Горошина для принцессы

Она молча кивнула. Вытерла ладошками глаза и полезла в карман за носовым платком.

Вениамин Абрамович встал из-за стола и стал ходить по кабинету из угла в угол.

— А в гайисполкоме вы были? — остановился он. — Что вам сказали?

— Что свободных коек в общежитии пока нет, — прошептала Снежана. — А когда появятся, мне сразу дадут... Скоро... — она высморкалась. — Летом...

— Та-а-ак, — протянул Вениамин Абрамович. — А комнату снять, значит, не получается...

Она опять кивнула. Молча... Потому что всё и так было ясно. Кому она нужна такая! Беременная...

Левин снова стал ходить по кабинету.

А она сидела, опустив голову. Чтобы не было видно, как она плачет.

— Пегестаньте, Снежана Геоггиевна... — пододвинул стул и сел рядом с ней Вениамин Абрамович. — Пожалуйста! Ну, не плачьте! Это вгедно для вашего малыша... Давайте лучше вместе подумаем, что делать! Ну почему, вы сгазу не пгишли и не гассказали мне обо всём?!

Снежана посмотрела на Левина полными слёз глазами... Он-то тут при чём?! Ну, чем он может ей помочь?! Она сама во всём виновата! И сама теперь за всё расплачивается!

— Вот что мы сделаем, Снежана Геоггиевна! — Вениамин Абрамович поправил очки. — Где ваши вещи? Здесь в больнице, навегное?.. Понятно, — поджал он губы, когда она кивнула. — Где им ещё быть!.. Ну, и ладно! Это даже хогошо! Значит так! — решительно сказал Левин. — Сейчас мы бегём ваши вещи и идём ко мне домой! И не смейте возгажать! — нахмурился он, когда Снежана попыталась открыть рот. — У меня большая тгёхкомнатная квагтига! Мне и двух комнат хватит! А одну я вам сдам! Вот так! И никаких газговогов! — неожиданно раскипятился он. — Летом у них места появятся! Бюгокгаты пагшивые!

Вот так и получилось, что Снежана стала жить у Левина...

Кривотолков это, конечно, вызвало немало. И косых взглядов тоже.

Впрочем, Вениамин Абрамович на них не обращал внимания. А Снежана просто не замечала... Не до того ей было! Потому что все её мысли и чаяния были о малыше.

Снежана даже и подумать не могла, что о ней говорят люди! О чём они шепчутся у неё за спиной! И правильно делала! Потому что шептали они всякую гадость. Кто-то просто любил посплетничать. А кто-то Снежане откровенно завидовал.

Тому, что она чистая и светлая. И никакая грязь к ней не липнет!

Тому, что она молодая и красивая. Несмотря на беременность. Или благодаря ей. Потому что, на самом деле, ожидание ребёнка даже некрасивую женщину делает красавицей, а красивая становится ещё краше! На зависть некоторым...

Долго ли, коротко ли, наступило лето.

В дородовый отпуск Снежана ушла ещё десятого мая. На очередном осмотре в женской консультации ей сказали, что всё у неё в порядке. Плод лежит, как надо, головкой вниз. И уже прижался ею ко входу в малый таз, как оно и положено перед родами. Так что осталось потерпеть совсем немного. Ориентировочно десятого июля, но, в любом случае, не позднее семнадцатого, её малыш появится на свет!

И, вообще, оказывается, она очень-очень везучая!

Потому что у Вениамина Абрамовича по сравнению с Лукерьиной хибарой были просто королевские палаты! И теперь Снежана, как и положено настоящей принцессе, жила в роскошной светлой комнате с видом на озеро! В красивом двухэтажном каменном доме! Большом и белом, как настоящий дворец! И со всеми удобствами! С телефоном, водопроводом и даже канализацией!

Эта квартира принадлежала когда-то родителям Вениамина Абрамовича. Его отец тоже был врачом. И, между прочим, очень уважаемым! Но это его не спасло во время одного из погромов. Столь частых, и при царском режиме, и в годы Гражданской войны. Его жена Рахиль погибла вместе с ним. А маленького Веню спрятала одна добрая женщина. И он уцелел. Потом, когда всё успокоилось, из Петрограда приехала его тетя и забрала к себе...

Когда Вениамин Абрамович вернулся в Петрозаводск после окончания института, ему как дипломированному специалисту и руководящему работнику выдали ордер на отдельную жилплощадь.

По счастливой случайности бывшая квартира врача Левина, числившаяся за горисполкомом, стояла свободной, и Вениамину Абрамовичу предоставили именно её.

Ну, не совсем её, вообще-то говоря. Потому что до семнадцатого года в ней было гораздо больше комнат, парадный вход и чёрный ход. Но затем она превратилась в коммуналку. В конце двадцатых городские власти провели инвентаризацию жилого фонда, спохватились и расселили её, а потом перегородили пополам и бронировали. В смысле, перевели в спецфонд.

И вот теперь в бывшей квартире врача Левина снова жил врач Левин.

Предоставляя ему именно эту жилплощадь, никто в горисполкоме даже не задумался о том, сколько тяжёлых воспоминаний она может разбудить в душе Вениамина Абрамовича. Но он ничем этого не показал. Хотя однажды, когда они пили со Снежаной чай с сушками на кухне, рассказал ей печальную историю своего сиротского детства.

Снежана сама выросла без матери. И прекрасно его понимала. И сочувствовала.

Потому что он был очень хороший! И очень внимательный! И так заботился о ней! Хотя она была ему совершенно никем!

Татьяна Ивановна, женщина, спасшая когда-то Вениамина Абрамовича от разъярённой толпы погромщиков, часто бывала у них в гостях и тоже очень хорошо относилась к Снежане.

До революции Татьяна Ивановна была повивальной бабкой, акушеркой, то есть. И, кстати говоря, именно она принимала роды, когда на свет появился маленький мальчик Веня. И очень весело представляла в лицах, как безпокоился и волновался его папа.

Ей было уже под семьдесят, но называть 'бабкой' эту крепкую энергичную женщину язык как-то не поворачивался.

Татьяна Ивановна давно уже не практиковала, но ничего не забыла. Она осмотрела Снежану и подтвердила, что в консультации ей всё сказали правильно. Хотя эти безтолочи, проворчала она, которые сами ещё ни разу не рожали, а уже в акушеры позаписались, ничегошеньки ни в беременных, ни в родильницах не понимают!

В полдень двадцать второго июня у Снежаны начались родовые схватки.

Недели за полторы до этого схватки у неё уже были. Правда, нечастые и не очень болезненные. Татьяна Ивановна тогда успокоила её и сказала, что это всего лишь 'репетиция'. И оказалась права. Матка немножко порепетировала и успокоилась.

Но сейчас всё было иначе. По срокам рожать ей было рановато. Но Снежана вдруг поняла, что это уже не 'учебная тревога'! Схватки были гораздо сильнее и длительнее. И регулярно повторялись. Становясь всё сильнее. И чаще. Пока её не стало скручивать каждые пять минут.

В промежутке между схватками Снежана сумела дойти до соседки и попросила позвать Татьяну Ивановну. А потом позвонила Вениамину Абрамовичу.

Он сразу всполошился, приказал ей немедленно лечь и сказал, что сейчас будет.

Снежана послушалась его и легла. Однако боли в пояснице вскоре согнали её с кровати. Она встала на четвереньки и опустила голову на руки. Да так и стояла, раскачивая тазом. И ей немного полегчало.

И тогда Снежана порадовалась, что ещё вчера догадалась сделать генеральную уборку и помыла полы. Когда её отпустило, она расстелила на полу одеяло, а поверх него — чистую простыню. И стала ждать следующих схваток...

Когда прибежала Татьяна Ивановна, околоплодные воды у неё уже отошли.

А та первым делом выгнала из комнаты, превратившейся в филиал родильного отделения, взволнованного и перепуганного стонами Снежаны Вениамина Абрамовича. И безапелляционно заявила ему, что ни в какую больницу её везти не позволит!

— Ещё чего! — сказала она ему. — Ты что, хочешь, чтобы она прямо посреди дороги родила?! Сама справлюсь! Я у твоей мамки, между прочим, тебя в этом самом доме принимала! Или забыл?!.. Бабе, когда она рожать собралась, любая суета только помеха. Ей, как кошке, лишь бы уголок был потемнее да поукромнее! А всё остальное она сама сделает! — Татьяна Ивановна вытолкала его взашей и пошла мыть руки. — Ты, Веня, иди лучше валерьянки прими! И успокойся! — сказала она. — Да смотри, чтобы носа сюда никто не показывал! И сам в том числе! Пока я не позову!

Вернувшись, Татьяна Ивановна задёрнула шторы на окнах, а потом зажгла свечи. И в комнате воцарился уютный полумрак...

Между схватками Снежана лежала на боку, отдыхая. А когда её прихватывало, опять вставала на четвереньки.

— Молодец! Умничка моя! — нахваливала Снежану Татьяна Ивановна, разминая ей поясницу. — Всё правильно делаешь! Ты только дыши, милая, не забывай! Дыши! Помедленнее да поглубже!

Снежана старалась не пускать в голову мысли о том, что схватки никогда не прекратятся. Убеждала себя не бояться очередного приступа, не зажиматься, иначе боль может усилиться многократно! А когда опять накатывало, словно становилась другим человеком. И хотела только одного — чтобы схватки поскорее окончились!

— Дыши, милая, дыши! — повторяла Татьяна Ивановна. — Ребёночку это сейчас нужнее всего! Ему, ведь, ой как трудно сейчас! Тебе трудно, а ему во сто раз труднее! А ты помогай ему! И не думай ни о чём! Для родов мозги не требуются! Тело само всё сделает! Ты только ему не мешай!

Снежана цеплялась за её голос, как утопающий за соломинку! А тело само всё делало. То тряслось от напряжения, то раскачивалось. То дышало, то кричало, то тужилось. И ещё много чего делало. По нужде. И, слава Богу, что никто, кроме Татьяны Ивановны этого не видел. А, впрочем, ей было уже всё равно! Только бы схватки поскорее окончились!

А они слились с такими ошеломляющими потугами, что Снежана даже не поняла, что кричит изо всех сил. Между тем, всё происходило так стремительно, что уже на следующей схватке она почувствовала сильное жжение в промежности.

— А вот и мы! — воскликнула Татьяна Ивановна, увидев, как прорезывается головка младенца, и, помогая ему. — Здравствуй, миленький! А мы тебя уже заждались совсем с твоей мамочкой!

Оставаясь на коленях Снежана, приподнялась на руках, переводя дух... Выпрямилась. Привстала. И тут же почувствовала новую потугу.

Р-р-раз!

Невероятное облегчение!!!

Малыш выскользнул из неё прямо в ладони к Татьяне Ивановне!

Снежана обернулась и увидела, что он лежит у неё на руках и шевелит ручками.

— Мальчик! — сказала Татьяна Ивановна и принялась очищать ротик и носик новорожденного. — Имя-то придумала аль нет ещё? — спросила она.

— Георгий, — ответила Снежана слабым голосом не в силах оторвать взгляда от маленького розового тельца сынишки.

— Егорий, значит! — улыбнулась Татьяна Ивановна. — Хорошее имя! Победоносное!

— Моего папу так зовут, — осторожно прилегла на кровать Снежана.

— А Егоркиного отца как кличут? — спросила Татьяна Ивановна. — Как по батюшке величать нашего богатыря?

— Владимирович... — тихо сказала Снежана.

— Ну что же, Георгий Владимирович, пожалуйте к мамке своей! — сказала Татьяна Ивановна и подала малыша Снежане. — На-ка, покорми его грудью, дочка! Это лучшее средство для родильницы, чтобы в себя придти после родов! А уж для мальчонки-то, вообще, сейчас самое главное!

Снежана взяла сына и приложила его к груди. Егорка похлопал глазками и поймал её взгляд. И она утонула в его бездонных карих глазах, позабыв обо всём на свете...

На часах было семь вечера. Двадцать второго июня тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Глава седьмая

Это произошло совершенно незаметно. Во всяком случае, для Владимира.

Хотя со стороны, скорее всего, выглядело иначе.

Как бы то ни было, всё свободное время он теперь проводил с Машей.

Они встретились в начале февраля на вечеринке у Серовых по случаю досрочного присвоения Анатолию очередного воинского звания 'комбриг'...

Долго искать Серовский дом Владимиру не пришлось. Восьмиэтажное здание на Лубянском проезде, с арками и колоннадой вдоль верхнего этажа, как-то сразу бросилось ему в глаза, когда он вышел из автобуса.

Именно так, солидно и даже шикарно, и должно было выглядеть новое жилище Анатолия Серова! Героя Советского Союза! Любимца всей страны!

Дверями тоже ошибиться было невозможно. Потому что они были распахнуты настежь. А на лестничной площадке дымили папиросами боевые друзья Владимира. Он вышел из сетчатой кабины лифта и тут же попал в их крепкие объятия.

Посыпались приветствия, хлопки по плечам и весёлый смех. Улыбающийся Владимир не успевал пожимать руки и отвечать на вопросы.

Вот, оказывается, чего ему не хватало всё это время!. Дружной боевой семьи!

Вскоре на шум выглянул и сам виновник торжества.

— Володька!.. Молодец, что приехал! — Анатолий обнял Владимира и стиснул так, что у того захрустели косточки.

А потом ослабил хватку и поволок в дом, здороваться с Валентиной.

— Лапа!.. Смотри, кто приехал, Лапа! — кричал он на всю квартиру, стаскивая реглан с Владимира. — Это ж Володька Иволгин! Собственной персоной! Прямо из Владивостока!

Валентина вышла в прихожую и улыбнулась:

— Привет!

— Да, ты проходи, проходи, давай! — подталкивал его в спину Анатолий. — Только тебя и дожидаемся! Все остальные уже на месте!

И тут Владимир увидел Машу.

Она пряталась за спиной у Валентины и, улыбаясь, что-то шептала ей на ухо.

Наверное, что-то очень смешное. Потому что обе звонко рассмеялись.

Валентина лукаво посмотрела на Владимира и, подхватив Анатолия под руку, увела мужа в залу. Видимо, посоветоваться о чём-то насчёт праздничного стола, подумал Владимир.

— Здравствуйте, Маша, — сказал он.

— Здравствуйте, Володя, — сказала Маша.

За эти полгода она ещё больше похорошела. Так, что Владимир невольно ею залюбовался... Улыбчивая, милая, в красивом шёлковом платье, мягко облегающем её стройную фигуру. А она смотрела ему прямо в глаза своими ясными зелёными глазами. И вся словно светилась изнутри...

Пауза немного затянулась, но они этого не заметили.

В это время в прихожую гурьбой ввалились курильщики. И вокруг сразу стало шумно и весело. В поднявшейся сутолоке Владимира и Машу нечаянно прижали друг к другу и он взял её за плечи, заслоняя спиной от протискивающихся мимо ребят.

— А вы надолго в Москву, Володя? — внезапно зардевшись, спросила Маша.

— До лета точно, а там не знаю, — ответил Владимир, отпихивая локтями особо неловких товарищей. — Зачислен на курсы при академии Жуковского. Выпуск в начале мая. А потом, как начальство распорядится!

— До лета! — воскликнула она. — Как хорошо!

Владимир удивлённо посмотрел на неё.

— Я хотела сказать, что это, наверное, нелегко... — смутилась Маша. — Вот так, мотаться туда-сюда. То на Дальний Восток, то на Юг, то на Север... Наверное, нелегко жить вдали от дома.

— Да, нет, не очень, — сказал Владимир. — У меня и дома-то никакого нет... Я, ведь, человек военный. Привык уже давно и к казармам, и к общежитиям.

— Алё, гараж! — высунулся в двери Анатолий. — Вы скоро? Все уже за столом!

Только теперь Владимир заметил, что в прихожей никого нет. Кроме них с Машей.

А он по-прежнему держит её за плечи. Очень близко...

Слишком близко!

Владимир спохватился и отдёрнул руки. И отодвинулся.