Научи меня доброте

Торми отогнал назойливые мысли и уставился на тётушку.

— Что ж, — повторила она. — Я могу заняться кулинарным воспитанием этого молодого человека, если он обещает слушаться меня во всём и беспрекословно следовать моим указаниям. К тому же одним из обязательных условий является — не докучать Анемону! — Рука тётушки высунулась из кустов, схватила обомлевшего Шиконе за рукав куртки и потащила за собой.

— Да я же... У меня дел по горло! Мне нужно сейчас быть в другом месте! — только и успел вякнуть новый ученик довольной родственницы Анемона, как Люциль Брунфельзия Вездесущая начала читать лекцию о пользе здоровой домашней пищи, приготовленной с душой и любовью к продуктам питания.

Глядя вслед отважно шествующей тётушки и нехотя тащившемуся на прицепе Шиконе, который выглядел испуганно и то и дело оглядывался, Торми никак не мог понять — зачем он это сделал? И только наделся, что его когда-нибудь простят, ну или, по крайней мере, не будут мстить.

Явление 26 Тотальная пытка

Казалось он не видел солнечного света много дней, и уже перестал догадываться какое время суток там, за стенами затхлого сырого помещения. В темноте скрябали давние подруги мыши, шурша и перестукивая быстрыми, маленькими лапками. В голове висел дым, как после недельной попойки. А когда-то он был вполне счастлив...

Счастлив...

Где-то в дальнем уголке сознания пылилась мысль о том, что такое счастье, но сейчас оно для него сосредоточилось на кончиках пальцев, когда они касались холодного пола, даря ощущение жизни. Сколько продлится это эфемерное подобие существования? Когда же его, наконец, выведут из холодной клети и затушат тот маленький огонёк, что горит в нём? Кто осмелится это сделать? Кто-нибудь из его банды? Может Локки? Почётная обязанность и всё такое. Пожалуй. Он отказаться не сможет.

Или Руд. Наверное. Он давно метит на его место, и теперь радуется возможности.

Нет, с Руд что-то другое...Что-то...

Зефирантес качнул головой, прогоняя мысли о бывшем помощнике. Не хватало ещё думать об этом пройдохе на закате жизни.

Интересно, а как сходят с ума?

Мужчина поднялся с колен и измерил шагами комнату, уперевшись руками в противоположную стену. Испытание темнотой было ещё одним своего рода наказанием. Он не боялся темноты, но звуки, порождённые ею, настораживали.

Да ... Он достоин наказание. Он заслужил его. Знал с самого начала, что так будет. Что за ошибки совершённые кем-либо из его банды, придётся отвечать головой. Всё так. Но... жить от осознания этого меньше не хотелось. Пусть не как прежде. Пусть даже не здесь, в Феланде, но на свободе, живым. Он был готов. Был. Осталось определиться на что.

В коридоре послышались странные шаги. Он прислушался. Они были то быстрыми, то вдруг в неуверенности замирали. Так же, как замирало и его сердце при их приближении. Неужели пора? Сейчас. Прям сейчас. Нет, нельзя! Он голоден. Измучен. Да он не брит, в конце концов! Считанные секунды и ему объявят приговор. Совсем немного времени. Совсем.

Внезапно в тишину, как таран, врезался звук перевёрнутого пустого ведра, кто-то витиевато выругался и отпихнул громыхающую хозяйственную посудину прочь.

Вспыхнул свет. Он приближался, неся погибель.

Зеф как никогда ощутил ценность жизни. Пришло понимания, как много он не успел, чего сознательно лишался. Почему он до сих пор не создал семью? Любимая жена, детишки. Сейчас бы его кто-то ждал. Скорбел. Надеялся, что, может быть, злой рок обойдёт его стороной. А что сейчас? Он страдает один, в темноте, в ожидании палачей.

Скорее бы всё закончилось. Скорей бы... Или нет?!

Он оторвал взгляд от пола, приметив краем глаза, что источник света замер напротив, и был повешен на стену. Перед ним же стоял одетый с иголочки со слегка всклоченными волосами, но всё той же лощёной физиономией, незабвенный Руд. И обеспокоено пялился на него.

Сначала оба молчали, гипнотизируя друг друга упорными взглядами. Потом один из них не выдержал:

— Тебе чего? Поиздеваться пришёл? — Свой собственный голос не узнал даже Зеф: он приобрёл свинцовую тяжесть, стуча в виски. — Я не просил меня навещать. Тем более тебе.

— Знаю, что не просил, но... ввиду некоторых обстоятельств, я...

— ХВАТИТ! — рявкнул Зеф. Сколько можно этому выскочке позволять манипулировать собой? Теперь ему нечего терять. "Как можно потерять то, что уже не вернуть?" — эта оказалась слишком глубокомысленная дума, и переварить её, тем более в таких условиях, не представлялось никакой возможности.

Зефирантес подошёл вплотную к решётке, и с ненавистью, какую только смог наскрести, уставился на оппонента.

— Ты думаешь, что теперь такой хороший, раз пришёл в последний раз взглянуть на отверженного идиота! Подбодрить, сказать, что не всё ещё потеряно, что можно всё исправить. Давай, валяй, я жду. Ты всегда был сладкоголосым, когда тебе этого хотелось, и ядовитым, когда было нужно. Но теперь мне на всё плевать. И в первую очередь на тебя. Если бы ты знал, как ты достал меня за все эти долгие годы, что мне пришлось терпеть тебя рядом. Твоё лицемерие и высокомерие меня не раз раздражали, пока я не понял, что ты нарочно делаешь из себя неизвестно что, чтобы лишний раз позлить меня. У тебя это получалось. Ни раз, ни два... Я постоянно на это вёлся, как дурак. Но теперь всё. Исполни моё последнее желание, если в тебе осталась хоть капля совести: оставь меня в покое! Я наслушался и насмотрелся на тебя до тошноты, — показал он жест, что сыт по горло. — Уйди. Отсюда. И из моей жизни. До её конца не так-то много и осталось. — Ирония вышла не очень весёлой.

Руд продолжил стоять истуканом, будто сейчас не его послали куда подальше.

— Ты всё сказал?

— Сказал всё. А вот действий, к сожалению, никаких предпринять не могу, иначе бы ты уже давно катился, бороздя носом просторы коридора.

— Хорошо. Тогда я тоже кое-что скажу. Не могу обнадёжить, что наши чувства друг к другу не взаимны.

— Это радует.

— Наверное. Но я здесь не только для того, чтобы сказать это.

— Ой, только не надо разыгрывать сцен, — скривившись, хлопнул себя в лоб заключённый. — Скупая слеза, истерики... это всё мне на дух не надо. Всё равно не поверю, что ты хоть на секунду пожалел разнесчастного босса... бывшего босса. — Горечь так некстати подкралась, что защипало непрошено в глазах.

— Нет, я не...

— Прекрати паясничать. Твои лживые слова я наслушался вдосталь.

— Да я просто...

— И этого мне не надо, что ты нового можешь мне сообщить? И потом ты мне уже порядком...

— ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО!! — неожиданно завопил на низких тонах Руд, и, заграбастав пленного за шиворот, притянул к себе, приложив головой о решётку. Щёки Руд пылали, как угли в разведённом кострище, и глаза блистали, как падающие кометы. Тихий шёпот, почти на грани слышимости...

— Я тебя... люблю...

Как будто бездна разверзлась под ним.

— Я тебя... слышишь?..

В это мгновение Зеф подумал, что он совсем оглох, — голова от внезапной встречи с решёткой гудела, — а этот голос, нашёптывающий ему признание, не что иное, как следствие тихого помешательства. Понимание этого помогло, и губы самопроизвольно расплылись в дурацкой ухмылке.

— Всё, наконец-то, ты дошёл до ручки, — констатировал он прискорбный факт своего существования.

Цепкие пальцы Руд вдруг разжались, и пленник смог вздохнуть свободно, отступая на шаг.

— Хотелось бы пригласить тебя зайти в следующий раз, но боюсь меня здесь уже не будет, — развёл руками Зеф, притворно разочаровавшись. А может и не притворно.

На Руд, чуть ли ни в полном смысле этого слова, не было лица. Или лучше сказать, что такое его выражение он увидел в первый раз. Бессмысленно глядящие в пустоту глаза. Бледные, дрожащие губы. Щёки цвета первого выпавшего снега.

— Ты... Ты... — чуть слышный голос, который потом окреп: — Ты ПОКОЙНИК!! — почти выплюнул в бешенстве бывший помощник. Обжог яростным взглядом напоследок, и метнулся прочь, чеканя шаг, будто хотел вколотить каблуки в каменный пол.

Раздался грохот, опять оказавшегося на пути злосчастного ведра... И только тут до Зефирантеса дошла самая страшная новость, которую он получил за всю свою сознательную жизнь — и бессознательную, впрочем, тоже:

— Я всё слышу... СЛЫШУ!

С этой мыслью его душа погрузилась в настоящий ужас...

* * *

Сенсею не спалось. И это было важно. Особенно сегодня. А хотя когда это было не важно?

То порой сидит целыми днями в библиотеке, вяло перебирая какие-то бумажки, перемежая это дело с дрёмой... И всё! В доме стоит непробиваемое спокойствие и благоденствие. Никто никого никуда — любимое правило трёх "Н" — не посылает. И особенно Торми, предоставив его самому себя в личное пользование. Счастливые дни! Сейчас же Анемоном овладело какое-то странное беспокойство, он ходил повсюду с коробкой непонятного назначения, и что-то бурчал о превратностях судьбы. Торми обуреваемый любопытством, извернулся и разглядел-таки почтовый штемпель выбитый на деревянной крышке, сообразив, что сие посылка. Интересно от кого? Но выяснять это мальчик не собирался, по крайней мере, сейчас, когда учителю было лучше не попадаться на глаза и хорониться в труднодоступных местах, например, на шкафу, куда Торми и взгромоздился, наблюдая за происходящим в доме с этой удобной позиции.

Тётушка Люциль бушевала на кухне, громко давая ценные указания обретённому ученику и гремя кухонной утварью, создавая эффект наступившего апокалипсиса, который, впрочем не особенно тревожил ребёнка, ибо ужинать в доме он сегодня не собирался.

Тея где-то отсутствовала. Никак, заполучив обратно свои сокровища, решила их перепрятать. И пока не найдёт наиболее надёжный и укромный уголок для создания тайника — не успокоится.

В определённое время Торми спустился со шкафа, стараясь не шуметь, и тут же наступил на белый пушистый пуфик, разразившийся диким обиженным ором. Ребёнок отскочил, зашипев на кота, который сразу же замолчал, недоумённо вытаращившись на мальчика голубым и золотым глазами: его опередили, это он должен был шипеть и дыбить шёрстку, и скакать вокруг обидчика, как ополоумевший меховой шарик.

Торми отвесил Хамелеону изысканный поклон и смылся, пока не принесло учителя, выяснять о причинах шумного недоразумения.

Мальчик прогулялся в свою комнату, захватил подарочек, который намеривался подарить... там видно будет кому, и пробираясь до выхода из дома витиеватыми путями, дабы лишний раз не мозолить никому глаза, чуть не получил сковородкой в лоб, вылетевшей из кухни. Торми пригнулся, пропуская мимо стремительный снаряд, который при столкновении со стеной отколол внушительный кусок штукатурки. "Всё, теперь и тётушка встала на путь разрушения!" Что же так меняет людей: сам дом или близкое присутствие Анемона? Ни на мгновение не останавливаясь для проведения каких бы то ни было рассуждений, стаять на месте — себе дороже, учитывая сколько разнокалиберной утвари хранится в кухонных закромах, Торми решительно оставил позади учительский особняк и полагающиеся ему ворота. Сенсей отпустил его ненадолго, часа на два, да и то пришлось соврать что по грибы пошёл. Он не мог объяснить за каким духом его торкнула именно эта мысль, но Анемону она пришлось по вкусу, и он даже предложил взять с собой лукошка. Учителю отказать было никак нельзя, и теперь Торми шёл с лукошком, как дурак. Язвительный воображаемый голос Локки немедленно прояснил ситуацию: почему как? Дурак и есть.

На площади Серебряных Пятаков его уже ждали. Ринго-Ри, одетый в чёрное с головы до пят поманил жестом следовать за ним, и бесшумно и мягко зашагал в тёмный переулок. Торми не медлил, это вообще не было в его привычке, хотя бы потому, что наличие скоростной реакции в доме Арахуэнте не редко спасала жизнь.

* * *

И почему он должен переться непонятно куда, как будто ему это надо? Как только, так Локки сходи туда, Локки принеси то, Локки начисти морду тому, припугни этого. Всех собак повесили, а ему... Локки остановился; горестная морщинка пролегла между бровей... Ему теперь не для кого это делать...

Почему на свете так бывает, что вдруг однажды ты просыпаешься, а в жизни у тебя пустота без конца и края. И душе твоей нет приюта нигде. Не на что опереться, не к кому прислониться в поисках утешения. Где он потерял всё это? Или лучше спросить — кто забрал?

Раньше Локки всегда был уверен в завтрашнем дне, для чего живёт, кому служит, на кого надеется, а теперь не осталось ничего, только выгоревшая до серого пепла земля под ногами, по которой он тащится усталым путникам в неизвестность. А что же будет, когда Зефа совсем... в действительности не...

Локки сжал кулаки, чувствуя, бессилие под натиском злой судьбы. Что он может сделать? Ему и повидаться-то разрешили с боссом, если только он выполнит поручение: найдёт сопляка Шиконе и притащит его за уши на "пирушку"!

Не раз он обдумывал план по спасению босса, готовый даже жизнью рискнуть ради благого дела, но каждый раз себя и отговаривал. Эхмея, думал он, не решится казнить Зефа, хотя бы из практических соображений — где она возьмёт такого толкового главаря, каким является он? Да ещё и преданного. Зефирантес однажды сказал, что Эхмея Кровавая для него идол во плоти, и за ней он пойдёт в саму бездну, если понадобится.

— Ох, Лулон, что же будет? — Локки двинулся вперёд, плавая в скорбных размышлениях, и натолкнулся на девичью стройную ножку, обутую в зелёный сапожёк с красной цветочной аппликацией, выставленную специально, чтобы его затормозить. Сама её обладательница, прислонилась спиной к столбу, с ленцой взирая на прохожих.

Глаза парня проскользили от носка сапога до...

— Куда это ты пялишься, придурок? — в голосе девчонки сквозила скрытая угроза, и одно мгновение Локки опасался, что эта изящная ножка, которую он имел удовольствие созерцать, пересчитает все его зубы. — Жить надоело, или что?

Локки выпрямился, сбрасывая с плеч груз печали. Неужели он не в состоянии справиться с какой-то девахой? Глаз под повязкой задёргался, напоминая о недавних плачевных событиях. Но сейчас не об этом.

— Привет, красавица! — очаровательно оскалился Локки, полагая, что он тоже в общем-то ничего: симпатяшный блондин, а то что бровь рассечена, так то ж только мужества прибавляет и суровости благородным чертам лица.

Девушка вернула ножку на место.

— Для тебя госпожа Хамидорея, глупец! — уточнила она.

— Ну конечно, как пожелаете, — согласился Локки; связываться с ней в его планы не входило, а тем более скандалить. Он хотел продолжить путь, но... снова та же конечность преградила дорогу. — Да в чём дело-то? — это начинало раздражать.

— В курсе чей это особняк?

Невдалеке за железным забором, частично скрываясь за зелёными насаждениями, возвышался вполне себе особнячок, к которому как раз и были устремлены стопы бандюги, лелеявшему надежду, что там-то и засел шалопай Шиконе.

— Ну Анемона Арахуэнте, и чё дальше?

— А то, что я не желаю видеть твою бандитскую физиономию рядом с сим достопримечательным строением. Ясно объясняю?