— О-о, компаньеро советико! — удивился антиквар. — Впервые сталкиваюсь с вашими, хотя и немало постранствовал по свету. Кстати, а не хотите ли заглянуть ко мне? — он кивнул на сиявшую по соседству красным неоном вывеску какого-то магазинчика. — Это вон там, далеко идти не придётся.
— А почему бы и нет? — охотно согласился Андрей. В гостях у латиноамериканских антикваров ему бывать ещё не доводилось.
Зашли. К великому разочарованию Новикова магазинчик его чем-либо особенным и из ряда вон выходящим не поразил. Скорее он походил больше на маленький провинциальный музей, которыми была так богата отечественная глубинка: две просторные комнаты со множеством шкафов, за толстыми стеклянными дверцами которых лежали на полочках разнообразные предметы — ножи и ложки, как новые, так и старинные, какие-то чашки и деревянные шкатулочки, ветхие свитки, свёрнутые коврики, веера, чернильницы, вырезанные из зеленоватого камня, возможно, нефрита, чугунные фигурки, изображавшие гордых испанских грандов и и воинственных индейцев, красочные эмалевые миниатюры, совсем уж древнего вида фотоснимки в деревянных рамочках,, потемневших от времени, чётки из тёмно-красных полупрозрачных самоцветов — наверное, аквамаринов или гранатов, Андрей не очень-то хорошо разбирался в минералогии.
Дав гостю время вволю полюбоваться товарами, синьор Модина затем пригласил его в свой кабинет и угостил самолично приготовленным, чудесно пахнущим кофе. Предложил сигары ("Манильские, синьор Андрэ, оцените какой аромат!" — Андрей оценил, сигары и в самом деле оказались великолепными, хотя вообще-то Новиков больше предпочитал сигареты, ну, не было у советского человека такой привычки: курить сигары!), расставил на письменном столе небольшие, хрустальные рюмочки, настолько тонкие, что боязно было их брать в руки, как бы не рассыпались от прикосновений! — и плеснул в них коньяк, бутылку которого извлёк из бара.
— Ну, за знакомство! — совсем по-русски провозгласил тост гостеприимный хозяин и отсалютовал Новикову рюмочкой. Тот в ответ вскинул свою.
Выпили.
Пьянящий, с отчётливым шоколадным привкусом, благородный напиток мягко провалился в пищевод.
Чёрт, да это ж настоящая амброзия! Ничего похожего на резковатые тона грузинских или азербайджанских коньячных сортов, что частенько доводилось пить Новикову.
— Тоже раритет? — он кивнул на бутылку.
— А как же! — явно довольный произведённым эффектом, хозяин дружелюбно осклабился. Ему действительно была приятна искренняя похвала гостя. — У меня их пять штук осталось, подарок, в своё время старина Хэм презентовал...
— Да вы что! — изумился Андрей. А старикан-то наш оказывается — с ИСТОРИЕЙ! Если, конечно, не выдумывает, то для любого журналиста такой человек — просто клад!
— Да-да! — живо подтвердил антиквар и вновь шустро наполнил рюмочки. — Были мы тогда молоды, любили кулаками помахать...
И тут же начал рассказывать удивительную историю, которую Андрей тут же, что называется — "не отходя от кассы", с удовольствием выслушал, изредка черкая ручкой в блокноте, отмечая в нём интересные подробности и фамилии главных действующих лиц, чтобы потом ничего не забыть или, не дай Бог, не напутать. Про себя уже твёрдо решив, что сделает об этом материал. Человек, лично знавший Хэмингуэя — это вам, ребята, не фунт изюму!
— ... Есть в Торонто такой писатель — Морли Каллахэн* (см примечание 20), — рассказывал между тем, весь радостно светясь от нахлынувших на него воспоминаний, синьор Модина, не забывая при этом пополнять посудины коньячком. — Он-то меня и познакомил, когда в конце двадцатых я приехал в Париж, с Эрни, ну, с Хэмом то есть. Вместе девчонок "кадрили", вместе по городу шлялись. Да, с нами тогда ещё Скотт Фитцджеральд крутился, да-да, тот самый!.. Так вот, сейчас уже и не припомню из-за чего тогда Хэм с Морли поцапались. То ли прекрасная дама яблоком раздора выступила, то ли парни не сошлись в едином взгляде на мировой литературный процесс... Да сиё и неважно! Главное-то, в другом — каждый стоял на своём и уступать противнику не собирался. Ситуация сложилась патовая, поэтому, не долго думая, решили её разрубить по-мужски: то есть, через поединок. Боксёрский — благо, что оба неплохо разбирались в этом виде спорта.Рефери взялся быть Скотти. Определили правила: сам бой — четыре раунда по одной минуте, с двухминутными перерывами. Сущий пустяк для настоящих мужиков, как видите!
— Да уж! — согласился с антикваром Андрей.
— Хэм с самого начала пошёл в жёсткую атаку, буквально размазал Морли по рингу и мы уж думали, что всё, парень спёкся. Ушёл в глухую защиту и только и делал, что шарахался от Эрни. Но как чуть позже выяснилось: мы серьёзно ошибались, да и Эрни, видать, тоже. А может Каллахэну просто повезло. Одним словом, когда Эрни выдохся, Морли нанёс ему сокрушительный удар. В кровь физиономию разбил, с ног свалил. Скотти фиксирует нокаут — и тут только выяснилось, что раунд-то длился не минуту, как первоначально уговаривались, а все четыре. О чём я парням и сообщил. Однако и Морли, и Скотти ничего переигрывать не стали, заявив, что, мол, всё по-честному было. И что раз Хэм не возражал, то, значит, матч состоялся!
Модина помолчал немного, потом усмехнулся, продолжая свой рассказ:
— Знаете, синьор Андрэ, вот с той поры между Эрни и его приятелями отношения заметно и охладились. Ибо до конца дней своих Эрни был твёрдо убеждён, что его специально тогда подставили!
— Ну, а коньяк? Он-то каким боком к этой истории причастен?
— А его мы с Хэмом тогда взяли, целый ящик! — охотно пустился в объяснения старый антиквар, — Половину тут же выпили с горя и в знак настоящей мужской дружбы, а оставшуюся часть я сохранил. На память. И теперь вот угощаю им особо почётных и уважаемых людей. Как вас, например.
Он церемонно поклонился.
Разговор затянулся почти до самого утра. Но Андрей ни капли не пожалел потраченного на эти импровизированные посиделки времени. Во-первых, это же была его работа: поиск интересных людей, героев будущих публикаций. А, во-вторых, синьор Модина уже сам по себе оказался до чрезвычайности занятной личностью и замечательным собеседником.
За немало прожитых на этом свете лет он объездил практически весь мир, заглядывая подчас в такие невероятные места и дикие углы планеты, куда вообще не ступала нога другого человека.
Что до антикварного бизнеса синьора Модино, то это было чисто семейное предприятие, доставшееся тому в наследство от своего отца, а последнему — от деда. И, судя по довольным, хотя и уклончивым замечаниям старика, на хлеб с маслом да и (чего уж там скрывать очевидные вещи!) с солидным слоем чёрной икры ему с этого бизнеса вполне хватало.
Когда гость прощался с радушным хозяином, тот под влиянием вспыхнувшей к нему симпатии, неожиданно преподнёс два воистину дорогих и ценных подарков, как от того Андрей не открещивался. Это была бутылка того самого, "хэмингуэевского", коньяка и старинный браслет — довольно простой, на первый взгляд, но при этом весьма оригинальный, состоявший из перемежавшихся между собой металлических пластинок и кусочков янтаря, внутри которых застыли какие-то мелкие насекомые, не то стрекозы, не то тараканы.
— Берите, берите, синьор Андрэ, потом будет, что вспомнить о нашей встрече, когда покинете эти благословенные края! — настаивал старик. — Напиток — просто прелесть, сами убедились, а эта вот вещица, — он помахал браслетом перед журналистом, — вообще штука очень древняя. Судя по рисункам, что выгравированы на вот сиих пластинках — работа инкских мастеров. Бронза и янтарь. В общем-то, для них — материалы нехарактерные, но порой встречаемые во время раскопок... Я, правда, не археолог, но кое-какую литературу по этой части читал, у наших историков. Профессия, сами понимаете, требует!
— Вы с ума сошли, синьор! — ещё раз попробовал было сопротивляться Новиков, смущённый и одновременно до глубины души растроганный этими, воистину королевскими дарами, но тут уже Модина проявил твёрдость характера, и Андрею пришлось уступить. Он надел браслет себе на левую руку, а бутылку засунул в пакет, который ему тоже преподнёс антиквар, и, распрощавшись, покинул магазинчик.
... У себя в номере Андрей прежде всего принял ванну — холодная вода заметно взбодрила его, успевшего таки порядком устать за эту бессонную ночь. А уже затем Новиков уселся за письменный стол, придвинул к себе пишущую машинку (маленькую, удобную и тихую в работе итальянскую "Оливетти" — это тебе не то, что по-пулемётному громыхающие отечественные монстры, на которых частенько доводилось работать Андрею дома) и, изредка заглядывая в блокнот, где были пометки, сделанные по ходу рассказа своего нового знакомого, быстро набросал материал.
Ни грамма политики не было в нём, только людские судьбы, бокс, мэтры искусства. А также дни, проведённые будущими звёздами литературы и антикварного бизнеса в годы своей бурной юности среди сияющих огней довоенного, суматошного, но такого удивительного и прекрасного города Европы — Парижа. Всё было сплавлено в этой работе, понравившейся и самому автору.
Поставив заключительную точку, Андрей ещё раз перечитал текст и откинулся на спинку стула. С удовольствием потянулся.
Удовлетворение от хорошо сделанного материала наполняло душу тихим восторгом.
Спать больше не хотелось, и, поэтому, несмотря на ранний час, Андрей решил отправить текст в Москву. Конечно, можно было бы заглянуть в пресс-центр и воспользоваться телетайпом, но куда-то идти сейчас Новикову хотелось меньше всего — и он решил воспользоваться обычным телефоном. Благо, что связь с Москвой была бесперебойная.
Андрей без труда дозвонился до международной телефонной станции. Дежурила Эвита, с которой Новиков уже был заочно знаком. Она тоже сразу узнала журналиста:
— Буэнос диас, синьор, рада вас слышать! Вам Москву?
— Да, Эвита, если вас это не затруднит...
— Что вы, синьор! Одну минуту, — голос уплыл на мгновение, растворившись в шорохе проводного эфира, что-то там в трубке пощёлкало и Эвита вновь напомнила о себе:
— Синьор, соединяю!
И секундой позже в трубке раздался вечно недовольный голос секретарши Зиночки:
— Да, вас слушают!
— Привет, Зинуль, — заторопился Андрей (время, как известно, деньги — а связь с другим полушарием стоила недёшево; и хотя в редакции средств на неё не жалели, тем не менее, зря транжирить финансы родного издания не стоило). — Это я. Давай, скоренько записывай...
— Ты, что ли, Новиков? Ох уж, неугомонный ты наш! — вздохнула с деланной неприязнью Зиночка. — Шесть дней, как в командировке, а уже второй материал строчишь... Забыл, что ли: мы ж не еженедельник, мы вообще-то раз в месяц выходим. И что в редакции не ты один работаешь?
— Пиши давай! — оборвал её нравоучения Новиков. — А то шефу пожалуюсь. А он — не я, мужик простой: не нравится — можешь сразу по собственному!.. На твоё место всегда желающие найдутся, более, понимаешь, толковые...
— Ой, напугал ежа, сам знаешь чем! — фыркнула ни капли не расстроенная угрозами Новикова Зиночка и снисходя до собеседника великодушно молвила:
— Диктуй уж, стахановец ты наш, я — вся внимание!
Чего-чего у Зиночки было не отнять, так это совершенно дикой работоспособности, которой искупалось всё её бахвальство и словоблудие. Не теряя времени, Андрей быстро зачитал девушке свой материал, поинтересовался: не повторить ли? (на что получил язвительный ответ: мол, стажёршам будешь повторять, а мастеру — не надо!) — и, пожелав здоровья и всяческих успехов, отключился. За тест можно было не беспокоиться: Зиночка была отменной стенографисткой, любую начитку брала, что называется, "влёт", с голоса. За что её и ценили в журнале.
В комнате постепенно светлело, утро решительно вступало в свои права — и Андрей потянулся было к настольной лампе, чтобы её выключить. Да так и замер, как вкопанный. Потому что увидел слабый розоватый отсвет, падавший с левого запястья прямо на поверхность полированной столешницы. Это светился подарок синьора Модина. Точнее, отдельные его элементы — те, что были изготовлены из вроде бы янтарных вставок.
Будем надеяться, что это не радиация, несколько нервно хмыкнул про себя Андрей.
Он поднёс браслет вплотную к лицу и внимательно его рассмотрел. Антик, как антик, ничего особенного и за ряд вон выходящего в украшении не было. За исключением, разве что, слабого розоватого свечения. Но и это тоже не являлось, честно говоря, большим поводом для паники. Так что пока снимать украшение не будем. Ни к чему подобные меры предосторожности. Да и синьор Модина отнюдь не опереточный злодей, чтобы подсовывать рядовому советскому журналисту какую-либо вредную для его здоровья вещь. Особенно вроде такого вот браслета. Уж если травить, так проще было бы в коньяк чего-нибудь ядовитого сыпануть.
Но всё ж таки интересно: светящийся янтарь! Ни о чём подобном Андрей до сего дня не слышал. Может — какие-нибудь там фосфорные напыления? Хрен их, древних инков, разберёт, до чего они у себя могли додуматься? Фосфор или, скажем, урановосодержащие смолки?
Что там антиквар говорил о том, как этот браслет к нему попал? Через какого-то индейца, давнего снабженца синьора Модины всякого рода диковинами, которые он откапывал в сельве, где хватает затерянных городов и древних захоронений, неизвестных современной науке, но прекрасно ведомых местному населению. Откуда оно их и тягает временами — прокорма своего ради, благо, что за них неплохо платят.
Ну ладно, будем считать, что с браслетом всё в порядке, хотя, конечно, подстраховаться и не помешает. Так, на всякий случай. Как в подобных ситуациях любил говорить Сашка Шульгин: "Если вы параноик — это совсем не означает, что за вами не могут не следить!"
Поэтому Андрей позвонил в посольство. И, представившись дежурному, попросил срочно найти ему Огнева.
— Так рано же, товарищ Новиков! — возмутился сей ранней просьбе посольский. — Здесь же не Союз, у нас тут слишком рано на работу являться не принято... Стойте! — тут голос дежурного разительно переменился, став из сонно-благодушного — напористо-энергичным. — Как вы сказали? Новиков? Андрей Дмитриевич? Журналист?
— Ну да, — не понял столь неожиданной реакции клерка на своё имя Андрей. — А в чём, собственно, дело?
— Так вас же со вчерашнего дня все наши ищут! — торопливо зачастил посольский. — И к вам в отель приходили, и в пресс-центре искали...
— Стоп! — решительно прервал это словоизвержение Андрей, и дежурный послушно умолк. — А теперь внятно и без лишних подробностей: кто меня искал конкретно и зачем я ему понадобился?
— Партком! — с благоговением в голосе выдохнул дежурный. — Сегодня у нас заседание, внеочередное, будет рассматриваться персональное дело.., — и тут же закашлялся, сообразив, что сболтнул лишнего.
О как! И недели в Манагуа не прошло, а уже местной знаменитостью у своих успел заделаться! А он-то, наивный, думал, что уж тут-то, в южных краях латиноамериканской забугорщины, хоть на время, да можно было позабыть о повседневных реалиях родного Отечества! Как бы не так!
