Горошина для принцессы

— Не товарищ капитан, а товарищ лейтенант государственной безопасности, — поправил он её.

На петлицах у него было по шпале, но Снежана не стала спорить.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, — горячо заговорила она. — Мой муж был задержан по вредительскому навету этого Гольдберга! Он не виновен! Он — лётчик! Герой Советского Союза!

Снежана никогда не простит Владимиру этого письма! Но, сделает всё, чтобы его освободили!.. Потому что его арестовали только из-за неё! Она его в это втравила, она и вытравит! Она добьётся, чтобы с него сняли несправедливые обвинения! Но никогда! Никогда его не простит!.. И уедет! На все четыре стороны! Чтобы никогда больше его не видеть!

Как он мог?! Господи! Как он мог?!

— Герой Советского Союза? — удивился лейтенант. — Подождите! Пройдите! — он усадил её на стул, а сам сел на место Гольдберга.

— Он оболгал моего мужа, чтобы... — губы Снежаны задрожали, на глазах выступили слезы. — Он хотел... Он...

— Да, вы успокойтесь, гражданочка, — вскочил чекист, налил воды в стакан и подал ей. — Выпейте и успокойтесь. Враг народа Гольдберг арестован. Он будет предан суду за свою вредительскую деятельность и расстрелян.

Снежана пила воду большими глотками, пытаясь унять дрожь... Она должна всё рассказать этому лейтенанту-капитану, чтобы Владимира освободили, как можно быстрее!.. Чтобы всё закончилось, как можно быстрее! Чтобы она как можно быстрее могла куда-нибудь скрыться, убежать, спрятаться!.. Чтобы никогда больше! Чтобы никогда больше Владимира не видеть!

Когда стакан опустел, лейтенант забрал его, снова сел за стол и мягко сказал:

— Расскажите подробнее, чего от вас хотел арестованный!

— Вот! — Снежана достала из сумочки адрес, который сунул ей в прошлый раз Гольдберг. — Он дал мне вот это... Он домогался меня, — Снежку передёрнуло от омерзения. — Он требовал, чтобы я пришла к нему по этому адресу, и... — она опустила глаза. — Чтобы я...

Чекист взял бумажку, прочитал и поднял трубку внутреннего телефона:

— Дежурный! Опергруппу на выезд! — отрывисто приказал он. — Советская семнадцать, квартира два! Обыск и засада!

— Товарищ лейтенант Государственной безопасности, — Снежана смотрела на него с нескрываемой надеждой. — Мой муж — Герой Советского Союза майор Иволгин! Командир авиабригады! Пожалуйста, освободите его! Он ни в чём не виноват! Это всё из-за меня!.. Сначала этот Гольдберг подстроил арест моего отца, а теперь оклеветал мужа. Он шантажировал меня, чтобы... — её голос прервался. — Чтобы добиться от меня близости, — наконец, с трудом выговорила Снежана. — Они ни в чём не виноваты! Он оболгал их!

— Когда и где был арестован ваш отец? — спросил её чекист. — Его фамилия, должность, звание?

— Его арестовали второго июня. В Ленинграде. Комдив Добрич. Помощник по ВВС командующего войсками Ленинградского военного округа, — сказала Снежана. — Помогите, пожалуйста!

— Не безпокойтесь, гражданка Иволгина! — положил обе ладони на стол чекист. — Что касается вашего мужа, то его дело будет пересмотрено немедленно! Я лично за этим прослежу. Если он не виновен, его сразу же освободят! А делом вашего отца займутся следователи Управления НКВД по Ленинградской области. Мы сообщим в Ленинград об аресте Гольдберга. И направим запрос по делу вашего отца, — он поджал губы. — Увы, но это единственное, чем я могу вам помочь.

— Большое спасибо, — прошептала Снежана, с трудом сдерживая слезы. — Я всё понимаю...

— Благодарю вас за помощь! — лейтенант встал, подошел к Снежане, тоже поднявшейся со стула, и взял её за руку. — Сегодня одним негодяем в наших рядах стало меньше! Теперь он обезврежен и понесёт заслуженное наказание, — чекист вздохнул. — Много ещё врагов затаилось и подло вредит исподтишка нашей Родине! Но мы их передушим всех без исключения! — твёрдо сказал он. — Это я вам обещаю!

Она вернулась домой поздним вечером. Пешком. Если кто-то из соседей и удивился её возвращению, то оставил свои мысли при себе. Снежана сварила манной каши, немного поела и легла спать.

Утро вечера мудренее.

Она спала почти до полудня, а, проснувшись, долго лежала, глядя в потолок... Этот лейтенант-капитан пообещал, что Владимира скоро освободят. А больше она ничем помочь ему не может.

И не хочет.

Ничего она больше не хочет... Что-то сломалось у неё внутри. Как у куклы наследника Тутти. Что-то очень важное. Какая-то незаменимая деталь. Маленькая серебряная шестерёночка... Самая незаменимая.

Снежана встала. Накинула халат и пошла на кухню. Погремела посудой. Заглянула в кастрюльку с недоеденной вчерашней кашей.

Внезапно её затошнило так, что она еле-еле успела добежать до поганого ведра!

Её вывернуло практически наизнанку. До самого донышка. Хотя тошнить было абсолютно нечем. Ведь она ничего не ела уже несколько дней... Кроме тарелки манной каши вчера вечером.

Отдышавшись, она попила водички, а потом решительно вывалила кашу из кастрюли в ведро. От греха. Ничем иным отравиться она не могла.

Снежана вернулась в комнату. Она поест потом, когда оклемается. Потому что сейчас есть не хотелось вовсе. Более того, её мутило не то что от запахов, а от одной только мысли о еде!

Она села на кровать.

Значит, не вернёшься? Значит, хочешь побольше девок в баб переделать? Значит, советуешь катиться на все четыре стороны?

Она достала из-под кровати чемодан и стала укладывать вещи.

Сначала Снежана ничего не хотела брать. А потом подумала, что это будет выглядеть слишком нарочито. Как будто она обижена или оскорблена... А она не была обижена! И не была оскорблена! Ей было поровну! И, вообще, она — паскуда! Стерва, одним словом! Поэтому и вещички свои заберёт, и деньгами не побрезгует! Жить-то надо на что-то! Хотя бы первое время, пока она на работу устроится где-нибудь!.. Где-нибудь подальше отсюда! А это значит, что надо купить билет на поезд! И чего-нибудь съестного в дорогу.

Хотя, вообще-то, на еде можно и сэкономить! Потому что о ней лучше даже и не вспоминать, мелькнуло у неё в голове, пока она бежала в коридор к ведру...

Чемодан получился тяжелым. А, может, это ей только показалось из-за слабости, подумала Снежана? Так или иначе, пришлось укладывать его по новой. Она оставила лишь самое необходимое, а потом снова попробовала поднять и поморщилась. Всё равно было тяжеловато. Снежана сняла бельевую верёвку на кухне, обвязала ей чемодан и смастерила петлю, чтобы можно было тащить его, повесив через плечо.

Потом она прибралась в доме, перестелила постель и вынесла ведро на помойку. Наведя идеальный порядок, она закрыла форточки, надела пальто, обулась и присела на чемодан перед дорогой.

Осталось только написать прощальную записку Владимиру.

'Сказал бы тебе пару ласковых, да бумаги жалко'.

Ах, так! Ну, и сам тогда без записки обойдешься, подумала Снежана! И не стала ничего писать!

Выйдя на лестничную площадку, она заперла за собой дверь на два оборота и положила ключи под коврик.

Вот и всё.

Она сделала это! Она смогла! Она решительная и сильная! А не комнатная собачка! Которую можно взять за шкирку и выкинуть! На все четыре стороны! Она никому не позволит так с собой обращаться! И оскорблять! Никому! Даже ему!

В особенности, ему...

Снежана шла по пустынной дороге, выставив плечо навстречу холодному, пронизывающему ветру. Рассерженные деревья недовольно качали облетевшими кронами. И облака, нахмурившись, плыли в противоположную сторону. Какая-то назойливая ворона, размахивая крыльями и каркая, то ковыляла рядом, то прыгала, путаясь у Снежаны под ногами. Но она никого не желала слушать.

Она уедет как можно дальше...

Короткий ноябрьский день подходил к концу. Никто не видел, как она ушла. Никому до неё не было дела. За толстыми стенами домов царила предпраздничная суета. Хозяйки строгали салаты, расстилали скатерти и расставляли тарелки. А дети и мужчины отирались рядом, норовя стащить что-нибудь и получая за это по рукам. Скоро совсем стемнеет и тогда все усядутся за стол и поднимут стаканы. Сначала за товарища Сталина, потом за годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, потом за товарища Ворошилова и Сталинских соколов!

Снежана поставила чемодан и присела передохнуть. Торопиться ей было некуда. И не к кому. На всём белом свете у неё не было ни одной родной души...

Проторчав несколько суток на суматошном и неуютном вокзале, она забралась, наконец, в вагон, сунула свой баул под сиденье и вздохнула с облегчением. И даже представить себе не могла, какие мытарства ожидают её впереди!

Поезд дальнего следования 'Владивосток-Москва' был тот же самый, в котором всего каких-то три месяца назад, не замечая часов и путая день с ночью, ехала на Дальний Восток глупая, счастливая Снежка.

Поезд был тот же самый. Тот, да не совсем. И дело было не в том, что теперь он назывался шиворот-навыворот 'Владивосток-Москва', а не 'Москва-Владивосток', как тогда. И даже не в том, что теперь она ехала не в двухместном купе в мягком вагоне, а на боковой полке в жёстком. Брошенная и несчастная...

Дело было в запахах.

Её место располагалось прямо возле туалета, ароматов которого не могли заглушить даже облака густого табачного дыма, втягиваемого в вагон из насквозь прокуренного тамбура. Но это было только полбеды. А вот запах сала, копчёной колбасы, варёных яиц и прочей снеди, на которую накинулись оголодавшие пассажиры, был просто убийственным!

Когда Снежана, бледная и совершенно измученная, вернулась в очередной раз из туалета, соседка, полная пожилая женщина, посочувствовала ей:

— Терпи, девонька! Терпи, хорошая. Все через это проходят.

— О чём вы? — не поняла её Снежана. — Через что проходят?

— Да, через хворь эту, — покачала участливо головой соседка. — А ты терпи, девонька, терпи. Женская доля наша такая... Уж, я то знаю, каково тебе. Сама шестерых выносила. Намаялась...

— Да, о чём вы? — удивлённо распахнула глаза Снежана. — Я не понимаю ничего!

— А что тут понимать? — пожала плечами женщина. — Нечего тут и понимать! Тяжёлая ты. Вот тебя и полоскает.

— Да, что вы такое говорите! — ещё нашла в себе силы возмутиться Снежана. — Как вы можете такое говорить!

— А что я такого сказала? — удивилась соседка. — Ничего я такого не сказала, — и вдруг прикрыла рот ладонью. — Ах ты, Господи! А ты, поди, и не знала, девонька?! Дура я старая, как же сразу-то не догадалась! Ты ж ещё молоденькая совсем! Поди, в первый раз, да?!

Снежана молчала, оглушённая её словами. Сражённая ими наповал.

Только этого ей и не хватало...

Женщина говорила что-то утешительное, но она ничего не слышала.

Скоро у них будет маленький!

Нет, поправила себя Снежана! Не у них, а у неё! К Владимиру она ни за что не вернётся! Никогда! Пускай себе переделывает кого хочет в кого захочет! Пока молодой! А она как-нибудь и без него обойдётся! Сама ребёнка вырастит! Справится как-нибудь! А потом, когда-нибудь, через десять лет. Нет, лучше через двадцать! Когда он будет уже совсем старый, а она ещё молодая и красивая, они случайно встретятся, и тогда он поймёт, какую совершил ошибку и что потерял!

— Что вы сказали? — посмотрела она на соседку.

— Да, ты не переживай, девонька! Это только в первый раз страшно! А потом привыкнешь! На-ка, лучше съешь огурчик, — женщина достала из крынки и протянула ей солёный огурец.

Сначала Снежана хотела отказаться, но вдруг поняла, что это именно то, что ей сейчас требуется.

— Спасибо, — взяла она огурец и с удовольствием им захрустела.

— Тебя как звать-то? — спросила соседка.

— Снежана...

— А меня — Глафира Прокофьевна. Можно просто — тётя Глаша.

— Очень приятно, — сказала Снежана и улыбнулась.

Впервые за два последних месяца...

Снежане действительно было очень приятно, что рядом оказалась эта простая и добрая женщина, которая по возрасту годилась ей в матери. И даже лучше, что в матери, а не в подруги! Потому что сейчас, когда она нежданно-негаданно оказалась в интересном положении, совет взрослой и опытной женщины был ей во много раз нужнее, чем пустопорожняя болтовня и охи-ахи её ровесниц.

Вообще-то говоря, настоящих подруг у неё никогда и не было. В детстве, вместо того, чтобы играть с другими девочками в куклы, она предпочитала ошиваться возле самолётов. Институтские подруги испарились сразу же после ареста отца. А завести новых во время своего короткого замужества Снежана не успела. Да, собственно, и не стремилась к этому, с головой окунувшись в любовь.

Наконец-то, ей хоть чуточку повезло!

Тётя Глаша провела лето в гостях у старшего сына, который жил во Владивостоке, и возвращалась домой в Ярославль.

Вырастив шестерых сыновей, она, оказывается, всю жизнь мечтала о дочке! Наверное, поэтому, познакомившись со Снежкой, немедленно взяла её под своё крыло и иначе, как доченькой, уже не называла.

И, вообще, если бы не она, Снежка скорее всего сошла бы с поезда на каком-нибудь полустанке, не выдержав безконечной мучительной дороги!

Увидев, как она задыхается от табачного дыма, Глафира Прокофьевна в два счёта прекратила курение в тамбуре на этом конце вагона.

Небольшого росточка, кругленькая и седая, она была очень даже боевой! И мужчины, все, как один, отчего-то безоговорочно признавали её верховенство, называли мамашей и вели себя в её присутствии смирно, как овечки. А тётя Глаша только посмеивалась!

Оттаяв рядом с ней, Снежка сама не заметила, как, слово за слово, обо всём ей рассказала. Что забеременела от мужа, а он её прогнал, чтобы не мешала других девок в баб переделывать. Что мама у неё умерла, когда ей было всего семь лет, а папа находится под следствием. Что едет она в Ленинград, чтобы начать жизнь заново. А то, что было, стереть из памяти и позабыть, как дурной сон...

Узнав о судьбе её отца, тётя Глаша только вздохнула. Не зря говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся! Выросшая в Сибири, где изпокон веку не переводились каторжники, она не считала наличие судимости чем-то зазорным. И, вообще, дочь за отца не ответчица!

А вот насчёт мужа высказалась откровенно. Как же это можно так поступать?! И откуда они только такие берутся?! Расстреливать надо таких без суда и следствия! По два раза в день! Она могла бы долго развивать эту мысль, но Снежка, не проронившая до сих пор ни слезинки, вдруг разревелась, да так, что пришлось её отпаивать. Перепуганная тётя Глаша суетилась вокруг неё, на чём свет стоит, проклиная свою неосторожность. И дала себе слово больше этой темы не касаться. Пока бедная девочка не успокоится. Пока время не залечит её раны...

Разведав Снежкины планы, тётя Глаша принялась уговаривать её пожить в Ярославле. Ну, какая ей разница, где новую жизнь начинать! Ленинград — город столичный, спору нет! Колыбель пролетарской революции и всё такое! Но какой-то уж очень большой и безприютный! И зимы там, говорят, сырые и промозглые, а это вредно для беременной! То ли дело Ярославль! Летом — жара, зимой — мороз! Всё как у людей! Красота! Между прочим, будет кому за ребёночком приглядеть, когда мамка на работу выйдет! Тётя Глаша и присмотрит! Потому как пенсионерка и свободного времени у неё полным полно! А вот внучат до сих пор нету! Сынки всё никак не сподобятся! Всё никак не наженихаются, лоботрясы этакие!