Фанфик на "Князь Барбашин"

— Прощения просим, не признал!

Дверь словно по волшебству отворилась, и Никита наконец-то шагнул внутрь.

— Фу-у-х! — внутри помещения было хорошо прогрето, и сняв шапку с полушубком, передал оные дежурившему тут же кладовщику, получив взамен небольшую деревянную бирку с номером, по которой мог получить свои вещи при уходе. Повертел оную с любопытством в руках. А неплохо придумали с этим, не надо преть в тёплой одежде в жарко натопленных палатах. И пройдя за следующую дверь, очутился в обширном помещении, обычно служившим главным залом для располагавшейся в клубе харчевни. Но сегодня оно было заполнено публикой совершенно иного толка. Все ныне пришедшие были известными как в Норовском или Ивангороде, так и в соседних селениях купцами и корабельщиками, собравшимися обсудить проблемы скоро наступающей навигации. Правда это не мешало им, в ожидании урочного времени, набивать свои утробы различной снедью, запивая её, кто квасом и ягодным соком, а иные и хмельным мёдом. Можно было, при желании, и чего покрепче заказать, но в преддверии важного собрания даже любители хмельного сейчас соблюдали умеренность, дабы сохранить голову в ясности.

Стоило Никите сесть на свободное место, как к нему подскочила разбитная деваха, со столь аппетитными формами и блудливыми глазами, что Сытин даже невольно начал краснеть под её оценивающим взглядом.

— Что заказывать будете? — голосок у подавальщицы был под стать её фигуре, такой же возбуждающе приятный. Никита аж мотнул головой, дабы сбросить охватившее его вожделение.

Заказав пару пирожков с капустой и большую кружку сладкого чая, юноша, облокотившись на стену, огляделся, осматривая присутствующих. Наиболее богатые и солидные купцы сидели отдельной кучкой, рядом с которой, но не смешиваясь с ней, сидели управляющие Компании. За соседними столами расселись менее крупные промышленники, и совсем уж в дальнем углу, в котором располагался и Никита, сидели иногородние. Взгляд зацепился за Фому Голубева, который хотя и был иногородним, но на правах вполне себе своего расположился среди наиболее таровитых местных купцов, отчего Сытин лишь досадливо поморщился. Отношения между Голубевыми и Сытиными за последнее время не только не улучшились, но стали ещё хуже. И если раньше Фома Макарьевич просто относился к нему негативно, то после прошлогоднего успешного плавания Никиты в Немецкие земли, словно с цепи сорвался, ругая и позоря молодого Сытина при каждом удобном случае. И даже осознание того, что подобное поведение Голубева вызвано банальной завистью к удачливому односельчанину не сильно утешало. Так что видеть того, особенно среди местных "сливок общества", было не очень-то и приятно. Тем более зная, как он туда попал. Голубеву уже давно было тесно в Усть-Луге, и он не скрывал своего желания перебраться в Новгород, где вертелись "настоящие", по его словам деньги. Так что, отдав дочку за представителя одного из видных новгородских купеческих родов, он фактически купил этим себе место среди норовского "бомонда". Он даже, как слышал Никита, участок земли в Норовском приобрёл, на котором с наступлением тепла собирался строить своё подворье. Самое забавное заключалось в том, что Голубев с Сытиным вполне могли бы оказаться соседями — Никите прошлой осенью предлагали перебраться в Норовское, указывая, что с теми деньгами, которые он и его семья заработали за последние годы, особенно во время прошлогоднего плавания, ему самое место тут, где закручиваются большие дела. А в Усть-Луге ему и развернуться-то негде. Сытин даже засомневался было, может действительно на новое место перебраться? Но потом всё же решил остаться. Да и мать, как и дядька Кондрат, никуда не хотели переселяться. Свою лепту внёс и Василич, с коим Никита за прошедший год сильно сдружился, и который предложил ему построить с ним на паях пильную мельницу, а при ней будный стан и мыловарню. И эта идея Сытина заинтересовала. Доски, поташ и мыло были ходовым товаром, особенно в Немецких землях, так что при правильной постановке дела оно обещало дать хорошую прибыль. Так что в самом скором времени и у него ожидалась большая стройка. Как раз дядька Кондрат ей и займётся. На море он больше не ходок — молодая жена, напуганная судьбой своего первого мужа, его в рейс не пускает, и, возможно, это даже к лучшему. Пока он, Никита, вновь поведёт свои суда в очередной раз за море, будет кому присмотреть за делами семьи на берегу.

Неожиданно от размышлений его оторвало ощущение направленного на него чужого взгляда. И обернувшись, он увидел смотрящего на него с чувством превосходства Фому Голубева. Ну да, сейчас тот чувствует себя "на коне", и глядит на неожиданно ставшего соперником в делах торговых соседа свысока, приписывая его успех лишь удаче. Которая, как известно, дева карпризная. Сегодня она тебе улыбается, а завтра другим местом повернётся. Никита невольно усмехнулся. Всё никак не успокоится Фома. Уж больно ему досадно возвышение столь нелюбимых им Сытиных. Долгое время не понимал он, откуда у Голубева такая ненависть к его семье, пока мать недавно не рассказала, что когда она была ещё совсем девчонкой, то за неё боролись также юные тогда Григорий Сытин и Фома Голубев. И Никита охотно в это верил. Мать и сейчас, спустя столько лет, была писаной красавицей, которую не испортили прожитые годы, а уж в то время точно огонь-девкой была. Вот Голубев до сих пор желчью исходит оттого, что она тогда Сытина выбрала, а не его. Всё никак забыть и простить не может.

Между тем зала постепенно заполнялась людьми, и очень скоро в помещении стало не протолкнуться. Для того чтобы рассадить всех пришедших, пришлось даже поставить дополнительные лавки. Оставалось только удивляться проворству подавальщиц, умудрявшихся в этой сутолоке обслуживать клиентов. И подобный интерес к сегодняшнему собранию был неудивителен. Ибо на обсуждение были выставлены два важнейших вопроса.

Первым из них был связан с наступающей навигацией. Этой зимой конфликт между ливонцами и русскими достиг нового уровня. В ответ на безобразия, творимые ливонскими морскими разбойниками на торговых путях, по которым шли русские суда, с наступлением холодов немало русичей, не дождавшись удовлетворения своих требований от собственно ливонских властей, своей охотой сходило с ответным визитом "за речку", пограбив немецкие мызы, чем с лихвой компенсировали свои убытки. Чего уж там о других говорить, Никита сам участвовал пару месяцев назад в одной из таких вылазок. И пусть по сравнению с захваченной в море добычей полученный в замке хабар смотрелся не столь впечатляюще, но если сравнивать его с тем, что было у Сытиных раньше, то он был нехилым таким подспорьем в хозяйстве. Вот только все понимали, что вряд ли этот шаг вынудит ливонцев предоставить русским требуемый "чистый путь" по морю, и с наступлением весны следует ожидать нового всплеска активности со стороны немецких "морских сыщиков". А значит надо выработать меры противодействия, ибо, как говорится, сообща и батьку бить веселее. Так что, сейчас даже те, кто ранее предпочитал одиночное плавание, сейчас объединялись в товарищества, и шло активное обсуждение того, когда выйдут в море те или иные конвои, и кто будет старшинами над ними. Хорошо, что в этом году государевы корабли готовы за определённую плату осуществлять охранение, говорят аж до самой Испании будут сопровождать.

Другим немаловажным вопросом были выборы из состава купечества одного из четырёх норовских таможенных голов, взамен скончавшегося чуть больше месяца назад Акинфия Сорокина. Должность эта, не смотря на свою рискованность, ибо отвечал за сборы голова своей мошной, считалась весьма почётной, а главное — прибыльной, так что немало представителей купеческого сообщества желали заполучить её в свои руки. Поэтому между многочисленными претендентами ожидалась ярая драка за это место. Сам Никита принимать участие в голосовании не собирался, ибо о большинстве желающих занять это место знал слишком мало, чтобы делать на их счёт какие-то определённые выводы. Да и кандидаты, как он понимал, были уже давно отобраны, и имели как стоящих за ними покровителей, так и свои "группы поддержки". Так что, по сути, сейчас предстоял, по сути, торг за место таможенного головы между различными заинтересованными лицами из купеческой верхушки, с взаимными уступками и договорённостями (как явными, так и скрытыми), в котором менее значимым представителям торгового сообщества доставалась роль статистов, должных своими голосами одобрить выбор сделанный из более старшими собратьями. И в лучшем случае могущих вовремя примкнуть к одержавшей верх стороне, и тем самым выторговать себе некоторые преференции. Поэтому, при обсуждении выборов нового таможенного головы Сытин намеревался просто спокойно отсидеться в стороне. Хотя имевшийся на данный момент у него на руках капитал, благодаря трофеям с "португала", немногим уступал состояниям любого из присутствующих тут богатейших купцов, но для большинства из них он оставался всего лишь мало чем успевшим себя проявить выскочкой, без нужных связей и авторитета среди уважаемых людей. А это, в подобной ситуации, подчас было важнее, чем наличие крупного капитала. Поэтому и повлиять на происходящее, даже имей он такое желание, то не смог бы.

Однако отсидеться "по-тихому" у него не получилось. Внезапно рядом с ним на лавку опустился Тимофей Груздев.

— Здрав будь, Никита! Рад видеть тебя.

— И тебе не хворать! — Сытин с некоторым удивлением посмотрел на неожиданно нарисовавшегося около него Груздева. — Какими ветрами в наших краях?

Последний вопрос был непраздный. Груздевы заморским торгом не занимались, своих судов не имели, и жили подвозом товаров из Москвы. Так что большого интереса участвовать в данном собрании у них не было.

— Да вот, надумал я заняться торговлишкой с гостями иноземными. Сват мой, Антип, вкусив гостеприимства немецкого, шибко разболелся и по весне в море выйти не сможет. А дело торговое, оно такое, простоя не любит. Товар у меня есть, да вот лодейки и корабельщиков подходящих не имеется. Антипово судёнышко, как ты сам знаешь, ливонские немцы в прошлом годе потопили. Хотел новое прикупить, да оказалось, что все плотбища заказами завалены под самую маковку. И ранее лета никто подряд на постройку не берётся взять. И припомнился мне тут знакомец один, — хитро прищурился Груздев, — у которого аж два больших корабля имеется. Шкута добрая, прямо на заглядение, да лодья иноземная, караккой именуемая. Хотел было уж к тебе ехать, да услышав про собрание, подумал, что ты сам прибудешь.

— А Хомут? — поинтересовался Никита. — Вы же с ним вроде как дружны? А у него ведь тоже лодья немецкая имеется.

На это Груздев лишь усмехнулся:

— Хомут ныне о другом думает. Хочет он, как распогодится, в море идти промышлять над немцами. Уж дюже взятый тобой в прошлом годе хабар многим купцам глаза застит. Вот и рвуться многие пощипать иноземцев.

На это известие Сытин лишь покачал головой, но как-то комментировать это не стал.

— А какой хоть товар везти хочешь Тимофей Иванович?

— Да товар у меня самый обыкновенный. Воск, смола, поташ, ткань льняная и, — тут Груздев понизил голос, — стекло московское имеется.

Никита аж удивлённо вскинулся, услышав это. Стекло было товаром редким и дорогим. До этого его за рубеж вывозили лишь суда Русско-Балтийской торговой компании, получая стеклянные изделия с барбашинских заводов. И он не слышал, чтобы кто-то ещё этим производством занимался.

— А откель мусковит-то? — так же тихо поинтересовался он.

На лице Груздева мелькнула самодовольная улыбка, и тут же исчезла.

— С самого государева стекольного завода! Ведь не думал же ты, что царь и великий князь наш Василий свет Иванович столь выгодное дело без своего внимания оставит? И вот уже третий год как под Москвой по его указу на казённом предприятии стекло варят. Зеркала, подобные барбашинским, к сожалению, пока не научились делать. Но вот кубки, блюда разные, да бисер, по образцам венецианским, льют только так. И для казны царской прибытку велено не только на Москве ими торговать, но и везти их государевым людям в Немецкие земли для продажи.

Никита задумчиво посмотрел на Тимофея, ожидая продолжения. То, что он говорил, выглядело вполне достоверно, но кое-то в его словах не вязалось между собой. Реализацией товара от Казны занималась особая группа гостей московских, включавших с себя богатейших купцов страны. А Груздевы на оных ну никак не походили. И тот, поняв немой вопрос, не стал отмалчиваться:

— Да вот проблема у московских гостей есть — нет у них ни судов, ни людей опытных для торговли с Неметчиной. Вот и ищут выходы на купцов новгородских. Только те сами с усами, и вести товар казённый за море конечно согласны, да с превеликой охотой, но скажи: на кой им посредничество московских купчин? С государевыми дьяками они, гости новгородские, при необходимости, и сами договориться могут. Благо связи в Первопрестольной у тех же Таракановых, Сырковых или Корюковых сохранились ещё с прежних времён. И их там хорошо знают. А уступать другим людям такой куш москвичи ой как не хотят!

Никита согласно кивнул. Он уже успел убедиться, что стекольное дело это очень большие деньги. И упускать их из рук ни один уважающий себя купец не станет.

— Вот кое-кто и вспомнил на Москве о родственниках дальних, в Норовском обитающих, да дела тут ведущих, — продолжал тем временем Груздев. — И предложили мне сей товар казённый за море повезти на продажу. А всё, что выше оговоренной суммы наторговать удасться, то в нашу мошну пойдёт. Ну что скажешь?

Сытин призадумался. Выглядело предложение соблазнительно. Понятное дело, отчего Груздев столь оживлён и откровенен с ним. Упускать такие деньги никому не хочется. Однако и быстро соглашаться было нельзя. Надо было сначала условия обговорить, а то москвичи народ жадный, так и норовят загрести жар чужими руками, а навар себе прибрать. Если долю хорошую предложат, то можно и согласиться, а ежели хотят полушкой отделаться, то других пускай ищут.

Впрочем, от дальнейших размышлений его оторвало внезапно возникшее затишье. В зале наконец-то появились представители Компании и оба брата Таракановы, без которых присутствующие, вопреки известной пословице о том, что семеро одного не ждут, не решались начать обусждение заявленных тем. Слишком уж большую силу и влияние имели эти представители торгово-промышленного сообщества Северо-Западной Руси. Особенно после того, как Василий Никитич стал главой новгородской гостиной сотни, подминая под себя остальных торговых именитых людей. А Ивангород и Норовское хотя и выросли за последние годы, но всё ещё остаются новгородскими "пригородами", а не самостоятельными "градами". Так что интерес Таракановых к нынешнему собранию вполне понятен. Ишь ты, не поленились из самого Новгорода приехать! Кстати, Никита так и не разобрался окончательно во взаимотношениях известного новгородского купеческого семейства с Русско-Балтийской торговой компанией. С одной стороны они вроде как её пайщики, причём из крупнейших. Вон, даже на собрании вместе появились. В то же время свои собственные суда до немецких гродов снаряжают, соперничая с компанейскими. Говорят, что в этом году собираются даже в Белое море, в Итальянские земли {в то время Белым морем на Руси называли Средиземное. — Авт.} свои корабли отправить. И ходят упорные слухи, что в последнее время Таракановы подручничеством у Шуйских тяготиться стали. Слишком уж крупные суммы Шуйские с купцов тянуть стали. И вроде бы как для дела — на строительство укреплений и на прокорм войска, да только другие вельможи за своё покровительство куда меньшие деньги требуют, и торговый люд не столь сильно раскошеливаться заставляют. Хотя, с другой стороны, по никитиному разумлению, и дают Шуйские немало. Те же Таракановы выгодную заморскую торговлю с тамошними немцами не в последнюю очередь благодаря оному княжескому роду ведут, который и на разбойников морских усердно охотится, да и в собственно делах торговых немалую помочь оказывает. Но тут, как говорится, берёшь чужое, а отдаёшь своё.