с ним что-то есть?

— С того,— многозначительно подняла палец Люнеси,— что мы застали тебя с ним, когда пришли.

— Ну и что?

— Сильвинесса,— подала голос Фиора,— ты же не хочешь, чтобы пострадала твоя репутация? Ты — девушка, которая заслуживает большего, чем этот алхимик. Твой элитный магазин...

— Твоя внешность,— подхватила Люнеси.— Знаешь, как я иногда хочу иметь твою внешность на сцене? Ты — красавица.

— И не слушай тех, кто называет тебя бледной немочью,— снова заговорила Фиора.— Белая кожа — признак аристократизма. Это мы рыжие.

— Мы знаем тебя уже два года,— Люнеси отодвинула чашку.— И ни разу не видели тебя с мужчиной. Только с охранником Сартором однажды. Но ведь ты же не святая! Ты имеешь право на любовь, на создание семьи.

— Но не с алхимиком, умоляю тебя!— всплеснула руками Фиора.— Иначе вся твоя жизнь протечет в его лаборатории!

Я, так и не решив, плакать или смеяться, воскликнула.

— Да нет у меня с ним ничего!

— Когда мы стучали в дверь, то слышали грохот, как будто кто-то упал. Пойми, мы не хотим делать неправильные выводы.

— Но ты заслуживаешь большего, чем алхимик,— упрямо повторила мысль Фиора.— Алхимик не мужчина.

Эти две сестрички словно сговорились сделать из меня вечно изумленную куклу, которая широко раскрывает и хлопает глазами и округляет рот до немого "о".

— Да он лишь морально поддержал меня! У него друг пропал после одного нападения бандитов! И вообще...— я понизила голос, заметив, что Лованна смотрит на меня.— С чего это я должна оправдываться? Ты сама только что сказала: алхимик не мужчина. И Стамир не мой идеал.

Фиора фыркнула.

— Идеальных мужчин не было, нет и не будет. Как и женщин.

— Даже Лилиан и Шредер не были идеальными,— добавила Люнеси.

— То Лилиан и Шредер,— проворчала Фиора.

Лилиан и Шредер... Песни о них в Лефате заучивали уже с четырех лет. Девочки мечтали стать похожими на самоотверженную Лилиан, а мальчики — на благородного красавца Шредера. Оба познакомились слишком поздно, когда Шредер женился на болезненной Анире, а Лилиан стала невестой градоначальника Журды. Шредер, на балу впервые увидев Лилиан, на время лишился дара речи. Он не мог говорить и стоял как пораженный. Встречались женщины красивее, но в Лилиан Шредер увидел гармонию высших сфер, влюбился в нее с первого взгляда.

Чувство оказалось взаимным. Лилиан являлась давней поклонницей Шредера. Он имел громкий успех у публики и актером был превосходным. Но после того, как Лилиан сама похвалила его, Шредер начал играть настолько хорошо, что многим зрителям в театре становилось страшно. Никто не мог поверить, что обыкновенный человек способен с легкостью перевоплотиться в Хитника, а через минуту так же просто выйти в роли короля. Но Шредеру удавалось все. Слава о нем гремела на всех землях.

Лилиан тоже имела талант, однако в те времена актерами могли быть только мужчины. И тогда Лилиан, девушка шестнадцати лет, поклялась, что переиграет самого Шредера, лишь бы добиться права выступать на сцене. Против ее затеи выступали все. Лилиан даже разорвала помолвку с градоначальником, горячо влюбленным в нее. Она верила, что сцена соединит ее со Шредером.

И добилась своего. Лилиан стала первой женщиной-актрисой.

Но Шредер, преклонявшийся перед Лилиан, не мог бросить свою жену Аниру. Благородный муж боялся, что она зачахнет и умрет, если он покинет ее. Лилиан была для него сильной женщиной, Анира — слабой.

Поняв это, Лилиан едва не покинула сцену. Песни стали грустными, и у слушавших буквально текли слезы. Сам король плакал во время ее выступления, что уж говорить о Шредере. Муки и любовь отточили его актерскую игру, но у всего есть предел. Однажды Шредера нашли в харчуге среди пропойц. Он пил беспробудно и вел себя настолько безобразно, что даже супруга отвернулась от него. Только Лилиан осталась рядом. Но сколько она ни уверяла Шредера, что нет никакой вины в их любви, он продолжал терзаться муками совести, называл себя бездарным и отвратительным, и умолял Лилиан забыть его, женатого на другой.

Тогда Лилиан произнесла знаменитую фразу: "Человек может забыть, но история не забудет". И правда, история не забыла. Уже больше века в честь Лилиан и Шредера устраивали праздник, на котором актеры соревновались между собой за право носить звание лучшего. Но пока никто по силе эмоций и таланта не сравнился с этой легендарной парой.

— Возьму на себя ли смелость навеки забыть ваш запах,— пробормотала я, припоминая первые строки самой известной песни Лилиан.

— Угадала! Именно это я буду петь на соревновании,— сказала Люнеси.— Ты ведь не забыла, что завтра праздник?

— О... конечно, нет,— соврала я.

Фиора хмыкнула.

— Надеюсь, ты будешь праздновать не с алхимиком,— заметила она.

— Да, я уже обещала Лованне, что буду с ней,— громко сказала я, чтобы девочка услышала тоже.— И больше ни слова об алхимиках!

Сложно сказать, остались ли сестры Зеналь довольны, или надеялись, что у меня найдется более подходящий поклонник, но попрощались мы довольно мило и весело. Я с облегчением закрыла за ними дверь. С такими подругами, невольно подумалось мне, я скоро полюблю врагов.

Я даже покачала головой, удивляясь, как им могло прийти на ум, что между мной и алхимиком что-то есть. Иногда мне казалось, что у Фиоры и Люнеси не мысли, а сплошная каша из мозгов. Правда, они так искренне волновались...

У полуночника нет друзей, одернула я себя. Нет любви. Есть только зависимость от эмоций и чувств. Если я, энергетический вампир, привяжусь к отдельному человеку, он долго не проживет.

— А полуночник после его смерти,— однажды сказал Наузник,— не проживет сам. Энергию другого человека полуночник уже не сможет пить. Голод сожрет его. Вот что такое зависимость, которую глупышки вроде тебя называют любовью, привязанностью и прочей романтикой.

Из-за прилавка показалась головка Лованны.

— Они уже ушли?

— Да,— вздохнула я.— Можешь спокойно говорить.

Все-таки, Лованна комплексовала при других. Когда входил кто-то посторонний, Лованна замыкалась в себе, слова из нее вытягивались чуть ли не клещами. Мне повезло. Правда, везение не обошлось без легкого гипноза, но того стоило. Девочка стала общаться со мной обо всем, и меня это радовало. Я любила ее.

— Да, я хотела...— Лованна запнулась.— Почему вы на меня так смотрите?

Я любила ее. Как мать любит дочь.

Нет. Как вампир любит человека, впадая в зависимость... убивая его медленно и неотвратимо... Наузник ругался бы последними словами. Как я могла это допустить?!

А может, показалось?..

— Что-то не так?— Лованна подняла брови.

Я с трудом взяла себя в руки. Нельзя... нельзя было впускать это чувство. Когда оно пришло? Как? День за днем, помимо моей воли оно упрочивалось... с ужасом я ощутила тонкую связь, которую не смогло бы разрубить даже мое жало. И режущую боль от одной мысли, что эта связь, эта зависимость должна порваться. Срочно нужно удалить Лованну. Лованна, девочка... простишь ли?

— Все не так,— я резко поднялась под наполовину испуганным, наполовину удивленным взглядом Лованны и как можно более сухо произнесла.— Мне надо идти. Продолжай уборку.

— А когда придете?

Хотелось сказать: "Никогда".

— В десять часов. Надо будет открывать магазин.

Когда я уже выходила, Лованна крикнула:

— Помните, завтра праздник! Вы обещали!

Я бессильно прислонилась к стене. Руки дрожали так, что не стирали, а лишь размазывали соленую влагу на щеках. Больше всего на свете в эту минуту мне хотелось убить себя. Но даже это сделать я не имела права.

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Тоненькая тетрадь Лованны ничем не напоминает дневник, в котором девочки описывают свои эмоции, чувства. В ней можно прочитать:

...два плюс два равняется пяти (зачеркнуто) четырем...

...Ух! Уйо! Что за номер! Враг от страха чуть не помер!!!

...сегодня старая кошка смотрела на меня... я говорила с ней обо всем...

...историчка — истеричка...

...Мы ребята бравые! Мы ребята славные!

...Госпожа Сильвинесса очень добра ко мне... очень хочу называть ее мамой... я думаю, она будет этому рада...

и пр. и пр.

Глава 6

СВЕТ И ТЬМА

Как и предрекал Светан, в "Аоли" отказали в предоставлении услуг, невзирая на приличную сумму монет, которую я предложила со своей стороны. Тучный владелец "Аоли", в былое время служивший телохранителем королевских особей, разводил руками и все повторял, что против банды Михула лучше ставить магов, а не обыкновенных стражников.

— Разве что,— добавил он,— Сартор, который раньше работал у вас, мог бы справиться. Но сейчас он охраняет бывшего мага Зельвия Шерхая.

— Бывших магов не бывает,— заметила я, не желая обсуждать Сартора.— Даже с утраченной силой маг остается магом.

— Да, да, конечно! Должен сказать, Зельвий Шерхай сохранил свое влияние. А не утрать он силу лет десять назад, давно стал бы мэром в нашем городе.

Вспомнив о пропавшем Хавере Шерхае после набега банды Михула на его магическую лавочку, я поинтересовалась, не является Зельвий его родственником, и получила утвердительный ответ:

— Да, да, конечно!

— Надеюсь, Хавера найдут,— сказала я. На этом мы попрощались.

К моему возвращению пол в магазине сиял чистотой, а вещи были аккуратно расставлены по местам. Лованна потрудилась на славу. Девочка успела даже в спальне, где поменяла постель и убрала весь мусор. Испорченную одежду она сложила в кучку.

— Молодец,— похвалила я, без энтузиазма разворачивая новое красное платье, которое купила по дороге домой.— Спасибо. Можешь идти в приют.

— Я не бандитка.

Сказать, что я удивилась такому повороту в разговоре, значит не сказать ничего.

— Я знаю, что ты не бандитка.

Лованна топнула ногой.

— Неправда! Вы меня подозреваете! Я же вижу! Э-эта банда Ми-ихула-а-а...

Дальше она уже ничего не говорила, разревевшись не на шутку. Взрыв ее детских эмоций грозил свести меня с ума, тогда как другой лишь усмехнулся бы. Проклятая вампирская зависимость сделала меня по отношению к Лованне гиперчувствительной.

— Замолчи.

С таким же успехом я могла сказать это ревущему поезду.

Я подошла к ней и, рывком подняв, прижала к груди. Лованна, продолжая лить слезы в три ручья, машинально обвила мою шею ручонками, пахнущими хозяйственным мылом.

— Банда Михула,— сказала я. Лованна напряглась.— Банда Михула — это плохие дяди, а не хорошие девочки.

Лованна всхлипнула.

— Я не плохой дядя,— уже немного увереннее заявила она.

— Вот видишь,— я щелкнула ее по мокрому носу.

— Просто сыскарь сказал...

— Что сказал?

— Что я...— Лованна запнулась, припоминая сложное слово,— подозреваюсь.

— Посмотри мне в глаза.

Лованна послушалась. Я погладила ее по головке.

— Мои глаза видят, что ты хорошая девочка. А Светан слеп. Так ему от меня передай.

— И вы меня не подозреваете?

Вместо ответа я крепко поцеловала ее в щеку.

И продолжила целовать, вдыхая запах, который может быть лишь у ребенка. Я буквально ощущала себя тигрицей, убаюкивающей несчастного детеныша, готовой разодрать каждого, кто решится нарушить его покой. Если б Лованна в эту минуту попросила меня забрать ее из приюта, я согласилась бы без колебаний.

Последняя мысль проскользнула в затуманенном мозгу и вернулась. Я резко оторвалась от девочки и едва не застонала. Своими телячьими нежностями я чуть не выпила ее жизнь. Первое время побледневшая Лованна не могла говорить, тяжело дышала. Я быстро положила ее на кровать и не столько отошла, сколько отшатнулась. Лованна испытывала сильную слабость, головокружение, но думала, что это у нее от счастья.

Я прикрыла глаза. Голод... Сколько так может продолжаться? Нельзя оставлять ее со мной. Девочка, ставшая донором...

— Тебе надо в приют.

Она не сдвинулась с места, продолжая глядеть на меня. Невысказанный вопрос...

— Нет, Лованна, нет. Я не возьму к себе, не проси. Я тебе не сестра и не мать,— получилось грубо, но лучше так, чем никак.— Какая из меня мать? Я обещала, что погуляю с тобой завтра на празднике, но потом ты вернешься в приют. Ты скажешь директрисе, что Сильвинесса Вишенская всем довольна и решила дать тебе шанс. После приюта ты пойдешь учиться в Королевскую Малую академию — деньги выделю. Уверена, у тебя все получится. Ты сама построишь свою жизнь. Она твоя и только твоя. Ты сама построишь свою жизнь,— повторила я.— И поймешь, что со мной умерла бы.

— Почему?

— Потому...— я не знала, как сказать ей правду.— Как себя чувствуешь?

В дверь (удивительно, что она еще держалась) забарабанили. Явились первые покупатели. Но я продолжала смотреть на Лованну. Лицо ее стало жестким, отчужденным. Она поняла лишь то, что я не возьму ее.

— Нормально,— буркнула девочка, и, не без усилия встав с моей кровати, выбежала из спальни.

— Госпожа Сильвинесса!— раздались голоса снизу.

Вздохнув, я переоделась в красное платье (что заняло если не полчаса, то минут двадцать точно) и вышла к посетителям. Ими оказались серые плащи, обещавшие поменять сломанную дверь на новую. Жаль, Светана с ними не было. Я бы с удовольствием сказала ему пару ласковых. Если б этот тупица сыскарь не пошел к Лованне...

Впрочем, поправила себя, не сыскарь тупица, а я. Полюбить девчонку... хуже не придумаешь. Мать хреновая. Мало мне проблем, так еще одну добавила.

И ведь не разлюбить за пару дней... да и возможно ли вообще разлюбить?

Я мрачно наблюдала, как блюстители закона суетятся с дверью. От грохота закладывало в ушах, но поток покупателей после разлетевшейся новости о геройском противостоянии бандитам не уменьшался. Одной из первых пришла Деара Болив. Эта гувернантка уже не работала в приюте, а преподавала в Институте благородных девиц. Но ни обо мне, ни о Лованне, ни о других она не забывала. Вот и теперь Деара в строгом сером наряде с белым шарфиком первым делом поинтересовалась о наших делах.

Я подала ей чашку шоколада с молоком и поделилась соображениями насчет Королевской Малой академии.

— Думаю, Лованна в ней получит больше возможностей, чем в Институте благородных девиц,— добавила я.

— Это очень благородно с вашей стороны дать ей деньги на хорошее образование,— помолчав, чопорно сказала Деара. Мое красное платье, видимо, было для нее своеобразным вызовом, говорила она гораздо сдержаннее, чем обычно.— Правда, решать Лованне. Девочка должна сама сделать выбор.

Я не спорила.

— Да, а где учились вы?— прищурилась Деара.

— У одного человека,— я поспешила к следующему покупателю, пока Деара не начала выпытывать подробности. Рассказывать о Наузнике я не собиралась никому.

Новую дверь, наконец, поставили. Я была довольна не столько проделанной работой стражников, сколько наступившей после беспрерывного шума относительной тишиной. Относительной, потому что приходили новые и новые покупатели, дверь стояла нараспашку. Кто-то шутил, кто-то хвалил шоколадный напиток, кто-то жалел, что не прирезал бандитов самолично. К последней категории относились родственники других пострадавших от грабежей. Вскоре перед прилавком появился словоохотливый Шимил из лавки "Велосипеды", на которую банда Михула также позарилась.

— День добрый, госпожа Сильвинесса! Рад видеть вас в хорошей форме! Мне, пожалуйста, шоколад с перчинкой. Плачу за него пятьдесят империалов.

— Но...

Однако я так и не успела сообщить, что данный шоколад стоит вдвое дешевле.

— У меня подарок для вас,— оповестил Шимил и, не умолкая, потащил к выходу из магазина. Там я замерла перед новеньким блестящим велосипедом с черным, удобным седлом, передним и задним фонариками, прекрасными педалями...

— А еще багажник,— хлопнул по нему Шимил.— Лучший велосипед в моей лавке. Как только я узнал о вашем подвиге, я сразу понял, что просто обязан сделать вам этот подарок. Он — лишь бледная тень моей благодарности за то, что вы сумели задержать двоих из банды Михула. Но даже это лучше, чем ничего.

— Но не стоит...

— Стоит, госпожа Сильвинесса, стоит,— снова перебил меня Шимил.— И не спорьте. Берите велосипед, не раздумывая. Он ваш. Скоро Лефат будет говорить, что сама Вишенская ездит на велосипеде из моей лавки! А вы ездите, я знаю. В вашей Шалийской империи все умеют кататься на велосипедах.

Другие покупатели, стоявшие в это время в очереди и слышавшие его слова, захлопали в ладоши, одобряя подарок, хотя улавливалось раздражение тех, кто считал велосипед совсем не подходящим для женщины. Мне ничего не оставалось кроме как принять транспорт и вкатить его под свист в помещение. Одновременно я размышляла, где бы достать женский велосипедный костюм. Мужской продавался в каждом магазине одежды, но вот женский в Лефате считался неприличным. Лишь совсем недавно женщинам в городе официально разрешили велосипедные прогулки. Впрочем, я не видела ничего неприличного ни в коротких юбках, ни в шароварах, ни в бриджах. Если у кого-то стройные ноги, почему бы их не показать? Скрывать нужно толстые ляжки.

Я уже собиралась любезно попрощаться с Шимилом, как тот хлопнул себя по лбу и выбежал. Через минуту он держал передо мной легкие башмаки для езды на велосипеде и... бриджи от велосипедного костюма.

— Рубашка и шляпа, думаю, у вас имеется,— сказал он с лукавой улыбкой.

Пока дамы-покупательницы приходили в себя от такой нескромности, а мужчины ухмылялись, я наговорила Шимилу море комплиментов и пообещала провести завтрашний праздник на велосипеде.

Безумный день продолжался. Едва очередь любопытных рассосалась, пришли журналисты, жаждущие взять у меня интервью. Им хотелось знать, что я думаю о сегодняшней политике, чем занимаюсь в свободное время, люблю ли бездомных котят и так далее, и так далее. В конце концов, я раздала им по чашке шоколада и выпроводила за дверь. И тут же появились преподаватели из приюта. Стрелки показывали всего пять вечера, а я уже выдохлась, как собака. Бесспорно, сегодняшняя прибыль от продажи превзошла все мои ожидания, но я не радовалась, несмотря на то, что еще вчера прыгала бы от счастья. И дело было не в том, что я сегодня не выспалась.

Энергия тки...

Когда попробовала потянуть паутинку у одного из посетителей и подпитаться, меня замутило. Все нутро взбунтовалось, требуя одну лишь девочку. Больше пить чужие эмоции я не пыталась. Но и смириться с таким положением дел не могла. Должен быть выход из этой зависимости, из этого растущего голода.

Снова хлопнула дверь.

— Здравствуйте, Сильвинесса.

Я узнала негромкий, вкрадчивый голос. Леска, супруга мага-сенатора, конечно же, являлась одной из наиболее уважаемых клиенток. В "Жидком золоте" ее всегда встречали радушно. В Лефате она де-факто считалась одной из красивейших женщин. Все наряды Леска подбирала тщательно и одевалась со вкусом. Ее элегантности позавидовала бы любая королева.

И всегда Леска держала при себе любимую трость, говоря, что это — подарок мужа. Но тот, у кого был наметан глаз, заметил бы, что трость внутри полая. В ней Леска прятала тонкое, острое, как бритва, лезвие. На всякий случай. Невольно я вспомнила о своем жале.

Тем временем Леска уселась за столик. Я налила ей шоколад высшей марки, всегда приберегавшийся для важных клиентов. Леска, посмаковав его, одобрительно кивнула.

— Рада видеть вас живой,— немного погодя сказала она.— Это с моей стороны не простая вежливость, а искренние слова.

— Спасибо,— серьезно поблагодарила я.— Сегодня меня были рады видеть столько людей, что я даже начала подозревать, не хотят ли они получить скидку на товар. Но пришли вы, и я теперь спокойна.

— Ах!— выдохнула она, отсмеявшись.— Разумеется, для меня скидки не имеют никакого значения. А ведь когда-то...— Леска помолчала, раздумывая, говорить или не стоит.— Вряд ли для вас это будет новостью. Все знают, что когда-то я росла в том же приюте, где теперь ваша помощница Лованна. И деньги, разумеется, с неба не падали. Все доставалось либо тяжким трудом, либо воровством. Я тогда выбрала последнее. К счастью мне повезло встретить Искена. Как сейчас помню, я попыталась украсть у него золотые часы, не зная, что выбрала жертвой мага. Конечно, он поймал меня. И был так добр, что вытащил из преступной дыры.

Она пригубила чашку.

— Почему он это сделал?— я видела Искена пару раз, и не сказала бы, что он мягкосердечный. Скорее, властный и суровый. Один из немногих, кто не Шерхай.

Леска наклонилась ко мне.

— Ему надоели дурочки из богатых семей.

— Однако,— только и смогла сказать я.

Допив шоколад, Леска, отставив чашку, скрестила руки на груди.

— Должна заметить, Сильвинесса, что если бы вы не помогали приюту, я вряд ли обратила бы внимание на вас. И тем более не стала бы откровенничать.

Она достала из своей сумочки два билета, положила передо мной.

— Завтра праздник. Приглашаю вас побродить с Лованной в галерее возле Серебряных прудов. Там вы увидите картины известнейших мастеров всех времен. Смотреть на живопись придут весьма высокопоставленные лица.

Лучше бы я не помогала приюту. Опять Лованна, хитник побери!

— Благодарю, но...— я помолчала и выдавила.— Может не получиться прийти.

— Впервые вижу вас такой нерешительной,— улыбнулась Леска.— Сделайте девочке и себе приятное.

И смерть Лованны может быть приятной, хотелось сказать мне. Весь мир словно сговорился помочь мне высосать из нее остатки жизни.

Воистину, не зло убивает, а доброта. Священная доброта, которую воспевают идиоты-жрецы, тащит из огня и не видит, что впереди полымя. Даже когда ей прямо говорят, она попросту не слышит. Жаль, я сама поняла слишком поздно.

Посмотрев на часы, Леска встала. Я, выдавив улыбку, кивнула ей на прощание.

Рабочий день подошел к концу. Уже пора было закрываться.

Снова хлопнула дверь.

— Мне приступать к своим обязанностям, госпожа Сильвинесса?— поинтересовались за моей спиной на шалийском наречии.

Вириет... Совсем забыла о нем. Со вздохом я повернулась к нему. Седые волосы и морщины отнюдь не делали его стариком; скорее, опытным воякой.

— Добрый вечер.

Вириет с кислой миной промычал в ответ что-то похожее и взял быка за рога.

— Шли бы вы к подружкам или соседям. Так было бы спокойнее.

— От них болит голова.

Вириет хмыкнул.

— А от бандитов ничего не болит?

— Им, по крайней мере, нанесла ответный удар.

— Это не милые и порядочные соседи, уважаемая Сильвинесса. Это — банда, которая может вернуться. И не к лицу шалийке затевать с ней борьбу. Очень не к лицу.

— Шалийке?— я села за стол.— Да, в империи меня ждало бы всеобщее осуждение. Хорошо, что я в Лефате.

— А вам не приходило в голову, почему мы, шалийцы, против того, чтобы женщина нашей страны владела оружием?

— Приходило. Женщина нашей страны должна рожать детей и готовить.

Так долго Вириет, кажется, еще не смеялся.

— О нет. Женщина...

Охранник осекся и, втянув воздух со свистом, злобно заговорил.

— Женщина жестока. Женщина — это кошка, которая никому ничего не прощает. Ум ее гибок, изворотлив, я бы даже сказал, змеиный. И драться она будет бесчестно, потому что не имеет понятия о доблести и славной битве. Женщина, а особенно шалийка, не станет щадить никого. Она пойдет по трупам, и ей будет безразлично, что она кого-то убила, потому что всегда сможет себя оправдать. Ведь она — женщина. И самое отвратительное, уважаемая Сильвинесса, что женщина не умеет убивать. А все-таки убивает, делая это не профессионально, но с душой. Она берет на себя право лишать жизни, тогда как должна дарить ее.

Он перевел дыхание.

— Я служил империи там, где проходит граница с Удеррамером. Лет двадцать назад, если не больше, когда шел спор между императором и басилем, как называют своего владыку удеррамерцы. Наша армия была готова по первому же приказу броситься в атаку. Но никто не был готов к битве с женщинами. Удеррамерские воительницы, чтоб их Хитник сожрал и подавился костями, знали это и открыто насмехались над нами.

— А вы, конечно, были белые и пушистые,— протянула я, всем видом показывая недоверие.

Вириет пожал плечами.

— Мы хотим видеть женщину, которая лучше нас. Выше нас. Зачем нам еще мужики в юбках? И задумывались ли вы хоть раз, каково мужчине убивать ее?

— Вириет... Вы будете меня охранять или докучать моралью?

— Я буду охранять это здание, если вы перестанете валять дурака, покинете магазин и пойдете к какой-нибудь подруге.

— Ни за что.

— Тогда какой смысл в охране? Здесь вас все равно убьют.

Я прищурилась, начиная испытывать жуткое раздражение.

— Вы так уверены в этом?

— На девяносто девять процентов и девять десятых.

Я подошла к нему чуть ближе, чем было позволено приличиями. Вириет продолжал спокойно смотреть на меня с непробивным упрямством, но в его позе появилась напряженность.

— За что вы меня так не любите?

— А за что вы уволили Сартора?— так же тихо полюбопытствовал он. Я отпрянула от него, как от прокаженного.— Отличный охранник, настоящий мужик... любил вас. Разве что на руках не носил. А чем ответили ему вы, женщина? Мне его чисто по-человечески жаль. Он за месяц спился бы, если б не нашел работу у Зельвия Шерхая. И вы еще хотите, чтобы я вас охранял?

Хоть Вириет и был опытным воякой, но не успел увернуться от оплеухи, звонкой, беспощадной. Он едва не упал, удержавшись лишь благодаря стенке. Пока он тряс головой, я свистящим шепотом высказала все, что думала.

— Этого хочет Тэйса, я ничего не хочу. Нечего перекладывать с больной головы на здоровую. А Сартор...— имя я даже не выговорила, а прошипела.— Наш бедненький Сартор убийца. И ему еще крупно повезло, что он отделался только увольнением. Он, конечно, утверждал, что защищал меня от вора, но я видела его глаза. Он мог прогнать вора, мог понять, что это был ребенок из приюта, которому не на что жить. Нет, ему надо было выстрелить в удиравшего мальчишку! И сбросить труп в Тойпу.

Мы помолчали некоторое время, приходя в себя. Вириет осторожно потрогал щеку.

— Он не говорил, что вором был мальчик...

— Плевать ему, мальчик это или кто-то еще,— буркнула я.— Он хотел убивать. Моя вина, что я тогда его не остановила... Не думала, что до этого дойдет.

— А... в Управлении не знают?

— Нет. И надеюсь, не узнают,— я проницательно взглянула на Вириета.— А также Тэйса с Гледом.

Охранник кивнул.

— Шалиец шалийку понял,— усмехнулась я и протянула Вириету руку.— Мир?

— Пир,— откликнулся он, чуть помедлив, и пожал ее.

Вскоре я наливала ему золотой шоколад, хотя неприязнь наша друг к другу отнюдь не прошла.

Тикали часы, помогая сосредоточиться в нужном направлении, а не на эмоциях.

Итак.

По всему выходило, что про оставленное мне Наузником наследство бандиты не знали. Иначе более тщательно подготовились бы к встрече со мной, как с полуночницей.

Однако облегчение не приходило. Либо Сартор Зулед, с которым я не поддерживала отношения вот уже полтора года, либо кто-то еще навел шайку на мой дом.

Пожалуй, Сартор мог контактировать с бандой.

А если Лованна просто случайно проговорилась? Тоже вряд ли. В приюте первым делом детей учат молчать.

Значит, Сартор?

— Вириет, как получилось, что Сартор стал охранником у бывшего мага?

Он глотнул шоколад, пожав плечами.

— Бывший маг,— пробормотала я.— Бывшим его могли сделать только верховные чародеи Чернолесья. Те же Шерхаи.

— Мне они не отчитывались, а сплетни вам расскажут в харчуге,— грубо ответил Вириет.— Знаю только, что это случилось давно, больше десяти лет назад.

Шерхай... все потомственные маги Чернолесья носили номен Шерхай, означавший, что они из одного рода. В роду насчитывалось до двадцати семей, но когномен — имя своей семьи — маги не называли, предпочитая до поры до времени не вспоминать его. Возможно, причиной послужило то, что каждая семья претендовала на первенство в роду и власть. Порой дело доходило до войн, хотя и не таких масштабных, как, например, между враждующими родами. Однако сейчас, при относительном перемирии, семьи не спешили изъявлять ни малейшего притязания на исключительность. Номен помогал быстрее достичь согласия, тогда как когномен порождал ненужные раздоры.

Но, Хитник побери, к чему мне размышления о политике?! Главное, что Сартор вряд ли связан с бандой Михула.

И новая головная боль. Если не Сартор, кто? Один из покупателей?

С другой стороны, Хавер Шерхай пропал без вести. Может, потому что слишком много знал?.. С этими мыслями я не заметила, как уснула.

Белокаменный мост,

Островок — Рыбья кость.

Ты присядь, милый гость,

На мосту.

Видишь, Тойпа-река

Чище вещих зеркал -

Кто в ней волны ласкал,

Как мечту?

И богач, и бедняк,

И чужак, и земляк

Оставляли пятак,

И любой

Каждый думал одно

Над бегущей волной,

Долго глядя на дно,

Про любовь.

Последнее слово уже не спели, а выкрикнули мне в ухо, от чего я подпрыгнула, как ужаленная. Лованна отскочила, размахивая какой-то дурацкой куклой, и захихикала, довольная, тогда как я застонала от солнечного света, бьющего прямо в глаза.

— Зачем ты отдернула шторы?— я мстительно швырнула в смеющуюся Лованну подушку.— Негодная девчонка! А! Увернулась! Вот еще тебе!

— Утро в Лефате! Утро в Лефате! Праздник кругом!— показав язык, спела Лованна.— Лишь Сильвинесса, лишь Сильвинесса зевает тайком! Кто-то мне обещал праздник! Но уже десять часов! Жду, а где же зараза? В царстве красочных снов!

Мне ничего не оставалось кроме как погрозить кулаком и, наконец, встать. Верней, скатиться сперва на пол и, шатаясь, подняться.

— Позор,— пробормотала я.— Чувствую себя девяностолетней старухой.

И зарыдала так, что плечи начали сотрясаться.

Лованна с тревогой приблизилась ко мне, но тут же поплатилась за доверчивость. Быстренько сцапав ее, я легонько шлепнула радостно визжащую девчонку. Кукла очутилась на полу.

Да. Было много шума. Если б Вириет не покинул раньше пост, то примчался бы непременно, держа пистолет наготове. Грабят! Насилуют! Убивают! Где?! Что?!

В конце концов, мы выбрались из магазина в город на новеньком велосипеде. Я в бриджах крутила педали, а Лованна восседала сзади меня. Сперва она смущалась и краснела от взглядов, но праздничное ребячество с помощью моего легкого гипноза победило: девочка расхрабрилась, стала кричать проезжающим мимо каретам то приветствия, то детские песенки. Никогда не думала, что они могут быть еще и похабными. Впрочем, народ не обижался, а отвечал тем же, обзывая меня девчачьим пареньком, а девчонку пигалицей. Особенно веселились студенты, которые тоже ехали на велосипедах, предлагая нам гонки.

— Сами себе их устройте, балбесы!— заорала я, представив, как с вытаращенными глазами, да еще визжащей Лованной буду катиться с горки, подпрыгивая на каждом камешке и натирая задницу.

Парни засвистели в два пальца, показывая, как низко я пала, струсив. Лованна дрыгала ногами, беспрерывно вопя: "А я хочу, хочу, хочу!".

— Купи себе велосипед и хоти тогда!— ответила ей я.

— А есть велосипеды для детей?

— Есть! Только деньги где возьмешь?

— А я их коплю!

— Сколько накопила?

— Секрет!

— Ну и пожалуйста! Все равно, не хватит, чтоб купить!

Так мы и ехали по центральной дороге, свернув затем к медленным водам Тойпы-реки, известной тем, что в Лефате на ней построились четыре великолепных моста. Прямиком от Черных городских ворот начинался мост Лилиан и Шредер, за которым шел Призрачный остров. Дальше стоял мост Серый Плащ, туда пускались только те, кто работал в Управлении. Рядом с Серым Плащом возвышался Каретный мост. Мимо него мы как раз проезжали. Теперь вдали виднелся островок Рыбья кость, а за ним угадывались очертания Белокаменного моста.

(Примечание: Деревянный мост и мост Висельника не упоминаются хотя бы потому, что стоят не на Тойпе, а ручейке Яхоле, впадающем в нее, и не являются произведениями архитекторского искусства, хотя Лефат называют городом шести мостов, а не четырех.)

Несмотря на хрустальную чистоту, Тойпа не привлекала любителей поплавать. В ее глубине угадывались очертания древних дворцов, некогда стоявших на суше. Поговаривали, что они строились сильнейшими магами, и оттого хорошо сохранились смертоносные ловушки во входах. Их не смогли разрушить ни вода, ни время.

Находились и те, что утверждали, якобы река Тойпа возникла в ходе Последней войны. Кто-то из магов тогда воспользовался запретным заклятием, что вызвало жуткое землетрясение. Вода фонтаном выбрызгивала из-под земли и поглощала ее. Бурлили неукротимые потоки. А потом из пропасти появился исполинский змей, дышащий, как химера, огнем. Чудовище не было драконом, поскольку не имело крыльев. Но всякий дракон удрал бы от него без оглядки, не представляя, как можно бороться с гигантом, способным проглотить так же легко, как человек — вермишель.

Этот змей все на своем пути превращал в пустыню. Именно он сделал из королевства Сожженный Путь. Земля буквально прогибалась под ним. Тысячу раз успели жители проклясть магов, прежде чем змей встретил мальчика, чье имя история сохранила в тайне.

Этот мальчик всего лишь искал давно пропавших родителей. О них он сочинил музыку, играя на обыкновенной дудочке. А змей слушал и слушал, незамеченный ребенком. Мелодия словно подхватывала мечты, уносила в далекие края. Мирная и спокойная, она сделала то, чего не смогло совершить ни одно магическое заклятие,— змей уснул.

Что с ним и с мальчиком случилось потом, легенда умалчивала.

На Белокаменном мосту редко появлялись выходцы из простого народа, поэтому там не было людно. Немногочисленные важные прохожие сопровождали наш велосипед неодобрительными взглядами. Лохматая злобная собачонка попыталась было увязаться за нами, тявкая и завывая, но я быстро отогнала ее ногой. Лованна немного успокоилась, безмятежно созерцая Тойпу, и вдруг спохватилась.

— Ляля!

— Что?— не поняла я.

— Моя кукла,— объяснила девочка.— Ее зовут Ляля. Я забыла ее в магазине.

— Верней, в моей спальне,— проворчала я, припоминая.— Потом заберешь. Сейчас мы едем в Серебряные пруды.

— Никогда там не была,— неизвестно чему обрадовалась девочка.

— Скучное, хоть и красивое место,— прокомментировала я.— Поэтому там останавливаться не будем, а сразу пойдем в...

— Куда?

Я оглянулась на нее и подмигнула.

— Сюрприз.

По-своему Леска была права, дав мне билеты в галерею. Девочка светилась от счастья, что не могло не вызвать улыбку. С другой стороны, я ощущала нарастающее беспокойство. Страх, что сорвусь... выпью ее. И выпью с любовью, сама того не заметив.

— О чем думаете?

— Думаю, о чем бы подумать,— отшутилась я.

— А потом, завтра...— Лованна шумно сглотнула,— можно будет приходить?

— Смотря куда.

— В "Жидкое золото".

Я выровняла велосипед, выругавшись про себя.

— Лучше не надо.

— Я буду скучать.

— Знаю.

Встретил нас охранник в одежде официанта (хорошее сочетание!) и, проверив билеты, повел в огромное здание, больше похожее на дворец, а не галерею. Там мы оказались среди нарядных дам и громогласных господ высшего света. На каждом шагу попадался маг.

Леску я заметила издали. Она кивнула мне, показывая, что рада видеть, и затем отошла к своему красавцу-мужу Искену. Видимо, не желала оставлять его наедине. Лованна снова чувствовала себя не в своей тарелке. Девочка смотрела на всех широко открытыми глазами, впитывая блеск и краски последней моды, где мои новые женские бриджи вполне пришлись ко двору.

Но вот мы достигли картин, и Лованна позабыла обо всем на свете.

— Картина "Ужин при свечах",— объявил гид в черном сюртуке и белых перчатках.— Тысяча пятьсот девяносто восьмой год со времен правления Эдаманта, королевство Рованс. Создана одним из величайших художников в мире. Необычна своим контрастом света и тьмы...

Дамы зашушукались обсуждая произведения живописи. Господа порой перебрасывались парой слов. А Лованна, давно отпустив мою руку, сама следовала за строгим и элегантным гидом, который, казалось, знал все на свете.

— Картина "Полуночница",— огласил он.— Год тысяча восемьсот девятнадцатый, гора Печежа. Существует предание, что "Полуночницу", на самом деле, нарисовал не человек, а дракон; имя художника до сих пор неизвестно, техника же поражает совершенством деталей. Картину нашли маги в Печежных горах, на вершине. Вряд ли обычный человек стал бы забираться туда, чтобы создать или оставить там подобное произведение. Там довольно трудно не то что удержать кисточку, но и самому удержаться на ногах. Ветер в любой момент может сбросить в пропасть...

— А разве драконы могут рисовать?— полюбопытствовал кто-то.

Гид белозубо улыбнулся.

— На самом деле, ни один человек не видел дракона, это достоверный научный факт. Да, маги до сих пор пытаются хоть как-то приблизиться к ним, найти с ними общий язык, но драконы избегают их. Когда мы входим в пещеру, их уже нет, хотя пару минут назад мы слышали дыхание и ощущали жар. Маги могут изучать лишь кости умерших драконов и по ним делать приблизительный портрет. Поэтому, способны или не способны драконы рисовать,— улыбка стала еще шире,— никто не может сказать. Но вероятность этого есть, поскольку они, судя по всему, разумны.

— А почему они избегают людей?— не удержалась Лованна.

— Причин достаточно много: и недоверие, и слишком разные способы мышления... Кое-кто полагает, что драконы, на самом деле, очень скромны, даже стеснительны. Их внешний облик — тяжелая ноша. Они гиганты, но не из тех, что любят быть на виду. Драконы обожают прятки и тайны. Открытость чужда их природе. Но мы отвлеклись, а между тем, перед нами один из шедевров живописи и искусства. Картина "Полуночница", найденная магами, поражает поэзией красок. Это — темная жрица, поющая гимн ночи. В ее руке кинжал, символизирующий силу энергии темного времени суток. Также его называют жалом, которое может появляться и исчезать по воле полуночницы. Но у этого загадочного оружия есть и своя воля, поскольку в него вложена душа полуночницы. После смерти хозяйки жало исчезнет, устремившись в высшие сферы, а на земле останется холодное тело и голод. Полуночница знает, что станет вампиром, такая участь ей была уготована с рождения. Ей известно, что вот-вот ворвутся маги, она готова к битве с ними. Но, между тем, остается спокойной, сосредоточенной. Молящейся своей покровительнице ночи. Взгляд ее отнюдь не темен, а полон света. Доказано, что свет — та же тьма, только наоборот. "Полуночница" — воплощение благородства в последние минуты жизни, ее кульминация. Это — опасная картина. В низшем обществе ее бы растоптали, ведь люди считают, что зло должно быть уничтожено. А здесь неизвестный художник возвеличивает его, словно говорит, что вампир тоже человек. И далеко не лишний в обществе. Да, вампир разрушает, убивает, он маргинал по сути, но без него общество лишится страхов и хитника, некого будет ненавидеть. Придется придумывать новое. Не будет ненависти к вампирам, значит, появится ненависть, к тем же драконам, хотя это недостойно.

Но дальше, идем дальше, дамы и господа. Какие картины нас ждут, ах, какие картины!..

Толпа увлеченно последовала за гидом, а я задержалась возле "Полуночницы", испытывая двойственные чувства. Благородство зла? Может ли зло быть благородным? И может ли быть благородным добро?

Что такое благородство?

Кто-то скажет, высокая нравственность, самоотверженность, честность... Слишком очеловечено, отвлеченно. Человеческие качества редко свойственны природе вещей. Если заглянуть вглубь, то обнаружится, что голод — это природа.

Мне всегда казалось, что драконы далеки как от зла, так и от добра. Гораздо ближе им природа вне философии. Впрочем, и я могла ошибаться... да и дракон ли рисовал?

Я подошла к "Полуночнице" ближе. Затем отдалилась. Странное создавалось впечатление — в картине были использованы лишь темные краски, но от нее исходило свечение, не имеющее ничего общего с магией. Умиротворение. Покой. В ее ауре хотелось стоять на коленях и читать молитву.

Вспомнились слова гида: "Свет — та же тьма, только наоборот".

Свет — та же тьма...

Озарение снизошло на меня, словно яркая вспышка. Я чуть не расхохоталась во весь голос. Как просто! Как все оказалось просто!

Ах, Наузник, Наузник! Да, ты был прав. Не имеет права любить полуночник. Но одно ты забыл уточнить — полуночник все же может любить. Любить то, единственное, чем живет. Любить ночь.

И пить из нее сколько душа пожелает.

Ночь не человек. Ночь не умрет от истощения сил. Осталось только понять, как пить вместо человеческой тки, тьму. И смогу ли это сделать? Что-то подсказывало мне, далеко не каждому полуночнику дано перейти на более тонкие паутинки, тонкие грани. Даже Наузник не перешел, хотя ночью сил у него становилось вдвое больше. Значит, подсознательно он питался не только человеческой энергией, но и мраком.

Ради Лованны, сказала я себе, ради Лованны сделаю все, чтобы тьма стала моим единственным донором.

— Привет,— раздалось за моей спиной.

Медленно, как во сне, я повернулась к тому, кого предпочла бы не видеть до конца своих дней.

— Бриджи тебе идут,— ухмыльнулся он.

Я молча изучала его. Наконец, холодно произнесла:

— Ты не изменился, Сартор.

ВЫРВАННАЯ СТРАННИЦА

Если из любопытства заглянуть в блокнот Сартора, то вскоре обнаружится, что можно было не открывать его.

Все равно, одни каракули, отдаленно похожие на рисунки.

Маленькие злобные рожицы, ехидные, самодовольные, кровожадные, высовывающие язык, показывающие фигу и прочие неприличные жесты... Продолжать можно бесконечно, было бы желание. Неудивительно, что весь блокнот буквально переполнен этими пародиями на человечков.

Единственное, чего нет в нем,— истинного лица.

Только маски.

Глава 7

ВЗРЫВ

— Слыхал о твоем героическом противостоянии бандитам.

— Весь город слыхал,— сдержанно откликнулась я.

— Ищешь нового охранника?

Я настороженно посмотрела в темно-карие глаза. Сартор мог вспомнить старые добрые времена и попробовать вновь наняться ко мне, чего я хотела меньше всего на свете.

— Не ищу.

Он хмыкнул.

— Что-то не верится.

— Тебе-то какое дело?— я повернулась к нему спиной.— Ты работаешь у Зельвия Шерхая. Так охраняй его. А обо мне не беспокойся.

— Чтобы я стал беспокоиться о тебе? Скорее, Хитник потревожится о Божиче.

Вот и хорошо, хотела сказать я, но...

— Сартор Зулед!— повелительно крикнули у входа в зал.

Зельвий Шерхай, догадалась я, глядя на высокую седобородую фигуру в черной мантии. Бывший маг ходил без атрибутов. Невзирая на утраченное могущество, в Зельвии ощущалась сила и власть. На меня он смотрел безо всякого выражения. Надменность была чертой его характера, а не отношением ко мне. Именно она делала его то ли равнодушным, то ли безжалостным. Следовало догадаться раньше, что он, как и я, будет приглашен в галерею. А с ним, конечно же, придет телохранитель.

Сартор кивнул мне на прощание и пошел к нему. Неужели боялся прогневить Зельвия? Со мной этот охранник так считаться не стал бы.

Мимо Шерхая пронеслась Лованна, бросившись ко мне.

— Вы не потерялись!— воскликнула она, не обратив внимания ни на бывшего мага, ни на Сартора.— Почему вы не глядели на картины?

— Встретила старого знакомого,— почти не соврала я.— Все посмотрела?

— Да!

— Тогда идем. Не стоит злоупотреблять здешним... гостеприимством.

Сартор и Зельвий еще стояли, тихо переговариваясь и поглядывая на нас.

— Я пойду за Лялей,— заявила Лованна, когда мы на велосипеде уже катили к мосту Лилиан и Шредер, где во время праздника актеры традиционно проводили состязания.

— За куклой?— не сразу поняла я.— Но скоро будут соревноваться артисты. И Люнеси, и другие.— Зачем тебе кукла?

— Я обещала ей, что возьму ее на праздник.

Порой детская логика была до того проста, что все возражения против нее мне казались тщетными. Я попыталась отговорить, но девочка проявила упрямство.

— Вы обещали провести со мной праздник,— сказала она,— и проводите. А я тоже хочу быть честной.

— Но ты же не кукла.

Лованна невинно похлопала глазами.

— А я хочу быть куклой,— огорошила она меня признанием.— Чтобы меня одевали, обували, расчесывали. Кукле кушать не надо, никому не мешает.

Вот они — мечты ребенка!

— Да-а-а...— выдохнула я, не зная, что сказать.

— Я только заберу, я быстро!— возбужденно затараторила девочка.

Мы остановились на центральной дороге, возле Каретного моста, перед входом в Тенистый парк. Я спустила Лованну на землю. Дала ключи.

— Жду тебя десять минут. Одна нога здесь, другая там.

Лованна радостно гикнула и помчалась вприпрыжку к моему магазину. Покачав головой, я поставила велосипед и, поправив бриджи, уселась на первую скамейку в Тенистом парке. Башмаки изрядно натерли ноги. Нарядные дамы и господа проходили мимо, смеясь над каждой шуткой. Я провожала их долгим взглядом. Раньше я бы непременно попыталась вытянуть из них немного энергии тки.

Все-таки хорошо, что Лованна сейчас не рядом. Голод давал о себе знать.

— Полюбить ночь...— пробормотала я.— Пить только ее энергию...

К чему могло привести подобное "вегетарианство", я не знала. Возможно, со временем я вынуждена буду слиться с темнотой и жить только в ней. Возможно, питаясь мраком, стану его подобием, позабыв о человеческих качествах... Впрочем, об этом я начала думать слишком рано. Могло вообще не получиться перейти на другую, более тонкую пищу. Последнего я боялась больше всего, ведь тогда исчезнет соломинка, за которую судорожно хваталась...

Чем дальше, тем тревожнее мне становилось. И дело было уже не в страхах. Что-то конвульсивно дергало мою паутинку, звенело, пыталось достучаться, как если бы жало предупреждало об опасности...

Я вскочила на ноги, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Связь! Связь с Лованной разрушалась, натягивалась, рвалась! Дурное предчувствие окатило волной с головы до пят. Вот-вот должно было произойти что-то ужасное.

Забыв о велосипеде, я понеслась к "Жидкому золоту". Никогда еще в жизни я не бежала так быстро.

Но самое страшное заключалось в том, что я не успевала. Связь треснула, надломилась в предсмертной агонии. Лопнула.

— Лованна!

До магазина оставалось шагов пятдесят, если не меньше, когда земля содрогнулась от жуткого взрыва. Меня отшвырнуло волной жара, глаза засыпало пылью. Что-то громадной тенью с грохотом упало рядом. Я ослепла, оглохла и, кажется, на какое-то время потеряла сознание. Когда сумела, шатаясь, подняться, вокруг меня, крича, суетились чужие люди, а от "Жидкого золота" остался лишь пожар и застилающий небо дым.

И ничего, совсем ничего не осталось от Лованны.

Я не знаю, как описать свое состояние. Я не знаю, какими словами можно передать страдание, когда понимаешь, насколько невосполнима потеря. И все еще не веришь в нее.

Я никогда не думала, что способна буду сделать шаг к бушующему пламени. Но чьи-то руки остановили меня. Сколько я ни пыталась вырваться из толпы, меня не отпускали. В эту минуту я была способна достать жало и, не раздумывая, зарезать каждого, не различая лиц. К счастью, я попросту забыла об оружии. Меня поглотила боль, тошнотворная слабость, глухая пустота и голод, голод, голод.

Но больше всего причиняло муку знание, что Лованны уже нет и не будет. Это не она должна была погибнуть, а я. Почему, почему так произошло?

Кто-то схватил меня за плечи, встряхнул, возвращая к реальности. Я с трудом поняла, что это сыскарь Светан.

— Слава Божичу!— донеслось до меня.— Приходит в себя!

Говорил Стамир, как во сне сообразила я. Только сейчас дошло, что меня всю трясет, как от лихорадки. Даже зубы клацали, отчего я не могла говорить.

Кто-то из магов начал выкрикивать команды, повелевая огню погаснуть. Шипение, треск...

— Это я должна была погибнуть, это я...

Светан, ничего не сказав, попытался обнять, но я вырвалась.

— А вы! Что сделали вы?!— выкрикнула я.— Что сделало ваше хваленое Управление? Кто теперь вернет ее? Кто воскресит Лованну? Где банда Михула?

— Сильва...— вмешался алхимик, но я перебила его.

— Не смей называть меня Сильвой!

— Вам нужно успокоиться...

— Мне нужна Лованна! А ее уже нет! Нет! Нет!

Последнее я гвоздила в слезах снова и снова, пока добрый Стамир не дунул на меня некой алхимической пылью, вынутой из кармана. Я умолкла. Меня охватило оцепенение, даря подобие спокойствия. Только глаза оставались на мокром месте.

Кто-то из знахарей предложил свою помощь, но Стамир поблагодарил, отказавшись. Еще бы. Алхимик тот же знахарь...

Светан, понимая, что все разговоры со мной лучше отложить, согласился оставить меня на некоторое время с алхимиком и отошел. Подскочили Глед и Тэйса с ненужными утешениями, но я не реагировала на них. Даже когда примчались Фиора и Люнеси, я смотрела сквозь них, а не на них.

— Нет, нет,— кажется, говорила Фиора Стамиру,— Сильва должна быть у меня. Я все-таки ее подруга...

— А я не могу оставить госпожу Сильвинессу без присмотра,— возражал Стамир.— Вы только взгляните на нее, что с ней творится. Она сейчас нуждается в хороших лекарствах. Я могу предоставить их.

В итоге, он переспорил, но Фиора упрямо оставалась рядом. Мне было все равно.

Не помню, как оказалась в лаборатории алхимика. Повсюду стояли красно-зеленые и желтые склянки, баночки... Я села в кресло, заботливо пододвинутое Стамиром. Оцепенение проходило. Вместо него теперь появилась пропасть. Я падала, падала...

— Вот чай, попейте немного.

Я вяло глотнула. Чай имел непонятный горьковатый привкус. Видимо, Стамир подсыпал туда немного успокаивающего зелья.

Фиора все суетилась возле меня, то гладя по голове, то приставая к алхимику с вопросами. Время от времени забегала Люнеси. Снова появился Светан. Я посмотрела на него и отвернулась к стенке, отказываясь обсуждать что-либо с этим сыскарем. От любых разговоров меня начинало тошнить. Все слова были ложью от начала до конца.

Приходили еще другие люди, но я так же молча отворачивалась. Стамир прогонял их. Спасибо алхимику в джинсах.

Впрочем, и благодарности к нему я не испытывала. Я смотрела в потолок, не мигая, и не видела ничего. Только лицо смеющейся Лованны.

Горечь то вспыхивала в потаенных закоулках души, то жгучим комом подкатывала к горлу, но слезы закончились.

Вместо этого рождалась тихая ненависть к банде Михула. Взрыв был делом ее рук. В этом я не сомневалась ни на минуту. Банда хотела отомстить. И она добилась своего.

О, как хорошо она добилась своего!..

Если б взорвался один магазин, я бы это пережила. Но Лованна...

— Лованна,— прошептала я со стоном.

— Что?— подскочил Стамир.

— Ничего...

Надо отдать ему должное, он заботился обо мне так, что даже Фиора ничего не могла сказать. Он не трогал меня, прекрасно понимая, что я нуждаюсь в одиночестве, тогда как другие пытались достучаться, развеселить наивной болтовней.

Приходила Леска.

Я равнодушно кивнула на ее приветствие. Видя, что не хочу разговаривать, она обратилась к Стамиру.

— Не думала, что в лаборатории алхимика может быть так просторно. Однако света в ней для Сильвинессы не хватает, а в моем доме его достаточно.

— Света?— переспросил Стамир.— Вряд ли госпожа Сильвинесса нуждается в нем. В ее состоянии что свет, что полумрак — все едино.

— Но в моем доме есть прекрасные знахари и все необходимое...

— Я сам заменю десяток знахарей,— твердо сказал Стамир.— Я алхимик, создаю лекарства. И поверьте мне, делаю все возможное, чтобы помочь госпоже Сильвинессе.

— И все-таки,— не уступала Леска,— в этом доме очень мало света.

— Госпожа Сильвинесса в трауре. Полумрак здесь уместнее.

Леска поджала губы.

— И как долго она будет во мраке?

— Время покажет.

— То есть, пока госпожа Сильвинесса не зачахнет в отчаянии.

— Прекратите,— грубо прервала их я.— Стамир прав, Леска, я не нуждаюсь в обилии вашего света. Спасибо, но нет.

Было безразлично, обиделась ли Леска. Уходя, она не проронила ни слова.

Из приюта прибегали дети, преподаватели, но и с ними я если разговаривала, то лишь затем, чтобы выгнать вон.

Откуда-то примчался агент Иса со старомодным париком набекрень. Долго что-то сочувственно говорил, не замечая недовольства Стамира, тревожно поглядывавшего на меня.

— Кстати,— как бы между делом заметил Исануэль,— фабрика Бондеев готова стать спонсором и помочь в строительстве нового магазина. Мы намерены покрыть расходы...

— Лучше бы выделили средства на поимку банды,— резко высказалась я.

Иса захлопал глазами.

— А... а магазин?

Я передернула плечами. Меньше всего меня сейчас заботила мысль о сгоревшем магазине.

Агент сочувственно потрепал по руке и, пожелав скорейшего выздоровления, вышел. Стамир последовал за ним, чтобы закрыть дверь. Многочисленные любопытные посетители надоели не только мне. Алхимик раздраженно ворчал, что, похоже, за один день в его лаборатории умудрился побывать весь город.

Я закрыла глаза. Наконец. Наконец, меня оставили в покое.

На кровати рядом лежала ночная рубашка, принесенная Фиорой. Стамир, захлопнув дверь, ушел к себе в кабинет бренчать всевозможными ампулами, фиалами, трубочками и другими стеклянными сосудами. Слышно было, как работает перед входом в лабораторию перегонный аппарат, в состав которого входила дистилляционная печь, алембика с длинной выводной трубкой и что-то еще... Больше всего в алхимической лаборатории поражало разнообразие печей: плавильная печь, печь для получения сплавов, печь для прокаливания сурьмы, печь для прокаливания свинца и ртути, печь для кальцинации... Все они, как мимоходом объяснил Стамир, размещались в подвале и работали. От этого пол становился теплым, ступни ощущали жар, исходящий снизу. На полу можно было спокойно спать, как на кровати. Чуть помедлив, я нехотя переоделась в ночную рубашку и легла на одеяло.

Вскоре моя ладонь потяжелела от появившегося в ней жала. Я стиснула знакомую рукоятку. Пальцем провела по обжигающему острию, нисколько не опасаясь порезаться. Наконец, повернула голову и посмотрела на свое оружие.

Лезвие потускнело. Паутинки на нем то вспыхивали, то резко гасли, словно пребывали в агонии.

"Смотри на свой нож,— учил Наузник,— если хочешь узнать, сколько тебе осталось...".

Я закусила губу. Прекрасно. Судя по жалу, мне осталось жить не больше месяца. После смерти Лованны я уже не могла пить энергию другого человека, а голод рос.

Разве что попробовать питаться ночной тьмой, как и планировала... Полюбить ночь.

Я с отвращением скривила губы, когда попробовала настроиться. Делать то, не зная чего... Зачем? Лованны нет. И я тоже скоро угасну, как свеча на ветру... как паутинка.

Но до этого я должна, просто обязана отыскать Михула с его бандой. Уничтожить их.

Отомстить.

Ненависть вылилась в бурлящую лаву. Жало полыхнуло бледным, смертоносным лучом, выпрямляя паутинки. Я лежала на кровати и наблюдала, как мое холодное оружие обретает цель, последнюю цель своего существования. Слишком поздно я ощутила на себе взгляд.

Стамир!

Содрогнувшись, я обернулась, но алхимик уже успел закрыть за собой дверь, пораженный от увиденного, и скрыться.

Он понял, он все понял!

Забыв об апатии, я вскочила на ноги. Бежать? Куда? От него или к нему?

Объяснить? А смысл?

Убить его? Нет. После всего, что он сделал, не смогу.

И нужно ли вообще что-то предпринимать? Я не чувствовала от Стамира угрозы. Только бесконечное удивление. Бедный доверчивый алхимик...

В дверь постучали. Я убрала жало, заставив его усилием воли исчезнуть. Как ни в чем не бывало, крикнула:

— Входите!

Стамир с подносом, на котором дымился чай, кое-как вошел в комнату.

— Вот... попить...

Он поставил поднос на стол, избегая смотреть на меня. Я набросила на плечи шаль (кажется, ее мне оставила Люнеси).

— Спасибо. Надеюсь, не отравленный.

Стамир кашлянул, покраснев.

— Тут с чаем еще немного булки. Я вспомнил, что вы не ели весь день.

— Из "Сахарного мига"?

— Что?— не понял Стамир.

— Булка из магазина "Сахарный миг"? Там, где продает Креона Стэнви?

— А...— протянул Стамир.— Да, оттуда. Она сама приносила. Я ей недавно вылечил спину.

— Счастливица,— глухо произнесла я.

— Кто?

— Креона. Хотя если банда Михула в будущем нападет на ее магазин...

Я повернулась к окну.

— А может, не нападет.

Мы помолчали.

— Светан говорил...— Стамир снова кашлянул.— Говорил, что от взрыва погибло четверо случайных прохожих. Лованна была внутри здания. Взрыв произошел, когда она открыла дверь вашей спальни. Там динамит так устроили... на двери.

— Опять бандиты пролезли через окно,— пробормотала я, падая в кресло. Стоять уже не было сил.

Стамир пожал плечами.

— Мы теперь можем только догадываться, как они пролезли... Одного не пойму. Зачем Лованне понадобилось войти в вашу спальню?

Я с силой сжала пальцы в кулак.

— Она забыла там свою куклу. Лялю.

— То есть, ее гибель случайность...

— Да. Погибнуть должна была я.

Алхимик, наконец, посмотрел мне в глаза.

— Взрыв мог произойти еще и по той причине, что был праздник. Все гуляли. Никто не ожидал ничего плохого. А теперь весь город в страхе, подавлен. Власти, конечно, приняли меры, но поздновато. Малейшая искорка — и начнется паника.

— Понимаю...

— Это хорошо,— взгляд Стамира стал жестким.— Значит, я могу вам доверять?

— Только в том случае, если и вам можно довериться.

— Можно.

— Тогда поговорим начистоту,— я устало потерла лоб.— Да сядьте же. Шея болит задирать голову, чтобы не упускать из виду вашу руку в кармане.

— А...— смутился Стамир,— да. Это порошок, обездвиживающий. На всякий случай.

Тяжело скрипнула кровать под его весом.

— А говорите о доверии,— горько произнесла я.— Конечно. Если я полуночница, чего еще можно ожидать от человека? Маг на всякий случай приготовит обездвиживающее заклятие, а алхимик — порошок.

— Но, заметьте, не кол или серебряную пулю.

— Как все это грустно...— прорвало меня.— Всю жизнь идти с оглядкой, не иметь друзей, ни одного. Убегать от своего прошлого, как от кошмара. Убивать химер на...

Я прикусила язык.

— Химер?— переспросил Стамир.— Неподалеку от Лефата мне рассказывали, что раньше в степи жил некий Наузник, помогавший людям перейти Химерную степь. С ним была его ученица. Но потом он и она пропали. Потом появилась банда Михула. Огнедышащих тварей с химерами расплодилось немерено... Так значит, ученицей колдуна были вы?

— Была,— буркнула я.— Только не колдуна, а полуночника Наузника. Его уже нет в живых.

— Он погиб от химер?

— Нет,— я вздохнула, припоминая давние события.— От якула.

— Понял,— сочувственно протянул Стамир.

Якул — "змея-копье", которая прячется в ветвях деревьев и бросается оттуда с такой силой, что пронзает тело. Угораздило же Наузника...

— Мы возвращались с неудачной охоты на химер. Он тогда очень устал и прислонился к яблоне. Она росла рядом с нашим домом. Единственная на всю Химерную степь. Я даже не успела ничего понять. Наузник начал оседать наземь с пробитой головой. Из его рта прямо на меня вылетела эта желтая, ползучая дрянь. Я уклонилась. Потом выпустила в нее все пули из револьвера.

— Якул довольно агрессивен...— задумчиво произнес Стамир.— Но на дерево, которое растет рядом с жилищем человека, он взбирается очень редко.

— Наш дом находился под землей, а не на ней.

В глазах Стамира промелькнула догадка.

— С тех пор, как мы покинули Шалийскую империю, нашим домом служил древний курган,— подтвердила я.— Там же я похоронила Наузника. И приехала в Лефат. Лучше жить в городе, а не в степи, кишащей химерами. Так мне тогда казалось.

— Хитник...— вдруг пробормотал ошеломлено Стамир.— А я думал, врут.

— Кто? Что?— не поняла я.

— Люди,— объяснил Стамир.— Люди из степи рассказывали, что у них завелся вампир. Если Наузник был полуночником, а не колдуном...

— Нет,— медленно произнесла я, ощущая, как во мне начинает подниматься гнев.— У него вся голова была насквозь продырявлена змеей. Попросту он не мог сделаться вампиром. Якул — почти то же, что кол.

— Значит, врут или заблуждаются,— с сомнением сказал Стамир.— Хотя ко мне приходили покупать девичьи слезы.

Я приподняла бровь.

— Весьма слабое средство защиты от вампира. Гораздо сильнее девичьи слезы в любовной магии.

— Согласен. Но люди напуганы.

— Конечно, напуганы,— резко сказала я.— Одна банда Михула чего только стоит. А важные серые плащи протирают задницы в Управлении.

— Я бы не сказал,— Стамир, наконец, вынул руку из кармана джинсовой рубашки. К счастью (для кого?), без обездвиживающего порошка.— Светан любой ценой постарается найти бандитов. Они ведь убили его дядю, который раньше служил сыскарем. Он преследовал их от ворот города, но пуля поразила его прямиком в сердце.

— Не знала.

— Я хотел сказать это еще вчера утром, когда мы сидели с Люнеси и Фиорой, обсуждая Светана. Но пришли ваши соседи Сноруды.

— И все-таки Светан не лучший сыскарь,— хмуро произнесла я.

Стамир развел руки.

— Какой есть. Дядя его — тот был сыскарем первостатейным. По крайней мере, так говорят.

— А вы?

— Что я?

— Разве вы не ищете банду и своего пропавшего друга Хавера Шерхая с помощью этих ваших алхимических штучек?

— Наверно, я плохой алхимик.

— Что-то сомневаюсь.

— Просто-напросто банда стирает свои следы. Понятия не имею, как, но стирает. Вот Хавер разобрался бы давным-давно. Может, потому пропал.

— А не мог Хавер иметь к бандитам какое-то отношение?

— Не мог.

— Откуда такая уверенность?

Я ожидала сентиментальных клятв и заверений в верной дружбе, но Стамир произнес совершенно другое:

— Он из братства Тризмия, как я.

— Я, конечно, слышала, что есть такое братство, но причем здесь оно?— скептично поинтересовалась я.

— Все слышали,— кивнул Стамир,— но мало кто знает, чем оно занимается. А между тем, братство Тризмия — одна из самых влиятельных организаций. Это и школа, и первая работа... Братство Тризмия исследует, создает, спонсирует и продает изобретения государствам. Я создаю лекарства, Хавер изобретал всякие искусные магические штучки, вроде артефактов для телепорта. Кто-то еще творит новые заклятия... Но самое главное здесь в другом — все делается во благо. Если я, допустим, создам не лекарство, а яд, меня выкинут из братства сразу. Вот и Хавер сотрудничать с бандой не мог никак. Ему дороже были отношения с могущественной организацией, которая, к тому же, платит огромные деньги.

Так вот почему Хавера называли более богатым, чем все его остальные родственники-маги...

— А как в Тризмии узнают, что человек совершил зло?

— Очень просто — по ауре. Мы все связаны одной аурой, проходим специальный ритуал посвящения... Братство называется Тризмием, потому что в нем правят трое — Мир, Гармония, Благотворительность.

Снова слишком очеловечено, подумалось мне. Слишком высокие девизы, чтобы природа могла безболезненно принять их.

— Я отношусь к той ветви, что называется Гармонией, и поддерживаю ее с помощью алхимии,— сказал Стамир.— Хавер относился к ветви Мир. Он поддерживал и защищал только мир. Война, убийства — на это он пойти не мог. Принципиально не мог.

— А вы?

— Я тоже,— посмотрел он на меня.— Я помогаю вам лекарствами и советом, Сильвинесса, потому что иначе не могу. Но, например, бороться с вами против банды — нет, на это не пойду. Члены братства Тризмия никогда не вступают в бой и не мстят. Я хочу только найти Хавера и поддержать вас, кем бы вы ни были. Это также моя обязанность. А с бандой разберется Светан.

— Думаете, разберется?— язвительно переспросила я.

— Мне он тоже не слишком нравится, как сыскарь. Но это — его работа, долг...

— А завтра взорвут еще один магазин прямо под его ответственным носом,— я поднялась с кресла, чтобы взять чай.— Поймите, Стамир, бандиты опережают его на шаг постоянно. Значит, они в курсе того, что собирается сделать Светан. Утечку информации никто не отменял.

Я сделала глоток.

— Тогда эта банда должна иметь очень, очень большие связи.

— И она их имеет. Судя по всему,— я поставила чашку.— Как сказал один отверженный, кто-то ее прикрывает сверху. Кому-то банда очень выгодна.

— Но это уже политика...

— Удивительно, что только сейчас вы подумали об этом,— не удержалась я от шпильки.

— Я и раньше думал... но это казалось слишком невероятным.

— Стамир,— вздохнула я, возвращаясь в кресло.— Вы как будто живете в другом мире.

— Я живу в лаборатории,— улыбнулся он.— И заметьте, вы сейчас тоже в ней.

"Очень ненадолго", — подумала я, помрачнев.

Весь следующий день я пролежала, как убитая, встав только к вечеру. Стамира не было. На алхимическом столе я нашла записку, в которой он сообщал, что ушел за продуктами и скоро вернется. Рядом висел розовый, тяжелый халат, который, видимо, принесла несколько часов назад Фиора. Я глянула на него, чувствуя, как меня снова начинает подташнивать, и быстро натянула бриджи с башмаками, заправив в них сорочку. За окном смеркалось.

Сперва я планировала переодеться в мужскую одежду, даже нашла подходящий черный пиджак в шкафу Стамира. Однако затем вернула его на место. Я не хотела больше скрывать свое лицо. Хватит. Время, когда можно было играть в прятки, прошло. У меня остался только месяц, и тратить его на различные ухищрения уже не представлялось возможным.

Взгляд мой упал на новый "Ежеутренник", оставленный Стамиром, где под громким заглавием "Взрыв магазина!" на первой же полосе появилась фотография с моим лицом. Я не стала читать статью. Натянула черную шапочку на голову.

Долго думала, как выйти из лаборатории, глядя на дверь с девятью замками, что напоминали собой сложный механизм. Когда подошла ближе, дверь заскрипела и отворилась сама. Я поспешила на улицу. Было уже достаточно темно, под фонари я старалась не попадать. Прохожие не узнавали меня, а Стамир, проходивший мимо, так спешил к себе, что даже не заметил мой силуэт. Я выдохнула, расправив плечи, и направилась к харчуге "У добряка", прямой дорогой к Дыре.

Когда до харчуги оставалось шагов двадцать, я почувствовала за собой тепло двух тел. В темной арке меня все-таки приняли за беззащитного мальчишку и вскоре жестоко поплатились. Один остался хрипеть на земле, держась за порезанную жалом шею, а второй чуть не кланялся после моего удара в пах. Ни к кому из них я не испытывала жалости. Перед моими глазами стояло лицо Лованны.

Единственное, что удержало от убийства, — это слова Вириета, которые вспомнились: "Женщина, а особенно шалийка, не станет щадить никого". Что ж, я могла поздравить себя с тем, что все-таки не уподобилась бездумным убийцам, хоть и находилась на грани.

Пнув дверь харчуги, я вошла в полумрак помещения, где по-прежнему царил дым коромыслом. Правда, при моем появлении шум на минуту притих, однако затем возобновился с новой силой.

Я подошла к стойке.

— Привет, Хореф.

Вялый парень вздрогнул, подняв на меня глаза. Пиво, которое он разливал, пролилось на "Ежеутренник", забытый кем-то из посетителей. Я вытащила из кармана бриджей золотую минуту и покрутила перед его носом.

— Да, ты не ошибся. Я та самая Сильвинесса Вишенская, у которой взорвали магазин. Но кое-какие деньги у меня остались. И ты получишь эту монетку, если пропустишь меня к Лерцу.

— Но...— пролепетал Хореф.— Тут все решает Жекува...

Я мертвой хваткой вцепилась в его грязный фартук.

— Мне твой Жекува до газового фонаря,— процедила я.— Я плачу деньги, ты впускаешь меня в это стойло на втором на этаже, где сидит Лерц.

Рука Хорефа потянулась было вниз надавить на кнопку тревоги, однако это было лишним. За моей спиной уже торчало трое охранников. Подавив желание разбить каждому из них нос, я выпустила парня и повернулась к ним.

— Проблемы?— промычал один, обращаясь одновременно ко мне и побагровевшему Хорефу.

Разумеется, все они узнали во мне владелицу взорвавшегося магазина во время праздника. Все больше посетителей харчуги умолкало, увидев меня. Каждому пришла одна и та же мысль: из-за меня здесь могут появиться либо серые плащи, либо банда Михула. Ни то, ни другое не могло радовать. Я принесла им одну головную боль и проблемы.

— Мне нужен Лерц.

Охранники переглянулись.

— Его здесь нет.

— Ложь,— что-что, а ее я чуяла за версту.

Говоривший пожал плечами.

— Дамочка, здесь не место для вас.

Вздохнув, я посмотрела каждому в глаза. Черные, голубые, карие... Мой гипноз, хоть и был слабее, чем вчера, но подействовал. Хореф только разинул рот, когда трое охранников молча уступили, давая мне проход к нужной двери. Так я поднялась на второй этаж, еще раз поздравив себя с тем, что никого не убила.

С игорных столов на меня уставились все присутствующие. Жекува отсутствовал, а вот одинокий Лерц находился там, где я и ожидала его увидеть. Чем ближе я подходила к нему в тишине, тем явственнее в его глазах светилась тревога и враждебность. Аура отверженного буквально отталкивала. Я уселась напротив. В молчании, выжидательно.

Лерц нервно закурил. Закашлялся, бросил сигару в пепельницу.

— Не ожидал... вернее, ожидал, но...

— Водички дать?— с притворным сочувствием спросила я. Он мотнул головой.

— Зачем? Теперь меня точно убьют.

Последнее он произнес так тихо, что услышала только я.

— Не убьют, если вы расскажете мне все, что удалось выяснить о банде.

— Да ничего не удалось выяснить.

Я нахмурилась.

— Лерц, я думала, вы умный человек.

— Я тоже думал, что вы...— он махнул рукой, словно бы с досадой отгоняя надоедливую муху.— Здесь не место для вас. И банда вам не по зубам.

— У меня есть не только зубы,— заметила я.— Иначе как бы меня сюда пропустили?

Лерц фыркнул. К нам подошел официант с двумя бокалами фирменного вина. Лерц схватил один и залпом выпил. Я поставила свой на стол.

— Оставьте, деньги уже не помогут.

— Деньги? Я разве говорила о них?

— А о чем же еще?

— О том, что вы знаете мое прошлое, но далеко не все. Что к лучшему для вас, иначе вы давно лежали бы мертвым.

— Я и так скоро буду лежать где-нибудь под забором в деревне Глинка,— он решительно поднялся.— Истекая кровью.

Он стал оседать, когда я открыла рот, чтобы возразить. Медленно, цепляясь за край стола под удивленными взглядами, он прохрипел не своим голосом:

— Ви-и-ино.

А затем бездыханным упал на пол.

И тут все в зале вскочили. Отрава! Я среагировала чуть раньше, уловив взглядом мелькнувшую белую спину официанта за дверью, и помчалась за ним. Кто-то, решивший, что это я подсыпала Лерцу яд, попытался помешать. Отлетев, он чудом остался жив, ударившись спиной о стену, а не бычьи рога единственного чучела в харчуге. А я кубарем скатилась на первый этаж и сломя голову пронеслась мимо застывших стражников.

В спину полетел крик:

— Держи-и-и!

И еще один:

— Убийца!

Неудивительно, что когда я добежала до выхода, его преграждало, по меньшей мере, десять человек, тогда как "официант" успел смыться.

Мысленно поблагодарив неизвестных строителей за высокий потолок в такой убогой харчуге, я, не останавливаясь, взлетела на стол, аккуратно поставив ноги между двумя недопитыми стаканами с пивом, и кувыркнулась в воздухе, перелетая над головами добровольцев, ловящих "убийцу". Дверь чуть не слетела с петель от моего рывка. Оказавшись на улице, я нащупала след нужной паутинки обострившимся в ночном мраке вампирским чутьем. Я уже сделала шаг, когда заметила, что стою перед... Тимиром с охраной из двадцати человек. Кошмарный сон прошлого ожил.

— Ты?!

Мгновение мы изумленно смотрели друг на друга. Мой бывший жених из Шалийской империи нисколько не изменился — только добавил в весе.

Божич мой! Откуда он узнал? Неужели отец тоже здесь?!

Я вспомнила "Ежеутренник" с моей фотографией на первой полосе. Ответ напрашивался сам собой. Оттуда.

Тут за мной распахнулась дверь. Я сообразила, что если останусь на месте, то попаду либо в лапы не разобравшихся в ситуации мужиков, либо в объятия Тимира, что казалось еще худшим. Я метнулась в сторону, однако там уже стоял один из охранников Тимира. Стоял, усмехаясь, скрестив руки на груди, широко расставив ноги. Он не ожидал от меня ничего, кроме женских ногтей и криков.

Из харчуги с револьверным выстрелом донеслось:

— Держи убийцу!..

Лицо преграждающего путь изменилось, но было поздно — я скользнула вниз, используя энергию тки, и, падая, попросту пролетела между широко расставленных ног. Последнее, что я услышала, скрываясь от старательной погони, это вопль Хорефа неудачливому охраннику Тимира:

— Идиот!

Тем не менее я старалась не столько убежать, сколько найти отравителя Лерца. Если бы существовала возможность, я бы, наверно, перекинулась парой слов с Тимиром. Но к моей радости, он больше никогда не встречался. Слова "держи убийцу", видимо, повлияли на его решение оставить поиски сбежавшей невесты. Мне было немного жаль родителей, которым порядочный Тимир непременно расскажет о моем грехопадении. Но в то же время утешала мысль, что теперь отец точно откажется от свидания с блудной дочерью, сиречь, со мной. Откажется от меня. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы они узнали о моей вампирской сущности.

Между тем след паутинки вел к Черным воротам и дальше. Судя по всему, отравитель уже мчался на коне все дальше от Лефата. Лихорадочно оглядевшись, я сшибла с проезжавшего мимо кабриолета кучера и повернула лошадь на сто восемьдесят градусов, к воротам.

— Сто-ой!

Впереди, услыхав крик сброшенного кучера, попытались закрыть ворота, но такую громадину серые плащи попросту не успевали захлопнуть за пять минут, хотя и очень старались. Кто-то засвистел, однако я даже не повернула голову, чтобы проверить, идет ли за мной погоня. Важным оставалось одно — проскочить на кабриолете в щелочку.

Ворота захлопнулись за спиной. Кто-то начал стрелять, однако пули, в основном, попадали в пустую карету, а не в меня или лошадь, скачущую галопом.

Наконец, я смогла сосредоточиться на своей цели, паутинке, ведущей за отравителем Лерца. Вокруг начиналась степь моей прошлой жизни с Наузником. Бескрайняя Химерная степь, в простонародье называемая Сожженным Путем. Единственное, что мешало мне теперь увидеть преследуемого, — это холмы, предшествующие равнине.

Миновав их, я резко остановила коня. До горизонта впереди не было видно никого. След паутинки вел... в бесконечность.

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Если воровато вынуть из кармана Тимира молитвенник и открыть его на закладке, то выпадет потрепанная страница с "Молитвой Божичу", на чьих полях можно прочитать:

...любовь и ненависть.

Как белая и черная роза, переплетенные стеблями. Попеременно расцветают то одна, то другая. В белой розе сосредоточены нежность, легкость, доверие... В черной — злость, подозрительность, страхи.

Но печальнее то, что белая роза увядает, а черная с течением времени становится только пышней и расцветает с новой силой.

Недаром говорят: "Зло должно умереть, чтобы добро воскресло". И наоборот.

Глава 8

ДВАЖДЫ НАУЗНИК

Меньше всего хотелось возвращаться в стены взбудораженного Лефата и объяснять свои действия Светану. Отправив лошадь с каретой обратно в город, я в ночной темноте пошла по знакомой равнине дальше, иногда проверяя паутинку, которую до этого преследовала. Она действительно не имела конца. Ее можно было тянуть и тянуть до скончания века.

(Что ж, Вириет, на сегодняшний день я выиграла наш спор: никого не убила; даже лошадь отпустила домой, чтобы в степи химеры не сделали из несчастного животного хорошую отбивную. Так ли уж жестока женщина?)

А паутинка...

Я по-прежнему не сомневалась, что она принадлежала отравителю, как гончий пес не может сомневаться в том, что идет по следу медведя или кого-то другого. Проблема заключалась в другом — пес (то есть, я) мог идти по следу кругами, так и не выйдя на конечную цель. Получалось, след не был ложным, но настолько искажался, перекручивался, что, скорее, запутывал, а не показывал дорогу. Обман заключался не в направлении, а в исходной точке, месте, где она может находиться.

— Ну, хорошо,— пробормотала я, чувствуя жгучую потребность говорить мысли вслух.— Допустим, это аномальное искривление пространства на Сожженном пути. Магии, как утверждал Стамир, в нашей земле становится меньше. Следовательно... следовательно, ментальное поле, перегруженное потрясениями, начинает выкидывать коленца: то стирает след начисто из информационной записи, то делает его бесконечным... до конца света...

Я споткнулась о какой-то камешек, не замеченный во мраке. Пнула его и громко произнесла:

— Бред!

Нет, конечно, Стамир по-своему мог быть прав, на Сожженном пути случалось всякое. Магии могло стать меньше. Но фокусы с ней являлись уже делом человеческих рук. А значит, банда Михула имела магическую поддержку. Кто-то из сильных мира сего действительно прикрывал ее. Лерц не ошибался.

Вспомнив об отверженном, я погрустнела. Он не ошибался, даже когда говорил о том, что его убьют. Бедняга.

Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с теми чувствами, которые бушевали во мне после гибели Лованны.

Степь дышала в лицо знакомыми травяными запахами. Редкие чахоточные деревья узнавались сразу, несмотря на темноту. Ничего не изменилось за годы моего отсутствия. Прошлое словно смотрело мне в глаза яркими звездами на небе. Правда, ближе к горизонту небо становилось низким, нависало над землей черным брюхом гигантской тучи, которую разрезала молния. И хотя гроза происходила вдали, я испытала желание поежиться. Слишком хорошо знала, каково это — быть на открытом пространстве прямо под молотом из грома. В такие моменты я даже сочувствовала химерам и прочим животным, вынужденным жить в степи. Впрочем, все они во время грозы зарывались в землю. Особенно химеры.

До ушей долетело эхо грома. Вспышка далекой молнии в очередной раз озарила небеса и я застыла. На миг мне привиделся белый силуэт парящего дракона, чьи крылья являлись продолжениями туч. Это он, способный стать лавой и стихийным землетрясением, извергал из себя гром и молнии...

Я помотала головой. Странное видение исчезло. Вдали шла самая обыкновенная гроза. Ночь продолжалась. И мне нужно было понять, что делать дальше, а для этого следовало вспомнить все подробности, которые упустила.

Итак, однажды в полночь на меня напали двое из банды Михула. Мотив? Самый распространенный — деньги. Тирил Бжэк и Молав Салуз искали их.

Значит, это не было чьей-то местью. Как говорят, ничего личного, приятель. И все бы укладывалось в стройную схему, если б не удивительная осведомленность бандитов о том, где должны находиться деньги. Их они искали не на первом этаже в магазине, а в моей спальне. Казалось бы, закономерно, что в спальне, однако в Лефате владельцы магазинов традиционно оставляли получку на месте работы, забирая с собой лишь необходимую сумму. Возможно, я тоже так поступала бы, если б не была из Шалийской империи...

Стоп!

От догадки у меня перехватило дыхание. Конечно, все, и бандиты в том числе, знали, что я шалийка, а не коренная жительница Лефата! Отсюда их осведомленность, где искать деньги, а не всезнающий наводчик!

И конечно же, если банду прикрывал маг, то он мог с помощью колдовства выяснить примерное месторасположение денег. Но даже его помощь здесь вряд ли понадобилась.

Ну, Светан Инар! Если ты, сыскарь, не додумался до этой простой мысли до сих пор, то грош тебе цена! А если додумался, то зачем подозревал Лованну? Зачем искал наводчика среди моих близких знакомых? Лучше бы как следует пытал Тирила Бжэка!

Я в сердцах сплюнула и пошла дальше.

Месть началась потом, когда я оказала сопротивление. Банда Михула решила показать, кто в доме хозяин и попросту взорвала магазин, рассчитывая убить меня. Но из-за дурацкой куклы Ляли на моем месте погибла Лованна. Добилась ли своего банда Михула? Пока нет. Ей еще не известно, что пройдет месяц, и меня в любом случае не станет. Откуда банде знать о моем вампирском голоде?

Она только догадывается наверняка, что я постараюсь сделать все возможное — лишь бы уничтожить ее, как раковую опухоль. И когда я пришла к Лерцу без всякой маскировки (дура!), догадки переросли в уверенность.

Яд, скорей всего, подсыпали в бокал не только Лерцу, мне тоже. Но пил он один, тогда как я поставила бокал перед собой, решив оставаться трезвой до конца.

В результате, отравитель Лерца сбежал, а меня посчитали убийцей. Великолепно.

Лучше бы я шла собирать из газет информацию о банде. С другой стороны, на это потратилось бы непростительно много времени, а его у меня осталось немного. Что такое месяц? Нет, лучше бы я шла к Тирилу Бжэку. Хотя и он, обычный наемник, не смог бы ничего рассказать.

Однако нужно было думать дальше.

Итак, наводчик у банды не из моего круга. Прикрывает кто-то из магов.

Цель? Банде нужны деньги. Магу... Скорей всего, власть над Лефатом. Скорей всего. Сотрудничая, они убивают двух зайцев: уже сейчас город напуган, доведен до той грани, за которой начинается паника.

"Официант", отравивший Лерца, являлся, скорей всего, тоже обычным наемником. Впрочем, в этом я не была уверена на все сто процентов.

И, и, и... скорей всего, за мной следили от лаборатории до харчуги. Неприятно было это сознавать, ведь слежку я должна была почувствовать. Но если прикрывал маг...

А мог ли он теперь понять, что я полуночница?

Мог, неохотно признала я. Стамир уже знал, кто я. Конечно, алхимик по своей воле вряд ли скажет кому-то, но если на него как следует надавят, сообщит, не вспомнив ни о каком братстве Тризмия с принципами Гармонии, Добра и чего-то там еще.

Я прикрыла глаза, продолжая шагать по бескрайней степи. Вдали по-прежнему ярилась гроза, над головой по-прежнему светили звезды. Прошлое (такое далекое!) разве что не стучалось ко мне.

Да, возвращаться в Лефат сейчас было бы и нелепо, и бессмысленно. Мало того, что там меня могли найти и банда, и серые плащи, так еще появился бывший жених Тимир. Вот уж от кого бы я с удовольствием сбежала за тридевять земель.

Сейчас я возвращалась в свою прошлую жизнь. В степные могильные холмы под названием Могруд с двумя курганами. Там, где было спрятано наследство, оставленное мне Наузником, а сам он лежал, похороненный мной. Куда идти еще, я не представляла. Банда же... я подозревала, что она сама меня найдет, хотя слежку за собой не чувствовала до сих пор.

Здравствуй, Химерная степь...

Издали Большой курган в Могруде, за века существования поросший травой, напоминал холм. Однако чем ближе я подходила к нему (точнее, ковыляла к нему), тем больше взору открывались ровные линии заложенных у входа плит, курган становился удивительно похожим на пирамиду. По крайней мере, так утверждал Наузник, успевший повидать за свою жизнь мир.

Я ступила на древнюю каменную дорогу, которая все больше углублялась. Входом в курган являлась щель. Я прекрасно помнила надпись рядом с ней, однажды пыталась ее перевести. Но древние слова звучали на современном языке, по меньшей мере, непонятно: "очень скоро", "никто не рождается человеком", "часть вместо целого" и прочее.

Хм... никто не рождается человеком. Как бы это поняли маги-философы? Что человеком можно стать, а не родиться?

В конце концов, я пришла к выводу, что надписи делались хаотично, в разные времена. А сам Большой курган имел древнюю историю, хотя и не настолько длинную, как у Малого, где лежал первый царь Альвира, тогда еще не бывшего королевством с Лефатом в роли столицы. Большой курган строился в смутные времена, когда брат убивал брата и места в Малом кургане для захоронений стало не хватать. Но если Малой был до отказа наполнен захоронениями, то в Большом насчитывалось всего три склепа. Причем один пустовал до тех пор, пока я не положила туда Наузника).

Курганы пережили Последнюю войну, после которой королевство Альвир превратилось в Сожженный путь. Сохранилось лишь два города — Лефат и Азония. Остальные поселения превратились в деревни и едва сохранившиеся городища. Возможно, курганы защищала древняя, неизвестная магия. Возможно, мертвые как-то повлияли на ауру...

В любом случае, я всегда чувствовала себя здесь очень спокойно. Не то что бы мне нравилось жить в кургане, но всегда в этой каменной гробнице появлялось ощущение незримой защиты.

Вековая пыль и сухая красная глина повсюду. Я шла в темноте, вспоминая ходы и выходы. На стене нащупала оставленный когда-то факел. Кое-как зажгла — спасибо спичкам, валявшимся рядом. Вскоре горело уже с десяток факелов, отбрасывая тени на золото. Мое наследство.

Курган был богат не только историей.

Я подняла одну древнюю монетку, валявшуюся под ногами. Когда-то меня захватила страсть к нумизматике. Такие монеты я раньше считала чуть ли не талисманами. На них не было цифр — лишь символы, вроде рыбы, хлеба, одежды... Ту, что я держала, украсили символом быка. Как-то доводилось слышать, что эти монеты делались специально для покупки того или иного товара. Монетой с изображением еды нельзя было заплатить за одежду и наоборот. Когда древний правитель отправлялся к Божичу, в его гробнице оставляли деньги, чтобы он ни в чем не нуждался после смерти.

Да, Большой и Малой курганы Могруда стали бы уникальным музеем. Но та же банда Михула, едва узнает, какие здесь сокровища, полезет сюда. Отбросив монету, я села на каменный престол перед входом в один из подземных склепов. Ноги после многочасовой, быстрой ходьбы гудели.

Немного отдохнув, я с трудом достала из-под престола тяжеленный, каменный сундук, в котором хранились матрац, одеяло и другие постельные принадлежности. Подземные сквозняки мне теперь не грозили. Я похвалила себя за предусмотрительность, хоть раньше вовсе не планировала возвращаться в Могруд.

Я уже собиралась лечь, когда до меня донесся подозрительный звук. Даже не звук. Волна воздуха, что не являлась сквозняком. И воздуха ли? Было ощущение чего-то бесплотного, но в то же время пугающе материального... Дожили! Уже в собственном кургане я боялась тени. Отвыкла.

С другой стороны, мог ли курган являться собственным?

Я прислушалась еще раз. Ни звука. Тишина. Каменные своды царства мертвых продолжали хранить покой. Факелы мирно горели. Не обнаружив ничего зловещего, я повернулась к своей постели и чуть не завопила от ужаса. У меня едва не случился обморок. Едва не дошло до заикания.

— Наставник?!

Наузник стоял передо мной. С той же седой бородой. Дыра, оставленная якулом в его мозгах, каким-то чудом затянулась. Наузник был совсем как живой.

Совсем как живой...

— Это вы, наставник?— уже тише произнесла я. Вернее, пролепетала.

Он ничего не отвечал, продолжая глядеть на меня, не мигая, не дыша. Без малейшего движения. Ни единого проблеска я не обнаружила в его глазах, пустых и черных.

Мне стало дурно. Вспомнились слова Стамира, что якобы завелся вампир, и если Наузник был полуночником... но как, как? Как его продырявленная якулом голова могла снова стать целой? Регенерация?

— Этого не может быть,— пробормотала я.— Наставник, неужели вы не узнаете меня? Совсем не узнаете? Мы жили вместе так долго... в этом кургане. Вы мне оставили наследство...

— Да,— глухо произнес Наузник.— Оставил наследство...

Я боялась поверить его словам, и в то же время ужасно хотелось.

— Вы меня узнали, наставник? Правда, узнали?

Наузник ухмыльнулся.

— Конечно, я тебя узнал. Как я мог тебя не узнать?

И добавил секунду спустя:

— Моя кровь.

Я еле успела увернуться от его звериного молниеносного броска. Глаза Наузника загорелись жутковато-блестящим, бледные губы налились багровым цветом. Оскалившись, он повернулся ко мне. Для него я была уже не ученицей, а жертвой. Жертвой вампира.

Я сделала шаг назад. Мир перевернулся с ног на голову. Полуночник, которого я считала своим учителем... Как бороться с ним? Особенно с вампиром сильнее меня раз в двадцать? В то же время, глядя на него, я смотрела на себя-будущую, себя-после-смерти. Вот оно — проклятие полуночников, обреченных пить энергию при жизни и кровь — после смерти.

Я все-таки попробовала снова заговорить с Наузником, но он спешил. До рассвета оставалось не больше получаса.

Следующий бросок повалил меня наземь. Я больно ударилась головой о ножку престола. Наузник уже предвкушал, как будет высасывать из моей шеи жизнь. Я дернулась, но... Недаром он был раньше одним из лучших бойцов. Бывший наставник легко успел уклониться от моего жала, откатившись в сторону.

Курган осветил бледный, тонкий луч из паутинок на моем лезвии.

— Узнаешь?— с горечью произнесла я, поднимаясь на ноги. Я и сама не заметила, как перешла на "ты".— Однажды ты принес мне обыкновенный кинжал, довольно грубой работы. Ты заставлял меня тренироваться с ним, хотя у нас были более совершенные по форме ножи. Каждый день я махала этим тупым оружием на тренировках... привыкла к нему.

Потом мне однажды приснилось, якобы я этот кинжал зачем-то несу на вершину горы. Я поведала тебе о своем сне. А ты сказал... что же ты тогда сказал? Ах да, что предмет уже готов... что он перенял часть моей энергии тки. Потом был ритуал, в котором я потеряла половину крови... и души. Чтобы их впитало мое оружие. Когда я пришла в себя, грубый кинжал стал утонченным жалом. Опаснее любого кола и серебряной пули. Узнаешь?

Наузник ничего не сказал, бросившись на меня в третий раз.

Жало полыхнуло синеватым огнем, отшвырнув его к дверям склепа. Но упал не только он. Магия забрала у меня слишком много сил. Я едва держалась на коленях. Голод стремительно рос. Закружилась голова. На миг я испугалась, что ослепну. Кое-как поднявшись, я посмотрела туда, где должен был лежать вампир-наставник.

Наузника охватило непонятное свечение. Сперва я даже подумала, что убила его и он теперь превращается в прах. Слишком поздно вспомнила о сверхспособностях вампира становиться стихией или управлять ею...

В кургане поднимались пыль и песок. Все захоронения в нем грозило засыпать землей. Будь это в пустыне, такое напомнило бы песчаную бурю. Буквально стало нечем дышать, песок забивал уши, горло, нос. Я вонзила жало в красную глину под ногами, выводя на ней светящуюся линию. Я боялась, что у меня уже не хватит сил на очередное колдовство. Но получилось. Из линии выросла световая стена, о которую вихрящийся песок с пылью и землей бился не в силах преодолеть ее.

По лезвию жала прошла трещина, когда что-то вроде громадного молота обрушилось на мою защиту. Можно было представить его силу.

У меня же она закончилась. Половина сил ушла на магию. Половина — на контроль голода, периодически вырывавшегося из моего нутра.

И тут я поняла (не поняла — почувствовала задолго до осознания), что зверь вернулся. Зверь мой, брат мой, голод мой, так долго угрожавший согнуть меня в три погибели, теперь с успехом вершил свое черное дело, выворачивая сущность наизнанку. Кажется, я закричала. Или зарычала. Черная дыра затянула меня с головой в мясорубку. Паутинки буквально трещали, разрывались. Я то ли корчилась, то ли извивалась. Наузник присел рядом, глядя на мою шею. Жало он отбросил подальше.

Не знаю, что меня спасло в эту минуту, какие глубинные резервы пробудил голод вкупе с паникой. Наверно, во мне заговорил инстинкт выживания. А может, это была нечеловеческая злоба, сделавшая из моей плоти непробиваемый стальной панцирь. Если бы раньше я не сумела остановить вампира, то теперь такой же мертвой хваткой согнула его руку, отводя от горла, чего Наузник никак не ожидал.

Он попробовал надавить. Я пнула его коленом. Другого удар убил бы мгновенно. Видя, что сейчас ему меня не удержать, Наузник, злобно ощерившись, вновь растворился, рассыпался песком, отползая. Я, шатаясь, поднялась. Вокруг меня бушевали тысячи паутинок. Мир энергии открылся моему глазу неожиданно. Я даже сперва подумала, что уже умерла и перенеслась в потусторонние сферы. Но нет, я пока еще жила, хоть и видела гораздо больше, чем простой живой. Там, где находился Наузник, вместо паутинок зияло пустое пространство. Я поморгала, стараясь приспособиться к новому зрению.

Теперь он использовал непостижимую быстроту движений. Но если в материальном мире она действительно была такой, то в мире энергии вампир двигался медленно, как бы плыл против течения. За то время, пока он "доплыл" до меня, я успела отойти на десять шагов. Наузник резко остановился. Он уже ничего не понимал. Я перемещалась быстрее него.

Признаться, я тоже ничего не понимала.

Может, сама уже стала вампиром после смерти? Я глянула на жало. Нет, иначе оно бы исчезло. Я бросила взгляд на выход из кургана, начинало светать.

Наузнику давно пора было возвращаться в подземный склеп, но мешала желанная кровь. Я побежала к выходу.

Все-таки Наузник догнал бы меня, но как только я пересекла черту, оказавшись под лучом встающего солнца, он остановился, как вкопанный. И вот тогда я с бешеной скоростью крутанулась на сто восемьдесят градусов и всадила в его бездыханную грудь жало по самую рукоять. Наузник содрогнулся, поднял на меня горящий ненавистью взор. И стал медленно падать из тени в свет, под которым через минуту превратился в прах, чуть не засыпав мне глаза.

Жало со звоном упало на каменный пол.

Все. Конец.

Я вышла из кургана, не желая больше там находиться. Новое зрение потускнело, но не исчезло. Потустороннее как бы наложило свой отпечаток на мое видение здешнего мира. Море паутинок по-прежнему колыхалось вокруг меня. Море паутинок из утреннего света...

— Полюбить ночь...— прошептала я потрескавшимися, сухими губами.— Полюбить ночь...

И рухнула прямо на землю. На траву.

Снилось многое.

Что я будто бы снова с Наузником, и мы вдвоем охотимся на химеру. Потом он приходит под яблоню. Я знаю, что там якул, но предупредить наставника не успеваю...

Что жало пьет мою энергию и не может напиться...

Что Стамир спрашивает, какого хрена я сбежала из лаборатории...

Что Лованна смеется и пытается вытащить куклу Лялю из-под моей кровати...

Что Светан сидит в Управлении, а рядом с ним Тирил Бжэк в кандалах, которого приговаривают к казни...

Что Лерц еще жив, но все повторяет мне:

— Я и так скоро буду лежать где-нибудь под забором в деревне Глинка.

От последних двух слов я, еще толком не проснувшись, подскочила, как ужаленная. Догадка не осенила — буквально ошпарила меня.

Деревня Глинка!

Я провела по своему лицу ладонью. Солнце стояло еще довольно высоко и слепило, хотя клонилось к горизонту. Чувствовала я себя отвратительно. Ломило все тело, ноги ныли, жалуясь на долгую дорогу, руки подрагивали, как у старика...

Деревня Глинка.

Кое-как поднявшись, я обнаружила перед собой изумленную трехглавую химеру, видимо, планировавшую сделать из меня сытный ужин. В ее оскаленной львиной пасти вместо языка блуждало пламя. Козья и змеиная головы поочередно издали грозное шипение и утробное "ме-е!".

— О хитник,— пробормотала я.

Бороться еще и с химерой! У меня просто не было сил. Раньше я бы всего лишь застрелила ее из револьвера, но сейчас в руке было только верное жало.

А что если?..

В следующий момент огнедышащая тварь прыгнула на меня. Почти как вампир. Сработал рефлекс. Я откатилась в сторону. Пока львиная голова еще искала меня, змеиная, находившаяся у химеры на месте хвоста, уже сообщила козлиной, красующейся на спине, где я. Вскоре три головы снова глядели на меня.

— Никогда не смотри химере в глаза,— когда-то учил Наузник.— Никогда не подходи к ней прямо, если хочешь остаться в живых.

Сейчас я нарушила эти две заповеди, которые раньше соблюдала неукоснительно. Я смотрела в львиные глаза, прямо и нагло, стараясь не обращать внимания на злобное шипение.

Надо сказать, химера сама была мастером гипноза. Если б я встретила ее впервые, давно тряслась бы от ужаса, одновременно пребывая в трансе от ее полыхающих глаз. Как можно противостоять этим трем головам одновременно?..

Разумеется, ничего не получилось. Не химера, а я поддалась гипнозу, как будто стала тонуть в ее огненной стихии, падать в лаву... и тут химера выдохнула прямо на меня испепеляющий жар.

Между нами было расстояние, однако пламя долетело бы непременно, если б уже не был опыт общения с химерами, поскольку я находилась перед созданием, которого назвать животным не поворачивался язык.

Химера вновь прыгнула, но я каталась из стороны в сторону, не позволяя ей сцапать меня в лапы. Долго так продолжаться не могло. Я вскочила на ноги.

Львиная голова с угрозой взревела, когда я опять вперилась взглядом в ее глаза, отвечая гипнозом на гипноз. Это была безумная попытка добиться своего.

Отчаяние прибавило сил. А может, они появились во мне от жала. Химера замерла, как зачарованная.

Гипнотизируя людей, я обычно пыталась тянуть их паутинки. Из химеры я в энергетическом плане тянула огонь, обжигаясь при каждом движении. Это было все равно что подчинять своей воле пожар. И тогда я представила себя холодной, темной... как ночь.

Как дыра.

Пропасть, поглощающая весь жар. Полюбить ночь...

— Усни.

Глаза трех голов неохотно закрылись после того, как я повторила еще раза три.

— Ты спишь и видишь сон,— продолжила я.

Удивительно, что химера понимала человеческий язык...

— Сон, в котором мы гуляем вдвоем по степи.

Львиная голова зевнула.

— И ты помогаешь мне, потому что мы... друзья.

Последнее слово я выговорила с большой опаской. Назвать это создание другом могла только сумасшедшая. Вроде меня.

Химера проснулась и посмотрела на меня без прежней враждебности. Я перевела дух, до сих пор не веря тому, что получилось. И чуть не отскочила, когда она подошла ко мне. Весь ее вид, до этого взъерошенный, сгладился, перетек в ласку. Львиная голова потерлась о мое бедро. Змеиная — дотронулась до моей руки, не обращая внимания на жало. Я только разинула рот.

Не иметь всю жизнь друзей и вдруг приобрести одного, пускай с помощью гипноза, но друга... да еще в лице химеры!

Противоречивые чувства раздирали. Сначала я намеревалась убить ее, но теперь...

Я осторожно погладила львиную голову, пальцами перебирая ее гриву. Потом занесла ногу. Постояла. И неловко села химере на спину, радуясь, что этого никто не видит, кроме нас.

Химера легко встала, словно я весила не сорок пять килограммов, а в десять раз меньше.

О Божич мой! Что я делаю!

Но догадку следовало проверить. Наклонившись к уху, я громко произнесла:

— Деревня Глинка!

Химера рванулась с места, да так, что я едва удержалась. Когда оглянулась, Могруд остался далеко за спиной.

Мы не мчались. Мы буквально летели над землей, стелились по ней будоражащей воображение тенью. Химера текла вперед, как огонь по сухой траве. Такая скорость была далека от вампирской, но тоже ошеломляла, не давая опомниться. Если вампир двигался со скоростью света (и потому не мог видеть себя в зеркале), то химера — с быстротой птицы. Неподалеку от деревни Глинки мы остановились примерно через час, там, где степь уже начинала плавно переходить в лесостепную зону. Химера чувствовала себя беспокойно рядом с жилищем людей, но я была рядом. Солнце уже находилось над самим горизонтом. Наползали сумерки.

Я потрепала львиную голову по загривку. Химера издала звук, похожий на громкое урчание.

— И как мне тебя называть?— задумчиво произнесла я.— Химой? Хима, нравится?

Химере, определенно, понравилось.

— Что ж, Хима, вот и познакомились. А теперь подожди меня. Я ненадолго.

Нет, похоже, она понимала все, что я говорю!

Выйдя на дорогу рядом с выкошенным полем, я не встретила никого. Странно. В последний раз я была здесь с Наузником несколько лет назад и помнила деревню шумной, густонаселенной. То выскакивала крикливая ребятnbsp; Я в сердцах сплюнула и пошла дальше.

ня, то ругались между собой бабы и мужики...

Первые дома оказались заброшенными. Мои худшие подозрения подтвердились, когда я пошла дальше. Не было ни-ко-го. И при этом остались все вещи. Может, люди забрали с собой что-то, но я не заметила. Некоторые двери оказались распахнутыми.

Вывод: либо жители Глинки убежали, либо их заставили уйти.

Правда, удивляло другое: почему никто до сих пор не спохватился их? Почему никто об этом не узнал? И как долго это можно было скрывать?

— Они ушли недавно,— пробормотала я.— Дня два назад.

Химера тихо рыкнула, напугав меня до полусмерти.

— Ты! Ты должна меня ждать там!

Она виновато опустила голову, умудряясь одновременно сохранить лукавый вид. Мне ничего не оставалось, кроме как зайти в один из домов с Химой. Ступала она мягко, неслышно. Правда, когда ей захотелось поточить когти, от ковра на полу остались лишь жалкие останки.

Я заглянула в одну из кастрюль на кухне и невероятно обрадовалась супу. Химере досталось вареное мясо, которое она проглотила, как крошку.

Стемнело окончательно. Я все больше нервничала, наматывала круги в комнате. Что-то было не так. Что-то я упустила снова.

— Нет, вряд ли банда обретается здесь...

Змеиная голова зашипела, раздувшись, став втрое больше. Я подбежала к окну, за которым полыхнуло бледно-голубым.

Магия. Телепорт. Так вот как умудрился убежать отравитель Лерца. Следовало догадаться раньше, что он телепортировался еще из харчуги, между вторым и первым этажами. Конечно, он оставил след, но именно телепортация исказила его, сделав бесконечным.

Хитник! А если все бандиты — маги?

Вряд ли. Телепортировать может и обычный человек, если умеет пользоваться специальным артефактом.

Всего их было одиннадцать человек. Я сделала ощерившейся химере знак молчать. Снова выглянула из окна. Они направились к дому напротив. В помещение вошло пятеро. Шестеро с револьверами наготове (видимо, приближенные наемники) встали вокруг здания. Вскоре в доме вспыхнул свет.

А может, это были не бандиты... или не та банда, которую искала.

Я повернулась к химере. Тихо и твердо сказала:

— Ты остаешься здесь.

Разумеется, она не послушалась.

Крадучись, я вышла из задней двери, где меня не могли увидеть. Химера серой кошкой следовала за мной. Только глаза ее возбужденно горели. Маскировалась она лучше, чем я.

Дойдя до забора, мы перепрыгнули через него так же бесшумно. Шестеро с револьверами пока не замечали нас. Но приблизиться к окну и что-то подслушать, пока они торчали, не представлялось возможным.

Я прикрыла глаза, сконцентрировавшись на одном наемнике. Потянула за ниточку. Сомнений не осталось. Он. Именно он отравил Лерца. Только если раньше он нарядился официантом, то теперь выглядел, как солдат, сбежавший из армии. Или из тюрьмы.

Похоже, он что-то почувствовал, раз повернул голову в мою сторону. Вскоре он с поднятым револьвером стал приближаться, пока еще не видя угрозы.

Жало могло служить и метательным ножом. Отравитель схватился за грудь, начал медленно оседать. Совсем как Лерц.

Второй обернулся, но на него беззвучно прыгнула Хима, вмиг отгрызая голову. С третьим была уже я, с силой ударив его сзади по лысому затылку и шее ребром ладони. Противник отключился.

Оставалось еще трое боевиков за домом и пятеро внутри, но подслушать разговор возле одного окошка... почему бы и нет?

Слова доносились плохо. Я видела только, как на столе одна женщина в солдатской форме развернула карту. Я снова прикрыла глаза, настраиваясь на паутинки, энергию тки. Читать мысли я не стремилась. Мне нужно было знать, кто есть кто...

Женщина... Рисида... держательница кассы в банде... жена Михула. Рядом с ней стоял телохранитель Удал Щур... беглец из тюремной камеры...

А вот и сам Михул... сидит на стуле. На его коленях револьвер. Ничего особенного он собой не представлял. Одна рыжая борода и широкие плечи. Типичный мужик из деревни.

За его спиной находились Этрен Аныч, бывший раб на острове Кичак, и Чорен, когда-то работавший охранником в Лефате... Первый отвечал за транспорт, а второй являлся наводчиком.

Я отвлеклась только тогда, когда Хима яростно взревела перед еще одним наемником. Он вскрикнул от неожиданности, но быстро опомнился. Навел револьвер...

Мое жало вонзилось ему в спину. Прогремел выстрел, повредив лишь окно, в которое я подглядывала.

— Огонь!— крикнула я, лихорадочно запирая дверь засовом, чтобы бандиты не выскочили из дома.

Хима разинула львиную пасть. Выдохнула.

Пламя облизнуло бревна и, казалось бы, погасло. Но мгновение спустя полыхнуло так, что я едва не ослепла. Огонь заструился к соломенной крыше, пополз по дереву. Хоть дома здесь, в основном, строили из глины, но этот по сути являлся деревянной избой.

— Еще!— крикнула я.

Дверь содрогалась от ударов. Было видно, что надолго ее не хватит. К тому же, ко мне бежали оставшиеся двое наемников. Я оглянулась на тяжело дышащую Химу. Резко дернула засов, выпуская прямиком на нее Этрена и Чорена, в то же время прячась за дверью от пуль. Этрен еще не успел опомниться, как химера дохнула него огнем, превращая человека в живой факел.

Не так ли горела Лованна?

Поднявшийся гнев решил за меня все. Когда Чорен уже хотел выстрелить в огнедышащую тварь, я треснула его многострадальной дверью по руке, а Хима прыгнула на двоих наемников, которых заметила ее змеиная голова. Я подняла упавший револьвер Чорена и успела выстрелить в одного, пока второй оборонялся от львиных лап. Впрочем, оборонялся недолго.

Пожар уже охватил весь дом. Михул с Рисидой и Щуром все-таки выползли из окна, поняв, что за дверью их подстерегает смерть. Но химера, почуяв, метнулась им наперерез. Я, спотыкаясь, побежала следом, но не успела. Щур выстрелил ей в козлиную голову.

— Хима!

На этот раз пламя из львиной пасти вперемешку с ревом был таким, что моментально испепелило Щура, от которого остались лишь кости. Михул поднял свой револьвер одновременно с непонятным криком:

— Эвана, беги!

Хима, ослепленная болью и яростью, взлетела на Рисиду, оказавшуюся ближе, а я, не мешкая, выстрелила в легендарного главаря банды, и только потом оглянулась.

Мир на мгновение замер. Передо мной стояла... Лованна. Девочка, за которую я мстила.

Не Лованна, сообразила я в следующий момент. Эвана. Скорей всего, дочь Михула и Рисиды. Но как же похожа на погибшую!.. Те же глаза. Те же волосы... тот же возраст.

Два выстрела из револьвера прогремели сзади. Я успела только краем глаза увидеть, как Хима молча валится наземь. Из тени дома вышел Сартор, держа меня на прицеле.

Все-таки, Зельвий Шерхай... но почему? Как бывший маг?..

Следующую пулю я получила в спину. От Эваны, мстящей за своих родителей.

ВЫРВАННАЯ СТРАННИЦА

А если заглянуть в собственную книгу? Что смогу прочитать в ней о себе?

...никто не рождается человеком.

Где-то уже встречалось подобное высказывание. Но теперь, когда я, бесплотная и невидимая для живых, стояла над своим телом, привязанная к нему черной паутинкой, мне пришло в голову, что человеком стать трудно. Еще труднее им остаться. Сохранить в себе человеческое...

Да и так ли уж мы отличаемся от волков?..

Клыки вместо зубов, выживание на каждом шагу вместо любви...

Мое мертвое тело менялось незаметно для Сартора и Эваны. Да и кто стал бы проверять? Разве что Зельвий Шерхай...

Я поражалась другому: скорости трансформаций. Каждый полуночник после смерти становился вампиром, но так быстро?.. Не сразу я заметила другие перемены, мир казался затуманенным, обезличенным. Все явственнее проступало бесплотное в виде энергии.

Деревню Глинку наполнили химеры, но они не собирались нападать. Было чувство, что они подчинялись чужой воле. Химеры не трогали даже мертвых, чего раньше я за ними не замечала.

Но какая теперь разница?

— Этот Зельвий Шерхай решил, что с помощью огнедышащих он покорит Лефат, а потом весь мир. Старик выжил из ума.

Передо мной возник Наузник. Уже не вампир.

— Наставник...— только и смогла произнести я.

— Какой я наставник? Так, поучил чуток...— он повернулся к моему телу.— Меня здесь не было бы, если б не Зельвий Шерхай. Ученый дурак, гог-магог. Десять лет назад мне следовало убить его, а не выпивать из него магическую силу.

— Как? Почему?

— Это случилось еще до того, как мы с тобой встретились в Шалийской империи... Однажды, гуляя в Лефате, я наткнулся на умирающую служанку Мэю, работавшую у кандидата в мэры города, у Зельвия Шерхая. Тогда он был магом и почти выиграл свою битву, создав некое заклятие.

— И?

— На это заклятие Мэя, убирая в комнате, совершенно случайно пролила воду из ведра. Можешь представить гнев Зельвия Шерхая.

— Она умирала из-за него?

— Да, он наслал на нее магическую анафему и, к тому же, избил. А потом выбросил на улицу, как тряпку.

— Обычные будни мага...

— Мэя умерла. Я помог ей уйти с миром. Но перед этим успел на свою голову пообещать...

— Отомстить за нее?

— Да. Зельвий Шерхай для меня не был мужчиной, раз он поднял руку на беззащитное создание. Но убить его?.. Мне казалось, что он достоин более сильных мучений. К тому же, я был полуночником. Я решил оставить мага без магии, забрав ее себе.

— Так вот откуда у тебя были магические способности...

— Да. Но спустя много лет, Зельвий нашел меня. Уже с тобой. Ты для него не представляла никакого интереса. До недавних пор. Его банда выбрала твой магазин по случайному жребию. Она должна была сеять страх и панику везде.

Он помолчал, припоминая.

— Якул, убивший меня. Эта змея подчинялась воле Зельвия. Я забрал у него магию, но не забрал волю... Его гипноз достиг больших высот.

Мое мертвое тело шевельнулось. Или мне показалось? Кроме химер я теперь заметила змей и якулов среди них. Итак, все они подчинялись Зельвию Шерхаю...

— Зельвий сделал меня вампиром,— задумчиво произнес Наузник.— Тогда вся магическая сила вернулась к нему. Но потом в курган пришла ты.

— И чего от него теперь ждать?

— Полагаю, армии химер, драконов и войны в Лефате за власть.

— Бывший маг Шерхай против нынешнего мэра Шерхая...

— Да. Мэр и Зельвий из одного рода, но семьи у них разные. А Хавер Шерхай, друг твоего алхимика, оказался между молотом и наковальней. В конце-концов, его сожрала химера Зельвия.

— Деревня Глинка...

— Бывшая усадьба Зельвия Шерхая, поэтому он решил начать завоевания с нее. Скоро он появится здесь.

Телепорт начинался. Рядом с Сартором полыхнуло бледно-голубым огнем. Мой бывший охранник повернулся, чтобы встретить хозяина.

— Думаю, другие люди смогут его остановить,— с сомнением произнесла я.

— Нет, девочка,— посмотрел на меня Наузник.— Ни один человек не сможет его остановить. Только ты. Мертвая. Или думаешь, маги зря боятся полуночников, ставших вампирами?.. Даже сейчас Зельвий спешит сюда, чтобы проверить тебя. Убей его, девочка. Убей его и всех его приспешников.

Остаться человеком, зло подумала я. Остаться человеком...

В следующий миг я снова переместилась в свое, уже мертвое, тело. Широко открыла глаза. Голод, вампирский голод. Призрачный мир, в котором я беседовала с Наузником, исчез. Остался мир, полный человеческой крови.

Крови!

Даже химеры не успели ничего понять. Лишь когда обескровленная Эвана упала, взвыли. Драться с вампиром? На это у огнедышащих тварей попросту не хватало смелости, хотя их огонь мог сделать из меня лепешку.

Сартор, вскинув револьвер, быстро выстрелил в меня, но чем теперь были пули для остановившегося сердца и ходячего трупа? Я оскалилась, насмешливо, медленно.

Сартор правильно понял и бросился бежать, но не абы куда, а в дверь телепорта. Я успела до вспышки, чудом просочившись за ним в какое-то старинное помещение.

Башня Зельвия Шерхая на краю Чернолесья... Отлично.

— Удрал,— задыхаясь, выговорил Сартор.— Кажется.

— Тогда слезь с меня!

Охранник поднялся, заодно помогая встать магу, которого сшиб с ног. И... раздался выстрел. Я смотрела, как кровь льется из груди моего бывшего охранника, а Зельвий глядел на меня. Револьвер он хладнокровно отбросил в сторону.

— Ничего нельзя доверить!— пробормотал он.— Идиот за идиотом. Что Михул, что Сартор. Я надеялся, что ты их убьешь. И ты это сделала.

Знал. Он с самого начала знал, кто я...

— Ладно,— повернулся ко мне спиной Зельвий.— Пора вызывать змия. Драконы вчера устроили мне в степи грозу. Отказались подчиняться. Я должен разнести их и этот Лефат на камешки, чтобы построить свой город!

Змия? Неужели того, кто в ходе Последней войны сделал из королевства Сожженный Путь?

В то время, как я лихорадочно размышляла, тело не двигалось, хотя голод рос. Магия, чтоб ее... в доме Зельвия меня держали сами стены. Вот почему Зельвий был так спокоен. Но для чего ему я? Или он надеется подчинить меня своей воле, как химеру?..

Перед внутренним взором снова возник Наузник. "Убей его..."

Полюбить ночь...

До моих ушей донесся звон башенных часов, похожий на звон колоколов. За окном воцарялась полночь.

Полюбить ночь...

"Убей его",— шевельнулись губы Наузника.

"Убей его!",— повторяли за ним тысячи невидимых духов.

"Убей, убей, убей..."

И бой часов...

Зельвий, читая заклятие, повернулся ко мне. Старик почуял что-то неладное.

Полюбить ночь, подумалось мне в который раз. Полюбить ночь и попросить ее остановить чье-то сердце так просто...

Маг скорчился в предсмертных судорогах. Темная энергия тки, которой не могла противостоять никакая человеческая сила, обрушилась на него с последним ударом часов. Зельвий скончался, не успев закричать. Скончался от инфаркта.

Так просто! Так легко!

Я осторожно подошла ближе, но обмана не было. Никакие заклятия, никакая магия теперь не могла помочь ему.

Все-таки остановила...

Знать бы еще, кто сможет остановить меня. И когда? Хотелось бы побыстрее.

Хотелось крови.

Наступила полночь.