Горошина для принцессы

Лейтенант как-то странно посмотрел на него, но промолчал.

— Вам надо побриться, — сказал он, когда Владимир закончил возиться с орденами.

Барабанщиков достал из ящика стола безопасную бритву, кусок мыла и помазок, налил в кружку воды из графина, а потом прислонил к нему маленькое зеркало. И старательно делал вид, что читает какие-то бумаги, пока Владимир соскребал со щек многодневную рыжую щетину.

— Сейчас вас осмотрит врач, товарищ депутат Верховного Совета, — сообщил Барабанщиков, убирая бритвенный прибор назад. — А пока, — он вынул из папки листок с машинописным текстом. — Подпишите вот это.

Это была подписка о молчании.

— Всё, что происходит в этих стенах, является государственной тайной, разглашение которой влечёт за собой уголовное наказание, вплоть до высшей меры социальной защиты, — сказал лейтенант.

Владимир внимательно прочитал бумагу и только потом макнул ручку в чернильницу и расписался.

Лейтенант подшил листок в дело, а затем снял трубку и вызвал врача.

— Что скажете, доктор? — спросил Барабанщиков, когда тот закончил выслушивать и выстукивать Владимира.

— Общее физическое и нервное истощение, сотрясение мозга, множественные ушибы, ссадины и гематомы, — ответил чекист в белом халате. — Серьёзных повреждений внутренних органов первичный осмотр не показал, но, само собой необходимо дополнительное обследование. Поэтому я настоятельно рекомендую поместить в госпиталь гражданина... — он покосился на депутатский значок Владимира и поправился. — Товарища депутата.

— Подготовьте направление и предупредите начальника госпиталя, чтобы ждали... — Барабанщиков взглянул на часы. — К восемнадцати.

— Мне нужно заехать домой, — сказал Владимир.

— Зачем? — удивленно поднял брови лейтенант.

— Я должен повидаться с женой.

Барабанщиков пожал плечами и сказал доктору:

— Сообщите начальнику госпиталя, что пациент поступит к двадцати.

Врач кивнул и ушёл.

— При аресте у меня забрали пистолет, — сказал Владимир.

— Ваше личное оружие сдано по акту, — поджал губы Барабанщиков. — В госпитале оно вам не понадобится. Получите, когда выпишетесь.

В кабинете повисла тишина. И довольно надолго. Лейтенант возился со своими бумагами, а Владимир сидел и молча смотрел в окно. Ждать он умел... Теперь умел.

Наконец, привезли его парадную форму, снаряжение, хромовые сапоги и шинель.

— Почему так долго? — недовольно спросил лейтенант.

— Дома никого не было, — ответил сержант. — После опроса соседей выяснилось, что жена гражданина... То есть. Жена товарища депутата. Уехала. Седьмого числа её видели, идущую с чемоданом по направлению к станции.

— А это всё откуда? — сделал удивлённое лицо Барабанщиков.

— Ключ под ковриком лежал. Соседи подсказали. Ну, я и заглянул, — сержант покосился на Владимира. — В присутствии понятых, само собой.

— Правильно поступили, — похвалил сообразительного сержанта лейтенант, а потом спросил, заметив немой вопрос в глазах у Владимира. — Письмо или записка какая-нибудь были в квартире?

— Никак нет, — сказал сержант. — Не было. Ни письма, ни записки.

— Вы хорошо смотрели? — нахмурился Барабанщиков. — На кухне смотрели? А в комнате?

— Везде смотрел. Не было никакой записки, — стоял на своём сержант. — Ни на кухне, ни в комнате, ни в коридоре. Ни в дверях, ни на столе, ни на кровати.

— А в книгах смотрели?

— И в книгах смотрел, товарищ лейтенант, — сержант опять покосился на Владимира. — И в шкафу тоже. На всякий случай. Что, я не понимаю что ли? Не первый день в органах! Не оставила она ни письма, ни записки. Так уехала. И никому ничего не сказала. Я всех опросил. Даже дежурного, который на КПП в тот день стоял. Поэтому и задержался так.

— Хорошо, — кивнул лейтенант. — Идите и ждите в машине. Повезёте товарища депутата Верховного Совета во Владивосток, в госпиталь.

Сержант козырнул и вышел.

Владимир не знал, что и думать. Снежка уехала седьмого! Он ничего не понимал...

— Товарищ лейтенант госбезопасности, скажите, а какого числа был арестован Златогорский? — вдруг спросил он. — Если это не секретная информация, конечно.

— Златогорский? — Барабанщиков наморщил лоб. — Ах, да. Гольдберг. Его настоящая фамилия Гольдберг, — пояснил он. — Информация секретная. У нас всё секретно, — лейтенант потер подбородок. — А, впрочем, подписку вы уже дали. Его взяли шестого ноября. А зачем вам? — поинтересовался он. — Ах, да. Жена... — лейтенант отвёл глаза. — Она была у Гольдберга, когда его арестовали.

У Владимира расширились глаза. Но Барабанщиков смотрел в сторону и ничего не заметил.

— Ваша жена сообщила нам адрес его конспиративной квартиры, — сказал он.

Владимир окаменел.

— Скажите ей спасибо! Это она попросила пересмотреть ваше дело!

'Скажите ей спасибо!'.

Владимира качнуло.

— Что с вами? — спросил Барабанщиков. — Вам нехорошо?

— Нет, всё в порядке, — взял себя в руки Владимир. — Голова немного кружится. Дайте воды, пожалуйста.

— Да, конечно! Я понимаю... — засуетился лейтенант, наливая в стакан воды из графина.

Владимир снял грязную гимнастёрку и неторопливо перевинтил ордена на парадный френч. Из головы у него не выходили слова Барабанщикова.

'Она была у Гольдберга, когда его арестовали'.

Значит, майор не врал... Снежка у него была.

'Ваша жена сообщила нам адрес его конспиративной квартиры'.

Значит, майор не врал... Снежка с ним была.

Не-е-ет!!!

Владимир помотал головой. Но это не помогло... Только хуже стало.

Он скрипнул зубами и отбросил ужасные мысли! Не сейчас! Поразмышляем об этом позже! Завтра! На свежую голову... Не сейчас!

Владимир застегнул френч. Висевший теперь на нём, как на вешалке. А когда-то сидевший, как влитой... Потом спохватился и переодел бриджи. Присел, обулся. Взял в руки портупею и поправил пустую кобуру на ремне.

Это хорошо, что пистолет в оружейке, а не в кобуре, мелькнула у него странная мысль... Это хо-ро-шо.

Стоп! Всё! Встали и пошли! Владимир надел шинель и застегнул портупею. Пора выбираться отсюда!

Тащиться домой уже не имело смысла. Снежка уехала. Вряд ли он найдёт что-нибудь, раз даже особистам это не удалось.

Снежка уехала...

Что же делать?

В любом случае, в бригаде ему пока показываться не стоит. Сначала надо уточнить свой статус. Вполне возможно, что его сняли с должности комбрига после ареста... А, может, и не сняли. Такое тоже бывает.

Ничего сверхъестественного. Обычный армейский бардак.

Так или иначе, раз его отвезут во Владивосток, не помешает заехать в штаб армии. И всё выяснить на месте. А там видно будет.

Сначала Барабанщиков отнёсся скептически к этой идее Владимира, но потом согласился, что в сложившейся ситуации его появление в штабе армии сразу прекратит все кривотолки.

— А как вы объясните свои синяки? — показал лейтенант на живописные жёлто-чёрно-фиолетовые пятна у Владимира на лице.

— Как все объясняют, — невесело улыбнулся Владимир. — Поскользнулся, упал, очнулся в лазарете!

— И вы думаете, в это поверят? — с сомнением протянул Барабанщиков.

— А почему нет? — сказал Владимир. — Типичная картина при капотаже. Если, конечно, лётчик остался жив.

— А что?! — оживился лейтенант. — Это вполне правдоподобно! Это вы здорово придумали, товарищ депутат Верховного Совета! В таком случае я снимаю свои возражения, — он надел фуражку. — Пойдёмте, я провожу вас до машины и уточню задачу для водителя...

До Владивостока они доехали без приключений.

Начальник ВВС первой Отдельной Краснознаменной армии комбриг Рычагов был на месте. И немедленно принял Владимира, когда ему доложили о его прибытии.

— Ну, здравствуй! — вышел он из-за стола и протянул руку.

— Здравствуйте, товарищ комбриг! — пожал его широкую ладонь Владимир.

— Эк, тебя разукрасили! — поцокал языком Рычагов. — Словно из-под обломков извлекли! Тьфу-ты, пропасть, чтоб не сглазить! — он вернулся за стол и показал на стул. — Садись, рассказывай!

— А нечего рассказывать, товарищ комбриг, — пожал плечами Владимир. — Не выдержал направление взлёта, попал шасси в канаву и скапотировал. Чудом уцелел!

Рычагов непонимающе посмотрел на него.

— По сути всё так и было, — тихо сказал Владимир. — Фигурально выражаясь. А все подробности в личном деле, товарищ комбриг.

— Да, что ты заладил, комбриг да комбриг! — хлопнул ладонью по столу Рычагов. — Не на разборе! — он достал из коробки папиросу и закурил. — Обижаешься, поди, на меня? Думаешь, Рычагов — сволочь! Сначала ордер на арест визирует, а потом дурачком прикидывается, здоровьем интересуется!.. Кури! — толкнул он папиросную коробку по столу в сторону Владимира. — Так вот! Не визировал я на тебя ордер! Понял?! Не было меня здесь! В Москве я был! — он затянулся. — Врать не буду! Рад, что не было меня, когда тебя арестовали! Потому что не хочу душу рвать, гадая, враг ты или нет! Тут такие справки особый отдел приносит, что волосы дыбом встают! Шпионы, диверсанты, террористы! И японские, и эстонские, и немецкие, и турецкие, и американские, и марокканские! — он снова затянулся, а потом яростно затушил папиросу в пепельнице. — Ничего не понимаю! Там в Испании всё было ясно! Вот — они, а вот — мы! Бей всех, у кого кресты на плоскостях! А тут... Голова кругом! Сегодня — свой, Герой Гражданской, а завтра — враг народа! А если завтра в бой?! Кому спину свою доверить?!

— Там... — Владимир прикурил папиросу и, помахав, потушил спичку. — За всё время я видел только одного настоящего врага. Но не в камере... В камере сидели разные люди. Слабые люди. Глупые люди. Трусы, оклеветавшие и себя, и других. Были и другие, сильные. Которые не соглашались писать под диктовку всякую чепуху, — он посмотрел в глаза Рычагову. — Ни те, ни другие врагами не были! Единственный настоящий враг, которого я там видел, был мой следователь! Матёрый враг! Умный и подлый! И я дал себе слово. Выжить! Только ради того, чтобы потом вывести его на чистую воду!.. Но его и без меня раскусили. И взяли.

— Да-а-а... — протянул Рычагов. — Ну, ты и попал!

— Ничего! — усмехнулся Владимир. — Нас бьют, а мы крепчаем! Не красна девица! Или до этого ни разу по морде не получал?!

— Вот, это дело! — оживился, слегка поникший было, Рычагов. — Ты давай сейчас в госпиталь! Подлечись. Понятно, что не красна девица! Но пугать молодых пилотов такой физией тоже не стоит! Сам понимаешь! А на бригаде твоей мы пока врио кого-нибудь поставим. Добро?

Владимир не возражал... А смысл?

К полётам медицина его всё равно сейчас не допустит. И будет права! Надо сначала отлежаться. В таком состоянии в самолёт садиться, только гробиться!

Он, конечно, мог бы и дома полежать. Под бочком у Снежки... Вместо госпиталя. Но Снежка уехала неизвестно куда. Ещё десять дней назад. И возвращаться, судя по всему, пока не собирается. Потому что ей пришлось...

Стоп!! Не думать об этом! Не сейчас!.. Завтра!

Владимир затянулся сигаретой так, что она чуть не вспыхнула.

— Ты это... Насчет ордена, — Рычагов помялся. — Поторопились тут некоторые. Когда тебя взяли... Одним словом, представление, которое я на тебя подавал, отозвали обратно, пока меня не было. Я, конечно, вопрос поставлю, где надо, но, сам понимаешь, поезд уже ушёл!

— Бог с ним, с этим представлением, — махнул рукой Владимир. — Не за ордена воевали! Да у меня, их и без того...

— И то верно, — с облегчением вздохнул Рычагов. — Зачем гусей дразнить! Эта контора и так, поди, зубами скрежетала, когда извинялась!

— Было дело, — усмехнулся Владимир.

— И всё равно! — запустил руку в свой чуб Рычагов. — Это неправильно! У тебя же два десятка вылетов на штурмовку! И бригада отлично отвоевалась! Я, ведь, тебя на орден Ленина подавал... — он встал и отошёл к окну.

В кабинете повисла тишина.

— Ты знаешь, — глухо сказал Рычагов немного погодя. — Я по-настоящему рад, что им не удалось тебя сломать! Если, не дай Бог... Я лучше сдохну! Но не сдамся...

Когда Владимир, выйдя из штаба, сел в машину, дремавший положив голову на баранку, сержант госбезопасности поморгал спросонья глазами, молча завёл мотор и лихо вырулил со двора.

Доставив Владимира в армейский госпиталь, он также молча проводил его в приёмный покой. Сдал дежурному врачу с рук на руки. Дождался, пока Владимир переоденется в больничную пижаму, и только потом уехал. Не сказав ни слова за всё время их поездки...

За что Владимир был ему искренне благодарен. Потому что это был один из тех, кто возил его когда-то на 'беседы' к Златогорскому. Один из тех, кто его арестовывал, а потом пересчитывал рёбра на допросах...

Владимир так и не увидел никаких эмоций по поводу своего неожиданного освобождения на его конопатом, не очень умном, деревенском лице. Которое не скоро теперь забудет... Если, вообще, сможет забыть когда-нибудь.

Его поместили в отдельную палату. Владимир подошёл к окну, прислонился лбом к стеклу и долго-долго стоял, глядя на багряный закат...

Он сказал Снежке, чтобы она немедленно уезжала. А она его не послушалась. И осталась... И встречалась со Златогорским!

И была с ним, когда его арестовали!!

Она... Была со Златогорским... Пока Владимир сидел в карцере.

'Посидите немножко на холодке! Пока мы с вашей женой в коечке побарахтаемся!'

Владимир не мог поверить, что Снежка отдавалась этому подонку!

И никогда не поверит!! Потому что это ложь! Подлая и мерзкая ложь!!

Но, почему? Почему не уехав сразу, Снежка уехала потом, после ареста этого негодяя?.. И почему уехала, не оставив Владимиру ни строчки?! Ни единого намёка, где её искать! Словно не хотела, чтобы он её искал. Словно боялась, что он её найдёт...

И посмотрит ей в глаза.

Ну, что же. Всё ясно, вздохнул он. И нечего себя обманывать! Судя по всему, Снежка убежала и спряталась не от чекистов, а от него самого! Просто взяла и ушла... От Владимира.

Ну, что же. Мужья бросают жён. Жёны — мужей. Обычное дело! С кем не бывает! Не он первый, не он последний. Поженились сгоряча. А потом остыли. Или не сошлись характерами. Или жизненными планами.

Ну и ладно! Ну и скатертью дорога! Подумаешь!

Она не хочет, чтобы он её искал? Ну и пожалуйста!

И вообще! Чего он хотел-то?! На что рассчитывал?! Орёлик!.. Принудил девушку вступить с ним в брак! А, может, она и не любила его вовсе! Просто деваться было некуда! А как только подвернулась возможность куда-нибудь деваться, собрала чемоданчик и тю-тю! На волю! В пампасы! В светлое завтра! Без него...

А что! Найдёт себе какого-нибудь счетовода или фельдшера! И будет с ним жить! Долго и счастливо! Каждый день! И каждую ночь!

Владимир упал с размаху на кровать и уткнулся лицом в подушку. Если бы только он мог заплакать! Может быть, ему стало бы легче.

Рыдания рвались из его груди! Но он держался.

Он выдержит! Он сможет! Сможет!! Сможет!!! Её позабыть...

Владимира выписали из госпиталя в середине января. Медкомиссия признала его годным без ограничений. Но в бригаду он уже не вернулся. То есть вернулся, но лишь для того, чтобы собрать свои вещички.