— На лодке? По болоту? Там же полно сухих мест!
— У них специальная лодка, это скорее глиссер, чем лодка. Это такая большая плоскодонка, там стоит водометный двигатель, а по бокам какая-то фигня вроде гусениц, и еще они днище чем-то смазывают... Короткие сухие участки она пролетает с разгону, а если надо долго ехать посуху, они переключают двигатель на гусеницы и лодка ползет, как вездеход.
— Двигатель земного производства?
— Ну не местного же!
— Действительно. А зачем они поехали нас спасать? Они должны были сильно перепугаться.
— Они и перепугались. Черт его знает... насколько я понимаю, у этих сэшвузл такая этика, что нельзя уступать страху, и если ты пошел на страшное дело и вернулся, то ты теперь супергерой. И еще, я думаю, Фесезл хотел поснимать аккумуляторы с убитых машин, с нашей они, кстати, аккумулятор сняли.
Анатолий сунул руку подмышку и обнаружил, что пистолет отсутствует.
— Мой пистолет они тоже забрали, — констатировал он.
— Мой оставили, — сказал Якадзуно. — Мы все-таки не пленники, мы, скорее, почетные гости. По крайней мере, ты.
— Погоди. Значит, меня они приняли за человеческого сэшву или как там это у них называется... А ты кто по их мнению?
— Лозшу. Дружинник, оруженосец, рядовой солдат. Что-то вроде слуги, вроде как Планше у д'Артаньяна. Пока сэшвуэ болен, он пользуется покровительством хозяина территории, на которой находится, а его лозшу на это время становится собственностью этого самого хозяина. Право собственности относительное, чужого слугу нельзя отправлять на работу, потому что это неуважение к больному хозяину... короче, тут сам черт ногу сломит. Надо быть ученым, чтобы разобраться в их порядках.
— Думаю, ученые уже давно во всем разобрались, — заметил Анатолий, — только нам от этого не легче. Значит, они собирались разграбить убитые машины, нашли меня и... что? Почему они перестали грабить?
— Ну... я сказал им про радиоактивный дождь... нет, на самом деле тут что-то другое. По-моему, как только Фесезл узнал, что ты сэшвуэ...
— Как он узнал, кстати?
— Я сказал, что ты офицер десанта. Они вначале хотели тебя добить, типа, все равно не жилец, но потом передумали. По-моему, они возлагают на тебя большие надежды.
— По-моему, тоже. Знать бы еще, какие... Ты мне лучше вот что скажи... — Анатолий покопался в памяти, — что такое езойлакл есло сшохофа?
— Понятия не имею. Мы ведь сюда только вчера приехали, я по-ихнему вообще почти ничего не понимаю.
- Шефуэ?
— Без понятия.
— Дрижэ ловов Увлахув?
— Фесезл это.
— То есть?
— Лово Увлахув — так называется это племя... или не племя... короче, те, кто живут в этой деревне. Дрижэ — начальник, вождь.
— Все Сузаш?
— Не знаю.
— Езойлава Овуэ?
— По-моему, их главный бог. Они им ругаются.
— Хувев?
— Не знаю.
— Есижэ?
— Дождь. Весейхэл есижэ — радиоактивный дождь.
— У них есть отдельное слово для радиации?
— Не знаю... вряд ли... нет, скорее, весейхэл — это ядовитый. Или вообще вредный.
— Понятно, — констатировал Анатолий. — Понятно, что ничего не понятно. Фесезл обещал привести переводчика из соседней деревни, будем надеяться, что с ним станет понятнее.
— Когда он придет?
— Фесезл не сказал. А что?
— Можно, я пока поживу у тебя?
— Да пожалуйста. А что случилось?
— Ничего. — Якадзуно явно смутился. — Но здесь лучше.
— Хорошо. Хусуэлва!
Юная ящерица моментально просунула острую мордочку внутрь хижины.
— Этот... гм... как будет человек по-ихнему? — обратился Анатолий к Якадзуно.
— Шемсезл, по-моему, — подсказал Якадзуно.
— Так вот, этот шемсезл будет жить со мной, — Анатолий показал жестом на пол хижины. — Ему надо принести циновку и какое-то одеяло...
— У них нет одеял, — перебил его Якадзуно. — Они спят прямо на полу, а циновку тебе принесли в знак особого уважения.
— Короче, он будет жить здесь, — сказал Анатолий.
Хусуэлва издала невнятный булькающий звук.
— Лучше сам ей объясни, — сказал Анатолий и прикрыл глаза.
Мозговой процессор настоятельно рекомендовал ему подремать.
9.
Олимп встретил Рамиреса уже забывшимся ощущением жарко натопленной парилки. Интересно, подумал Рамирес, почему первые поселенцы основали столицу колонии именно здесь, а не в более привычном для людей тропическом климате Баскервиль-холла. Наверное, все дело в том, что корпорациям наплевать на простых людей, им важнее всего собственная прибыль. Пожалели денег на нормальную географическую разведку, построили город в первом попавшемся месте, а то, что местный климат людям не подходит, их не волнует, в самом деле, какая им разница, где будут жить простые сотрудники?
Суборбитальный транспорт отправился не ближайшим вечером и не следующим утром, а только следующим вечером. Оказывается, два из трех суборбитальных аэродромов Олимпа находились в непосредственной близости от межзвездных терминалов, вместе с которыми и были уничтожены серией ядерных взрывов. Единственный сохранившийся аэродром тоже сильно пострадал, и Багров, как выяснилось, проявил излишний оптимизм, когда обещал Рамиресу, что ситуация будет исправлена в тот же день.
Как бы то ни было, Олимп снова начал принимать транспорты, и в первом из них летел Джон Рамирес, полномочный представитель Центрального Революционного Комитета при Деметрианском Университете имени Вернадского. Стюардессы, напуганные последними событиями, странно косились на Рамиреса, Рамирес старался вести себя предельно доброжелательно, он постоянно улыбался, но этим только усиливал их страх. В очередной раз Рамирес пожалел, что бог дал ему такую необычную внешность. Интересно, что подумают ученые, когда его увидят...
Как это обычно бывает с суборбитальными полетами, от взлета до посадки прошли считанные минуты. Посадка прошла без осложнений, Рамирес широко улыбнулся стюардессе, пожелавшей ему счастливого пути, и снова ступил на землю Олимпа, которую покинул три дня назад.
Точнее говоря, он ступил не на землю, а на пол, покрытый линолеумом. В Олимпе сезон дождей подходил к концу, но, глядя на пейзаж за окнами, в это не верилось.
Секретарша Багрова обещала Рамиресу, что в аэропорту Олимпа его встретят, она не обманула, но Рамирес никак не ожидал, что встречающий его человек будет выглядеть именно так.
Это была молодая женщина, не старше тридцати лет, очень высокая и крупная, но с идеальной фигурой, которая скорее подошла бы манекенщице, чем активистке братства. На ней была легкая броня, защищающая от отравленных игл, в открытой набедренной кобуре красовался тяжелый электрический пистолет, длинные распущенные волосы темно-русого цвета были перехвачены широкой белой повязкой с изображенным на ней голубем мира. Рамирес подумал, что для завершения образа ей не хватает пулеметных лент через оба плеча. Наверное, если бы революция произошла не сейчас, а двести лет назад, она бы их обязательно нацепила.
— Вы Джон Рамирес? — спросила прелестная революционерка глубоким грудным голосом. — Я Полина Бочкина, меня направили вас встретить. Если не возражаете, сейчас мы поедем в нашу гостиницу, я думаю, ближайшую ночь вам лучше всего провести там. Завтра вы поселитесь в университетском комплексе, но сейчас туда лучше не соваться. Уже вечер, все разошлись по домам, на рабочих местах никого нет, если мы туда приедем, охрана откажется вас пропустить, будет скандал, а он нам не нужен. Лучше, чтобы ваше вступление в должность прошло мирно. Вождь сказал в телеобращении, что мы не должны провоцировать конфликты без крайней нужды. Вы не возражаете?
— Против чего? — удивился Рамирес. — Против того, что нельзя провоцировать конфликты без крайней нужды? Я, между прочим, член братства с четырехлетним стажем.
— Извините, — Полина немного смутилась. — Я имела ввиду, что вы не возражаете, чтобы провести одну ночь в нашей гостинице. Там очень уютно, но немного... как бы это сказать...
— Некомфортно?
— Ну, не совсем некомфортно...
— Не напрягайтесь. Я приехал с Гефеста только неделю назад, так что меня некомфортными условиями не напугаешь.
— А правду говорят, что там еще хуже, чем здесь? — заинтересовалась Полина. — Говорят, там совершенно жуткий состав атмосферы...
— К этому быстро привыкаешь. Труднее привыкнуть к тому, что вся жизнь проходит в подземельях, и еще... впрочем, это долгий разговор.
— До гостиницы ехать около получаса, у нас будет время поговорить.
— Давайте лучше поговорим о том, что происходит у вас. Мне сказали, что у вас выступление прошло успешно...
— Да разве это успешно? — воскликнула Полина. — На телебашне накрылись все передатчики, их ремонтируют, но до сих пор ничего не восстановили, а мы так рассчитывали на телевизионную пропаганду! Два аэропорта полностью разрушены, ну, это было неизбежно, но все равно... и еще эти ученые... Знаете, что творится в университете?
— Что?
— Они все собрались на экстренное заседание и объявили акцию гражданского неповиновения. Никого из наших не пускают на территорию, они говорят, что будут отстреливаться до последнего патрона, но в революции участвовать не будут.
— Вы не пытались начать штурм? — забеспокоился Рамирес.
— Мы собирались, но вождь запретил. Танака сказал, что вождь ему лично сказал, что этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах, и что он пришлет человека, который все устроит. Можно, я задам нескромный вопрос?
— Конечно.
— Что вы собираетесь делать?
— Понятия не имею.
— Как это? У вас нет никакого плана?
— Никакого. Я даже не знал, что в университете творятся такие дела.
— Вас не ввели в курс дела?
— Не ввели. Я полагаю, у Багрова не было времени, он сейчас очень занят, из OutOfSight вообще не вылезает, только и делает, что письма пишет.
— Вы... лично знакомы с ним?!
— Один раз разговаривал. Послушайте, у нас на Гефесте было принято обращаться к братьям и сестрам на ты, у вас так не принято?
— Принято. Просто вы... то есть, ты...
— Такой страшный?
Полина весело рассмеялась.
— Нет, ты не страшный, — сказала она. — Но ты такой большой важный человек... — она снова рассмеялась и Рамирес присоединился к ее смеху, — можно я буду называть тебя просто Джон?
— Конечно, можно. Слушай, Полина, а что это за гостиница?
— Ну... это не совсем гостиница, она так только называется. Это вроде как коммуна.
— Коммуна?
— Ну, мы так ее называем. Иногда. На самом деле это один этаж в общаге, мы там все более-менее обустроили, но, вы понимаете... то есть, ты понимаешь...
— Понимаю, — кивнул Рамирес, — уровень комфорта, как у нас на Гефесте в геологических лагерях. Мне не привыкать.
— Ты геолог?
— Вообще-то я физик-теоретик, у меня диссертация по физике твердого тела, просто мои результаты применяются в геологии, вот я и работал как геолог.
— Так ты настоящий ученый? Вот это да! И про что у тебя диссертация?
Рамирес усмехнулся про себя, а вслух произнес полное название своей диссертации.
— А по-простому? — спросила Полина.
— По-простому... — Рамирес задумался. — Как бы это сказать... диффузия в твердых телах...
— А еще проще?
— Проще некуда. Если совсем коротко, моя теория упрощает поиск месторождений тяжелых металлов.
— Жалко, — сказала Полина. — У нас на Деметре тяжелых металлов очень мало, твоя теория нам не пригодится.
— Ну почему же не пригодится? — возмутился Рамирес. — Сообщение с Гефестом прервано, нам теперь придется обходиться тем, что есть на этой планете. Так что моя теория очень даже пригодится.
— Да, действительно, — растерянно произнесла Полина. — Никак не могу привыкнуть, что мы теперь полностью изолированы. Это так...
— Страшно?
— Нет, не страшно. Хотя да, ты прав, это чуть-чуть страшно. Мы взяли на себя такую огромную ответственность, просто гигантскую, и теперь все зависит только от нас...
Рамирес ничего не сказал в ответ на эти слова. Они были правильны, но в устах Полины они почему-то показались слишком правильными, чтобы быть правдой. Странный психологический эффект — ты многие годы мечтаешь о чем-то, но когда мечты сбываются, ты испытываешь разочарование и думаешь, может, лучше бы мечта осталась мечтой? Нет, эти мысли надо от себя гнать, сейчас вера в идеалы братства важна как никогда.
А потом Рамирес увидел общагу химического завода, в которой разместилась временная гостиница братства. Зря Полина говорила, что здесь очень некомфортно, пожила бы она на Гефесте, узнала бы, что такое настоящие тяготы и лишения. Здесь было тесно, но очень уютно, а после двух стаканов амброзии стало еще уютнее. И когда Рамирес и Полина закончили вечер в одной постели, он почти не удивился.
10.
Анатолий осторожно завел руки за спину, нащупал подлокотники и плавно опустился в кресло-качалку, под полозья которой Хусуэлва заранее подложила деревянные клинья, чтобы кресло не раскачивалось. Позвоночник быстро заживал, Анатолий уже мог ходить, но пока не мог делать резких движений. Энергозапасы по-прежнему оставались низкими, но с этим приходилось мириться, полное восстановление происходит быстро только в фильмах. Можно, конечно, жрать ведрами озе с жареным мясом болотной змеи фейрэв, но объедать гостеприимных ящеров Анатолию не позволяла совесть. Как Фесезл ни пытался продемонстрировать, что его лово живет богато и счастливо, примитивные варвары остаются примитивными варварами, даже если голодают каждый пятнадцатый год, а не каждый десятый, как в соседних ловош. Наверное, тысячу лет назад люди на Земле жили примерно так же.
Рядом с Анатолием сидел Якадзуно, напротив разместились трое ящеров. Первым из них был Фесезл Левосе, нацепивший ради торжественного случая ожерелье с двумя яркими стеклышками, скорее всего, драгоценными. Вторым был Возлувожас Шесинхылко, местный вавусо, непосредственный начальник Фесезла, так сказать, сэшвуэ второго порядка. На его высоком лбу, иссеченном поперечными складками, красовалось нечто, похожее то ли на корону, то ли на терновый венец. Третьего ящера звали сесегрешлал, Анатолий уже узнал, что фохей не имеют постоянных имен, их прозвища отражают либо род деятельности, либо какие-то индивидуальные особенности. Сесегрешлал означало "переводчик". Как и положено фохез, сесегрешлал был полностью обнажен и не имел никаких украшений.
Все участники переговоров заняли свои места и переговоры начались.
— Суйдехухеха хева, езойлакл есло Анатолий Ратников, курьер высшей категории из компании "Истерн Дивайд", — провозгласил Возлувожас.
— Барон приветствует тебя с соответствующими почестями, — пояснил переводчик.
— Барон? — удивился Анатолий. — Ты имеешь ввиду, вавусо?
— Барон, вавусо, — фыркнул переводчик, — тебя что интересует, форма или смысл?
