Чаганов: Война

'Грымза' с опаской приоткрывает дверь, но увидев нас стоящих у окна в приличных позах, быстро заходит внутрь.

— Вот, Алексей Сергеевич, объективки на посетителей.

* * *

— Да ладно, ни за что не поверю, что ты всё прочёл,— Оля привстаёт с плюшевого дивана с прибитым к его ножке железным инвентарным номером.

— Не хочешь, не верь,— равнодушно пожимаю я плечами,— просто сегодня у меня было полтора часа свободного времени.

— Обе книги за полтора часа? Это невозможно.

— Очень даже возможно. Хочешь я тебя научу?

— Хочу. У меня эти книги заняли два вечера,— глаза подруги загораются.

— Тогда пошли в кабинет. Нет, лёжа читать нельзя,— задёргиваю штору, усаживаю Олю на стул и, вдобавок к верхнему свету, включаю настольную лампу,— так, ты ни в коем случае не должна проговаривать про себя прочитываемые слова, это сильно замедляет чтение. Кроме того, надо расфокусировать взгляд, так чтобы ты в каждый момент видела не одно слово, а сразу всю строчку. Это трудно, можешь начать не со строчки, а с трёх слов, это в три раза увеличит скорость чтения. И ни в коем случае не возвращайся, чтобы вновь прочитать предыдущее слово. Чтобы этого не происходило, веди по строке пальцем...

— Как малограмотная?

— Именно так.

— Ладно, я потом поучусь, когда время будет. Ну что скажешь о 'Первом ударе'?

— Ясно всё с тобой,— снимаю пиджак и подхожу к платяному шкафу,— ну продолжай как первоклассница шевелить губами при чтении, а времени у тебя никогда не будет...

— Нет-нет, не раздевайся, у нас скоро будет гость,— тоже подлетает к шкафу подруга,— так всё же, как тебе роман Шпанова?

— Роман? Без романтической линии. Это как? И, кстати, автор называет своё произведение повестью о будущей войне. Слушай, в ней с нашей стороны нет ни одного отрицательного персонажа. Да даже и с немецкой, там фашистские лётчики идут на таран наших стратегических бомберов. Мы штурмуем мирно бодрствующие германские аэродромы, где самолёты находятся в ангарах и это всё через несколько часов после начала боевых действий. Сюр, какой-то...

Оля начинает рыться в своих платьях, моя единственный парадно-гуляльная тройка оказвается прижатой к стенке.

— ... Польша у него союзница Германии, а Франция принимает военную помощь от СССР. Галицийские крестьяне спасают сбитых советских пилотов, а немецкие рабочие поют на заводе 'Интернационал', радуются, что наши разбомбили их завод и расположенное рядом хранилище отравляющих веществ, а в итоге поднимают восстание против Гитлера, мне продолжать?...

— ... Угу,— Оля вытаскивает из плотного ряда висящих платьев очередное, обтягивающее чёрное и прикидывает на себя, критически глядя в гардеробное зеркало.

— ... Хорошо, слушай, мне предыдущее больше нравится,— пытаюсь помочь в трудном выборе, подруга презрительно кривится,— Наша воздушно-десантная бригада успешно высаживается в тылу германских войск и вырезает весь штаб армейской группы, который защищает почему-то только кавалерийский полк. Наш истребитель таранит аэростат, который несёт бактериологическое оружие. И всё вышеперечисленное происходит в первые двенадцать часов войны. Я даже не говорю о технике: у Шпанова немецкие автожиры в количестве ста штук сбрасывают мелкие бомбы с высоты 8000 метров, на строй наших стратегов, идущих на тысячу метров ниже со скоростью 500 километров в час. Пусть даже его фантастическая паровая турбина по недоразумению и разогнала бомбер до таких скоростей, формально это законов физики не нарушает, но винт автожира на восьми тысячах не работает...

— Это,— счастливо улыбается подруга,— ну, нет так нет, значит будем исправлять. Мне не всё равно, что будет написано в книге из серии 'Библиотека командира'.

— ... И ведь технически грамотный человек, учился в Петроградском политехе,— не могу остановиться я,— и всё пальцем в небо. Вот взять Алексея Николаевича Толстого, чистый гуманитарий, а какая проработка технических деталей. Какой дар предвидения. Манцев перед смертью оказывается работал над рентгеновским гиперболоидом с ядерной накачкой! Потрясающе, мне вообще нечего добавить или исправить... Удалась у него третья книга.

— А как тебе линия с Хлыновым?— перебивает Оля,— студент-химик, кто бы мог подумать, что он из органов... а как он мастерски обрабатывает Зою Монроз... Впрочем, это было не трудно, она безумно в него влюблена...

'Разве'?

— Пропустил?— смеётся подруга, видя моё недоумение,— эх ты, скорочей.

— Ты же сказала, чтобы я проконсультировал Толстого по техническим вопросам...

— Тебе образ студента, оказавшегося сотрудником госбезопасности и крупным учёным, ничего не напоминает?— ядовито улыбается Оля,— нет, а как они с Зоей ликвидируют Гарина, как уничтожают гиперболоид, похищают его чертежи, взрывают шахту на 'золотом острове', оставляют с носом иностранных агентов?

— Немного странным показалось, что они с Зоей на родину через Париж полетели, где шёл матч за первенство мира по шахматам между Алехиным и Левенфишем...

— Он же нас с тобой в романе вывел!

'А ведь точно, в Париже, очень кстати революция нарисовалась,... и в Германии, и в Чехословакии... Роллинга взорвали, значит и в Америке она не за горами... Хорошо хоть не Гитлера, но всё равно жирный троллинг... и вишенка на тортике— Хлынову с Зоей в Кремле ордена Ленина вручает Киров... На фоне Мировой революции, картин мирной, роскошной жизни, царства труда, науки и грандиозного искусства'.

— А вот в конце граф напортачил,— довольно хлопаю в ладоши,— Мировая революция не в тренде...

— Напортачил, исправим...— подруга картинно водружает на нос очки консервы с дымчатыми стёклами.

— Это у тебя откуда? Дай глянуть...

— В Женеве купила— неофановые стёкла,— гордо протягивает мне очки,— спортивные, противобликовые, с улучшенной цветопередачей...

— Любопытно,— поворачиваю голову к хрустально люстре, жёлтый свет от лампы накаливания становится белым, а остальные цвета в комнате более насыщенными и контрастными,— они что, вообще не пропускают жёлтую часть спектра? Для лётчиков самое то, солнце меньше слепить будет. Конфискую данной мне властью, футляр дай, пусть спектрометристы поколдуют над ними, надо определить состав покрытия. Стучат?

— Точно,— Оля срывается с места, во входную дверь снова негромко постучали.

— Проходите,— в гостиную входят невысокий мужчина лет сорока с бутылкой шампанского и подруга с букетом красных роз.

— Николай Николаевич Шпанов.

'Зима на дворе, где достал? Не иначе, как в Ботаническом саду по знакомству'.

* * *

— Я, Николай Николаевич, совершенно с вами не согласен. Польша никогда не будет союзником Германии. И причиной тому будет не столько её 'гонор', сколько то, что Франция и Англия этого не допустят, они и дальше будут разжигать германо-польский территориальный спор. Франции нужен сильный союзник в её противостоянии с Германией, способный вынудить последнюю к войне на два фронта.

— Но вооружение Польши ведётся на английские деньги,— возражает Шпанов, хлопая себя по карманам в поисках папирос,— и Англия очень заинтересована в войне между Германией и СССР!

— Согласен, заинтересована. Но также ни в коем случае не допустит союза Польши и Германии. Это её давняя стратегия: не допустить усиления одной страны в Европе, будь то Франция, Германия или СССР, способной бросить ей вызов на континенте, а тем более создания союза таких государств...

— Тогда будет война Германии и Польши, но Франции это зачем?— кривится писатель, не найдя табака.

-Англия убедит союзницу, в самом деле, какая разница, кто откроет против Германии второй фронт на Востоке, Польша или СССР?

— Помяните моё слово,— вступает в разговор, молчавшая до сих пор Оля,— будут полякам давать гарантии военной помощи в случае нападения Германии, а немцев убеждать, что вмешаются только если на Польшу нападёт СССР, англичане мастера на такие фокусы...

— В итоге,— поддакиваю я,— через две недели после начала войны немецкие войска выйдут к нашим границам.

— Две недели, сомневаюсь. Польская армия, всё-таки миллион человек. Ну допустим, за два месяца. А дальше что, на нас нападут?

— Нет, на Францию,— как о чём-то само собой разумеющемся замечает подруга.

— 'Линию Мажино' штурмовать будут?— недоверчиво щурится Шпанов.

— Нет, обойдут её через Бельгию, Голландию и Люксембург...

— 'План Шлиффена'? Разгром Франции за сорок два дня? Что за чудо-оружие поможет германцам в его реализации,— глаза писателя указывают на томик Алексея Толстого, лежащий на журнальном столике у дивана,— гиперболоид инженера Гарина?

— К гиперболоиду вернёмся позже,— начинаю злиться я,— а меч-кладенец у них скоро будет, он сейчас выковывается на заводах Круппа и оттачивается в генеральном штабе сухопутных войск вермахта. Это— немецкие танковые дивизии нового типа.

— А как же бомбардировочная авиация?— Шпанов растерянно переводит с меня на Олю и обратно.

— Ну и авиация, конечно,— сбавляю я напор,— но не такая как у вас в книге описана,— это будет авиация фронтовая, истребительная, бомбардировочная и штурмовая. В общем, авиация поля боя.

— Всё равно не понимаю,— потупился писатель,— откуда у вас такая уверенность, как и что произойдёт? Этого никто знать не может.

— Информации у товарища Чаганова побольше вашего, товарищ Шпанов,— раздался разочарованный голос подруги,— в самых разных областях...

— Сильная стратегическая авиация ни нам, ни немцам в ближайшие десять лет не по силам. Быть может лишь американцы, вложив астрономические средства, могли бы добиться успеха на этом пути. Короче, всё что вы описали в вашей повести если и произойдёт, то не в будущей войне...

— Вы же не хотите краснеть перед военными людьми через несколько лет, когда все ваши прогнозы окажутся неверными?— подхватывает Оля,— ведь ваша книга разойдётся по стране миллионным тиражом.

— По договору я должен сдать рукопись в ВоенГИз на следующей неделе,— Шпанов опускает голову.

— То есть время ещё есть,— мой голос сочится оптимизмом,— в крайнем случае попросите отсрочку до конца года.

— Но, товарищи, это же будет совершенно другая книга!— обхватывает голову руками писатель.

— Это будет гениальная книга!— добавляет пафоса подруга,— Война начнётся с неожиданного массированного удара по нашим аэродромам, танковые клинья взломают нашу оборону наших УРов, сомкнуться в глубоком тылу, окружив целые армии. Но наше командование умело маневрируя вверенными войсками, выведет их из окружения, на второй рубеж обороны, навяжет свою волю агрессорам, обеспечит мобилизацию и эвакуацию мирного населения. И все образы из вашей книги можно оставить, вот только неплохо бы лучше раскрыть образ Олеси Богульной, усилить романтическую линию. Я— без пяти минут врач, помогу вам добавить фактуры по медицинской части...

— Хорошая мысль,— не даю писателю вставить слова,— чтобы ускорить работу надо взять соавтора, какого-нибудь студента или выпускника Литературного института. Прочёл недавно в 'Октябре'...

— Точно,— перебивает меня Оля,— Симонов! Думаю, он мне не откажет, любовная линия будет на нём...

— А я обеспечу вам, Николай Николаевич консультанта— танкиста, соглашайтесь! Ошарашенный Шпанов едва успевает крутить головой.

— Мне надо подумать,— наконец выдавливает он.

— ... Хорошо, думайте,— легко соглашаюсь я,— только не долго. Ваша книга востребована уже сейчас, ведь война на пороге. Надо подготовить людей к тяжёлой, кровопролитной схватке, которая будет проходить и на нашей территории.

— Но это же идёт в разрез генеральной линией,— писатель залпом выпивает бокал шампанского,— а как быть с '... и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом'?

— Странный вопрос, товарищ Шпанов,— чеканит слова подруга,— вы же боец идеологического фронта и должны понимать, что ваше произведение предназначено в первую голову для командиров Красной армии...

— Фильм же 'Если завтра война' для широкой аудитории, в том числе и для детей,— мой голос звучит по-товарищески,— поэтому он несёт на себе печать пропаганды...

— Да, я... ик... понимаю,— смущается гость, пузырьки выпитого шампанского находят выход.

— ... Думаю также, что паровую турбину придётся из книги убрать. Бывает так в истории техники, когда какое-то изобретение появляется на свет слишком поздно. На смену поршневому мотору придёт реактивный двигатель...

— Вы.. ик... так считаете?

— Абсолютно уверен, но в будущей войне хватит работы для обоих... Так что думайте, а пока не хотите ли взглянуть на гиперболоид? Алексей Николаевич и не догадывается о его существовании.

Глаза Шпанова становятся круглыми, он согласно кивает.

'Как мы его перевербовали,— незаметно подмигиваю Оле,— за пять минут и без всяких фокусов'...

Москва, Кремль,

приёмная Сталина.

8 декабря 1938 года, 18:00.

— Алексей, давненько я тебя не видал... в гражданском,— встрепенулся, дремавший в своём кресле Власик.

Краем глаза замечаю, что несколько посетителей в военной форме повернули в нашу сторону свои головы.

'Ну да, не видались уже больше месяца... раньше я тут бывал почаще... думал, что мой 'карантин' продлится дольше... по большому счёту покушение на Гитлера— крупный залёт... не смог обеспечить выполнение приказа Сталина... хотя, похоже, подписана полная амнистия'. Сидящий на диване Ян Берзин приветливо кивает мне головой. Дверь в кабинет вождя распахивается и в прихожую выходит раскрасневшийся Рокоссовский. К нему бросаются военные с танками в чёрных петлицах.

'Ба-а, да это, Штеменко, Катуков, ещё один майор со знакомым лицом... Алымов, под перекрещенными молотком и штангенциркулем с нашей последней встречи добавилась шпала, военинженер второго ранга'!

— Ребята, вы здесь какими судьбами?— спешу к ним, раскрывая объятия.

— Быстро в кабинет,— шикает на нас Поскрёбышев,— товарищ Чаганов, вам особое приглашение?

Вождь в центре кабинета за руку приветствует военных, для которых референты вносят дополнительные стулья. Я вместе с незнакомыми штатскими занимаю место за столом для заседаний рядом с недавно назначенным начальником АБТУ Федоренко. Рядом ближе к столу Сталина расположились Будённый, Мехлис и Шапошников и Берзин, последним— запыхавшийся Голованов. С противоположной стороны столы— штатские.

— Давайте, товарищи, установим такой порядок,— Сталин возвращается к своему письменному столу,— пусть наши танкисты изложат своё впечатление относительно материальной части. Как наша материальная часть проявила себя в Испании и на Хасане. Например, товарищ Катуков успел побывать и там, и там...

'Катуков был на Хасане? Не знал'.

— ... Затем пусть расскажут о материальной части противника, с которым приходилось сталкиваться. Ну а затем мы им зададим вопросы. Товарищи конструкторы готовьтесь. Кто из танкистов хочет начать?

'Конструкторы'.

— Разрешите мне, товарищ Сталин?— подаёт голос плотный майор с орденами Ленина и Красного Знамени на груди.

— Пожалуйста, товарищ Павлов, нет не вставайте.