— Не беда, — великодушно пожал плечами "Сидоров". — Нас тут ещё пять человек, так что утянем и ваши бумаги, и наше оборудование.
"Не нравится мне это ваше — утянем!" — подумал с лёгким беспокойством великий магистр. Кто знает этих славян: с них станется и оборудование — наверняка, шпионское! — своё забрать, и его, Джелли, ящики прихватить.
Но "Сидоров" глядел с таким невинным видом самого на этом свете честнейшего человека, что магистр отогнал прочь подозрения. Ну, в самом-то деле, чего уж тут паранойей страдать? Если бы русскому и его людям требовались эти ящики, они бы просто перестреляли итальянцев и без долгих слов забрали бы все бумаги с собой. А не устраивали тут дипломатические переговоры о взаимовыгодном сотрудничестве!
Подумав так, Джелли успокоился и решительно кивнул:
— Хорошо! Мы согласны, сеньор!
— Тогда вперёд!
ГЛАВА 5.
"Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.
Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: "Я вспоминать не смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею".
(Н. Гумилёв).
=================================
ИГРЫ
Консул добр: на арене кровавой
Третий день не кончаются игры,
И совсем обезумели тигры,
Дышут древнею злобой удавы.
А слоны, а медведи! Такими
Опьянелыми кровью бойцами,
Туром, бьющим повсюду рогами,
Любовались едва ли и в Риме.
И тогда лишь был отдан им пленный,
Весь израненный, вождь аламанов,
Заклинатель ветров и туманов
И убийца с глазами гиены.
Как хотели мы этого часа!
Ждали битвы, мы знали — он смелый.
Бейте, звери, горячее тело,
Рвите, звери, кровавое мясо!
Но, прижавшись к перилам дубовым,
Вдруг завыл он, спокойный и хмурый,
И согласным ответили ревом
И медведи, и волки, и туры.
Распластались покорно удавы,
И упали слоны на колени,
Ожидая его повелений,
Поднимали свой хобот кровавый.
Консул, консул и вечные боги,
Мы такого еще не видали!
Ведь голодные тигры лизали
Колдуну запыленные ноги.
(1907 г., Н. Гумилёв).
=================================
"В дверь торопливо постучали, и дон Адольфо, на мгновение прервав разговор, недовольно бросил: — Да! Войдите! — и развёл руками, виновато глянув на гостя: — Простите, мистер Мэллони, но, видимо, что-то — из ряда тех обстоятельств, что не терпят своего отлагательства...
И грозно рявкнул, обращаясь уже к возникшему на пороге "Коротышке":
— Ну, что ещё там?
"Вот уж воистину, — флегматично подумал Андрей, разглядывая помощника "команданте Рохаса" с ленивым интересом, — "О сером речь, а он — навстречь! Любопытный малый. И, видно, ох как боится хоть на минуту выпустить шефа из-под своего контроля. Любое появление посторонних людей для него угроза — и угроза нешуточная, потому что может поколебать уже сложившееся положение вещей и нарушить стабильность их маленького мирка. Прям-таки, схватка бульдогов под ковром... Кто же это говорил? Кажется, Черчилль? Образный малый был, сэр Уинстон, и за словом в карман никогда не лез!.. Поэтому и помнят его так долго..."
"Коротышка" мельком ещё раз смерил развалившегося в кресле "британского журналиста", но всё же дисциплина была для него на первом месте, и раз уж хозяин не гонит гостя в другую комнату — значит, здесь нет никого ПОСТОРОННЕГО и сейчас тут можно вполне свободно говорить.
— Дон Адольфо, простите, — "Коротышка" прижал руку к груди и с деланным смирением потупил головушку, — но в лагере только что появился сэр Говард. Он хочет срочно переговорить с вами.
— А ему-то что нужно? — удивился "команданте". — Вроде бы последнее его поручение мы выполнили и выполнили неплохо... Баронет что, опять собирается предложить нам нечто подобное?
Он хоть и изобразил из себя недовольного босса, но видно было, что всё это игра и что, в общем-то, дону Адольфо нравится чувствовать себя незаменимой личностью. Ах, "команданте"-"команданте"! Андрей насмешливо покачал головой. Что ж вы такой наш "р-р-рэ-во-лю-ционный" и одновременно — верующий, заповеди-то позабыли? И о гордыне, что суть греха, и о скромности пролетарской, игнорирование коей ведёт к падению в болото буржуазной морали? На двух стульях усидеть — тут совершенно кстати припомнилась слышанная от кого-то крылатое выражение, седалища не хватит!
— Вы отдохните пока немного, мистер Мэллони! — обернулся к Андрею дон Адольфо и широким жестом обвёл комнату рукой. — Чувствуйте себя здесь, как дома...
"Но не забывайте, что в гостях!" — некстати мелькнула насмешливая мысль, озвучивать, которую, впрочем, Новиков не стал. Во-первых, "команданте" его бы не понял, фраза уж больно-то родная, СОВЕТСКАЯ, а, во-вторых, чего, конечно, совсем бы не хотелось — этот наркобарон, не дай Бог, принял бы сказанное за издёвку над собой и тогда даже статус иностранного журналиста не послужил бы достаточной защитой от его гнева. Воистину: мой враг — мой язык! Но, к счастью, свой язык был у Андрея всегда, простите, господа, за нечаянный каламбур — в надёжных руках! А вот будь тут сейчас Шульгин — тот да, наверное, и не удержался, скаламбурил бы в своей обычной манере. И вполне возможно, что всё сошло бы ему с рук. Такая уж у Сашки была манера поведения, особенно в чужой компании или при встречах с крайне неприятными для него личностями, много о себе воображавшими. Что самое интересное: если большинству за подобное моментально и без долгих размышлений начистили бы физиономии, то шульгинские эскапады, в лучшем случае, приняли бы за милые шуточки и своеобразие его характера.
— ... Можете, кстати, выпить и перекусить, — продолжал между тем дон Адольфо. Он подошёл к подвешенному на стене ящику, распахнул его дверцу и с удовольствием продемонстрировал гостю содержимое — две полочки из трёх там были основательно заставлены разнокалиберными бутылками с цветастыми этикетками, а на третий располагались пара вазочек. В одной с горкой были насыпаны мелкие бисквитики, вторую наполняли какие-то то ли фрукты, то ли ягоды, так сразу и не определишь — зеленоватые и почему-то мохнатые, похожие на сильно увеличенные в размерах плоды крыжовника. Андрей таких ещё не пробовал. — В общем, не стесняйтесь. Я скоро.
Он кивнул "Коротышке", и они вышли из комнаты. Андрей задумчиво посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Что-то его беспокоило, но вот что именно — он не мог пока с точностью сказать. Вертелась какая-то мысль, но смутная и неопределённая. И на сердце как-то было неспокойно. И это неспокойствие явно находилось в прямой зависимости от появления в лагере "контрас" непонятного баронета. Судя по имени — тоже из англичан. Сэр Говард... Ну, конечно же! Как он сразу-то не сообразил? Новиков чуть не взвыл от пронзившего его чувства досады. Ведь всё лежало буквально на поверхности: сэр Говард Грин, третий баронет Квинсли, тот самый чопорный и слегка нагловатый британец, желавший приобрести у него, Новикова, подаренный покойным сеньором Модиной браслет.
Но одновременно с лёгкой паникой, охватившей его, Андрей совершенно отчётливо понял, что далее "злоупотреблять" гостеприимством дона Адольфо ему, пожалуй, не стоит. Это понимание, как холодной вОдой, остудило эмоциональный жар Новикова и настроило его на адекватное восприятие окружающей обстановки. Решение созрело сразу же, придя в голову вместе со словами одной из известных песен Володи Высоцкого: "И вот мы поняли: бежать нам хочется! Иначе плохо всё для нас здесь кончится..." Другого выхода в сложившейся ситуации Андрей не видел.
Он сунулся было в коридор, однако увидев по-прежнему там тусовавшихся вооружённых мискитос (уж в чём-чём, но только не в отсутствии бдительности можно было упрекнуть хозяина, даже покинув журналиста он не стал убирать из своего дома охрану), немедленно вернулся обратно в комнату. Задумчиво огляделся, а потом решительно подошёл к распахнутому окну — тому, что выходило на противоположную от входа сторону, и осторожно выглянул из него. Картина обычного лесного лагеря, так похожая на туристические стоянки родного Отечества, предстала перед Андреем: буквально в пяти метрах отсюда возвышалось несколько палаток явно армейского образца, у некоторых сидели люди, занимаясь, кто чем — одни курили, другие чистили оружие, третьи, разложив костры, жарили на огне мясо. Ветер донёс до Новикова аппетитный запах и журналист ощутил, как в желудке у него заурчало. Только сейчас Андрей сообразил, что за весь этот сумасшедший день он так по-серьёзному и не поел. И хоть обстановка явно не располагала к утолению чувства голода, организму было на это наплевать, он требовал своего. Поэтому Новиков вытянул из настенного шкафчика несколько бисквитиков, быстро запихал их в рот и только после этого, взбодрившись, вылез в окно.
На него никто не обращал никакого внимания. Очевидно, у местных "герильерос" считалось, что тот, кто свободно перемещается по их лагерю, автоматически становится персоной грата.
На ходу, подхватив удачно подвернувшийся ему под ноги толстый чурбак ("Ну, я прям, как Владимир Ильич на пролетарском субботнике!"), Андрей споро зашагал по направлению к причалу. Там, как он приметил еще при прибытии, было пришвартовано несколько лодок с моторами. Угонять медлительный буксир — это было, пожалуй, не совсем правильным решением. А вот уйти на моторке — самое то. И скорость, и маневренность — всё это только играло ему на руку.
До самого причала Новиков добрался без приключений. Удача хранила его и здесь — у судёнышек местные начальники даже не удосужились выставить охраны. Очевидно, спокойная жизнь чувствительно отразилась на дисциплине "идейных борцов" с новым режимом. А может, сыграло свою роль простое разгильдяйство. Ежу ведь известно: пока жареный петух в темечко не клюнет — мужик не перекрестится! И не важно, какой он национальности, мужик этот — чистокровный русак или здешний малый индейских кровей, реагируют они все одинаково в сходных условиях.
Дальнейшее было делом техники: чурбак полетел в траву, а сам Андрей быстренько обследовал пришвартованные посудины и выбрал себе наиболее подходящую. Лодка хоть и казалась на первый взгляд совершеннейшей развалюхой, грозившей рассыпаться при намёке на более-менее сильную волну, но зато она имела полный запас "горючки" на борту, а на дне её лежали пара вёсел и рюкзак, в котором Новиков с удовлетворением обнаружил несколько кусков жареного мяса, завёрнутого в бумагу, хлебные лепёшки и бутылку с подозрительной жидкостью бурого цвета. Была бутылка заткнута грубовато выточенной из дерева пробкой, из чего Новиков сделал, в общем-то, верное умозаключение о том, что содержимое сосуда есть какая-то разновидность местного самогона. Что ж, очень хорошо! Значит, от голода он не помрёт, а алкоголь — не сейчас, а чуть попозже, поможет снять беглецу стресс и вообще послужит в качестве антисептического препарата. Мало ли какая живность вдруг решится покусать посланца страны Советов — лекарств же у того нет, но зато имеется проверенное веками средство!
Андрей отвязал лодку от причала, спрыгнул в неё и, установив вёсла в какие-то явно самопальные уключины, больше напоминавшие собой творения здешних абстракционистов, стал без спешки, но и при том не медля, отгребать от берега. Минут через пять, за очередным изгибом реки, когда лагерь "контрас" скрылся за густыми зарослями, подступавшими почти к самому срезу воды, журналист наконец-то решился запустить двигатель. И только удалившись почти на километр и, не обнаружив за собой погони, Андрей облегчённо перевёл дух и потянулся за бутылкой. Требовалось срочно успокоить расшалившиеся нервы.
— — — — — — —
Штайнеру в этот день дико, нечеловечески, фантастически, просто дьявольски повезло! Во-первых, его не убили в ходе внезапно завязавшейся в колонии перестрелки, а всего лишь слегка ранили, зацепив по касательной шею — крови, правда, хлестануло изрядно, но это всё ж таки было не смертельно! — во-вторых, на Руди почти сразу же наткнулись и немедленно оттащили в лазарет, в-третьих, после перевязки, сочтя немца потерявшим сознание (в юные годы, занимаясь в любительской театральной студии своей родной школы, Полетта научился изображать и не такое!), его перебазировали в соседний дом, куда складировали всех, временно неспособных самостоятельно передвигаться. А уж отсюда, выбрав момент и подобрав валявшийся на полу "скорпион" — и снова повезло, он оказался полностью заряженным, Штайнер "сделал ноги".
За пределы "Нуэва Баварии" он выбрался без труда — во многих местах периметр был прорван — неизвестные нападавшие работали гранатами, а то и просто рвали мины, нырнул в лес и, ориентируясь по памяти — а она у него была очень тренированной! Во всяком случае, карту того района, где нужно было откопать оружие, Руди помнил, как собственные имена, под которыми ему приходилось работать за всё время своей карьеры наёмника, решительно двинулся к цели. Несмотря на отсутствие помощников и какого-либо снаряжения, задание требовалось выполнить. Не из-за упёртости. А в силу того, что Руди не относился к категории людей, которые легко подставляли своих нанимателей. Нет, он был настоящим наёмником, чей неписанный кодекс поведения требовал, если деньги уже были уплачены, идти до конца. Тем более, что кое-какие козыри у Штайнера были припрятаны в рукаве. Как раз на случай таких вот непредвиденных ситуаций.
Об одном только жалел Руди — что не захватил с собой мачете. Впрочем, особо густых зарослей на его пути не было, так что перемещался наёмник споро и надеялся, что до цели он доберётся максимум часа через четыре. Так оно, в общем-то, и вышло.
— Стой! — окликнули его на скверном испанском, и Руди послушно остановился. Правда, встав так, чтобы при случае успеть отшагнуть за ствол ближайшего к нему дерева. — Брось оружие и подними руки. Кто такой?
— Оберон, — назвал пароль Штайнер. И напрягся: место хоть и было то самое, где таился его козырь, но кто знает, что за время его присутствия, могло тут случиться? "Козырь" ведь могли элементарно убрать. Благо желающих проделать это в здешних краях хватало.
— Зевс! — откликнулся невидимый собеседник, и наёмник перевёл дух: свои! Кусты затрещали, и оттуда выбрался низкорослый мужчина в камуфляже, с автоматом в руках. Штайнер не знал этого человека, но данное обстоятельство ни капли его не смутило — наёмник не отвечал за подбор парней из резервной группы, это было им поручено своему напарнику Генриху.
— Здравствуйте, шеф! — мужчина махнул рукой, приветствуя Руди. — Заждались мы вас.
Андрей не успел далеко убраться. На очередном повороте — а шёл он не спеша, внимательно глядя перед собой, дабы не нарваться на какую-нибудь дрейфовавшую в мутных речных водах и оттого незаметную корягу, а то на целый притопленный ствол дерева, таких здесь хватало, прямо по курсу, на правом берегу, вдоль которого Новиков собственно и перемещался, неожиданно появился какой-то мужчина в камуфляже и в армейской кепке, надвинутой козырьком почти до самого носа, и недвусмысленно показал стволом автомата заглушить мотор. Андрей выругался. Чёрт! Приехали! И как же это он не подумал, что "контрас" не озаботятся выставить тут ещё и дальнюю охрану. Но рыпаться было бесполезно, и поэтому Новиков поступил так, как ему и приказывали: послушно вырубил движок и стал подгребать к берегу. При этом озабоченно прикидывая — как бы так постараться изловчиться, чтобы выбравшись наверх, половчее свалить вооружённого незнакомца и что потом делать, если у того окажется подстраховка за спиной? В виде напарника, сидящего в засаде. Лично он бы, Новиков, поменяйся сейчас бы местами с этим детинушкой, непременно кого-либо спрятал поблизости...
