Играли на символические суммы, но и это было тогда для меня много. (Свое полугодовое жалование я вложил в одно рискованное предприятие.) И к концу недели играть мне стало не на что. Сел 'в последний раз', расслабился оттого, что денег нет, и вдруг... выиграл. А потом еще раз. А потом вообще выиграл не на круг со своей командой, а один, когда все 'свои' уже вылетели. И я понял, что научился. Вернее, в башке что-то щелкнуло таким образом, что я начал понимать стратегию.
Ну и понятно, что играть со мной стало теперь гораздо интересней. Старички — Веймс, Кэроль и иже с ними, что поначалу посмеивались, стали все чаще звать в игру и даже подсаживались теперь в столовой, чтобы перекинуться парой фраз. Обычно я ел один даже в отсутствии напарника, Дьюп вызывал у большинства пилотов исключительно стойкую оторопь.
И... кому — не помню, но пришла в чью-то больную голову красивая мысль: разделить личный состав и обслугу верхней палубы на 'своих' и 'чужих' и устроить что-то вроде чемпионата по вахрежу. А кто победит — сразиться с нижней палубой. Там, говорили настройщики, тоже вовсю играют в вахреж.
Ну мы и схлестнулись.
Настоящая гаросская колода была одна, а потому решили играть четверо на четверо. И пока одна 'своя' четверка играла, полпалубы болело за нее, а вторая половина крысилась.
Счет вели не только по победам, но и по количеству захваченных галактик. В конце концов в финал вышла-таки наша четверка — я, Вэймс, Кэроль и Ламас. И тем же вечером мы направили зашифрованную петицию на нижнюю палубу. Могли бы через настройщиков передать, но больно тихо всю эту неделю вело себя начальство, ребята и оборзели.
На нижней палубе такого отбора, как у нас, конечно, не было, но техники посовещались и сообщили, что выставят четырех своих.
Играть решили по 'грязной' связи, так называют на армейском жаргоне внутреннюю связь корабля. 'Грязная' она потому, что в любой момент в нее могут просочиться капитан или навигатор.
Однако вариантов больше не нашлось. Наша верхняя оружейная палуба практически не соприкасается с технической, где живет обслуга двигателей. Мы вниз вообще не спускаемся, к нам свободно поднимаются только настройщики. Для остального техперсонала вход 'наверх' — по пропуску. Предполагается, что стрелки для технарей — вроде небожителей, но на деле от нижней палубы зависит так много, что отношения между 'верхом' и 'низом' сугубо дружеские. И обеим палубам за нарушение субординации регулярно влетает.
Правила обсуждали долго. Наконец договорились, что играть будем сразу двумя колодами, кидая два одинаковых электронных кубика (второго гаросского просто не было) по разные стороны экрана. А за условно 'отбитыми' картами будут следить специально выбранные парни. (Без соприкосновения карты не меркли, и появлялась возможность стянуть что-нибудь из отбоя.)
Ночь перед решающей игрой я спал плохо. Все время снилась какая-то обрывочная хрень без начала и конца.
А утром выяснилось, что вернулся Дьюп.
Вернее, я еще ночью, сквозь сон отметил, как его плечистая тень шлюзанула по нашей общей с ним каюте и осела, булькая, в душе. Но в полном объеме до меня это дошло только после сигнала 'подъем'.
Мы обнялись, и тут же загромыхал по громкой связи экстренный приказ: 'Уродов за пульты'.
'Уроды' на корабельном жаргоне — стрелки основного состава. В обычное время основной, сменный и два дежурных состава отсиживают 'боевые' по графику, но любой приказ по армаде — и основной шагом марш за пульт, даже если ты пять минут как сменился.
Мы с Дьюпом — уроды. Новичков в основной состав ставят редко, но психологи посчитали, что моя нервная система выдержит. Ну она и выдерживает почему-то.
В общем, мы, не жрамши, разумеется, взлетели в оружейный карман, защелкнулись в креслах. Вернее, я защелкнулся, а Дьюп напузырник надевать не стал, только всунул бритую башку в шлем.
Динамики голосом капитана объявили вторую степень готовности и заткнулись.
Время поползло. Даже поболтать было нельзя.
Дьюп полулежал в кресле и что-то жевал. Он так и полсуток мог пролежать. Меня же сильно клонило в сон. А в голове крутились обрывки последней игры в вахреж, когда Ахмал Ахеш, вылупившийся из той же академии, что и я, но годом раньше, бунт поднять хотел: мол, почему мне, новичку, можно в чемпионате играть, а остальных новичков даже в отбор брать не стали.
Ну мы и сыграли с молокососами один раз, чтобы неповадно им было.
Только карты раздали и мены сделали, Ахеш выкладывает хаттского стрелка, а сам зубы скалит, радостный такой. Я делаю грустное лицо и передвигаю Веймсу. Тот, зная по менам, что у меня два звездолета точно на руках, двигает Ламасу: бить, мол, нечем. А Фатамаст, ну, молодой, что с Ахешем, обрадовался и подкладывает ему еще. А у Ламаса — джокер и звездолет. И у меня два. Ну и: апрама-кунта-саган. То есть, если с гаросского переводить, четыре звездолета бьют шестнадцать стрелков или одну галактику.
Вот так мы с ними тогда сыграли.
Карты круг обошли? Обошли. Вот вам и четыре звездолета. И спать, мальчики. А мы — уроды, нам приказ по армаде и за пультом сидеть. И вот я сижу, а Ахеш жрет.
И тут Дьюп щелкает напузырником и мя-ягко так выводит пульт в боевой режим. Мои руки все повторяют за его руками. Хотя я и приказа не слышал, прозевал, и на экране пока ничего не вижу.
Зато чувствую, как пневмонасос заработал, и мы капсулироваться начали. Это-то, думаю, зачем? Мы что, катапультироваться сейчас будем? И тут же слышу в наушниках: 'Первым пилотам: готовность один, принять управление'.
Ого, думаю, жестковато пошло. Значит, точно нашу капсулу-двойку сейчас от корабля отстрелят. Дьюп будет летать, а я палить.
На пульте загорелось 'Готовность к автономному режиму'. Двигатели зашумели... Да что же это делается-то?
Я посмотрел на Дьюпа. Тот улыбался чему-то своему.
Мне болтаться в автономном режиме в боевых условиях еще не приходилось, но я знал, что справлюсь, если надо...
И тут мы вылетели из корабля, как пробка из бутылки.
Одни, интересно, или всех так? Я раньше полагал, что десантируются пилоты зачем-то и куда-то, а нас, выходит, просто выпнули, и лети куда хочешь?
В левом углу экрана прорезался чужой сигнал. Синенький.
Синяя точка — это вообще страшно. Это значит, что корабль прет на вас просто гигантский. Даже не корабль в общепринятом смысле, а летучий арсенал или искусственная планета-крепость.
Наверно, морда у меня побелела.
— А ну без дрейфа, — сказал Дьюп.
— А что мы можем? Мы же как пчелы вокруг него!
Теперь можно было говорить свободно, 'Аист' слышал нас, только если мы специально включали связь, потому я и выпалил, что думал. А сам лихорадочно искал своих. Насчитал четыре двойки с нашего 'Аиста' и дюжины три — с других кораблей крыла.
— Ты пчел только на картинке видел? — безмятежно улыбаясь, спросил Дьюп, прекрасно знавший, что родом я с планеты-фермы и уж пчел-то видел побольше кого другого.
— Да он мощнее нас на порядок! Он не то что в двойку — в корабль попадет — никакие отражатели не спасут!
— Вот корабли и отошли от греха. Зато мы уже в мертвой зоне. Ему за зад себя укусить проще, чем нас достать.
— А почему не стреляем?
— Приказа никто не давал, вот и не стреляем.
— Дьюп, пусть я дурак, но ты бы объяснил, пока тихо?
Напарник расстегнулся и стал шарить по карманам.
— А чего тут объяснять? Стоит им по нашим кораблям огонь открыть, как двойки им все коммуникации срежут. Да и уязвимые точки в броне мы с такого расстояния найдем. И они это поняли. Так что, Аг, не будет никакого приказа. Повисим у экзотов под брюхом, пока командующие договорятся, и домой пойдем. Жрать хочется, сил нет. Вот, галеты с собой взял, хочешь?
Я хотел.
Проглотив последний солоноватый кубик, я пробормотал:
— Апрама-кунта-саган.
— Чего? — переспросил Дьюп.
— Четыре звездолета, — пояснил я. — Бьют одну галактику.
И пересказал ему нашу последнюю игру в вахреж.
— Ну да, — подумав, сказал Дьюп. — Только пока вы кубики кидали, мы головы ломали, как бы нас эта летучая крепость на колбасу не пустила. Каждому — свое, в общем-то.
Сроду не было мне так стыдно. Даже если бы нас капитан застукал или навигатор, вряд ли я так замутился бы. Другое дело — Дьюп.
Больше я в вахреж не играл, сколько ни просили. Война — не игра, другие головоломки решать надо было. А когда башка вахрежем занята, в реальности болтаешься, как куренок.
4. История четвертая. 'Вилы'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Дельта Змееносца
Проснулся — все тело ломит. Вчера тот еще день был. Или не вчера, а позавчера уже?
По сигналу подскочили ночью, и началось. Я в туалете сидел, собственно. Там и понял, откуда у Дьюпа такая хорошая привычка — ходить в туалет ДО того, как дадут подъем. Он его, заразу, чувствует!
Одеваясь, я злобно размышлял: ну почему нельзя включать сирену не в тот момент, когда экзотианцы УЖЕ начали стрелять? На хрена нам тогда разведка нужна?
Практически непрерывная стрельба по флуктуирующим целям — сама по себе тяжелая нагрузка. А у нас — то ли перегрузило отражатель, то ли он сам полетел: корабль просел набок, и после каждого выстрела мы из п/к (противоперегрузочные кресла — ред.) едва не взлетали. Вернее, это я взлетал. Дьюп сумел развалиться так, что его не выбрасывало. Мне пришлось долго перераспределять вес тела, в поисках подходящей позы. Ремни не спасали, но не включать же противоперегрузочное слияние с ложементом, и без того руки начали неметь, как при предельных скоростях.
Потом соседний отсек разгерметизировался, наш карман автоматически перекрыло, кондиционер сдох, и мы начали жариться заживо...
Дьюп спал. Дьюпу вчера всяко разно досталось больше, чем мне. Я не хотел его будить, потому лежал тихо и ругался молча.
Может, поразмышлять о чем-нибудь? Но о чем? Перестрелка с экзотианцами закончилась, как и не начиналась. Мы в очередной раз попытались заполнить энергией вакуум. Но вакуум большой. Беспредельно. Если начальство не верит — я могу подтвердить. В итоге экзотианские корабли отошли 'на заранее подготовленные позиции'. Мы остались на условно нейтральной территории, где и стояли. Фигня, в общем.
Я потянулся за фреймбуком, выключил предварительно звук, а потом уже развернул экран. От нечего делать стал перечитывать свою писанину. Е-мое...
Нет, конечно, если дать Веймсу или Каролю, то ржать они будут. А дай гражданскому какому-нибудь, так он разве что вежливый попадется. Потому что... Ну ничего же вообще не понятно. Где мы находимся, что делаем? Если бы я хоть даты, что ли, записывал, а так... И вообще, восемь месяцев прошло, как последний рассказ написал, а уже глупость моя отовсюду торчит, как на свежеобритой голове — уши.
Такое ощущение, что я ничего не знаю, или мне на все плевать. Надо бы писать подробнее, что ли?
Во-первых, уже триста двадцать два дня идет война. (Стандартный год — 400 дней — десять месяцев — сорок недель.) Война идет потому, что наше любимое правительство официально выразило претензии по спорным территориям правительству миров Экзотики. До этого все кипели невыраженными претензиями.
Что доконало нас — не знаю. Экзотианские дэпы пишут, что последней каплей стала серия вооруженных мятежей на сырьевых мирах, добывающих графит, титан и железо. Но чье правительство все это срежиссировало — они не пишут. Тем более что пояс Гампсона, где сконцентрированы сырьевые планеты, как раз граничит с центральной частью миров Экзотики. Давнишняя, в общем-то, спорная территория. Особенно для любителей воевать. А без графита и титана — не повоюешь...
Лично я мог бы совсем не лезть в эту войну.
Я родился на маленькой аграрной планете. Но всю жизнь таскать навоз мне почему-то не улыбнулось. И когда выдали результаты тестов предварительной зрелости, я сразу послал документы в академию армады. Если с моими физическими данными не в армаду — то только навоз. У меня идеальное здоровье (было девять лет назад), идеальная стрессоустойчивость (тоже, наверное, была). Вот так вышло: или сам на мясо, или... Но в армаде, кажется, все-таки интереснее. По крайней мере, я успел на Экзотике побывать, пока эта каша не заварилась...
Проснулся Дьюп. Неужели я его разбудил? Он рывком сел на кровати, уже ноги спустил, но передумал и начал тереть виски. У него бывает от перенапряжения. А может, наоборот, башку заломило оттого, что сегодня до неприличия тихо?
Я свернул фрейм и пошел в санузел. Потом решил сделать зарядку. Два раза присел, и захотелось прилечь. Разозлился на себя, стал отжиматься.
— Вилы, — вместо приветствия сказал Дьюп.
Слово было незнакомое. Переспрашивать я пока не стал. Вилы — так вилы. Может, это болезнь такая или состояние после полуторасуточного обстрела? Тридцать часов за пультом. Потому что весь сменный состав латал вместе с техниками и палубными дыры в силовых щитах корабля. А у нас с Дьюпом вообще сейчас сменщиков не было. Три резервные двойки, в том числе и нашу, забрали на соседний корабль. Это мне Дьюп разрешал пару раз вздремнуть вчера, а сам, когда прошел отбой боевой ситуации, еще и в общий зал ходил. Чего они там обсуждали — не знаю. Я, лично, где упал, там и уснул. Хорошо уже, что мимо кровати не лег.
Вообще Дьюп вхож на корабле куда угодно, он даже член армейского профсоюза. За это его кое-кто в команде не выносит, но Дьюпу плевать. Ему, по-моему, на все плевать. Да и чего ему заморачиваться? Семьи у него, кажется, нет, родных — тоже. Хотя я очень мало про него знаю.
Дьюп, наконец, перестал тереть голову, и взгляд у него стал более осмысленным.
— Что значит вилы? — спросил я все-таки, падая пузом на пластик и прикидывая, сколько дать себе отдохнуть между подходами.
— То и значит. Экзотианцам нужно было отжать нас к Дельте Змееносца, и они будут отжимать.
Я ничего не понял, поднялся и стал умильно, по-собачьи смотреть на Дьюпа, сделав глупую морду и задрав вверх брови, как делал наш домашний пес.
Напарник фыркнул, наконец.
— Надо тебе это, Анджей?
Я последнее время стал задавать ему вопросы, каких раньше не задавал. Не волновали они меня. Сам не понимаю, что такого со мной сделалось, но по студенческой еще привычке быстро нашел отмазку.
— Мне, вообще-то, в конце года стратегию сдавать. Или, ты думаешь, из-за войны отменят?
— Могут и отменить, — Дьюп потер надбровья. — Ты в шахматы умеешь играть?
Я даже слова такого не слышал. Да он и знал все мои игры. Я во всё играл, во что на корабле играли, а Дьюп со мной — только в пространственные шашки.
— Набери в системе, — сказал он и налил воды из кулера.
Дьюп принципиально пил только воду. Ни чай, ни кофе его не вставляли. А нет, еще на Экзотике дрянь какую-то пил. Не алкоголь, а типа напитка тамошнего. Мне не понравилось — горько.
Я вывел на экран общей связи трехмерную доску вроде шашечной, только вместо шашечек наличествовали адмиралы и звездолеты, а само поле украшали астероидные пояса, пульсары и магнитные аномалии.
