Физические страдания на грантсов редко производят впечатление. Они признают за болезнь исключительно то состояние психики, которое вызывает эти самые физические страдания. Психотерапией лечат здесь все, начиная от гриппа и заканчивая переломами конечностей. Медикаментозную терапию психотехники презирают. Зато достаточно развиты 'терапия играми с детьми и животными', 'терапия созерцания' и прочие экзотианские штуки.
А еще на Гране очень любят детей. И мелкая грантская ребятня, окруженная местными 'собаками' вроде длинноногих кошек, похоже, вообще ничего не боится. Уже к вечеру наш лагерь превратился в зверинец: кошко-собаки, ушастые полуядовитые змеи, ручные мохнатые пауки, везделезущая мелочь примерно от шести до двенадцати лет (тот возраст, который здесь считается школьным).
Психотехники, кстати сказать, прекрасно со всем этим беспорядком управлялись. И с детьми, и с нашими бойцами, большая часть которых была действительно больна 'болезнью грунта'.
Но даже на мой немедицинский взгляд, нам 'скинули' и обыкновенных отморозков. Я даже думал, что придется как-то делить на группы этот 'медицинский десант', но психотехники сделали все сами. С разрешения Вланы они даже забрали полдюжины бойцов в какую-то свою клинику. Я посмотрел потом личные дела — взяли самых агрессивных. Я бы таких просто повесил на всякий случай. Руки не дошли.
Взрослым грантсам здоровая часть высадившихся жаловалась между делом на то, что я жуткий тиран и деспот.
Лицо тирана и деспота я явил только на четвертые сутки, сбросив основной десант.
22. История двадцать вторая. 'Дуэль'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Грана
Маячок связи замигал примерно в два часа ночи.
Я еще не ложился. Сидел над картой Граны, думал.
Завтра предстояло отрезать постами столицу и оцепить самый неспокойный горный район.
Прежде чем ответить, я посмотрел код запрашивающего. Комкрыла. И ему не спится. Хотел застать меня одного? Да, пожалуйста.
Отжал кнопку и машинально выключил карту.
Генерал выглядел не по времени бодро, глаза блестели. Возле экрана он стоял, опираясь на руки. Вся поза выражала готовность к немедленным действиям. Значит, как и я, на стимуляторах.
Кивнул вместо приветствия.
— А вы в курсе, капитан, что на вас официальное письмо пришло? С Граны.
Я помотал головой.
— Жалоба, между прочим, — генерал не выдержал, улыбнулся.
Действительно смешно — грантсы жалобу написали.
— По всем четырем ведомствам пошла. Пишут, что вы садист, живодер и что-то в том же роде. Лорд Джастин не вызывал вас, нет? — комкрыла нахмурился.
Я опять мотнул головой.
— Значит, он в курсе. Я ведь после того нашего разговора почитал кое-что про Грану... Скажите, Агжей, что вы там натворили, чтобы ГРАНТСЫ обвинили ВАС в жестокости? Как я понял, если бы вы даже демонстративно съели кого-нибудь живьем...
Я не удержал маску и тоже улыбнулся.
— Да ничего особенного. В первый же день, когда спустили основной десант, четверо наших дали себя завести и подрались с местными, что я им категорически запретил. Приказал прилюдно выпороть.
— И что?
— Ничего. Жалуются, как вы только что сказали. Они же унижения не переносят вообще.
— Ничего не понял, — признался комкрыла и сел. — Вы же своих наказали?
— Именно. Зачинщиков отпустил, а своих наказал. Теперь те, кого я отпустил, мне этого унижения до конца жизни не простят. Но мстить не имеют права. Косвенный вред имени клана нанесен не был. Жалобу, вот, написали...
Я рассмеялся. Он — тоже.
Мы сидели по разные стороны экрана и хохотали.
— Ну вы и фрукт, — сказал, наконец, комкрыла. — Это ж надо было додуматься!
— Да это-то ерунда, тут других проблем хватает...
— У нашего брата всегда проблем хватает, работа такая, — сразу отрезал он. — У вас, наоборот, неожиданно спокойно.
— Спокойно, — веселость слетела. — Грантсы меня за бешеного зверя держат. Но в спину стрелять здесь не принято, а их мнение я ... — чуть не выругался, устал.
Репутацию надо было поддерживать. Мотался весь день по планете, появляясь в самых неподходящих местах, что-нибудь творил, несовместимое в грантских головах с нормальным поведением и сматывался. Поступки были в большинстве бессмысленными. Я именно нарабатывал репутацию изверга и самодура.
Зато к ребятам моим, которым достался такой больной на голову начальник, грантсы практически не лезли. Жалели, понимаешь. Даже старались хоть как-то соблюдать намеченные мною границы. Из сочувствия к охране. Перестреляй мы половину населения, такого эффекта бы не добились. Скорее, обратного.
Только с горными районами отношения пока не складывались. В крайнем случае я был готов и к поединку на ножах с кем-нибудь из местной элиты, не вопрос. Главное — никого не убить прилюдно. Над этим я сейчас и размышлял: где, кого и как.
В идеале следовало поединок назначить на определенный день, но сделать так, чтобы грантс в нем участвовать не смог. Подсыпать что-то, например. Тогда, даже если они найдут, кем заменить заболевшего бойца, лицо клана будет потеряно. А если он все-таки выйдет и продемонстрирует свою слабость, я благородно откажусь признать его проигравшим. Долгий, муторный спектакль. Но спокойствие в горных районах я должен как-то обеспечить. Слишком близко к столице горы.
— Зато у нас весело, — сказал комкрыла. — На Аннхелле. Похоже, генерис решил с вами больше не связываться и перенес усилия туда.
Значит, и комкрыла знает про двойное дно Душки. Мило. Но компромата на него, похоже, нет. Или есть большая волосатая крыша...
— Гражданская война? — спросил я.
— Вроде того. Плюс — народное ополчение, которое возглавил один из лордов Аннхелла — Михал. Его еще называют Вашуг Михал. Вашуг — кличка, зверюга такая с Тайэ, на медведя-переростка похожа. Лорд Михал — большой затворник и самодур — вроде вас, но человек влиятельный, толпа его любит. Ополчение взбудоражило весь аграрный сектор. Если начнем масштабные действия, половина Белой долины уйдет в партизаны и, чтобы подавить мятеж, придется залить все кровью. Никому, кроме генериса, это не нужно. Может, у ВАС есть какие-то нестандартные мысли?
Вот это я влип.
— Пока не до Аннхелла было, — сказал я честно. — Тем более, завтра у меня по плану, скорее всего, дуэль.
— Тогда послезавтра у вас по плану — совещание у меня на 'Гойе'. В десять, — резюмировал комкрыла. — У вас — больше суток. Вполне хватит, чтобы подраться. Отбой связи.
— Отбой.
Квэста Дадди амаи гата...
Знаешь, как переводится? Задница бога, покоряющая неведомые дали на костылях. Это если оцензурить.
Но даже думать о 'послезавтра' я не мог себе позволить. Думать нужно было о встрече на рассвете с представителями горных кланов.
Самых авторитетных старейшин у 'горных', насколько я знал, было трое — мастер Гио-о-Иро — Стрела Разящая из Синевы Неба, мастер Пааи-Ао — Равнина на Восходе и мастер Истекающего из Раны Света Жизни (его грантское имя мне не выговорить). Завтра с раннего утра эти старые падальщики обязательно слетятся и будут наблюдать за высадкой десанта.
В горный район я решил высаживать только своих — парней с 'Каменного ворона'. Они уже постояли в столице, попривыкли. Посмотрим, чему их жизнь научила.
Я зевнул. Несмотря на стимуляторы, хотелось спать.
Чем дольше мы стояли на Гране, тем больше понимали, что эта планета и Аннхелл — небо и земля.
Планета грантсов — территория исконного экзотианского заселения. Здесь у людей совершенно иные жизненные ориентиры, иной образ мыслей. Здесь важно не то, ЧТО ты думаешь, а то, КАК ты это делаешь.
Умственные упражнения на Гране возведены в культ. Но это совсем не то, что понимают под 'умственным' в нашей науке. 'Умственные упражнения' грантсы лишают всякой практической начинки, а основное внимание уделяют поступкам души там, где мы просчитываем и решаем. (Вообще само понятие 'поступки души' я слышал только в мирах Экзотики.)
Или вот еще местное. Умонастроение.
У нас:
— Почему ты получил двойку?
— Папа, я не выучил.
У них:
— Я был в другом умонастроении.
Считается, что собственно зубрежка — дело второстепенное. Человек, находящийся в нужном умонастроении, способен решить любую задачу. Знания помогают, но не являются решающим фактором.
Или. Здесь часто можно встретить богача, одетого в поношенную одежду. Потому что это соответствует его 'умонастроению'. Также знать частенько живет в обшарпанных особняках, давно требующих ремонта. Ремонт им просто не 'в жилу'. Он их не вдохновляет, не близок им в данную конкретную осень, к примеру. Здесь это считается аргументом.
— А где у нас господин Н.?
— А он уехал на охоту в горы.
— Но его же вызвал министр?
— А он, знаете ли, проснулся сегодня не в том состоянии души, чтобы встречаться с министром. Пришлось отменить встречу.
Впрочем, когда это действительно необходимо, взрослые экзотианцы могут моделировать в себе любой настрой.
С грантса, например, можно сдирать кожу, и он останется равнодушен к этой процедуре. Молодой — по причине презрения к вам и собственным ощущениям, взрослый — загнав себя в особое состояние, которое на время перекроет боль, старый — и в самом деле не будет ничего ощущать. Есть тут такие милые старички, лет от ста пятидесяти, а может и старше, которых остальные называют 'мастер'.
Такой 'мастер' владеет собой обычно настолько, что прочие почитают за благо просто находиться рядом. Смотреть на мастера, ощущать присутствие, дышать одним воздухом. Грантсы считают, что это тоже учеба — сам процесс нахождения рядом с мастером. Они перенимают у него нужное 'умонастроение'.
В более развитых экзотианских мирах люди как-то балансируют между умонастроениями и чувством долга, ответственности. На Гране этого нет. Здесь — сначала умонастроение, потом — все остальное.
Я мечтал сотворить тут нечто такое безобразное, чтобы вообще перестать интересовать местное население. Только не знал пока — что.
Утро не заладилось.
Поднял своих на рассвете, пока солнце до конца не встало и не изжарило нас всех. Начали грузиться по шлюпкам. И тут прилетела Влана.
Под глазами круги — не спала? Не похоже на нее. В стимуляторах — медицинских и растительных — она разбиралась лучше нашего медика.
— Капитан, — поприветствовал я ее шутливо, но без малейшей улыбки в голосе. Забыл улыбнуться. — Вы у меня что, с глубокого похмелья?
Кто-то за моей спиной хихикнул. Я обернулся, посмотрел внимательно. Ребята замерли. Знали, что я давно и намеренно валяю здесь дурака, как бы опять чего не выкинул.
— Сон дурной, господин капитан. На пару слов вас можно? — ответила она мне по уставу.
Мы отошли.
— Правда сон? — спросил я, размышляя — застегнуть куртку или нет. Сверху уже начало припекать, но дуло прилично.
— Предчувствие. Волнуюсь я за девочек. На Аннхелле ухудшилась ситуация, да?
Ну вот откуда она узнала?
Я кивнул.
— С... М-мерисом бы связаться.
Имя она выдавила из себя. Он же ее не обижал вроде?
С Мерисом было оговорено, что выходит на меня, как правило, он.
Я почесал подбородок. (Какая-то летучая дрянь укусила вчера.) Попробовать через лорда Джастина? Он — официальное лицо, может и по основному каналу поговорить. Сверхсекретного в этой просьбе ничего нет.
— Попробую вечером, — сказал я.
Ответ Влану не удовлетворил.
— Ну, тогда давай сама, я сейчас улетаю в долину. Только не с Мерисом. С инспектором поговори. А он сам с кем надо свяжется, если чего. Будет придираться — скажи — я приказал.
Влана кивнула с явным облегчением.
Чего она на Мериса взъелась? Они вообще у меня виделись разве? Вроде нет.
Женская душа — потемки...
Стоп, почему женская. Говорят: чужая душа — потемки. Но почему-то подумалось — женская...
Тень Матери.
Мне стало вдруг холодно, и я застегнулся наглухо. Почему — не тень отца? Темная Мать, Мать Тени, Мертвая мать, Танати матум...
Ребята закончили погрузку, и нужно было командовать отлет. Тоже своего рода смерть. СМЕщение с одного места на другое. Смерть — это, наверное, тоже смещение с места на место. Значит, Мертвая Мать — мать, уже сместившаяся. Откуда — понятно. Или — тоже не понятно? Сместившихся из мира живых? Куда? А наш мир — это точно мир живых, никто ничего не напутал? Чего ж мы кидаемся тогда друг на друга?
На шлюпках включили двигатели. Я сел рядом с Росом, он не болтливый. Почему-то думалось совсем не о проблемах, которые придется сегодня решать, а о тени Матери. О том, так ли явно, КУДА она сместилась и откуда. Мне казалось — еще чуть-чуть и я пойму... Но мы прилетели раньше, чем я понял.
А еще раньше я загляделся на горы.
Шлюпки ползли на ручном управлении, медленно переваливая через горную цепь. Казалось, каменистые склоны можно потрогать рукой, через открытые обзорные прорези. Шлюпка 'дышала' горным воздухом, давая возможность и нам дуреть от недостатка кислорода.
Бойцы мои смотрели вниз как завороженные. Только Рос был слишком сосредоточен, чтобы глазеть. Да Айим не пялился вниз, у него всегда не срасталось с лирикой.
Сели — как на блюдце.
Небольшая долина, за спиной горный перевал — единственная нормальная дорога на столицу, справа — холмы, слева местность понижается постепенно до реки и городка вокруг нее, который так потом и тянется вдоль воды.
Со стороны реки несет холодом, а над холмами висит мелкая желтая пыль. Но предутренний ветер уже улегся, и ребята расстегивают куртки, а кое-кто даже успел раздеться.
Я тоже сбросил куртку и решил для разминки чего-нибудь потаскать. Сигнализацию, например. Она тяжелая.
Стоило нам начать разбивать лагерь, как появились первые ребятишки: худенькие, загорелые и очень шустрые. У меня постоянно возникало желание их чем-нибудь подкормить. И не у меня одного — пока мы стояли на Гране, на кухне катастрофически испарялось печенье. Своим я строго настрого наказал ребятишек не обижать. Местные даже голос на них не повышают. Ребенок до двенадцати лет — существо на Гране божественное. Оттого очень наглое и свободолюбивое.
Я ждал, что набегут и взрослые, но приперся только старейший из мастеров — мастер Истекающего Света. Он стоял, опираясь на тонкий посох, похожий на трость, что для грантса показатель какой-то невозможной дряхлости, и смотрел, как мы разворачиваем лагерь.
Я делал вид, что не замечаю его. Хотя трудно было не заметить одинокую фигуру, чернеющую на взгорке. Фигура притягивала взгляд, и я повернулся спиной, дабы не зацикливаться на ней. И вдруг — словно в спину толкнуло. Обернулся и почувствовал боль под сердцем — старый грантс смотрел прямо в меня.
'Толчок' почувствовал не я один. Лимо Вайкунен замер, так и не подняв до конца ящик с сигнализацией. Еще двое бойцов остановились, прислушиваясь: Эмор, которого я взял чуть больше месяца назад, но уже причислил к 'старичкам', так как бог пилотов поставил на нем свою роспись, и Бао Фрай, что из старичков во всех смыслах, ему уже далеко за шестьдесят. Бойцы вели себя так, словно кто-то позвал, крикнул.
