Чаганов: Война

— Ты же меня, Михаил Васильевич без ножа режешь,— начинаю кипятиться я,— у меня в первом квартале предстоят полигонные испытания воздушной торпеды. Тоже, между прочим, с реактивным двигателем!

— С пульсирующим двигателем... правильно я говорю, товарищ Шишкин,— хозяин кабинета, невысокий худощавый брюнет лет тридцати пяти, согласно кивает головой,— к тому же сам двигатель, по моим сведениям, уже отлажен, осталось отладить систему управления.

'О-па... похоже Королёв сливает информацию... Засиделся уже на одном месте? Большому кораблю— большое плавание'...

— Ты что не можешь три месяца обождать?— отвожу взгляд к окну и расстроенно гляжу на Яузу, подёрнутую первым хрупким ледком.

— Не могу ждать, Сергей Николаевич подтвердит,— Хруничев аккуратно складывает листки в карман,— сроки жёсткие поставлены до первого декабря. Нам с товарищем Шишкиным здесь, кроме этих двух, ещё три КБ размещать: товарищей Петлякова, Мясищева и Томашевича...

— Полная реорганизация,— подтверждает начальник ЦАГИ.

'Пропустил, а всего-то пару недель отсутствовал,... очевидно ВИАМ наконец-то допилил жаропрочные стали и начался ажиотаж с ГТД, на который наложились заказы на дальний, пикирующий бомбардировщики и штурмовик. Решили всех авиаконструкторов собрать под одной крышей, как было в моей истории, только без охраны? Концентрация всех сил, это хорошо, но как они в здании Конструкторского Отдела Сектора Опытного Самолётостроения (КОСОС— ЦАГИ) уместятся'?

— Хм, не хотелось бы становится на пути прогресса,— многозначительно почёсываю подбородок,— но грабить себя я не позволю. Вы у меня троих инженеров забираете, вот давайте троих не хуже на обмен. Иначе, ну вы в курсе моих возможностей, я вам гарантирую большие трудности. Хруничев просительно смотрит на Шишкина.

— Мы тут решили ликвидировать две бригады, которые работали над геликоптерами,— неуверенно начинает тот,— из трёх оставляем только одну, а именно автожиров товарища Камова...

— Гели... что? Каких ещё жиров?... Что это за...— лицо Хруничева наливается кровью.

— Это, товарищ нарком, такие летательные аппараты с винтами в качестве крыльев,— торопится пояснить начальник ЦАГИ,— для вертикального взлёта и посадки...

— А-а-а... ну вот, Алексей Сергеевич,— успокаивается он,— выбирай из них троих инженеров кого хочешь и... по рукам?

— Даже не знаю,— делаю озабоченное лицо,— как-то не по профилю они мне... переучивать ещё придётся.

— Э-э нет, товарищ Чаганов, они сами кого угодно переучат, — кривится Шишкин, но быстро спохватывается под строгим взглядом наркома,— я к тому, что товарищ Черёмухин, например, профессор, преподаёт в МАИ.

'Черёмухин, конструктор первого советского вертолёта'?

— Преподаватель...— задумываюсь на минуту,— а сколько ему лет?

— Вы не сомневайтесь, Алексей Михайлович ещё крепкий, сам лично испытывал геликоптер.

— Если так, то по рукам,— улыбаюсь я, протягивая свою,— а вспомнил, Михаил Васильевич, ещё небольшая просьба: ко мне недавно приезжал один выпускник Киевского авиационного института, Челомей его фамилия. Он сейчас преподавателем там оставлен, просился на нашей вычислительной технике поработать. Ты отпусти его к нам на год на стажировку, поработает по одной теме, а как защитится, то вернётся обратно.

— Тогда и у меня к тебе просьба,— Хруничев незаметно подмигивает начальнику ЦАГИ,— не мог бы ты вашим инженерам до нового года платить зарплату? Финансирование бригад реактивщиков начнется с первого января.

— Договорились,— улыбаюсь я,— так когда я могу встретиться с моими вертолётчиками?

— Вертолётчики,— Шишкин пробует на вкус новое слово,— хорошо звучит, по-русски, не то, что геликоптерщики.

Москва, ул. Садово-Черногрязская дом 6,

Лаборатория ?1.

20 ноября 1938 года, 03:00.

'Изаксон, Миль, Черёмухин,— отрываюсь от пухлого отчёта по испытаниям вертолёта 'ЦАГИ-5ЭА',— три звезды отечественного вертолётостроения. Почему так вышло, что их обошёл Сикорский? Ведь они опережали последнего почти на десять лет. Ну не считать же, в самом деле, два убогих дореволюционных макета Сикорского, которые не сумели поднять даже лётчика. Репрессии? Не знаю, но судя по документам начальство ЦАГИ и военные разочаровались в их детище даже раньше, чем в моей истории Черёмухин и Изаксон были направлены в 'шарашку'. Вот и сейчас руководство с облегчением рассталось с вертолётной темой... Его ведь можно понять, через восемь лет после первого взлёта винтокрылая машина по-прежнему не нужна ни военным, ни гражданским, так как способна поднять в воздух лишь самого лётчика, который к тому же должен обладать недюжинными силой и мастерством чтобы справиться с управлением'.

Подхожу к высокому окну и прислоняюсь лбом к холодному стеклу, по пустынному Садовому кольцу, урча и дымя проехал фургон с надписью 'Хлеб'.

'Зря наверное я это затеял? Ходил, обивал пороги Плановой Комиссии, Совнаркома, а в итоге выйдет пшик... Что если не пришло ещё время вертолётов? Может быть, может быть... также как и то, что не было у конструкторов хорошего толкача, способного выбить дефицитный авиадвигатель, разместить нужный заказ на машиностроительном заводе, правильно поставить задачу. Так и варились в собственном соку, экономно расходуя ресурс старенького двигателя и занимаясь кустарщиной... С другой стороны, нужное ведь стране дело и опыт уже накоплен огромный. Вполне реально (троица это уверенно подтвердила) за год построить новый двухместный аппарат с двигателем от 'ишака' по испытанной одновинтовой схеме. Вместо шести регулирующих винтов оставить один в хвосте, запараллелить органы управления для сидящего рядом с пилотом наблюдателя. Выгода получается двойная, он будет помогать лётчику в сложной ситуации и также превращает вертолёт в учебный. Запас по мощности двигателя получится большим, поэтому в просторной кабине найдётся место для радиостанции и со временем автопилота... Идеальный артиллерийский корректировщик, разведчик'...

В отражении стекла замечаю Олю, на цыпочках подкрадывающуюся сзади, маленькие ладошки ложатся мне на плечи, я не поворачиваясь продолжаю смотреть в окно.

— Ну прости ты меня,— всхлипывает она,— девчонки с Лубянки наплели разное, а я как дура повелась... ещё поцарапки эти у тебя на животе.

— Что же изменилось за два дня?— холодно бросаю я.

— Я узнала по своим каналам. что эта сучка и тот прикреплённый комиссар Хрусталёв,— горячее дыхание девушки морозит мне спину,— ходят на одну конспиративную квартиру на Арбате... в общем Кобулова эта квартира.

— Секретно-политический отдел?— разворачиваюсь я на каблуках,— Почему? Я что троцкист какой?

— Нет думаю не это, просто он доверенное лицо Лаврентия Павловича,— глаза Оли загораются радостью,— развести он нас хочет, с каждым поодиночке ему проще работать будет.

— В уме и знании женской психологии ему не откажешь,— мстительно поджимаю губы.

— Ну прости,— тянется она ко мне,— говорю же, дура я.

— Ладно, куда тебя девать...— обнимаю подругу и тут же с усилием воли отстраняюсь от неё,— ты мне лучше скажи, что у вас в Международном отделе происходит и вообще в Особом Секторе. Я неделю назад свой отчёт сдал— ни ответа, ни привета.

— Сама ещё не разобралась,— хмурится Оля,— Игнатьев с полудня каждый день уезжает в Кремль на доклад. После того как пришло известие, что Гитлер пришёл в себя, назад на работу не возвращается. Утром приедет, вызывает к себе начальников секторов, сидит с ними совещаются, в десять приходит фельдъегерь...

— Это дешифровки от меня...

— Похоже,— кивает она,— ещё из Разведупра и с Лубянки доклады. Берзина, кстати, отстранили от обязанностей, но, думаю, скоро вернут. Чувствую не будет оргвыводов, на мой рапорт тоже никакой реакции. Эльзера с прикреплённым я вчера проводила на Казанском вокзале, будет жить в Энгельсе... с Альтой я пересеклась в Швейцарии, она там с больным мужем. У него туберкулёз. Оставила с ними Кузнецова, будут добираться до Союза через Турцию.

— Ясно, выходит легко отделались: ни головы в кустах, ни груди в крестах.

— Это да,— грустно вздыхает Оля,— не нашла я наших фамилий в списке награждённых за Хасан. Мошляку героя дали...

'А его спасительнице— фигу с маслом'.

— Какие твои годы,— чмокаю подругу в щёку,— живи и радуйся. Смотри как хорошо мы эту сволоту в Мюнхене проредили и нам ничего за это не будет!

— Неплохо,— грустно улыбается она,— надеюсь, что посадили меня за написание аналитических докладов ненадолго. Занимаюсь сейчас германской промкой, встречаются очень интересные вещи. Насколько я понимаю, информация пришла от Лемана, он ведь в гестапо курирует оборонную промышленность, ездит по предприятиям и компаниям с инспекциями. Так вот, представляешь, в одном сообщении говорится, что в начале года один химик из ИГ Фарбен по фамилии Шлак синтезировал полимер, который назвал перлон. Его начальство к полимеру особенного интереса не проявило, и он накатал просьбу в гестапо, чтобы снять с темы гриф секретности. Подробное описание материала, технологию получения его из фенола приэтачил подробную , а наш гестаповец всё это аккуратно сфотографировал и переслал в Москву. Я стала разбираться— капрон!

— Советские женщины поставят тебе памятник,— приобнимаю Олю за талию.

— А параплан не хочешь?— упирается руками мне в грудь она,— или магазин для пулемёта, винт для самолёта, не хочешь?

— Всё хочу и уже давно.

— Только не здесь, едем домой,— легко ускользает из моих объятий подруга,— пожалеем людей, которые слушают нас сейчас. Слов-то они из-за твоей глушилки разберут, а вот...

— Думаешь, что они нас дома не слушают?

— Наши привыкли.

* * *

— Слушай, в чём это у тебя лицо?— вслед за Олей плюхаюсь на диван заднего сиденья ЗИМа.

— Где?— в её руках появляется зеркальце, любопытный глаз водителя появляется в зеркале заднего вида,— а, это пудра, я только что со съёмок из 'Мосфильма'.

— ??!

— 'Ошибку инженера Кочина снимаем',— наслаждается подруга нашим с Костей изумлением,— кстати, по пьесе нашего друга Шейнина...

— Так вы артистка, товарищ Мальцева?— поворачивается к нам водитель.

— На дорогу смотри,— строго цыкает на него та,— ну не совсем артистка, я— дублёрша Орловой.

— Не может быть!— Костя поспешно поворачивается к совершенно пустому Садовому кольцу, хотя вам никто не говорил, вы очень на неё похожи. А о чём картина?

— Секрет,— польщённо улыбается она.

— Да ладно,— легонько толкаю её плечом,— мы с Костей никому не скажем, у нас с ним уже столько подписок отобрали, можем ещё одну дать. Давай, колись.

— Ну слушайте, только больше никому. Значит так, инженер Кочин— талантливый авиаконструктор. Однажды, чтобы поработать над проектом нового секретного самолёта, берёт его чертежи к себе домой... Его начальник, завербованный иностранной разведкой, сообщает об этом резиденту...

— Кому-кому?— ёрзает на водительском месте Костя.

— Ну, главному шпиону... А Кочин влюблён в свою соседку по коммунальной квартире Ксению, которую играет Любовь Петровна. Ксения, в свою очередь, тоже завербована этим самым резидентом...

— Что творится,— качает головой Костя, сжимая в кулаках баранку.

— ... она по его приказу заманивает Кочина к себе в комнату...

'Надеюсь, Орлова сама справилась с этой сценой'.

— ... а резидент проникает в комнату Кочина и фотографирует чертежи самолёта. Представляешь, при этом пользуется магниевой вспышкой. Там такая дымина была на площадке,— поворачивается подруга ко мне,— ничего не видно, но Кочин, когда вернулся к себе в комнату, почему-то ничего не почувствовал. Я возьми и шепни об этом Орловой, меня услыхал ассистент режиссёра, стоявший рядом и зашипел, мол, что ты в этом понимаешь, фильм снимается по пьесе самого товарища Шейнина, а сценарий написал Олеша. Тут и Шейнин появился, приехал на съёмки для встречи с актёрами. С большим вниманием отнёсся он к моим словам и предложил сцену с резидентом переснять, ещё о чём-то пошушукался с режиссёром товарищем Мачеретом и тот предложил мне стать главным консультантом картины.

— Не может быть,— восхищается Костя и пролетает по Кремлёвской набережной мимо Большого Каменного моста.

— Стоп,— кричу водителю,— проехали, давай сворачивай на Волхонку... Костя с красными ушами крутит баранку.

— ... а вот я не пойму,— поворачиваюсь к подруге,— ты там трюки какие-то будешь исполнять вместо Орловой?

— По первоначальному сценарию я должна была с моста под поезд падать...

' 'По первоначальному сценарию'? Интересно'...

— ... ну когда Ксению с него толкает резидент, когда она раскаялась и решила идти в НКВД...

— Помедленнее,— командую водителем,— а то это мы сейчас с моста полетим.

— ... но я подумала, что лучше немного изменить сценарий: Ксения будет теперь не раскаявшейся предательницей, а лейтенантом госбезопасности, которая внедрилась в шпионскую сеть, раскинутую резидентом. В фильме будет много погонь, перестрелок и рукопашных схваток... Что ты на меня так смотришь? Всем мои идеи очень понравились, особенно ассистенту режиссёра, особенно после того как Любовь Петровна обняла меня, поцеловала и обещала поддержку нового сценария на самом верху. Сами понимаете каково ей было играть шпионку. Даже товарищ Жаров остался доволен хотя он по старому сценарию играл майора госбезопасности, следователя, который распутывает дело, а в новом— лентяя, проморгавшего у себя под носом врага, все мысли которого как бы быстрее со службы сбежать на охоту.

'Любопытное прочтение пьесы 'Очная ставка''.

— А как же чертежи самолёта?— Костя резко тормозит у нашего подъезда.

— Чертежи? Чертежи были ненастоящими,— хлопает дверью Оля и берёт меня под руку,— и идеологически всё правильно: молодые кадры, приходят на смену старым, не справившимся с новыми задачами, и разоблачают коварного врага, причём предателей в картине нет, есть только совершившие ошибку...

— Ну а драки, погони и другие голливудские трюки зачем?

— Самбо и дзиу-до будем пропагандировать... война уже идёт.

Москва, Брюсов переулок, дом 6.

Квартира академика Ипатьева.

20 ноября 1938 года, 14:00.

'Война уже идёт, война уже идёт,— рефреном звучат Олины слова в голове в такт стуку железных подковок на каменной лестнице.

— Алёша, прошу вас,— тревожно смотрит на меня жена академика Варвара Дмитриевна, провожая в кабинет мужа,— постарайтесь покончить с делами побыстрее, Владимиру Николаевичу нездоровится.

— Алексей Сергеевич,— радушно встречает меня хозяин,— наслышан о вашей поездке на шахматный турнир. Сами шахматами увлекаетесь? Может сыграем партию.

— В другой раз, Владимир Николаевич,— смотрю на умоляющие глаза его жены,— спешу очень, я буквально на минутку.

— Варечка, распорядись насчёт чая, пожалуйста,— кивает он на кресло напротив меня,— я так понимаю, вы с миссис Пост встречались в Амстердаме не только по поводу матча на первенство мира?

— Вы проницательны, Владимир Николаевич,— подо мной скрипит толстая кожа,— это я для неё возил образцы вашего полиэтилена. Переговоры прошли очень удачно, заказы на оборудование, что вы включили в список, она приняла, по срокам— от полугода до года. Главное, мы договорились о долгосрочном сотрудничестве, так что, надеюсь, поставки будут продолжаться. Но я здесь не за этими, прочтите, пожалуйста, вот этот научный отчёт, его нам удалось достать по своим каналам.