Курфюрст стянул перчатки, достал платок и ещё раз протёр вспотевший лоб. По всему выходило, что война, второе десятилетие сотрясавшая Священную Римскую империю германской нации, пришла теперь и в его владения, властно потребовав определиться наконец, что для него важнее — верность императорской короне или закреплённым конституцией традициям, державе или вере? И отвечать нужно было прямо сейчас, ибо остаться в стороне ещё раз уже не получится.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Имеются в виду события, давшие старт Тридцатилетней войне, когда взбунтовавшиеся представители чешских сословий свергли недавно ставшего чешским королём Фердинанда Габсбурга (будущего императора Фердинанда II) и предложили корону Чехии курфюрсту Пфальца Фридриху V.

* Магдалена Сибилла Прусская — младшая сестра Анны Прусской, то есть родная тётка супруги шведского короля.

Глава 51

— Слыхал новость?

Фельдфебель, к которому я незаметно подкрался, тихо ступая по невысокой, но густой приречной травке, даже головы не повернул, продолжая всё так же расслабленно стоять на берегу безымянного ручья, текущего в полумиле от нашего временного лагеря и задумчиво следить за весело журчащими меж зарослей ядовито-зелёной осоки струями удивительно прозрачной и холодной, несмотря на летнее время, воды.

— Неа.

Ответ прозвучал лениво и равнодушно, что меня абсолютно не смутило. Отто всегда такой, если не занят каким-нибудь делом.

— Саксонцы присоединились к армии Густава. Иоганн-Георг всё-таки решился выступить против императора Фердинанда.

Фельдфебель лишь слегка пожимает плечами, даже не считая нужным как-то комментировать это известие. А вот это уже обидно. Я, между прочим, второй человек в роте, который об этом узнал. Он, соответственно, третий. И такое наплевательское отношение!

— Что думаешь?

— Будет битва. Скоро.

— Мда? Мы с Францем полчаса спорили, но так и не решили окончательно — быть сражению или нет? Шведов с саксонцами вместе теперь вроде как больше чем нас, ну или может быть столько же — к нам ведь тоже подкрепления идут... С другой стороны — куда им спешить? Раньше они не сильно рвались потягаться с Тилли в открытом бою. Правда раньше у них и войск столько не было... Опять же, курфюрст саксонский вряд ли обрадуется если мы магдебургизируем* Ляйпциг и остальные его земли, а Густав вряд ли захочет терять нового союзника. Но и идти в бой едва объединив армии рискованно... А ты что скажешь?

— Сражение будет.

— Думаешь?

— Знаю.

— Эээээ... только не говори, что споил своей рябиновкой курьера, который вёз приказ Тилли и втихаря вскрыл пакет!

Губы Отто кривит слабая усмешка.

— Я уже десяток лет под знамёнами. Служил и у Кордобы во Фландрской армии, и у Тилли, когда он ещё командовал войсками Лиги, и у Валленштайна... теперь вот снова с Тилли. Столько всего было за эти годы, что и упомнить трудно... Но я помню. И Вимпфен, и Хёхст, и Штадтлон, и Дессау и Луттер...* Помню, что было до и что случилось после. И потому я знаю — сражение будет. Просто знаю и всё. Уж поверь старому солдату.

В словах фельдфебеля, произнесённых абсолютно равнодушным, лишённым каких-либо эмоций голосом, звучала такая несокрушимая уверенность, что я только головой покачал. И лишь спустя пару минут решился осторожно уточнить:

— А кто победит?

Отто пожимает плечами.

— Откуда ж мне знать?

Ну да, логично, как говорит в таких случаях Галланд. А я-то уж подумал... Мы помолчали ещё немного, глядя как причудливо танцуют песчинки в небольшой чаше бьющего под самым берегом родничка, пока Отто не нарушил тишину, впервые за всё время разговора повернувшись в мою сторону:

— У меня к тебе будет одна просьба.

— Ммм?

— Если меня прибьют, ты женишься на Эльзе.

— ...?!

— Ты не смотри, что она старше. Эльза и через десять лет любой молодке фору даст. Заодно и присмотрит за тобой, шалопаем, в люди тебя выведет... Ну и ей с тобой полегче будет. Ты парень башковитый, ещё в офицеры выйдешь. Лишнего не пьёшь, почём зря не гуляешь, на деньги не играешь, опять же... С детишками вон возишься. Вам вместе хорошо будет.

Я даже не нашёлся, что ответить на такое предложение. Вот уж удивил меня лучший друг, так удивил. Эльза мне конечно нравится, чего уж там. Да если на то пошло, то на неё вся рота слюни пускает — это ни для кого не секрет. И если Отто вдруг не станет, то вдова его уж всяко не пропадёт. Но чтоб вот так вот...

И вообще, какого дьявола?!

— Предчувствие что ли нехорошее?

Я кручу пальцами в воздухе, намекая на непонятные озарения, снисходящие на белобрысую фельдфебельскую голову накануне больших сражений.

— Да нет...

— Тогда с чего такие разговоры?

Отто в очередной раз пожимает могучими плечищами.

— На всякий случай.

Я просто молча складываю руки на груди, всем своим видом демонстрируя недоверие и Отто, хмыкнув себе под нос, всё же поясняет:

— Помнишь я рассказывал тебе про Вернера-Везунчика?

— Помню. Везучий был сукин сын, но закончил всё равно плохо.

— Вот-вот. Догадываешься к чему я о нем вспомнил?

— Хочешь сказать, что всякая удача когда-нибудь заканчивается?

Я смотрю на Отто со скептическим прищуром, пытаясь понять насколько он сейчас серьёзен. Фельдфебель, кивая в ответ на мою догадку, невозмутим, как гранитный булыжник.

— Именно это и хочу. Я за последние десять лет повидал такого, что на три жизни хватит. Думаю, там — Отто небрежно кивает головой куда-то вверх, намекая на высшие силы — меня уже с фонарями ищут. А тут такой случай...

— Мда... — я задумчиво глажу свежевыбритый (всего-то два дня назад) подбородок — дела-а-а... И что же ты хочешь от меня? Надо именем господа поклясться или сходим к Францу, чтоб он бумагу написал?

— Неее — фельдфебель самодовольно ухмыляется, демонстрируя свой привычный волчий оскал — я слишком хорошо тебя знаю, чтобы полагаться на такую ерунду. Ты не боишься ни бога, ни дьявола и на любые клятвы тебе плевать. Утром побожишься, а вечером нарушишь обет, даже не вспомнив, и будешь спать как младенец. Не знаю почему так, да ты и сам, наверное, не знаешь, но что есть, то есть. А бумагу... как напишут, так и потеряют. Нет, ни бога, ни француза мы беспокоить не будем.

— Тогда кого?

— Никого. Просто пообещай.

— И всё?

— И всё. Я ведь действительно тебя знаю. Божьей кары ты не боишься — это верно, но и словами не бросаешься.

Я только головой покачал, досадливо цокнув языком под насмешливым взглядом Отто. Знал на чём подловить, паршивец — не даром столько лет фельдфебельствует. И чего теперь делать, спрашивается? Ротному фельдфебелю, как известно, не отказывают. Лучшему другу — тоже. Эльза опять же...

Перед глазами почему-то возникла картинка, как фрау Шульц, поддёрнув подол платья явно выше чем это действительно требовалось, поправляет сползающий чулок, лукаво поглядывая на меня сквозь густые ресницы. Пришлось даже помотать башкой, чтобы отогнать навязчивое видение.

Да и кто сказал, что Отто обязательно сгинет? Он таких как я уже не одну сотню пережил и что-то мне подсказывает — ещё столько же переживёт, если не больше. Так чего зря себе голову забивать?

— Если я каким-то чудом протяну дольше тебя, женюсь на Эльзе — обещаю. Но ты бы знал, дружище, как бы мне хотелось, чтобы это обещание никогда не пришлось выполнять!

Отто, добродушно усмехаясь, ободряюще похлопывает меня по плечу своей лапищей:

— Мне тоже, Андре, мне тоже.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Magdeburgisieren (нем.) — магдебургизация, специфический термин вошедший в употребление после разгрома Магдебурга, которым обозначали тотальное разрушение и разграбление.

* Фельдфебель перечисляет места сражений испанских, католических и императорских войск с различными протестантскими армиями, происходившими на территории Германии в 20-х годах XVII-го века.

Глава 52

Чуйка нашего фельдфебеля не подвела. Буквально на следующий день после приснопамятного разговора у родничка по лагерю волнами стали расходиться слухи один другого интересней. Сортирные речи*, гуляя от штабных палаток через маркитантские лавочки к обозному вагенбургу и обратно, причудливо скрещивались, накладываясь друг на друга и обрастая фантастическими подробностями. Но все они, если отбросить маловероятные и несущественные детали, сводились к одному — шведы идут!

Франц напряг природное обаяние, одолжил у гауптмана три бутылки мозельского из его личных запасов и прошвырнувшись по своим многочисленным знакомым из околоштабных кругов выяснил довольно интересные подробности, которые и поведал слегка заплетающимся языком, периодически сбиваясь то на латынь, то на родной французский. Вкратце его рассказ сводился к следующему: Густав получил солидные подкрепления из резервной армии фельдмаршала Горна, стерегущей Померанию, отчего ударный корпус под командой самого короля увеличился раза так в полтора. Курфюрст саксонский, устрашённый вторжением императорских войск на свои земли и не желая для Ляйпцига и Дрездена повторения судьбы Магдебурга наконец-то прекратил свои метания и примкнул к активно сколачиваемой шведами протестантской коалиции. Это в свою очередь позволило королевской армии спокойно перейти Эльбу и соединиться с саксонской армией фон Арнима. После чего объединённые силы протестантов двинулись к Ляйпцигу с явным намерением дать наконец генеральное сражение, о котором старый маршал Тилли так мечтал с самого начала кампании.

Только вот сам "маленький унтер", судя по слухам, активно распространяемым кавалеристами Паппенхайма, успел уже изрядно охладеть к своей давней идее. Что в общем и не удивительно. Если по весне, выступая на север, фон Тилли имел под своей командой тридцать восемь тысяч отборных вояк, против примерно двадцати тысяч шведов, то теперь после всех перипетий летней кампании, картина изменилась самым существенным образом и отнюдь не в пользу имперских войск. Шведы, если верить данным наших шпионов в пересказе нетрезвого француза, имели сейчас никак не меньше тридцати тысяч солдат. К которым следовало прибавить примерно четырнадцать тысяч саксонцев из тех семнадцати тысяч, что имелись нынче в распоряжении курфюрста. Итого — сорок четыре тысячи бойцов с очень сильной артиллерией (если опять же верить нашей разведке).

Тилли, с учётом недавно полученных подкреплений, которые привёл из Вестфалии фон Фюрстенберг, имел примерно столько же — тридцать одну тысячу пехоты и тринадцать тысяч конницы. Но вот качество армии за прошедшие месяцы изрядно просело. Бесконечные марши, сопровождаемые мелкими стычками, хроническая невыплата жалования и конечно же магдебургская резня сделали своё черное дело. Старые полки потеряли немало испытанных в боях и походах ветеранов, которых заменяли кем попало буквально на ходу — лишь бы мог таскать мушкет или пику да был похож на человека хотя бы издали. Пополнение Фюрстенберга и вовсе состояло сплошь из сводных полков, в спешке надёрганных из рейнских гарнизонов.

У протестантов, правда, дела тоже обстояли не сказать, чтоб уж совсем гладко. Все высокоумные собутыльники, то бишь собеседники, нашего фенриха дружно сходились во мнении, что свеженабранные солдаты саксонской армии на самом деле не солдаты, а дерьмо. Мол растопчем и не почешемся, только и проблем, что башмаки потом отчищать придётся — занятие не из приятных, но в общем привычное. Со шведами было сложнее. Хотя кое-кто из информаторов нашего писаря, приняв на грудь и пытался хорохориться — не таких мол видали, но эта бравада выглядела откровенно наигранной. Большинство же без обиняков заявляли, что Северный лев ведёт против нас свои лучшие полки — национальные, набранные из коренных шведов, и "цветные" — из немецких и шотландских наёмников, прошедшие с королём уже не одну кампанию. Кое-кто поминал ещё каких-то "финнов". Эти, судя по таинственному шёпоту, на который переходили рассказчики при их упоминании, были совсем дикими и напрочь отмороженными.

Как бы то ни было, драка ожидалась серьёзная. И хотя в слух такого никто произносить не решался, но результат грядущего сражения был не очевиден. Старина Тилли, желая повысить свои шансы на победу, всерьёз взялся за подготовку, изрядно перетряхнув свою разбухшую от недавних пополнений армию. Многие полки при этом были реорганизованы с целью "укрупнения". Не избежал данной участи и наш полк, изрядно поредевший после магдебургской эпопеи.

Потери-то у нас были умеренные, но целых четыре роты из десяти наличных остались в тыловых гарнизонах. Там же, кстати, осел и наш командир — оберст фон Дитрихштайн. В результате то, что осталось объединили с шестью ротами валлонского полка Бальдерона, образовав из двух огрызков сводную баталию. Естественно, такая импровизация потребовала соответствующих перестановок в командовании.

Поскольку ни одного из командиров полков в наличии не было, то командование объединённой баталией принял наш оберст-лейтенант Бальтазар Затц. А испанец с трудно произносимым и страшно длинным именем (благородный идальго "дон... лос... де... и ещё чего-то там"), приведший под Ляйпциг половину валлонского полка, стал его заместителем. Ну а наш дражайший герр Юлиус, как старший из ротных командиров, занял в этом сводном полку должность начальника штаба, соответствующую званию майора. По каковому поводу в канун сражения пребывал в исключительно приподнятом и на редкость воинственном настроении. Не иначе как лелеял очередной честолюбивый план по развитию своей военной карьеры. И то сказать: в гауптманах он уже изрядно засиделся — можно понять человека.

Впрочем, несмотря на понимание, желающих разделить командирские радости было не сказать, чтобы много. Разве что наш непутёвый лейтенант испытывал сдержанный оптимизм, видимо, рассчитывая в недалёком будущем, возможно даже сразу после грядущего сражения, возглавить роту ушедшего на повышения фон Лаутербаха. Все остальные от вынужденного соседства со свалившимся как снег на голову подкреплением были, мягко говоря, не в восторге. По причине простой и банальной — валлонов, составлявших основу примазавшегося к нам, словно коровье дерьмо к подошве, полка Бальдерона, не любили. Причём не любили почти столь же сильно, как приснопамятных кроатов.

Пожалуй, наиболее ёмко всеобщее отношение к новоявленным соседям выразил Отто, отлично помнивший валлонов ещё по временам совместной службы во Фландрской армии. Многоопытный фельдфебель, едва заслышав о прибытии "подкрепления", первым делом презрительно сплюнул, затем витиевато выругался, после чего категорическим тоном потребовал от всех унтеров удвоить выставляемые на ночь караулы и не менее четырёх раз за ночь лично обходить все посты, проверяя бдительность часовых. А в ответ на недоумённые взгляды взводных, досадливо цыкнув зубом, пояснил, что: как там обернётся со шведами — ещё не ясно, а вот с фландрскими прохиндеями совершенно точно нужно держать ухо востро. Ибо стоит лишь на секунду зазеваться, как эти жуликоватые пройдохи, лепечущие на дурацкой смеси французского с фламандским, сперва снимут с тебя башмаки прямо на ходу, а потом ещё и будут возмущаться, что в подмётках краденых сапог не хватает гвоздей.