Полуночница (общий файл)

Глава 1

БАНДА МИХУЛА

Я не держала при себе алхимическую лабораторию, где из недрагоценного металла играючи отливают благородный. Я не имела ничего общего с ювелирной лавкой "Смарагды" в двадцати шагах от моего магазина. Я всего лишь продавала стаканчики с теплым шоколадом. Учитывая, что его предпочитали пить и покупали исключительно обеспеченные люди с хорошим вкусом, я всерьез полагала, что мой товар лучше, чем золото. Всегда можно сбыть, а если не продается, то выпить чашечку самой.

Некоторые покупатели с восторгом называли меня чаровницей, поскольку в Лефате почти невозможно было достать напиток — до такой степени являлся редким и дорогим. Он считался едва ли не любовной магией. К нему с благоговением льнули мужчины и женщины, старики и молодежь, невзирая на осуждение жрецов, свято верящих в то, что шоколад — питье богов, а не смертных. Возможно, именно столь резкое неприятие храма Божича способствовало популярности некогда запретного плода. Чем сильнее священнослужители проклинали мой магазин, тем большую прибыль я получала.

И зачем, ах, зачем уволила Сартора через полгода? Ведь знала, слышала, что преступность в городе растет как снежный ком. Средь бела дня рядом ограбили четыре лавки. Почему же я уверовала в то, что ночью у меня незваных посетителей не будет?! Идиотка.

Будто подтверждая мою резкую самокритику, тот, кто разбудил, потянул за волосы. Вдобавок я получила удар рукояткой револьвера по губам. Правильно, впредь думать буду, прежде чем пытаться кричать. Трудно поверить, но именно удар вернул мне самообладание и способность рассуждать здраво. Сразу все как-то встало на свои места.

— Деньги где?

— Вы знаете,— доверительно сообщила я, молясь про себя несуществующему Божичу, чтобы громила не заметил, как моя рука поползла под спасительную подушку,— их у меня не много. Одни копейки. Налоги.

Тип, из чьего рта несло отвратным куревом, снова замахнулся револьвером.

А ведь не выстрелит, хладнокровно подумалось, тогда как тело тряслось от злобы. Ударит, но не выстрелит. Побоится шум поднимать. Все-таки, центр Лефата, городская стража...

И я, не став ждать повторного избиения, рванулась вперед с жалом, которое тлело под моей подушкой, дожидаясь своего часа. Блеснуло узорчатым, слегка искривленным лезвием, оплетенным незаметными, но цепкими паутинками. Напарник бандита еще ничего не успел понять, а грабитель уже покоился с перерезанным горлом. Револьвер перекочевал в мою ладонь и теперь целился в лоб типчика, потрошившего сиденье кресла. Моего любимого кресла.

В полумраке я мельком отметила про себя, что они залезли в спальню через открытое окно. Пока меня допрашивал первый, второй выбросил из шкафов все на пол, вытащил из стола документы и сломал стулья.

— Встать,— шевельнула я стволом. И не узнала свой голос — до подташнивания, до муторности ставший тихим, чуть ли не ласковым.— Поговорим по душам?

Типчик опрометчиво попытался сказать что-то нелестное в мой адрес.

Раздался грохот. Зазвенел осколками светильник. Испуганный вскрик. Пуля пролетела над головой разбойника, продырявив шляпу и едва не царапнув макушку. А ведь жалко... не мерзавца, решившего, что может безнаказанно потревожить меня ночью. Стенку, в которую пуля впилась. Жаль усилий, потраченных на недавний ремонт.

За окном послышались крики, свист. Неужели еще несколько на улице?.. Впрочем, я быстро успокоилась под приближающийся дробный цокот копыт. Скорей всего, спугнет ночная стража, в народе именуемая серым плащом, услыхавшая выстрел.

Даже в полумгле можно было заметить, как сжался мой "случайный знакомый". Я шумно вздохнула, показывая, что терпение на исходе. Следующую пулю не остановит и стража у порога. В конце концов, заявлю, что защищалась, и никто не докажет превышение пределов необходимой самообороны. Да и бандита после пыток в камере завтра вздернут на мосту Висельника. Или отправят в легионеры "по особому списку" далеко и надолго, что немногим лучше казни.

Мерзавец тоже понимал. Смотрел на меня умоляющими, голодными глазами, где так и читалось, что он — несчастный бедняга, вынужденный добывать себе хлеб незаконным путем. А по одежке и не скажешь... добротная, темно-синяя куртка, черные штаны, широкий платок, закрывающий нижнюю часть лица, дорогие ботинки... наверняка, краденые, если не снятые с какой-нибудь мертвой жертвы.

Внизу лихорадочно заколотили в дверь. Разбойник дернулся было (не иначе, как открыть представителям закона), но мой выстрел в ногу охладил пыл.

— Не дергайся, краля,— передразнила я его покойного дружка.

Не успокоило. Раненый, схватившись за колено, закричал во все горло. Очень скоро дверь сорвалась с петель, с лестницы донеслись бодрые шаги. Да, судя по деловитому маршу, и впрямь серые плащи, а не дружки-разбойники.

— Сто-оять!— выпалил первый, влетая подобно толстому, серебристому жуку с черными усиками. Цилиндр съехал ему на глаза, отчего запыхавшийся фараон запрокинул голову, тяжело дыша, и, разумеется, увидел меня, а уже затем стонущего раненого.— Бросить оружие! Стража Лефата! Именем закона!

Я послушно замерла на кровати, подняв руки с револьвером. Жало, которое внешне ничем не отличалось от обычного боевого ножа, недолго покоилось рядом с мертвым подлецом, посмевшим ударить меня. Потемнело под шевельнувшимися паутинками и рассеялось, как дым, исчезло без следа, незаметно.

— Убийца!— надрывался типчик, обличительно тыча в меня пальцем.— Тварь!

Все мысли о самообороне и защите собственного дома испарились. Вместо своей правоты я вдруг ощутила давящую пустоту. Возражать против сказанного было нечего. Я неожиданно осознала, что оробела.

И от чего? От слов грабителя, который тоже был готов убить — ради наживы?!

Второй стражник, с фонарем, оказался выше, симпатичнее "жука" и намного догадливее.

— Госпожа Сильва?

Я промолчала. Мне помогли сойти с кровати, подняли с пола шерстяной халат, укутали. Я вспомнила, что была облачена в одни панталоны и сорочку.

И хотя губы после знакомства с револьвером ужасно болели, я все же выдавила.

— Сильва — для друзей. Для вас — Сильвинесса Вишенская.

И одним холодным взглядом сказала нерадивым стражникам все, что думаю о них.

Надо же, зарумянились. Не понять только: от смущения или долгого подъема по лестнице?

По правде говоря, я не имела друзей. Настоящих друзей. Хотя, к примеру, Фиора так не считала и оскорбилась бы, узнай, что угощаю ее шоколадом отнюдь не из бескорыстного дружелюбия.

А вот врагов...

Бандита увели два хмурых доктора. Без платка, скрывавшего нижнюю часть лица, разбойник выглядел совсем еще парнишкой с впалыми щеками. Припадая на раненую ногу, он не выдерживал и начинал браниться, то угрожая в мой адрес, то скуля от жалости к себе. Я не слушала, ощущая лишь брезгливость к этому существу. Больше волновало, сколько расходов и времени теперь уйдет на восстановление комфортной обстановки в спальне. Вроде бы смешная цифра для меня, но как же вызывала досаду!

На первом этаже не изменилось ровным счетом ничего. Разве что пол стал грязнее от суетливой беготни серых плащей. Ничего. Лованна уберет. Входную дверь, сломанную стражниками, обещали заменить новой уже сегодня днем.

Я медленно подошла к занавескам и отодвинула их. За окном горели два газовых фонаря, освещая буквы шафранного цвета: "Жидкое золото" на вывеске, а также кабриолеты серых плащей с лошадьми на дороге. Привыкшим к полумраку глазам освещение казалось сейчас ярким, вызывающим, режущим.

Вряд ли разбойники, на улице поджидавшие дружков, сбежали через Янтарный сад. Скорей всего, их укрыл Тенистый парк, который отсюда не увидеть. Из парка — прямой ход к мостку, а дальше рынок, где можно свернуть направо — в харчугу, налево — в Дыру, или бежать прямиком — к Черным воротам, из города.

А может, и через Янтарный, пускай у выхода из сада есть риск налететь на патруль, охраняющий Королевскую Малую академию и Белокаменный мост.

Как говорится, ищи ветра в поле.

Сделав глубокий вдох, я вернулась за столик и взяла в руки чашку какао, чье тепло нежило ладони. Приятный домашний аромат успокаивал. Пальцы уже не дрожали, и сердце не колотилось так, словно вместо него в груди били куранты.

Спустившись по лестнице, те же два доктора молча вынесли труп и погрузили в черную повозку. Я вспомнила, сколько крови осталось на постельном белье. Мерзавец получил свое, мне совершенно не было его жаль. Но теперь смогу ли уснуть, даже если ничто не будет напоминать о случившемся? Смогу ли смириться с тем, что стала убийцей? Раньше я убивала разве что химер и змей, угрожавших человеческой жизни...

Наузник когда-то ворчал в седую бороду, что я чересчур впечатлительна для полуночницы, и едко рекомендовал перевестись в Институт благородных девиц.

— Там тоже пахнет смертью,— каркал наставник со снисходительной усмешкой и характерным прищуром,— но не от меча или магии, а от болезней, голода, скуки.

Я не отвечала, зная, что спорить с вредным стариканом бесполезно. А затем вовсе отпала необходимость в ответе. Наузник погиб. И естественно, не от скуки.

Губы машинально сжались в тонкую нитку, отчего снова вспыхнула боль. Чтобы хоть как-то унять ее, я глотнула еще немного какао. Отодвинула чашку, плотнее кутаясь в халат. Да. Наузник в свое время заменил мне деда Сильвена, такого же эксцентричного насмешника, презиравшего общественное мнение.

— Моралисты!— голос деда садился и напоминал ядовитую иглу, готовую безжалостно колоть уши собеседника.— Ворье, именующее себя светочем! Снобы. Ведут себя так, будто весь мир им чем-то обязан, а живут в долг. Не смотри на их пышные платья и дворцы. Смотри на их счета. Сразу поймешь, с кем имеешь дело.

Счет Наузника был довольно внушительный, и после его гибели перешел ко мне. Я не афишировала это. Более того, оставила наследство за стенами Лефата. Мне хватало прибыли от шоколада, а золото наставника годилось для музейной коллекции, но никак не для трат.

Я задумчиво погладила подбородок. Помассировала переносицу. Вряд ли бандиты знали о богатстве, доставшемся мне. Они жаждали звонкой монеты, но, судя по всему, и не подозревали о том, что я при желании была способна устроить в Лефате золотой дождь на весь месяц. И тем более не могли ожидать, что с виду обычная владелица магазина даст им решительный отпор.

Никто не мог ожидать.

Никто не знал, что Сильвинесса Вишенская — полуночница.

— Госпожа.

Я чуть не подпрыгнула от внезапно раздавшегося над ухом баритона (нервы, предательские нервы!), однако сумела остаться на месте, сохранив достоинство, и спокойно повернулась к очередному серому плащу. Ничем не примечательная внешность — из тех, что забывается уже через пять минут, и остаются размытые определения: русоволосый, худощавый, лет тридцати. Вот весь портрет.

Он выделялся среди других стражников лишь цивильной одеждой без плаща.

— Светан Инар,— представился он, сняв поношенную коричневую шляпу с черной лентой. Я отметила про себя его длинные, чуткие пальцы. У других представителей закона, встреченных мной, они не были столь ухожены.— Сыскарь.

Я пробормотала: "Какая честь" и назвалась в свою очередь, однако не стала предлагать сесть за стол, хотя разговор обещал длиться долго. Я слишком была недовольна. Подумать только, в центре Лефата, где до Управления подать рукой, блюстители порядка прозевали появление кучки грабителей и не смогли ей помешать исчезнуть! Я и раньше сомневалась в эффективности действий серых плащей, а теперь вконец разочаровалась в них.

Возможно, не следовало демонстрировать неучтивость Светану, однако в тот момент единственное, чего я желала, — это прогнать стражников из моего дома. Как бандитов. Меня нисколько не заботило, что Светан — сыскарь и занимает некую должность в Управлении. Как не волновало и то, о чем он думает, бесстрастно изучая мое лицо. Одновременно я понимала, насколько сложно теперь придется. Магазинщица, превосходно владеющая ножом и револьвером, непременно вызовет подозрения и вопрос, кто она такая в действительности?

— Что же не закрываете окно на ночь в спальне, госпожа Сильвинесса?— первым делом укорил меня Светан.

— Когда захочется умереть во сне от духоты,— в тон ему сказала я,— непременно закрою, господин сыскарь.

— Сомнительно, чтобы в комнате было так уж душно. Уже месяц тенетник и довольно прохладно,— Светан, поняв, что приглашения сесть за стол ему не дождаться, не стал медлить и уселся напротив. Снова вперил в меня взгляд, но ответа не дождался. Я безразлично пожала плечами. Может, для кого-то угасающие деньки — тенетник, но для меня все еще зарев.

— Я слышал,— Светан откинулся на спинку стула, продолжая беззастенчиво разглядывать мое лицо,— вы, шалийцы, прекрасно переносите холод. Лучше, чем жару.

Я кивнула. Да, родом я была из Шалийской империи, по легенде возникшей на Туманных островах, хотя они до сих пор не заселены. Коренные шалийцы отличаются от других народов верхних земель белоснежной, аристократической кожей. Подобный чистый — хрустальный — цвет не встречается и у бледных жителей Удеррамера.

При этом шалийцы вовсе не выглядят хрупкими существами. Чаще всего они высокого роста, широки в кости и обладают резкими чертами лица. Истинные дети суровых краев, где необходимо иметь норов и выносливость. Нет врожденного изящества и утонченности, свойственной жителям десных земель.

Законы в империи не сладки, хотя, поговаривают, что к величайшему раздражению Тарха Непредсказуемого Ее величество Гина Милостивая издала указ, отменяющий казнь и тюремные пытки. Именно Гина проводит реформы, нужные в империи, освобождая простой люд от рабской зависимости и служения. Гина — исключение. Как правило, императоры не являются верующими в Божича, поскольку полагают, что это они боги. Гина Милостивая была дочкой Верховного жреца и выросла в храме среди народа. При случайной встрече она так поразила красотой и умом Тарха, что, невзирая на мольбы ближайших советников одуматься, молодой император через месяц взял ее в жены.

С тех пор Тарха прозвали Непредсказуемым. Любой каприз Гины выполнялся в одно мгновение, но в дела политики Тарх ее все же не посвящал. Можно представить, каким было его неудовольствие, когда Гина своевольно объявила реформу в сенате и мгновенно приступила к действиям. Впрочем, гнев любящего супруга тяжелыми последствиями ей не грозил.

Помнится, о реформах Гины писала даже пресса, что освещала лишь политические новости Лефата. Хотя изумляться нечему. Лефат, некогда бывший столицей магов в королевстве Альвир, сегодня являлся старым городом на Сожженном Пути. Прошло больше ста лет. Прежнее могущество Альвира не восстановить. Это поняли и верховные чародеи. Теперь заносчивые интриганы-маги стремились, ни много, ни мало, сделать Лефат в будущем столицей Шалийской империи, пускай сейчас он являлся ее маленьким суверенным соседом.

Подобные амбиции вызывали у меня кривую усмешку. Конечно, Лефат мог кое-что предложить шалийцам, но магия не заменит бурный прогресс техники, шедший в империи полным ходом. Маги Чернолесья категорически против поездов и паромобилей. Велосипеды и экипажи волшебники еще кое-как терпят, но остальное в Лефате — под запретом. Сами шалийцы никогда не поймут, что такое телепортация и чем она лучше иного транспорта.