"Что будет завтра? Завтра просто нет —
Ни времени, ни стен, ни голосов...
Лишь освещает тусклый лунный свет
Застывший циферблат немых часов."
("Стеклянный мир", Елена Леонова).
— — — —
"Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть..."
("Красною кистью...",
Марина Цветаева).
Глава 1.
Они остановились у ангара, где разместили "топографов". Иван Иванович нацелил на дверь пистолет, выждал несколько секунд, после чего кивнул Штайнеру. Тот аккуратно распахнул дверь и, резко упав вниз, вкатился, в помещение. Спустя некоторое мгновение кашлянул и тихо проговорил:
— Чисто!
Сидоров, быстро втёк в ангар, настороженно направляя по сторонам оружие. Но всё было спокойно. Штайнер поднялся с пола:
— Здесь никого нет — и мне это очень не нравится.
— Мне — тоже! — сухо обронил Сидоров. — Дайте свет!
Руди послушно врубил фонарик и быстро провёл лучом — слева направо, а затем по полу. Ни признаков драки, никакого снаряжения. Кровати аккуратно разобраны. Хотя следы того, что здесь недавно были люди — наличествовали: в помещении чувствовался запах табака, на полу, почти у самой двери валялся кусочек выплюнутой жевательной резинки, стулья возле стола были сдвинуты немного в стороны. Да и мусорная корзинка где-то на треть была заполнена остатками еды, окурками сигарет и использованной туалетной бумагой.
— Они ушли сами, спокойно, их никто не усыплял, — вслух обозначил очевидные вещи Руди и повернулся к Иван Ивановичу — луч от фонарика бил в грудь немца и частично выхватывал из темноты шею и нижнюю челюсть, не задевая верхней части головы, так что создавалось впечатление, что шевелящиеся губы и подбородок будто живут своей самостоятельной жизнью или принадлежат какому-то жутковатому монстру из средневековых европейских легенд. — А это означает что? — Иван Иванович продолжал молчать и Руди закончил свою мысль сам: — Что господа якобы военные топографы — кстати, обратили внимание, майор, среди них ни одного латиноса, сплошь европейцы! Ясно, что волонтёры или наёмники! И что в какой-то мере они в сговоре с руководством колонии. Что будем делать?
Сидоров долго не думал: — Идёмте к Новикову. Но также осторожно и тихо.
— Нет, буду шуметь, как слон в посудной лавке! — огрызнулся в ответ почему-то внезапно пришедший в раздражение немец. Видимо, олимпийское спокойствие временного союзника нервировало его, рождая вполне понятные подозрения, что Сидоров не все свои козыри достал из рукавов. Но и у Руди, справедливости ради стоит отметить, тоже было кое-что припрятано на "чёрный день". Так что они были в равных положениях.
До дома, в котором Новикову, кубинке и Джелли были отведены отдельные номера, они добрались без помех. Здесь тоже было тихо, все окна глядели на них чёрными провалами и лишь в одном, на втором этаже, горел слабый свет.
— Засада? — спросил шёпотом немец.
— Не думаю, но мы туда пойдём не сразу, — сказал Сидоров. И добавил странную фразу, смысла которой Штайнер не понял (наверное, мимолетно подумал он про себя, русский сейчас процитировал кого-то из классиков марксизма): — Потому что нормальные герои всегда идут в обход!
И стал почему-то осторожно обходить дом. Руди, секунду поколебавшись, пожал плечами и двинулся за ним следом. А что ещё ему оставалось делать? Не спорить же по поводу того, кто в их компании главный? Тем более, что до сего момента русский подавал вполне разумные предложения: как им дальше поступать.
Только когда на противоположной стороне дома они наткнулись на вторую дверь, немец сообразил, что это был запасной выход. И не мог не признать мудрости своего компаньона о том, что в ситуации навроде той, в которой они сейчас очутились, было бы крайне глупо соваться куда-либо через центральные входы. С тыла оно как-то всегда бывало по-надёжнее. Если, конечно, твёрдо знать, что противник и там не выставил свою охрану. Ну, тут уж ничего не поделаешь, приходилось рисковать!
Дверь бесшумно подалась назад (видимо, в "Нуэва Бавариа" серьёзно, с основательной немецкой педантичностью поддерживали состояние дверных петель в должном порядке, не жалея ни сил, ни средств на их смазку), и Сидоров со Штайнером друг за другом проникли сначала в узкий тамбур. А уже из него перешли в длинный, тёмный коридор, куда выходили двери, ведущие в гостевые комнаты. Никакой засады и даже самого завалящего консьержа здесь, конечно же, не оказалось. Да и зачем они была нужна при таком-то серьёзно охраняемом внешнем периметре?
— Кажется, это здесь, — насчитал нужную ему дверь Сидоров. Оба гостя некоторое время вслушивались в тишину — но из комнаты не доносилось ни звука. Тогда Штайнер осторожно постучал в дверь, выждал паузу и повторил попытку. Никакой ответной реакции.
— Андрей Дмитриевич! — подал голос Иван Иванович. — Это свои, откройте нам, пожалуйста, есть крайне важное дело.
Пустое! Либо в комнате действительно никого не было, либо они пришли поздно. А жаль! За те немногие дни, что Иван Иванович провёл вместе с журналистом, парень ему понравился: открытый, честный, компанейский и умный человек, совсем не похожий на тех комсомольских функционеров, с которыми Сидорову доводилось сталкиваться. Не карьерист и не сволочь. Немного, правда, себе на уме, так это только на пользу! Да и кто из нас, сознайтесь, бывает полностью откровенен с полузнакомыми людьми?
Штайнер подёргал дверь, та не поддалась.
— Заперта! — сожалеючи проговорил он. И тронул Иван Ивановича за плечо. Шепнул, когда тот обернулся: — У вас ничего нет при себе... такого... специфического для открывания?
"Ишь, какие мы деликатные! — фыркнул про себя Сидоров. — Немчура — он есть немчура! Цивилизованная, мля, нация, не то, что мы, северные варвары..." Но ответил спокойно:
— Я что с собой комплект отмычек ношу?
— А ножом — не умеете? У меня есть швейцарский, — озабоченно предложил Руди. — Там несколько лезвий, может — подойдут?
"Ага, у нас оказывается с собой и ножичек имеется! А чего тогда помалкивал, друг ты мой ситный? Ладно, не будем сейчас разборки устраивать, но на будущее припомним. Если, конечно, будет, кому и что припоминать," — самокритично признался самому себе Иван Иванович. — Я не слесарь и не взломщик. В другом специалист...
— Жаль! Я вот тоже — в иных сферах специализируюсь, — огорчился Руди. — Тогда — к прелестнице кубинке?
— Если б только знать, куда ее заселили, — проворчал Иван Иванович, но всё же припомнил место обитания девушки — как раз третье по счёту от комнаты Новикова.
Здесь Фортуна наконец-то соизволила им улыбнуться: через тонкую филёнку двери можно было расслышать два тихих голоса: мужской и женский. Звучал лёгкий смех, потом звякнуло стекло. Пьют, понял Сидоров, и машинально облизнул губы. Он тоже был бы сейчас не прочь принять на грудь граммов так сто-сто пятьдесят чего-либо посущественнее пива или вина.
Постучался — и в номере тот час замолчали. Потом раздались осторожные шаги, что-то щёлкнуло (пистолет с предохранителя сняли!) — и голос кубинки тихо спросил:
— Кто?
— Свои! — шепнул в ответ Иван Иванович. — Это — Сидоров. Надо поговорить, сеньорита, мы кажется вляпались в большое дерьмо...
— Я сейчас, — ответила женщина — и в ее голосе майор не уловил ни малейших следов страха или тревоги, как будто бы для Эстеллы это было привычном делом: принимать посреди ночи малознакомых ей мужчин. — Подождите немного, я только оденусь.
Наконец дверь открылась и девушка отступила вглубь комнаты, пропуская Штайнера и Сидорова.
Горел в изголовье большой кровати, притаившейся в дальнем углу номера маленький ночник, дававший интимное освещение — не слишком яркое и не слишком темное, так, в плепорцию, на столе была разложена немудрящая снедь — чипсы, орешки, пара консервов, стояли бутылка рома и два стакана. И ещё в комнате был Новиков — сидел на стуле правее (это если смотреть с его стороны) от входа в комнату, раздетый по пояс, в джинсах и босой — видно, успел набросить первое, что попалось под руки. А ещё он был вооружён пистолетом, дуло которого с недвусмысленной угрозой смотрело прямо на ночных гостей.
Эстелла — в халатике и тоже вооружённая, только своим здоровенным револьвером, скользнула за спину журналиста. Какое-то время все молчали, потом первым подал голос Новиков. Был он очень недоволен и даже не пытался этого скрывать:
— Ну? — спросил он недружелюбно, — И какого, спрашивается, чёрта вам здесь понадобилось?
Разошлись далеко за полночь, довольные и спором, и кухней, и хозяевами. Хуго отправил своих "горилл" проводить Джелли и падре Джаделио, а сам придержал главного "топографа" за локоть. Эрреро сразу же напрягся, но глава поселения широко и располагающе улыбнулся ему и дружелюбно произнёс:
— На пару минут, уважаемый сеньор! Со мной связались очень авторитетные люди и попросили оказать персонально для вас, — он подчеркнул это слово, — всё возможное содействие. Им я не могу отказать. Не хотите ли пройти со мной на второй этаж, это здесь же, там у меня нечто вроде штаба, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд "топографа". — Обсудим кое-какие детали.
— Хорошо, — легко согласился тот. — Пойдёмте.
— — — — — — — — — — — —
Второй этаж действительно напоминал настоящий штаб. Во-первых, у входа, за тяжёлым, века так конца девятнадцатого — начала двадцатого (Бриггс немного в этом разбирался, поскольку его брат Генри подвизался именно в мебельном бизнесе) бюро, исполненного из орехового дерева и покрытого замысловатой, хотя и строгой на вид резьбой, (испанская работа, ну точно, она) восседал поджарый, слегка седовласый мужчина явно европейской внешности. Одет он был в неизменную здесь "верде олива", прямо под его правой рукой, чтобы можно было сразу схватить и немедленно пустить в дело, лежал автомат. Мужчина настороженно покосился на подходящего "топографа", но, разглядев рядом с ним Альтмана, успокоился. Привстал из уважения к главе колонии и, коротко кивнув, снова опустился на стул. Во-вторых, за спиной мужчины, сразу же за повернувшим на 90 градусов коридором — умно, оценил про себя Эрреро, любая группа нападающих при штурме, если и "загасит" первого часового, то дальше немедленно нарвётся на огонь второй линии обороны. Вон, над мощной, обитой железом дверью, в которую они упёрлись, располагается амбразура, откуда выглядывает ствол тяжёлого пулемёта. Очевидно, второй часовой получил сообщение от первого, потому что дверь тут же открыли.
— Прошу, — ещё раз сказал Альтман и приглашающе указал рукой на вход. "Топограф" вошёл и с любопытством огляделся. На стенах большого помещения были развешаны карты и мерцали телевизионные экраны, на которые транслировались изображения различных участков колонии и подходы к ней, погруженные в черноту ночи, изредка пробиваемую лучами прожекторов — освещали не строго определённые места, а направления выбирались на первый взгляд бессистемно. Но это только на первый взгляд. Штука была очень удобная, не дававшая вероятному противнику выбрать для себя "временной коридор", за который можно бы беспрепятственно проникнуть на территорию поселения. За удобными столами, уставленными всевозможной аппаратурой, находились несколько вооружённых человек. Очевидно дежурная смена, сообразил Эрреро. Ну и, в-третьих, где-то в стороне глухо бормотала рация.
Один из сидевших за столами немедленно привстал и вытянулся перед Альтманом.
— Герр оберст, докладывает старший смены Хайнц Хемниц! Дежурство проходит нормально, в штатном режиме. Было отмечено три случая попытки проникновения в охраняемую зону — все пресечены.
— Кто? — сухо осведомился Хуго, никак не реагируя на оберста.
— Мелкие животные. Отогнали не уничтожая. Правда, — тут Хемниц слегка замялся, — в южном секторе было зафиксировано непонятное перемещение, но оно шло параллельно лагерю и потом вскоре прекратилось. Мы осветили место прожекторами, но ничего подозрительного там не увидели. Вероятно, тоже живность. Тем более, что в южном секторе часто наблюдаются миграции кабанов.
— Хорошо, — мотнул головой немец, отпуская дежурного, — Можете продолжать работу.
ТРИ ЧАСА РАНЕЕ. ОХРАНЯЕМАЯ ЗОНА "А" (ПОСЕЛЕНИЕ "НУЭВА БАВАРИА". "ГОСТЕВОЙ ДОМИК").
Они остановились возле дома, где им определили комнаты для отдыха, и какое-то время постояли молча, подставляя разгорячённые лица свежему ветру. Андрей любовался фигуркой Эстеллы — в мертвенном свете неестественно большой Луны, казалось, готовой свалиться прямо им на головы, кубинка выглядела, словно статуя древней богини — недоступной, обвораживающе загадочной и желанной до безумия.
Но вот статуя ожила и превратилась в женщину, которая улыбнулась и деловито спросила у своего спутника: — Ну, что, компаньеро? Не пропало ещё желание посетить меня?
— Нет, — помотал головой Андрей. И, поддавшись внезапному импульсу, как спортсмен, впервые вышедший на край вышки для прыжков и не раздумывая, стремительно ухнувший вниз головой в холодные воды бассейна, предложил в свою очередь:
— А может — ко мне?
— Нет, — отказалась девушка. — И на то есть причины. У тебя, компаньеро, скажем так — ПРОБЛЕМНО. Да и в соседних комнатах — тоже. А вот у меня — вполне безопасно. Я знаю, что говорю. — Опередила она слова Новикова, готовые сорваться с его губ. — Идём.
И потянула его за собой. Странно, но обычно такой предусмотрительный насчёт подобных авантюр (хотя и позволявший иногда себе их, особенно в студенческие годы!), Андрей даже не подумал о том, что его могут заманить в какую-то ловушку. Каким-то внутренним чутьём, идущим, вероятно, с глубин его генетической памяти, вобравшей в себе длинную генеалогическую линию настоящих мужиков — от кроманьонцев, пришедших в Европу, потом — скифов, затем славян и русских, он почувствовал и сразу же поверил, что перед ним стоит человек, которому можно доверять. И который никогда не предаст. Он развернул к себе девушку, крепко, будто в последний раз, обнял за плечи и стал целовать: жадно и страстно, как, наверное, целуют своих любимых люди, уходящие, вероятно, на смерть и желающие хоть что-то оставить о себе. Пусть даже вот такое воспоминание надежды, воспоминание о будущем, о себе и о не сбывшемся... И Эстелла отвечала ему, не менее жарко и страстно, а потом, когда тяжёлая кровь ударила им в головы и сознание начало проваливаться куда-то в тёмную, бушующую бездну, они собрали последние силы, чтобы добраться до номера Эстеллы, запереть за собой двери и рухнуть в кровать, срывая (или это уже было сделано в коридоре? Андрей не помнил) с себя одежду... А потом расплавленная лава извергающегося вулкана поглотила их и Вся Вселенная взорвалась в одном Большом Взрыве, чтобы тысячелетия и миллиарды лет спустя вновь возникнуть в Великом Ничто.
Хуго подвёл "Эрреру" к одной из карт, висевших на стене, взял со специальной подставки указку. Повернулся к гостю и заговорил тоном, заранее отметавшим все возражения:
— Значит, так, уважаемый сеньор! Ситуация у нас следующая: в данный момент на нашем объекте находится несколько групп, явившихся сюда практически одновременно. Я в такие совпадения — не верю! А поскольку цель вашей команды, вероятно, связана с поисками в сельве чего-то совсем недавно там оказавшегося, — он испытующе взглянул на топографа, но тот выдержал взгляд, стараясь сохранять невозмутимость, на что Альтман только одобрительно фыркнул и продолжил говорить дальше: — То я могу сделать вывод, с вероятностью в 90%, что и остальные мои гости тоже стремятся завладеть этим предметом. Отсюда вытекает что? — Хуго сделал короткую паузу, "Эрреро" продолжал молча слушать. — А отсюда вытекает вот что: между вами может возникнуть неизбежный конфликт, способный перерасти в боестолкновение. В районе, находящемся под моим контролем, это неприемлемо!
