Все, о чем вы мечтали. Общий файл.

Бабки сами мне дверь открыли, когда, промаявшись минут двадцать в кустах, я все-таки вылез и поплелся к подъезду. Минут пять пеняли, что ключ забыл и подробно расспрашивали, где это я так. Сердобольные. Не поверили. Не видели, как я из подъезда выходил, не ночью же. А кто на велосипеде учил? А где? А как так упал? А почему футболка на животе порватая? А?.. А?.. А?..

Еле вырвался, ссориться нельзя.

Вот я и дома. Ключ на полке на кухне. Постель? Неубранная, как будто только что встал. Вмятина на подушке от головы.

Мыться, беглый осмотр повреждений и — спать. Во сне все болезни проходят. Мамина присказка. Пока все.

Глава 3

Проснулся к вечеру, когда стемнело. Плохо сплю без света, после маминой смерти включаю ночник. Заворот в мозгах, но не принципиально, не мешает. Электричество? Лампочка слабая, на сорок ватт, копейки. Что толку обсуждать — в темноте все равно не уснуть.

Что планировал обдумать...

Обернулся человеком потому что была боль, были страх, ненависть и желание вырваться. Там была смерть. Это понятно, непонятно — как сюда перенесся. И как во сне из человека в хомяка превратился, черт-те куда попав. Не объяснимо. Фактов мало, а догадки не нужны.

Как хорошо дома в мае по вечерам. Прозрачный прохладный воздух врывается в квартиру через приоткрытые окна и играет тенями вечернего заката. Красное солнце в шапке облаков просвечивет сквозь сочную зелень тополей. Серо-голубое переходящее в оранжево-красное на фоне зеленого. Тихо. Спокойно.

И есть хочется.

В шкафу на кухне должна быть пачка печенья, надо заварить чай... Подъем! А пока хлеба пожую. Может, еще чего съедобного унюхаю, не помню, сосиски в холодильнике остались? Вчера планировал в магазин зайти, затариться на неделю, но не сложилось. Черт, а я действительно чувствую запах хлеба, я его вижу, как видел хомяком! Нет, правда! Напрягся, захотел и получилось. А листья? Да! А книги? Да! А телевизор? Ой, кажется что-то с проводкой, струйка от задней панели, надо будет посмотреть — что там, не включая. Кажется шнур перетерся. Красочкой в комнате попахивает. О!, а это я сам... Пора на гигиенические процедуры. И зубы почистить.

Интересно, это теперь постоянно со мной или можно выключить? Есть многое, друг Горацио, на свете, что я бы нюхать не хотел.

И многие.

Сирень цветет... Прелесть! К сожалению — это уже за окном. А кухни соседей? О-о-о! А здесь — мои шмотки нестиранные. Ну и цвета от них, бурая мешанина.

Обалдеть! Сирень-то — сиреневая! Запах сиреневый, хомяком я цвета не различал. Подарок! Все, выключаю.

Выключилось.

Давай еще слух попробуем? Включаем? О! А-а-а!!! Выключаем!

Нет, только не в нашем доме. Какофония из телевизоров, воплей во дворе, стука шагов — кто-то спускается в третьем подъезде, бабки галдят, птицы! Ворона, зараза, каркает метрах в двухстах. Народ вокруг шуршит и топает ногами, переговариваются, дети орут, собаки, кошки,... м-мыши. Да их сотни, тысячи! Да не мышей, те относительно тихие, просто слышу их. Не надо мне такого! Потом, как-нибудь... Хорош!

Похоже, получил аккустический удар. Тошнит... Голова гудит, шарики за ролики. Может там какой-то регулятор есть, типа резистор, чтобы прикрутить звук, а не на полную громкость. И с обонянием аналогично. Пойду все-таки чай сделаю...

От представленного запаха сырой воды меня аж скрутило. Бэ-э-э...

Вот поэтому хомяки долго не живут!

Квартира у нас небольшая, не теперешний элитный новострой. Ее еще мой прадед от завода получил где-то в начале пятидесятых прошлого века. Был главным инженером на Адмирале. Умер — досталась деду. Потом мать родилась. Потом я. Дед с бабушкой тоже давно умерли, еще до моего рождения, в начале девяностых. Че-то мрачно звучит. Но это мой родной светлый семейный дом, в котором каждая пылинка связывает меня с ушедшими родными. Тридцать шесть метров жилой плюс кухня десять. Родительская спальня стоит закрытой, там все осталось как при маме, я всегда жил в столовой. И сейчас живем. Я на диване, а Никола, пока был, с антресолей в коридоре раскладушку брал, диван ему маловат. Да и убирать проще. У мамы я уборку делаю два раза в год — в начале декабря и в мае. Все-таки заметно, что в доме живет одинокий мужик. Но стараюсь не запускать. Не опускаться... Сейчас стирка, глажка за неделю накопилась. Влажная уборка. На кухне порядок, посуду с вечера перед сном вчера вымыл. Хоть в голове шумит и в копчик стреляет — перемогусь.

Самочувствие неплохое, гораздо лучше чем утром, кабы не копчик. Царапины поджили. А что вы хотели, я же оборотень, хоть и в хомяка? Принцип тот же, заживает как на собаке. Но Александрик, сука, и оборотней пробивает на раз. Сильна родная милиция, базарная стража. Да и городская стража в этих делах не отстает. С дорожной, правда, не сталкивался, но и c теми народ наверно наплачется, школа-то одна. Интересно, а там где я был — тоже феодализм? Я тех мальчуганов запомнил. И, когда перекладывали в короб, двор видел. Убого. Соха деревянная с неоттертыми комьями сырой грязи валялась у сарая. А может и не сарая, может они в таких домах живут? Средневековье.

Да хоть бы и Средневековье — там продукты чистые, химией не траванешься, а при феодализме мы и здесь настропалились, проживу. Наверху царь, губер — княгиня, районные — бароны. А остальные — купцы, стража, судейские, лавочники, ремесленники, воры, бандиты. Смешно же — князь-демократ! Кропоткин, что ли? Так тот был анархистом. Не, князей-демократов не бывает.

И бароны — разбойники, суки еще те.

И куды крестьянину податься?

Туды?

Если бы не в хомяка...

Часам к трем надо завтра на рынок, поработать. До десяти, а потом в магазин, успеть жрачки взять, перед закрытием — скидка. И Алексейчику двести рублей отдать, иначе зачморит, житья не даст. Значит из школы свалю с последнего урока. Что у нас там в дневнике? Физра? Сам бог велел, только физры мне не хватало.

Конец учебного года. Надо чаще встречаться — как сказано в рекламе для любителей пива.

Вообще-то на учебу у нас в классе забили давно, года три назад. Может и во всей школе так, не интересовался. Учителя иногда пырхаются, пытаются ранжировать нас по знаниям, но — не выгонять же из школы весь класс. Или всю школу. Я лично стараюсь бывать почаще, чтобы отхватить в школьной столовке горячего. Мама говорила, что горячее обязательно, иначе язву наживешь. В столовке, само собой — не дома, но что на вкус пенять? По-крайней мере никто до сих пор не умер и в больницу не попал, чего не скажешь о посетителях многочисленных харчевен вокруг рынка. И дешево в школе. Жаль, учителя теперь питаются отдельно, раньше было лучше и порции побольше. Но двух обедов, заглоченных с утра, мне пока хватает. И котлеток в добавку удается взять. Только жрать надо на двух первых переменах, два раза (за раз не успеть, мало времени), а то к большой все кончается. Не один я такой умный.

А учатся кто во что горазд, как пожелает. Я — дома, когда время есть. Учебников и всякой литературы в квартире полно. Надо признаться, приходится себя заставлять. Давно бы забросил, но — через нихочу — в память о маме. Устанешь, бывает, как собака. Тогда ночью, ведь спать меня укладывать некому.

Память у меня приличная. Наверно. С математикой проблем нет, там я где-то на уровне десятого. Биология неплохо. Физика, химия — не идут, через силу. Русский — на автомате от былой начитанности, правил не знаю. По-моему, у всех так. А кто вообще ничего знать не хочет — так и ладно. На нашем классном фоне не выделяется, не принято у нас обсуждать чужие школьные знания, даже "ботаников" в классе нет. Есть пара "забитых", но — второгодники, здоровые толстые ребята, свалившиеся к нам с интервалом в год. Планировали права качать, типа — на голову всех выше, сильнее, и бывший класс за спиной. Вот мы их дружно мужской частью коллектива на четыре кости и поставили. Быстро управились, недели по две потребовалось, пока их старшие дружбаны поняли, что это наши "местные" разборки и лезть в чужую семью со своим уставом не стоит. Вашим только хуже будет. Теперь ими Петя Строгов командует, наш лилипут. Всамделишный. Все привыкли и не обращают на его рост внимания. Хороший парень, даже кличку лепить ему не стали. Так и зовем — Петя Строгов, с именем и фамилией. Да и второгодники стали нормальными, как пообтерлись, с ними и поговорить можно. Только моргают часто, если случайно рукой взмахнешь. Тик у них.

В моей команде на рынке (до меня) больше половины читать не умели, буквы-цифры не знали, у цыган до сих пор так. Казява — вывеску на входе над рынком не cмог одолеть. АБЫРВАЛГ! Так и стоял со своей ангельской рожицей, сдерживая набухающие слезы в глубоких серых глазах. Ну и что! Что поделаешь? Живем...

Я помогу, если что.

А к Казяве чужой — только спиной повернись. Ангел, ага. Можем и не успеть, не удержать, когда переклинивает. Как же, заплачет он.

Мы все в команде не ангелы. И чтим законы зоны, как и вся наша страна. Так уж получилось, что мы в ней живем, другой нет.

Год назад наш Большой приволок его прямо с улицы и заставил принять. Шел на принцип. Отказали б — они бы вместе ушли. Саша Малый в нашей стае главный опекун младших, он вообще "большой собак", бзик у него такой. Почти восемнадцать, здоровый как лось, мечтает о своей семье и ко всем нам — как к братьям-сестрам. Куда мы без него... Просит Казява хлебушка — что нам, хлеба кусок жалко? Казяве тогда десять стукнуло, на вид — на восемь не тянул. Ну, понятно с Большим. Маленький, дрожащий, жалобный Казява.

Со всеми было такое, не просто так мы здесь собрались.

В начале ничего про себя говорить не хотел: беглый из детдома — и все. А месяца через два наши рыночные нюхачи разрыли, что люди видели его клянчившим поесть на вокзалах в центре, там Казяву местные чурки за ларьки заводили за корочку хлеба. Ну, и кормили этой корочкой, потом выбрасывали. Национальные традиции. С месяц он так ошивался.

Проблемы у нас.

И Казява рассказал нам все. Без слез, девки плакали. Большой этих гадов грохнуть хотел, всерьез планировал, заточек из напильников понаделал, чтобы на месте сбросить.

Это ладно, придержали мы его...

Но с Казявой-то что делать? Гнать надо.

Оставили, но — проблемы, терки постоянные со всеми — до сих пор.

А потом наши Зойка и Гулька, сестра Фарида, пропали. У нас в команде шесть девок, отношения с ребятами у них свободные, все люди понимающие, хоть мы и не взрослые, но никто, если по доброй воле, друг другу мешать не станет. Галлия и Кузя — те совсем мелкота, не о них речь. Зойке с Гулькой по тринадцать, а обеим нашим Наташкам больше пятнадцати. Вот младшие и решили, что тоже в силу вошли — миниюбки, разрезы, брючки обтягивающие. В соответствии с нашими финансами на рынке можно вещи подобрать, если больше года пролежали. Рублей по двести, а когда и вовсе даром отдают.

Попали наши дуры.

Утром их нашли изнасилованными в подвале, почти в двух километрах от рынка, уже в соседнем районе. Зойка чуть не умерла, в больнице выходили.

Напоили, заманили... Наверно, как обычно это происходит.

Вначале думали, что бомжи. И место такое выбрано — подвал. Оказалось, что золотая молодежь. Ну, это они так себя позиционируют по отношению к нам. Обычные голимые середняки из условно благополучных семей решили поразвлечься перед уходом в армию. С симпатичными девственницами-бомжихами, на рынке приглядели. Трое. Один держал, двое насиловали. Дело, кажется, не возбуждали. Зойку просто выписали, даже в детдом не стали определять.

Тут нам совсем край пришел: ведь получается — хватай из нас любого, делай с ним что хочешь, прокатит. Еще Казява до кучи наших бед.

Вот и пригодились заточки "большого собака". А Казява с нами пошел. Сам.

По-дурному, но все получилось — дворовая драка с летальным исходом для двух участников. Реально — мы их просто зарезали. Казява был в моей тройке, блевали потом вместе. Третьего урода найти не получилось, уехал. И никаких следов, хотя ментам было просто лень, все им было понятно. Может быть, у них тоже дочери есть? Трясли только Большого, чудом не сел, весь был синий. Условно благополучные родители одного из покойных призывников обещали нас всех перестрелять. Мы им тоже пообещали.

На рынке проявили понимание, доступную информацию всосали, и к нашим работам добавился легкий рэкет с сопутствующей ему охраной товара.

А Казява, сдав заточку для последующего утопления, потихоньку от всех соорудил себе новую из найденной тонкой арматурины.

Как-то говорил с ним о его прошлом, о всех нас, и услышал:

— Вы все мне братья. За вас я готов на все...

— На что — на все? Убивать, что ли?

— Задницу готов подставить, если понадобится...

Вот такой у меня брат. И что с ним — таким — делать?

И уже дважды еле успевали отловить, когда он со своей арматуриной пытался напасть на чурок, наверно похожих на его мучителей. Потом говорил, что обознался, но — переклинило.

Иногда мне вдруг становится страшно — несколько дней, потом проходит. Я боюсь, что на район придет новый следак, дело опять раскрутят. Боюсь за всех нас и за себя, мне с марта четырнадцать. Умом понимаю, что маленький и глупый — в этом мире взрослых, быстрых и злых, никакие мои увертки и конспирация ровным счетом ничего не значат, все и все про меня знают, только им пока на меня наплевать. И в любой день...

Жил у нас в подъезде мужик в однокомнатной на втором этаже. Длинный такой, весь из ломаных линий, углов, чудаковатый. Ходил в куртке, схожей с матерчатой блузой художника, как их изображают на картинах времен Репина. Зимой носил похожий балахон из пальтовой ткани. Одинокий художник. В общем, он так у меня ассоциировался. Длинноносый. Помню, почему-то я внутренне над ним подсмеивался. Пацан...

Где-то через месяц, как я осел на рынке, он мне у мясников навстречу попался. Я конечно приссал, что теперь всем про меня раззвонит, но — нет. Познакомились. Гена, почувствовав, что не хочу, чтобы на районе знали о моей второй рыночной ипостаси, при редких встречах у дома только кивал или взглядом приветствовал. Бывало — с рынка до дома вместе шли, метрах в пятидесяти друг за другом, каждый сам по себе. А на рынке приятельствовали. Ну как — перебросимся парой словечек, время есть — пяток минут побазарим о жизни. Он меня почти сразу приметил, но не лез — у всех свои дела. Рассказывал, что вначале книги из дома на газетке продавал, прочую мелочь, а закончились — пытался ими спекулировать. Брал на Крупе и с небольшой наценкой старался спихнуть у нас. Не пошло. Плохо читает народ, не до того ему. Говорил, что раньше мы были самой читающей страной. С трудом в это верю, люди же почти все те же! Не, совсем не верю, небось — статистика. Это та, которая идет сразу за чудовищной лжой, по списку.

Но не зря торговал, тоже на рынке прижился. Теперь чай нашим "барыгам" разносит в пластиковых стаканчиках. Стаканчик, чайный пакетик, кипяток обходятся ему в десять рублей, продает за пятнадцать. И — нужное дело, особенно осенью и зимой. А летом остужает и носит холодный, ему уже верят, чайный стаканчик из его рук берут без брезгливости. Чистоплотный мужик. Планирует сдобу подключить, а пока — печеньки в запаянных пакетиках.