Научи меня доброте

— Торми поганец! — вцепился он с бешенством в решётку, намереваясь вырвать ту с корнем. Не получилось.

Мальчик на всякий случай отступил подальше, а то мало ли что, вдруг дотянутся.

— Молись, сопляк! Выйду, по стенке размажу! — рычал Локки. — Лицо нафиг разобью! Кровью плакать будешь!!! Да я тебя...

Эхмея потянула Торми за рукав, не дав дослушать какие ещё мученья он должен перетерпеть, прежде чем Локки насытится его избиением.

— Зачем ты снял парик? — попрекнула его спутница.

— А что, по-моему, весело вышло, — протянул он Эхмее конфеты.

Она отказалась. Зато Торми развернул одну и поместил за щёку. "Сладкая" Он решил припрятать добытое, и парик пришёлся как раз кстати. Торми положил в его нутро ирис и связал косы. Получилось что-то наподобие сумочки.

Когда они дошли до клети, где совсем недавно Тея билась в истерике, как израненная птица, а теперь вцепившись в решётку, стояла перед ней на коленях, склонив голову.

Торми взглядом вопросил Лайнерию, мол, что случилось. Девочка поднялась с кровати и потыкала недвижимую воительницу тупой стороной меча. Тея вздрогнула и подняла голову; сложилось впечатление, что она просто задремала. "В таких-то условиях?!" — поразился Торми.

Решётка вдруг поехала вверх и едва не уволокла за собой Тею, но девушка не растерялась, и в самый последний момент всё же отцепилась и бухнулась на колени.

— Ты как? — очутился рядом с ней Торми, и попытался помочь подняться. Всё-таки ему бы не хотелось, чтобы Тея убилась. Таких кулинаров как она — поискать и не найти!

— Если бы не доспех... — пробубнила та и начала причитать как всё плохо в этом мире, а, заприметив Эхмею, едва не кинулась на неё с кулаками.

— Спокойней, дорогуша! — осадила её строго лидер-босс.

— Дорогу на выход, и быстро! — не менее стальным голосом приказала Тея.

— Естественно, только сначала оружие сдай. Чужое.

— Естественно, только сначала...

"Куда я попал?!" — едва не хватаясь за голову, подумал мальчик.

Прощание происходило не так быстро, как хотелось Торми. В смысле прощание с оружием. К его изъятию пришлось подключить Лайнерию, и уж тогда, с дрожащими руками и с непомерной обидой во взгляде, Тея с ним рассталась.

Эхмея в два счёта вывела их на свежий воздух: там повернули по коридору и здесь, где-то нажали, и открылась замаскированная дверь, — и вот она, долгожданная свобода!

— Что ж, прощайте! — молвила Руд.

Торми хотел намекнуть, что это хорошо оказаться на улице, но он как-то понятия не имеет, как добраться до дому — тут всё ему не знакомо, — однако не успел. Из темноты вывернула тёмная фигура, в которой был узнан Ринго-Ри.

— Он проводит, — пояснила лидер-босс. — Вы можете ему доверять.

— Так же как и тебе? — съязвила Тея.

Её вопрос остался без ответа.

Когда они расставались, Эхмея выглядела печальной. Торми хотел что-то спросить, но так и не вспомнил что. Он всю дорогу пытался думать о нелёгкой судьбе Руд-Эхмеи, но мысли вязли в сонном тумане.

Оказавшись на пороге любимого дома, и вдыхая аромат ночи, Торми одолело сильное беспокойство.

— По-моему, мы что-то забыли, — высказал он терзающую его мысль.

Тея толкнула плечом входную дверь, которая почему-то оказалась не запертой, и со словами:

— По морде кому-то дать забыли, — исчезла в недрах дома.

Лайнерия же положила руку ему на плечо и слегка сжала.

— Шиконе, — просто сказала она, и последовала примеру воительницы.

"Шиконе?! А что Шиконе?"

— Шиконе!! — дошло наконец до Торми, и он в порыве чувств рассыпал ириски.

Конфеты осыпались к его ногам, шелестящим водопадом.

— Должно быть его уже разорвали...

Явление 23 Преступления и наказания

Назойливое солнце дотошно светило в глаза, настойчиво требуя проснуться и отреагировать на то, что оно уже встало, а значит, утро в самом разгаре и валяться в постели неактуально. Торми причмокнул во сне губами, обуреваемый самыми аппетитными и вкусными снами, не обращая ни на что внимания, пусть бы тут посреди его комнаты рванула одна из загадочных штуковин магистра Тараканиана. Сон и еда — вот что нужно было ученику Анемона! И как ни странно это всё у него уже имелось, вот только пустоту разверзшуюся в животе эфемерная пища никак не восполняла. Пришлось проснуться, сесть, и тупо уставиться на радостно-солнечный пейзаж за окном. Торми целую минуту соображал: день сейчас или вечер или всё-таки утро, — так и не пришёл к однозначному выводу. Провёл ладонью по заспанному лицу, сгоняя сон. Помогло мало. Спустил с кровати ноги. Оказалось что они обуты в сапожки, а он сам всё ещё в платье. Похоже ночью, приволокшись в опочивальню, такое событие, как приготовление ко сну он успешно пропустил. Ну и ладно.

Нарыл в комоде надлежащего вида зелёный костюмчик с жёлтой вышивкой по воротнику. И пока в него облачался, вспоминал о вчерашних событиях, спокойно так вспоминал, пока не дошёл до момента с курильницей с дурман-травой, которой несознательно попотчевал учителя, надеясь, что всё обойдется, а если нет, то узнает он о последствиях не скоро. Оказалось скоро. Сегодня.

Он нервно скатал платье в клубок и закинул под кровать. Там всё равно никто не смотрит. В комнате мальчик убирал самостоятельно. А то не дай Лулон сенсей прознает, что его ученик страдает ленью, и тут такое начнётся. Придётся каждый день весь дом вымывать. ВЕСЬ!!! А за год своего пребывания в особняке Арахуэнте он побывал далеко не во всех комнатах — не сообразил, как в них войти — и то насчитал пятнадцать. Он всё ещё хотел жить! И эта последняя мысль отозвалась в нём беспокойным стуком сердца.

Он вышел из своей спальни, с опаской прокрался по длинному коридору, свернул, выглянул из-за угла... Когда не знаешь чего опасаться — оно страшнее. Спустился по лестнице в холл. И... никакой катастрофы не увидел. Весь антиквариат в виде старинных ваз и наикрасивейших скульптур остался нетронутым (не то что в гостиной, там его Тея ещё на прошлой недели расколотила). Также были на месте сабли, прикреплённые к стене, и рога оленя, присланные Анемону в подарок давешним учеником (на что тот намекал?). Никакой разодранной и поломанной мебели, а ведь холл должен был стать эпицентром катастрофы, ибо курильница исполняла своё дурманящее действо тут, из-за кадки с щучьим хвостом, вблизи которой, развалившись на кресле, Анемон и отдыхал, когда Торми её туда поставил. Удрать после этого оказалось делом не хитрым; учитель то ли сразу задремал, то ли ему захорошело, но, стараясь не дышать, чтобы не поплыть, мальчик скользнул за дверь на выход, и... его никто не попытался остановить.

Торми стоял посередине большого, но уютного холла, недоумевая о том, где же тут может быть припрятано тело сенсея. За этим делом его и застала Тея, уперев руки в боки, в цветастом фартучке с кружевами, поверх кожаного обтягивающего платья. Контраст был велик.

— А. доброе утро! — заметил он её, и лучезарно улыбнулся. Ну не хотелось ему сегодня нарываться. Разборками он был сыт по горло.

Тея молчала, испытывая его нервы тучным взглядом. С какой она ноги встала? Или то была не нога?!

— А где Анемон-сенсей? — спросил он, не переставая улыбаться, нутром чувствуя, что домоправительница на что-то намекает, будучи не в духе.

— Пьёт чай в гостиной, — буркнула она.

— А он как... С ним всё в порядке? Он... э-э... в себе? — осторожно поинтересовался мальчик.

Тея одарила его таким озадаченным взглядом, будто считала, что с Анемоном это в принципе невозможно. Торми так и понял, и был согласен. Но ведь с учителем могло быть ещё хуже, чем есть.

Тея решительно подошла к нему и протянула руку, в которой, как в колыбели лежали круглые ириски, завёрнутые в цветастые фантики.

— Твоё?

Торми кивнул, узнавая вчерашний гостиниц от Локки.

— Забирай, — ссыпала девушка конфеты ему в руку. — Сегодня Анемон на них поскользнулся, когда решил устроить себе утреннюю пробежку в саду. Едва нос не расквасил. — Тея нахмурилась.

И что её не устраивало? То, что Анемон поскользнулся, или то, что удержался на ногах? Странная эта Тея. Никогда не поймёшь, что у неё на уме.

— А где Лайн? — положил Торми в рот ириску. День начинался вроде бы не плохо.

— Уехала два часа назад.

Или не очень. Ну вот, опять он тут один, как дурак, — приуныл мальчик, запихивая в рот сразу две... нет, три конфетины. Он потащился на кухню в надежде поживиться там чем-нибудь стоящим, и в дверях налетел на сенсея с чашкой чая, вернее чуть не налетел, учитель вовремя сманеврировал и остался невредим.

Анемон в белом костюме с зелёной вышивкой и таких же перчатках, зачем-то оглядел своего ученика с ног до головы — для этой цели даже временно ликвидировал с лица тёмные очки, отчего у Торми в груди сладостно защемило, при виде учительских лучисто-изумрудных глаз.

— Почему не в платье? — серьёзно поинтересовался тот, вернув очки на прежнее место.

Торми растерялся.

— А почему я собственно должен быть в платье? — честно не понял он.

— Тебе идёт.

Так, конфеты у него ещё есть, осталось сообразить, где лучше их случайно рассыпать, чтобы этот гад, в смысле сенсей, в смысле... Вот зараза!!

— Можешь идти откушать, а потом приберись в огороде, — уже на ходу повелел Анемон, оставляя ученика полыхать глазами в припадке праведного гнева.

"Всё-таки козёл!" — пришёл к выводу Торми, и пнул с чувством и без того открытую кухонную дверь.

На печи обнаружилась кастрюля с каким-то неясным варевом желтоватого цвета. Торми подумал, что каша, и наложил себе целую тарелку. Взял из плетёной корзины, накрытой чистым полотенцем с котёнком, хлебный батон, оказавшийся не первой свежести, ну ничего, он сейчас готов был заглотить и недельной давности. Налил себе чая, — спасибо сенсею за то, что тот оказался горячим! И приступил к долгожданной трапезе. Он её честно выстрадал, будучи со вчерашнего дня не евши. Первая же ложка каши оповестила его о том, что это всё-таки каша, и даже как будто с маслом, но соли явно перебачили этак ложки на две. Торми выпучился от неожиданности, и запил всё это пересоленное дело чаем. Кашу никак тётушка готовила: такую отраву изобразить могла только она. Посмотрим чем ещё можно поживиться. В буфете он обнаружил большой пряник и немного джема, что было как нельзя кстати. Джем оказался яблочный и превосходно лёг на кусочек хлеба, а потом неплохо уместился во рту. Повертев пряник и так и этак, мальчик понял, что тот свежий и пахнет приятно. Откуда такое добро, да ещё и с маком? — откусил он.

— Лайнерия тебе там оставила... — вошла на кухню Тея, и, узрев Торми за трапезой, сквасилась: — Вижу, ты уже нашёл.

Торми с благодарностью посмотрел на почти доеденный пряник. Лайнерия... ну хоть кто-то о нём заботится.

— Ну как тебе омлет? — поинтересовалась Тея, косясь на "кашу" в его тарелке.

— Омлет? — Прошла целая минута, прежде чем: — А почему в кастрюле?

— А какая разница?

— Понятно, — уставился в стол ученик Анемона.

Значит кулинарные изыски нынче заслуга Теи. Такого повара потеряли! Да если его, Торми, так и дальше будут кормить, то он долго не протянет, а если и протянет, то только ноги.

Мальчик благоразумно отказался от "омлета", и приврал, что, дескать, наложил тарелочку для сенсея, мол, тот просил. Тея вызвалась отнести, бубня себе под нос, что жизни никакой, карьера воина летит к духам, — оружия-то нет.

А ведь правда, Торми и думать забыл об оружии домоправительницы, припрятав его в одном укромном месте... "Как бы не свистнули!"

Рассовав по карманам ириски, Торми услышал душераздирающий воинственный вопль Теи, что-то разбилось со страшным звоном, похоже, компания по скармливанию Анемону злополучной "каши" началась! Мальчик поспешил унести из дома ноги, пока учитель не догадался, с чего почина он должен так страдать.

Оказавшись на улице, Торми сладко потянулся, отмечая, что солнце уже почти доползло до середины неба; день разгорался. С ошеломляющей скоростью мимо его носа пролетел стриж; на козырьке крыши чирикнул воробей, и мальчик поспешил в огород выполнять поручение сенсея.

Прибыв к месту будущей уборки, Торми буквально обомлел. И почему он сразу не учёл, что ко всему привыкший организм учителя, который на досуге баловался сомнительными чаями и был не прочь вылакать чарочку-другую игристого заморского (хотя иной раз счёт шёл на полновесные бутылки), из строя вывести не так легко, а вот тётушку Люциль... Торми сглотнул. И как он, по мнению учителя, должен был тут убирать? А картина перед ним нарисовалась самая что ни на есть обалденная. На фоне капустных грядок, выжариваясь на солнцепёке и дика вращая глазами, на месте огородного чучела торчал сосед, премерзкий старикашка Аукуба. Во рту у него наблюдался кляп, седые волосы всклокочены на пример кукушечьего гнезда, а лицо, выражает крайнюю степень отчаяния. В то время как на лавке, в теньке раскидистого дерева, лежит тётушка Люциль, и кажется, спит: дышит ровно и глубоко.

Торми ошарашено уставился на привязанного к палке старичка и ущипнул себя за щёку. Тьфу ты! Больно! Не сон и не видение, тогда что? Хотя "что" именно послужило причиной, он знал, вернее, догадывался. Но как?

Перво-наперво мальчик проверил, а правда ли тётушка спит, обойдя вокруг объекта, и найдя его неопасным. (В последнее время ему постоянно приходилось чего-то опасаться!) Далее он обошёл пару раз столб с перекладиной, на которой болтался старикашка в изодранном костюме, бывшим некогда парадно-выходным. "Что за...?" Не могла же тётушка с ним такое сотворить? У них же вроде как были дружеские отношения и всё такое.

Торми без труда дотянулся до верёвок, которыми Аукуба был крепко связан. Да, без посторонней помощи от них и не избавишься. Торми замер, поймав на себе пристальный взгляд соседа, и решил, что надо как-то объяснить своё появление:

— Обобрать клубнику... пришёл.

"Какое к духам обобрать клубнику?!" Но это лучше, чем заявить, что учитель наказал навести порядок в огороде, так что будьте любезны убраться восвояси, если конечно не решились заменить огородное пугало. "Да как Ау вообще сюда занесло?"

Старичок затряс головой, начал натужно мычать, и так пытливо глядел на мальчика, вероятно призывая того к каким-то действиям. Торми нифига не понял, и решил для выяснения обстоятельств вынуть кляп. Дедушка закашлялся и сплюнул, выражая благодарность. Торми нахмурившись, изучал обслюнявленный носок, не так давно бывший кляпом. Это было так негигиенично, что он просто не мог оторвать от него взгляда.

— Развяжи скорей, пока эта ведьма меня не спалила! — проскрежетал старческий голос, выводя мальчика из ступора.

— А? Ведьма? Спалила? — принялся он оглядываться, и узрел ещё один элемент обстановки, который как-то не заметил, а тот был очень значимым... вернее они, дровишки, небольшой кучкой сваленные к ногам жертвы экзекуции.

Аукуба всхлипнул, обвиснув, как оборванное тряпьё — собственно, издалека оно, верно, так и виделось, — и начал отповедь брюзжащим голосом. Так Торми узнал, что вчера вечером, прогуливаясь по саду ("торча по своему обыкновению под заборам", — поправил для себя Торми, изображая внимательного слушателя, хотя ему действительно было интересно), Аукуба вдруг заслышал странные завывания, в которых с большим трудом смог различить своё имя. Его звали. Его требовали. Притом не кто-то там, а сама Люциль.