Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Девка в панике повернулась ко мне. Да, дура — не спросила как использовать редкостное средство. Вот бы Воевода такую редкость дал, а она... По глупости да незнанию, всё бы и в впустую...

— Как придёте в Рязань, идёшь в Кром. На всенощную. Пройти-то туда сможешь?

— Ась...? Эта... Ага! Меня тама вся стража в лицо знает! Я ж там живала! Я ж там всё-всё...!

— А его пропустят? (Я кивнул в сторону Точильщика)

— Э... не... хотя... Всеношная же... Кто стоять у ворот будет...

— Ладно. По месту решите. На службу идёшь к концу. Но не к самому. Вечерю и утреню пропускаешь. Три звона колокольных — ждёшь. Когда иерей, держа крест на голове, в предшествии твоего Васеньки со свечой, свершит вынос креста через северные двери, станет на амвоне и произнесёт: "Премудрость, прости" — войдёшь в храм. Тихонько. Чтоб никто не увидал. Станешь в месте тёмном. Платком закутанная.

Врата храма в это время должны быть открыты. С другой стороны, необходимо уменьшить время её пребывания.

— Когда же иерей положит крест на аналой и начнёт петь: "Кресту? Твоему? поклоня?емся, Влады?ко, и Свято?е Воскресе?ние Твое? сла?вим", совершая троекратные земные поклоны вместе со всей паствой, тогда ты...

Я вытащил из-под стола квадратную стеклянную бутыль. Мои стекловары сварганили. На всех гранях — выпуклое изображение креста. Выдувается в форме без проблем. И забавная пробка — плотная, притёртая, с защёлкой.

— Ну-ка прикинем — как оно будет. Корзинку возьми. Вот ты идёшь с корзинкой. Кладёшь вниз сосуд. Сверху что? Хлебцы пресные? Строгий пост. Нельзя мясо, рыбу, яйца, молочное. Тебе, кстати, с сего дня — поститься. Вошла в храм. Платок ниже, по глаза, узел выше — под нос. Встала в уголок. Вон туда — темнее. Ваш Агафопод поёт: "Величаем Тя, Живодавче Христе, и чтим Крест Твой святый, имже нас спасл еси от работы вражия".

— Ой. У тя, Воевода, так похоже...

— Не отвлекайся. Возложил крест на аналой. Пошло: "Кресту? Твоему? поклоня?емся, Влады?ко...". Все встали на колени, крестятся. И — ты. Поклон земной. Берёшь из корзинки сосуд. Левой берёшь. Правой защёлку... Сильнее. Молодец. И широко разливаешь перед собой. Шире мах. Особенно — в сторону дверей. И в остальных твоих... крестников. Князя, Васю с Агафоподом.

— Эта... вот так прямо? Это ж... ну... эманация...

— Не боись. Здесь пока вода. Лей, не стесняйся. Всё из сосуда вылететь должно. Повтори.

Мы повторили раз пять. Девка и вправду была... несообразительна. Весь мой балаган был залит водой. Точильщик отфыркивался и пытался тайком выжать рукав своего кафтана. Наконец, я их отпустил.

Уже ночью Точильщик получил от меня последние "ценные указания", наилучшие пожелания. И бутыль с "эманацией святого духа".

Поскольку я в Святого Духа не верю, то в качестве гипотезы о его эманации могу предположить хоть что. Например, синильную кислоту. Говорят, что человек в последние мгновения видит всю свою жизнь. Увидят. Покаются и очистятся. Убивает эта гадость хоть и быстро, но не мгновенно — время у них будет. И пребудет дурочка со своим Васенькой вместе. Вечно. Правда, не на земле, а на небесах. Но "на земле" — она и не просила.

Мои прежние современники, с их болезненной тягой к земной жизни, могут возмущаться. Но только скоты бессмысленные видят лишь жизнь тварную. А люди душевные, духовные...

"Нет повести печальнее на свете

Чем повесть о Ромео и Джульетте".

Если кто забыл — там в конце двойное самоубийство. Ибо царство горнее — превыше! И пребудут они вместе. В единении и согласии. С сомнами душ невинных в райских кущах.

А князь с пресвитером точно не помешают — не смогут.

Для здешних жителей идея:

— Мы соединимся средь кущ райских!

понятна, благостна.

А, например:

— Поехали вместе в Австралию!

Непонятна, страшна, противоестественна.

— Куда-куда?! К антиподам, что ли?! Сдурел совсем.

Затемно лодка Точильщика ушла вверх. Дай бог им удачи. Каждому — своей.

* * *

Ас-Саббах "пришёл на готовенькое" — в столетиями уже существовавшую законспирированную сеть общин фанатиков. В вековую традицию убивать повелителя ножом в мечети. Чуть модифицировал и индустриализировал. "Поставил на поток" производство убийц и вербовку "источников в высших эшелонах власти".

Выращивая террористов, он воспитывал религиозный фанатизм и безусловную покорность. Для чего необходимы постоянный обман и "фокусные" убийства сподвижников. Иначе свою богоизбранность не докажешь.

Я, не имея исламских традиций, заменил отравленный нож на просто отраву. Это позволило ослабить требования к "носителю". Сделать то, до чего ибн Саббах не мог даже додуматься: использовать женщин.

Женщины-убийцы в истории известны. Но ас-Саббах не мог с ними профессионально работать — рай нужен другой, не магометанский. Вряд ли толпа из семидесяти озабоченных девственников вызовет у женщины стремление вернуться к ним даже ценой собственной смерти.

Мне же, с моими дерьмократизьмом и либерастизмом, с привычкой к равноправию и эмансипации, довлело: "Женщина — тоже человек". И, соответственно, может убивать и умирать наравне с мужчиной.

Равенство в правах означает и равенство в смерти.

Оставалось только дать подходящий инструмент.

Привычка к равноправию, вбитая с детства, заставляла иначе смотреть на мир. Местный вятший, приехав в городок, видел полторы-две сотни людей — взрослых мужчин, хозяев. Моему же взгляду являлось людей значительно больше: слуги, подростки. И, конечно, женщины. Больше людей — больше возможностей.

Интересно, а как выглядит женское отделение мусульманского рая? Или это вообще конструкцией не предусмотрено?

* * *

Точильщик успел. И к празднику, и к событиям.

Переговоры Акима и Калауза начались по вежеству. Мои подарки были сочтены достойными и приняты с честью. Однако ни о каком освобождении пленённых беженцев Московской Литвы Калауз слышать не хотел. Более того, запущенный им механизм "речной полиции" прибирал и русских, направлявшихся ко мне.

Поняв, что ничем, кроме подарков, я ответить ему не могу, Калауз наслаждался своей властью, "нагибая" Акима. Объявил, в частности, о троекратном увеличении пошлины на вывоз хлеба вниз по Оке.

Софрон пребывал в панике, его партнёры разбежались, кредиторы подсылали слуг с дубинами.

Калаузу Аким — никто. Так, "отставной козы барабанщик". Но я-то Акима хорошо знаю, предвидеть его реакцию — без проблем.

"Не сгибай сильно кочергу — в лоб ударит" — древнее английское наблюдение.

Аким, видя своё бессилие, начал "в голос" укорять князя. Всё более обидно. Гонору у бывшего сотника — по ноздри, а страха перед князьями — давно нет.

"На грушу лезть — или грушу рвать, или платье драть" — русская народная...

Аким обиделся на свою проигрышную позицию, на невозможность "сорвать грушу", и принялся "драть". Только не платье, а княжьи уши. Ругаться отставной сотник — мастер-виртуоз.

Он вполне использовал традицию уважения старших и превосходство в возрасте:

— Молод ты ещё, княже, такие слова мне говорить... своего ума ума нет — послушай мужа умудрённого... когда на меня кафтан шили — на тебя ещё...

Подкрепляя каждое слово своей боевой славой, трактовал некоторые эпизоды в жизни Калауза рядом синонимов:

— сикало... трухач... кролик... слюнявчик... дрейфло... трусло... бздун... дристун... заячья душа... боягуз... стремщик... пердило... мандражист... бояка... прокудлив, как кошка, а роблив, как заяц...

Как я уже говорил, длина ряда синонимов в языке характеризует частоту явления в жизни народной. Русский народ вовсе не отличается особенной трусостью. Скорее — размахом амплитуды храбрости.

Калауз возмутился на такое нечестие, вздумал возражать. Это была ошибка — Акима несло.

Обозлённый своей слабостью, договорной и физической, чувствуя себя дураком, он, как часто бывает, перенёс ощущение на собеседника:

— Ты, княже, человек глупый... тупица... непонятлив, безмозговый... болван... дурень... дуралей... дурачина... балда... обалдуй... оболтус... олух царя небесного... остолоп... недоумок... осел... идиот... кретин... умом маловат... юродивый пришибленный... шут в корзне, дурью промышляющий... мой-то Ваня хоть и неумён, а молод. А ты-то уже... старые дураки глупее молодых... молоды-то дураки разумны каки, а стары дураки глупы каки... на тебя угождать — самому в дураках сидеть... тебе-то, дураку, закон не писан.... дураку воля, что умному доля: сам себя губит... большой руки дурак... дурак в притруску... пьяный проспится, а дурак никогда... дурак не дурак, а в твоём роду — завсегда так...

Насчёт длины ряда синонимов — я уже...

Калауз сперва терпел из уважения к возрасту, к славе хоть и отставного, но храброго сотника нынешнего Великого Князя Киевского Ростика. Потом искал в поведении Акима каких-то хитрых смыслов и замыслов. Потом... терпел-терпел да и не вытерпел. И сунул Акима в поруб.

Сам же отправился, довольный, на всенощную. А чего ж не радоваться? — Ничем иным, кроме лая, мы ответить не можем. Весь Акимов синонимизм — яркое подтверждение слабости Всеволжска. Соответственно, каждый бранный эпитет превращается в "дополнительный таможенный сбор".

"Слышен звон серебра издалёка

"Русской Правды" знакомый предмет.

А в дому распахнулся широко

Мой кошель, поджидая монет...".

В нашем потоке событий изначально были варианты.

Представьте: приехал Аким, поговорил убедительно. Калауз просветлился и прослезился. И снял свои нехорошие требования. Ибо — неправедно. Возможно? — Да. Люди — разные. Все, и князь, христиане. Вера, церковь учат смирению, нестяжательству.

"Легче верблюду войти пролезть в игольное ушко, чем богачу войти в царство божие".

Вариант возможен, но, насколько я знаю конкретного человека — крайне маловероятен. Вместо "царства божьего" Калауз наверняка выберет "Денег! И побольше!".

Отчего я и приступил к подготовке ликвидации "лишнего в реале": привычка к ожиданию гадостности.

"Ожидайте худшего. И тогда жизнь будет вас радовать неслучившимся".

Другой путь развития нашего конфликта — передать дело на суд вышестоящего. Т.е. Боголюбскому. Это казалось мне, по привычке к 21 в. и тамошней бюрократии и законности, наиболее вероятным, длительным и самым "вязким" вариантом.

Но Калауз стремится к "самостийности", у него личные враждебные отношения с Андреем. Пока под стенами не стоят суздальские дружины — Калауз "к боссу на поклон" не пойдёт.

"Все свои вопросы — решу сам".

И тут Аким перевёл ситуацию в личный конфликт. Превратил "спор о мытах" в "спор о мордах". Форсировал противостояние.

И Калауз достаточно обоснованно — защита личной чести дело каждой личности — вместо "осторожного" (бюрократически-иерархического) пути выбирает простой, быстрый и ему приятный ("самовластный"). Топает ножкой, являет волю свою. И сажает Акима в поруб. За оскорбление чести и достоинства. А тема вывозных пошлин и похолопленных людей идёт чисто довеском:

— Говорить об этих делах — не с кем.

— А Аким Яныч?

— Этот-то? — Вор. Охальник, похаб. Сидит в порубе.

Вот два "мирных варианта": "просветлительный" и бюрократический. Но "обострение", которое навязал Аким, которое я предвидел как одно их вероятных, исходя из личностей Акима и Калауза, заставило запустить план "ликвидации", заставило меня и Точильщика "быстро подпрыгивать".

Помимо "горящих дел" с хлебом, с идущими ко мне переселенцам, обращаемых в рабство, меня жгло сочетание "Аким — поруб". После Елно, где Акиму сожгли руки калёным железом по моим делам, быстро вынимать его из поруба — инстинкт. Как подхватить падающую со стола любимую чашку.

Аким мог не нарываться. Пришёл — сказал. И замолк в тряпочку. Возможно? — Да. Но это был бы не Аким.

Калауз мог не допустить форсирования конфликта. Попытаться торговаться, передать дело на суд Боголюбского, просто выгнать Акима из Рязани. Но у него, неглупого, хитрого, цепкого мужика началась эйфория. Мало того, что куча денег в руки валится, мало того, что этого, неприятного ещё с Бряхимовскго похода сопляка, "нагнул" так и вот: посол хамский в порубе гнить будет.

Прямое выражение "нагинания" — Аким в Рязанском порубе. Деньги-то когда будут, а вот пленный — это наглядно.

Поведение этих людей не было предопределено. Но некоторые действия были более вероятны, другие менее. По свойствам их конкретных личностей. Я эти сущности — "их личности" — представлял. И прогнозировал развитие событий по более вероятным исходам. Спрогнозировав — планировал. Уже собственную деятельность. Не всегда выбирая лучшее, а, скорее, необходимое.

Например, объединение двух княжеств казалось потенциально вредно ("разделяй и властвуй" нарушается).

Идеал — иметь "доброго" Калауза. Или одного из его малолетних сыновей под опекой Боголюбского. Но Аким своим конфликтом потребовал быстрого и "широкого" удара. Избыточно широкого, столько мертвецов не есть необходимость.

Всеволод Большое Гнездо был более гуманен: сажал рязанских князей в тюрьму. Где некоторые из них помирали. У него было время подождать — у меня нет. Операция приобрела оттенок спасения заложника. А с террористами-вымогателями — разговаривать без толку.

Старая церковь Спаса в Рязанском Кроме представляла собой довольно большой бревенчатый сруб с крыльцом, пристройками и двускатной крышей с луковичкой на невысоком барабане. В ту ночь церковь была набита битком. Однако для князя, княгини, княжат — место освободили. Часть слуг вытолкнулась на крыльцо, на скромную женскую фигурку в тёмном закутке — не обратили внимания.

Предпраздничная суета занимала внимание насельников Крома. К всенощной все притомились. Хотя воротники отработали чётко: Точильщику посоветовали завтра придти. А вот знакомую им в лицо женщину — пустили.

Баба же! Дура! В церкву родную рвётся. Пущай. Глядишь, диакону, Ваське этому, опять патлы драть будут — всё забава, кака ни кака.

Позже Точильщик описывал час своего ожидания там, под стенами Крома, как самый тяжёлый в жизни.

Потом начался пожар. Занялась церковь Спаса. Воротники кинулись тушить, не закрыв ворота. Точильщик, прихватив своих мужичков-гребцов, вместе с разными посадскими и нашими посольскими просочился внутрь. Вытащил Акима из поруба.

"Славный сотник", не стесняясь в выражениях и не ограничиваясь в действиях, освободил полонённых литвинов и других "к Зверю Лютому ходцев", какие были в Кроме. И принялся устанавливать свои порядки.

Рязанцы быстро бы его придавили. Но — всенощная, двунадесятый праздник. Вся верхушка местной власти была в церкви вместе с князем. Снаружи оставались персонажи даже не второго — третьего-четвёртого уровня иерархии княжества.

— Ты кто? Третий помощник младшего спальника?! Пшёл нафиг!

Старинные брёвна, составлявшие стены, просохшие до звона ещё полвека назад, вспыхнули мгновенно, полыхали жарко и долго. Только к середине следующего дня удалось начать растаскивать пожарище. От 60-80 человек, бывших в церкви, ничего не осталось. Сгорели не только кости — поплавились металлические вещи, стекло. Опознавали по растёкшимся перстням и браслетам.