Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Ещё утром, едва рассвело, стало понятно:

— Осиротели мы, люди рязанские! Князь со всем семейством преставился! Упокой, господи, души грешные!

— А как же теперя-то?! Без князя-то?! Ведь нельзя ж! Ведь никак!

— Слать гонца. Двух. В Боголюбово. Князь Андрей в Залесье — старший. И в Муром. Живчик — самая ближняя родня.

Через два дня новость дошла до меня. Отсемафорил её в Боголюбово и в Муром. Хоть вышки и стоят на муромской земле, но Живчик моих каблограмм не читает — своих умельцев не имеет. А мои без команды — не сказывают. Поэтому — сообщить напрямую. Да и порадовать — полезно.

"Добрый вестник — приятен взору".

Оба текста были схожи:

"Дошло до меня, светлый князь, что случилось намедни в Рязани великое несчастие...".

Но в муромском было маленькое дополнение:

"По родству ты Глебу — ближний. Тебе брать земли рязанские. Вновь, как при деде-прадеде, свести Рязань с Муромом под одну руку".

Напомню: не прошло и трёх лет с момента окончательного обособления Рязанского и Муромского княжеств. Их объединение не было чем-то противоестественным. Наоборот, многими жителями воспринималось как прекращение какой-то случайной глупости.

Живчик, упреждая возможные колебания и сомнения, спешно явился с дружиной в Рязань и "принял всю полноту власти".

В русских городах вече, временами, может призвать князя, может выгнать. Но жить без князя — не может.

Среди рязанских бояр было немало противников Мурома. "Оппозиция" была, в первый момент, много сильнее. Но не имела "знамени" — князя, которого можно призвать.

Вражда между княжествами тянулась довольно долго, некоторые семейства, из служилых и благородных, втянулись в ней весьма активно. Их недовольство Живчик давил решительно. Используя и некоторые положения "Указа об основании Всеволжска". Репрессии в такой аранжировке были несколько непривычны.

Живчик воспользовался гибелью на пожаре "ближних бояр" Калауза и отправил ко мне их сирот и вдов. А имущество конфисковал.

Тут мы немножко пободались. И договорились — пополам.

Множество людей успело, за время усобиц, продемонстрировать свою лояльность Калаузу ценой крови муромских.

— А вспомни-ка, боярин Спрослав, как семнадцать лет назад ты дитё малое, сынка тогдашнего конюшего батюшки моего, на рогатину на дворе насадил, да хохоча не по-людски, будто знаменем размахивал? Взять. В железо. Гнать во Всеволжск. И семейство его.

В Переяславле попытались восстать. Были бунты и поджоги. Живчик недовольных... умиротворял. Караваны в мою сторону становились гуще.

С тем, чтобы экстрадиции не выглядели чисто анти-боярскими репрессиями, он отгружал ко мне и массу простого народа таких же категорий.

"Листья прячут в лесу".

Задержанные литвины были переданы мне. Кастусь пришёл в полный восторг, целовался с освобождёнными и окончательно уверовался в моих безграничных могуществе и удаче.

Софрон пригнал водой хлеб. Мыто было отменено, что уплачено — возвращено. С существенной прибылью.

Понятно, что свободно запустить лапу в казну покойника мне не дали. Хотя Аким, задержавшийся в Рязани, и вынес мозги Живчику. Полностью и неоднократно. А вот активное использование "внебюджетных фондов"...

Например: епископского наместника в Рязани не стало, что позволило решить, за счёт имущества наместничества, временно возглавленного Ионой, кучу проблем, и моих, и в Муроме, связанных с оснащением церквей. Понятно, что через несколько месяцев до нас долетело неудовольствие владыки Черниговского. Но было уже поздно. Да и мы — исключительно на благое и богоугодное...!

Была пара нововведений, подсказанных мною.

Для ослабления "коренных" рязанских бояр Живчик ввёл правило "освобождения на седьмой год". Как в Ветхом Завете сказано: отпусти раба твоего. И дай от гумна твоего.

То, на что Боголюбский не мог решиться, понимая неизбежность конфликтов с "Русской Правдой", с собственным боярством, с соседними княжествами, Живчик просто объявил.

Муромских бояр это не волновало: они спешно делили новые вотчины. Рязанцы... помалкивали — опасались казней по множеству других поводов, по прошлым свои делам за время междоусобиц.

Да и по сути: хотя закон и был введён в форме "имеющего обратную силу", речь шла об освобождении едва ли пяти тысяч душ. Из которых взрослых мужчин не было и тысячи. А реально ушли от хозяина — так, чтобы совсем, "до не видать вовсе" — пара сотен.

Ещё он запретил вывоз рабов за пределы княжества.

Вот это взбесило многих и куда сильнее. На него сразу наехали. "Не по старине! Не по закону Рускаму!".

Он посоветовался со мной, мы вспомнили покойного Глеба.

Жаль мужика — умный был. Но недостаточно — вздумал "Зверя Лютого" за... за горло подержать.

Запрет был отменён. И тут же были введены "заградительные пошлины". По полста кунских гривен за голову. Спасибо покойному Калаузу — надоумил.

Торговля "двуногим товаром" встала.

Всё ж — как прежде! Все статьи "Русской Правды" — о "сыске до третьей руки", о трёх способах похолопливания, о вирах за убийство холопов и роб... — все остались. Всё — по старине! Только чуть добавили мелочь мелкую.

Право владения — есть, право торговли — есть, право экспорта — тоже есть.

А смысла — уже нет.

Для Андрея это было... очередное потрясение — новизна невиданная "от Ваньки лысого".

Он же сам, со страданием в голосе, толковал мне в Боголюбово, что "не может раб божий быть и рабом человеческим"! Что он бы и рад рабство отменить, но "есть холопы в "Русской Правде" — есть они и в землях Суздальских"! Ибо неукоснительное исполнение закона есть наиважнейшая задача правителя.

Фигня! Закон надо знать. И уметь применять.

Не меняя законов, используя уже продемонстрированный Калаузом прецедент — чуть модернизированный им механизм сбора княжеского мыта, мы сломали одну из "столбовых" традиций "Святой Руси".

Ярослав Хромец хвастался: "Русь продаёт великое множество рабов".

Я вам не скажу за всю Русь, но на Оке мы с Живчиком святого Ярослава Мудрого — обломали. Живчик — некоторой простотой, непониманием всей глубины и глобальности явления. А я — пониманием и полным неприятием.

Чисто для точности: не сломали — сделали пару шагов ("правило шести лет", заград.пошлины) к ещё парочке ("с Всеволжска выдачи нет", "всяк во Всеволжск да идёт вольно") по дороге к прекращению этого... безобразия.

Боголюбский не рискнул повторить эксперимент Живчика. Суздальское княжество сильно связано с крупнейшим центром работорговли — Господином Великим Новгородом. Боголюбский, вместе с Ростиком — два гаранта порядка на Руси. Что-то сильно менять без согласования с Великим Князем Киевским... Цена слишком велика. Но когда у Живчика пошли по этой теме конфликты с новгородцами, с "гречниками", с суздальскими — Андрей всегда принимал нашу сторону.

Виноват — не нашу. Я-то здесь причём?! Я ж того — псих бешеный, лысый, внесистемный. А вот Живчик — князь прирождённый. Один рюрикович — другого поддерживает. Что тут странного?

Всеволжск и впрямь начал работать "подорожником", вытягивая "гной" из всего Окского бассейна. Всё, что Живчику казалось вредным, подгонялось под формулировки "Указа об основании" и отправлялось ко мне.

Три группы были особенно важны в первое время.

"Домочадцы". Обламывая рязанских вятших, Живчик получал кучу народа из их, ставшего "бесхозным", окружения. Прислуга, приживалы, нахлебники. Дворяне. Дворня. Их называли "не имеющими себя прокормить" и отгружали во Всеволжск. У нас уже был опыт работы с такой категорией — свита тверской княгини Самборины научила.

Всевозможные нищие, бродяги, побирушки, убогие, сгоняемые наступающей зимой в городки, собирались княжьими слугами и отправлялись ко мне. С тем же лейблом. Это сразу уменьшило "количество горючего материала для народного возмущения".

Церковники. Они предсказуемо протестовали против отнятия у них "тяжкого креста" заботы о голодных и вшивых. Возмущались, даже и возмущать прихожан пытались. Иона Муромский, оставшийся единственным епископским наместником на Оке, "подпёртый" княжеской воинской силой и моими уверениями в благоволении Царицы Небесной ("серебро-то Богородица кому дала?"), одних переводил ко мне, что означало — "в дебри лесные, в язычники закоренелые...", других же, из разумных диаконов или пригодных прислужников церковных — отравлял к Антонию в Чернигов для рукоположения.

Не смотря на осень, мы спешно строили телеграф. Накопленный опыт, обученные люди позволяли делать это быстро. Продолжали Муромскую линию к Рязани, одновременно ведя стройку от Рязани в обе стороны, после установления зимней дороги — пошли и от Переяславля Рязанского.

Во всех крупных Окских городках в эту зиму появились мои "представительства".

Ме-е-дленно.

Качественный скачок. Два.

Переход от локальной системы, от одного города, к распределённой.

Переход от Не-Руси, от "пустой земли", от лесных племён, к постоянной работе с Русью, в русских городках и селениях.

У нас были уже свои городки — Усть-Ветлуга, Балахна, Лосиный городок, Кудыкина Гора... Значительная часть имеющегося опыта оказалась негодна. Но мы уже понимали необходимость контроля пространства, задержек от дистанций, необходимость учёта особенностей конкретного места и его населения...

Я вовсе не собирался допускать потери темпа, снижения инновативности, просветительства, дисциплинированности... на Стрелке. Но, обдумывая теперь какую-нибудь новизну, мы обязательно прикидывали и её тиражирование, распространение во множестве селений, на новых для нас территориях.

"Зверь Лютый" — пришёл на Русь.

"Представительства"... Не-не-не! Никаких замков с крепостями!

Чисто телеграфная вышка и избушка, в которой связисты живут.

И по мелочи: один-два приказчика, ведших торг моими товарами, прикупавшие местные, дававшие регулярные отчёты о ценах на рынке, пара точильщиков, выходивших на торг и не только доводивших инструменты местных жителей до бритвенной остроты, но и до меня — мнения этих жителей по разным поводам.

Го-с-споди! Через год я знал какую мзду берёт каждый княжеский ярыжка, кто с чьей женой спит, какая корова самая удойная, чей конь самый резвый... во всей тысячевёрстной полосе Окской долины.

Помещения для отдыха моих людей во время стоянок караванов, для переселенцев. Избы, амбары, погреба, баня... Лошадки, коровки, бабы, курицы, собаки... для обеспечения безопасности и функционирования всего этого.

Понятно, местным новые соседи были интересны:

— Эт чего?

— Это-то... печка белая, окошечко стеклянное, доска огнеспасательная, светильничек глицериновый, свечка стеариновая, прялка чудесная, крыша черепичная, бумага жестяная, золото деревянное, мыло зелёное, посконь синяя, велбуд глиняный, бусы хрустальные, зеркальце девическое...

Масса народу не по слухам, а живьём, на ощупь — смогла увидеть, попробовать, потрогать кучу моих разных новизней. И — захотеть.

Кто — купить, кто — перебраться. Туда, где такое — норма, где всё это невиданное — делают.

Фактория, билборд, явочная квартира, телеграфная станция, постоялый двор, склады... Не "укреплённая", но "крепенькая" городская усадьба.

Мы стремительно, по сути — за одну зиму освоили нижнее и среднее течение Оки. "Мы" — потому что основная тяжесть лежала на моих приказных головах. Я мог только "пальчиком помановение" исполнять — времени не хватало, другие заботы одолевали.

Такое, "многоголовое", "змей-горыночное" продвижение, по общему, единожды составленному, всем понятному, регулярно сообща корректируемому, плану оказалось более эффективным, чем были бы мои "одноголовые" поползновения.

Я сужу по эффективности Живчика. У него была в начале некоторая фора, больше ресурсов, но к весне оказалось, что мы добираемся до конкретных местностей, людей, проблем — раньше его.

В начале весны я мог уже ставить на этом направлении достаточно нетривиальные задачи. Но о том — позже.

Конец восьмидесятой третьей части

Часть 84. "Что нынче невеселый, товарищ поп?..."

Глава 459

Смерть Калуза с семейством, переход Живчика в Рязань, исчезновение с политической карты "Святой Руси" Рязанского княжества — оно вновь стало называться Муромским — занимали не только нас. Очень занервничал Боголюбский.

До сих пор, не смотря на разные крамолы и меж-княжеские негоразды, всё было довольно устойчиво: в Залесье три князя. Суздальский — самый могучий, Муромский — самый слабый, Рязанский — самый растущий.

Суздальские не давали Рязанским съесть Муромских. Калауз "подымался" на беженцах с юга, смелел, взбрыкивал, получал по носу, на некоторое время успокаивался.

Теперь в Залесье — только два князя. Прежняя система балансов — сгинула. Живчик по духу — совсем не Калауз. Но, унаследовав его владения, унаследовал и интересы этих владений. Конфликты — объективно существуют. Как новый Муромско-Рязанский князь их будет решать?

Я эти вещи понимаю умозрительно, на уровне теории игр. Боголюбский — спинным мозгом русского князя.

Едва он понял, что "власть переменилась", как наплевав на дороги, погоды и этикеты, кинулся в Рязань. Не с войском пока, но с... достойной свитой.

Выразил соболезнования, постоял над могилками, помянул племянницу... И, прижав Живчика взглядом на поминальной тризне, негромко сказал:

— Коломну и Серпейск — мне.

Мне эту сценку потом пересказывали раза четыре. Чем дальше, тем "завитушек" больше. Видимо, Живчик испуганно икнул и ответил:

— Ну.

Андрей удовлетворенно кивнул и перешёл к мелочам. Всё левобережье Оки уходило к Суздалю. Включая даже приречные селения, поставленные напротив Рязани и Переяславля. По сути — пригородные посады, только что за рекой. Неразумно, но...

Право для Суздальских, Владимирских, Ростовских купцов торговать в Рязанской земле беспошлинно, право прохода, выдача татей...

Тут Живчик малость воспрянул и перевёл стрелки на меня:

— А мы всех татей — во Всеволжск гоним.

Расхрабрившись, он выложил Андрею и те изменения по ограничению рабовладения, которые он ввёл по моему совету.

— Погоди. А как же без вывоза? Вот взяли шишей. Ободрали плетьми, продали в холопы. А кому? Никто местный их не купит. Они ж сбегут и здесь шкодничать будут. Их всегда дальние купцы брали. А ежели мыто — по полста гривен с головы, то не возьмёт никто. И куда их?

— А во Всеволжск. Оттуда не бегают.

— А цена?

— Ой, и не говори, Андрей Юрьевич. "Зверь Лютый" прижимист — даёт две ногаты за ходячую голову. Считай — задарма. Да только... Его каторги людишки больше торга в Кафе боятся. Говорят... врут конечно... будто он души из людей вынимает. И в кости старые заключает. До самого Страшного Суда. Брешут, поди. Хотя, палец мёртвый у него на груди — сам видал.

И перекрестился.

Живчик энергично сносил враждебную ему Рязанскую верхушку и позволял себе многое.

Впрочем, и позиция у него выигрышная: он единственный живой взрослый потомок первого Рязанско-Муромского князя Ярослава Святославича, сына Оды Штаденской, внука Ярослава Мудрого.