— Я сжег бы тебя на главной площади твоего же города, Бильга-мес.
И это было правдой. Бильга-мес нарушил закон, ослушался совета, призывавшего отрядить в помощь Кишу работников-строителей Урука. Ага никогда не простил бы неповиновения подчиненному лугалю.
— Пусть будет по-твоему, Ага, клянусь прелестями Шахмат! — воскликнул Бильга-мес, который ждал именно этого ответа, памятуя, как Ага не погнушался выпороть урукского посла прямо на глазах воинов, стоявших на стенах города. — Но пока ты можешь быть просто моим гостем, и все твои желания будут исполнены. Что ты хочешь напоследок, Ага?..
— Мой лугаль! — в комнату ступил солдат из охранной дружины дворца и склонил голову в ожидании.
— Говори! — велел Бильга-мес, отвлекаясь от беседы.
— Воин из Киша просит выслушать его, мой лугаль! Он клянется богами, что от этого зависит жизнь всего Урука, но наотрез отказывается говорить с кем-то другим, кроме тебя.
Бильга-мес кожей ощутил, как заволновался Ага. Не иначе как кто-то решил продать военные секреты Киша в обмен на жизнь и волю?
— Веди его к столу.
Лицо воина сначала исказилось отвращением, по тут же вновь обрело невозмутимость, он лишь поклонился в знак покорности. Значит, пленный слишком грязен.
— Веди, я не стану спешить, — повторил Бильга-мес.
Солдат понял намек и бросился выполнять. Что ж, придется Аге ответить еще на несколько вопросов, пока военнопленного заставят вымыться и переоденут для встречи с лугалем.
Спустя некоторое время покинув собеседника, Бильга-мес отправился в пиршественный зал. У оголодавшего кишца скорее развяжется язык, если поставить перед ним затейливые яства. Пусть даже это он сам изъявил желание стать предателем, но при последнем шаге, бывает, многие начинают испытывать муки совести и отказываются делиться сведениями.
Однако увиденное переменило все планы Бильга-меса. Перед ним стоял сам Ага. Только этот раненый с подвязанной рукой, мокрыми бородой и волосами, переодетый в белое канди длиной всего лишь до колена, не мог быть заносчивым правителем Киша: лицо мужчины тоже было суровым, но заметно моложе. И не таилась в нем злоба, а глаза смотрели прямо и открыто. Но не останься Ага в комнате для приемов, Бильга-мес, пожалуй, пришел бы в замешательство, увидев двойника.
— Говори, — произнес лугаль Урука, указывая на низкое кресло у длинного стола, что ломился от только что внесенной из кухни снеди.
Удивительный пленник остался на ногах.
— Мое имя Энке, — представился он. — Моим отцом был лугаль Эн-Мебарагеси.
— Так ты брат Аги?!
Энке опустил голову, но тут же снова поднял и так же, как Ага, двинул густой черной бровью:
— По отцу. Все знают об этом, но никто не смеет говорить.
Бильга-мес усмехнулся. Покойный Эн-Мебарагеси славился любвеобилием, и не в одном только Кише можно теперь отыскать многочисленных братьев-двойников Аги. А уж сестры у них наверняка под стать пылкой Шахмат!
— Ты военачальник?
— Да, я возглавляю... возглавлял дружину копейщиков.
— И что ты хотел мне сказать, храбрый Энке?
— Ты намерен казнить моего лугаля, правитель Урука. Я хочу предложить себя в замену.
— Постой-постой! — соображая, нахмурил лоб Бильга-мес. — Ты хочешь, чтобы тебя казнили вместо твоего старшего брата? Я правильно понял это твое "в замену"?
— Да.
Бильга-мес долго смотрел на кишца, пытаясь проникнуть в тайный замысел коварных врагов. Но на ум не шло ничего, и это взбесило лугаля Урука. Он схватил пленника за горло и с ревом придавил к стене. На шум в пиршественный зал ворвались воины охраны, однако Бильга-мес рявкнул им убираться. Энке не предпринял ни малейшей попытки отбиться, стоял и смотрел на злобствующего правителя, прижатый к ледяному камню.
— Говори, что вы там задумали?! Говори, или, клянусь змеей Пазузу, ты умрешь рядом с Агой!
— Если ты сломишь дух Киша, Урим вскоре захватит весь север, и лугалем твоего города станет Месанепада. Ты сам знаешь это не хуже меня.
Бильга-мес ослабил хватку, а после и вовсе опустил руки, освобождая Энке.
— Если ты тайно отпустишь моего брата, а вместо него сожжешь перед храмом меня, мы всего лишь потеряем Ниппур, и Месанепада назовет себя правителем Киша, который также падет. Но до твоего города он не доберется. Позднее ты сможешь отбить Киш у его сына. Если мой брат будет казнен, а войско наше останется в рабстве у Урука, ничто не остановит южан в их продвижении на наши земли. Ты сам знаешь, лугаль.
Правитель Урука встряхнул головой:
— Как ты узнал, что я отобью Киш у южан? Ты умеешь глядеть в воду? Я слышал о таких людях.
Энке только вздохнул. Бильга-мес и хотел бы не верить этому незаконнорожденному кишцу, да тот сказал верно. И шпионы докладывали о планах южан всё то же. Но вот о том, что еще только будет, — откуда может ведать простой смертный?
— Так ты властен предвидеть будущее? По звездам? По воде? Как ты выведал о моей грядущей победе над наследником Месанепады?
— Моя мать была рабыней у жрицы. Она рассказывала, что ее хозяйка могла видеть. Отец слушался советов своих священнослужителей и никогда не жалел об этом. Когда я родился, хозяйка матери воспитывала меня как собственного сына, и я знаю, что это была очень мудрая женщина.
Бильга-мес подумал и рассудил, что такое вполне может быть. Он не раз сталкивался с предсказателями грядущего даже вне храмов, а уж сама жрица недаром служит богам — они наделяют ее силами, неподвластными обычным людям.
— У вас с Агой не похожи голоса. Иначе я скорее предпочел бы казнить его, а тебя представить освобожденным Агой.
— Уж поверь мне, Бильга-мес, я делаю это не ради брата, — безразлично проговорил Энке. — Решай же поскорей и помни, что от твоего решения зависит судьба Урука.
Он держится так, словно его уже ведут к месту казни. Такую тоску в глазах Бильга-мес видел только у обреченных на смерть. Как же не хотелось отнимать жизнь у этого храброго и благородного воина! Энке стоит сотни таких, как его единокровный братец! Но он прав, каждое им сказанное слово — истина. Лугаля Киша необходимо отпустить, но и народ Урука должен видеть, что его воля исполнена и обидчик наказан Бильга-месом. Значит — жертвенная смерть двойника в обмен на свободу алчного Аги, змея Пазузу ему в зад!
— Я не желаю твоей смерти, храбрый воин, но выполню волю богов. Если так суждено, то умри славно, я сам воздам тебе почести как лугалю.
Энке вздохнул и не притронулся к еде...
...Переодетый простым солдатом, Ага был тайно отпущен вместе с пленной дружиной. Он удивлялся внезапной милости Бильга-меса и не напрасно подозревал заговор. Когда же, невредимые, воины воротились в родной Киш, Ага узнал, что один из командиров остался в заложниках у лугаля Урука. Это был Энке, побочный отпрыск Эн-Мебарагеси. В заложниках или... предателем Киша?..
...Ага так и не узнал, что его брат закончил свой земной путь на площади перед храмом в Уруке. Говорили, что в тот миг, когда вспыхнул огонь, глаза Энке словно прояснились. Ничего не понимая, озирался он по сторонам, пока пламя не лизнуло его босые ноги. Бильга-мес дал знак спрятавшемуся на крыше храма лучнику, и тот пустил стрелу в сердце обреченного, упредив мучения на костре.
* * *
Меня вернули, едва урукский палач поднес пылающий факел к горе хвороста. Удивляюсь, как не поломалась "Тандава" от моей дрожи, которую и после полной остановки я долго еще не мог унять.
— Ты чего?! — не понял Варуна.
— Я думал, мне надо будет присутствовать там до конца...
Меня трясло, я даже прикусил щеку и язык, клацая зубами.
— Ну ты даешь! Я же пошутил насчет башки! Мы не настолько ненормальные, чтобы расшвыриваться работниками!
— Агни, возьми себя в руки, — шепнула Савитри в приват. — Нужно еще немного помочь Танцорам — и цикл завершен.
— Я уже ничего не понимаю!
— Это бывает, — улыбнулась она. — Всё потом. Иди на мостик и работай! Позже я займусь тобой.
Когда все кончилось — честно говоря, дальнейшее происходило для меня словно бы в молочном киселе, где я вяз и ничего не видел, — и когда виманы с Танцорами плавно опустились на места парковки, пришел момент истины.
— Я все понял про Шумер, что и зачем они делали. Но как, гром и молния, как это связано с нашим циклом в Хараппской эпохе?! — привязался я к Варуне, пока Савитри ставила мне какую-то инъекцию.
— Идем, есть еще одно важное дело! — Варуна увлек меня за собой, с нами отправилась и его дочь. — Надо было сделать это еще вчера...
И очень хорошо, что мы ушли, не дожидаясь, когда Шива выберется в ангар и начнет разоряться.
Мы закрылись в небольшой, полностью изолированной каюте, которая была буквально набита медицинской техникой. Это единственный вид железяк, в которых я не понимал ровным счетом ничего.
— Ляг там и не мешай, — распорядился Варуна.
Савитри тем временем начала включать устройство за устройством, светодиоды вспыхивали и перемигивались. Было не по себе, но я лег в кресло, куда мне указали, и тут же оно стремительно уехало в тоннель, полный огоньков, а выход блокировался.
Послышался голос Варуны:
— Между древними культурами всегда существовал обмен. Они взаимодействовали, поэтому ученые впоследствии находили много общего у народов, живущих очень далеко друг от друга. Была такая связь между Хараппой, Мохенджо-Даро и жителями Междуречья. Причем она не ограничивалась одной лишь торговлей: древние цивилизации умели сотрудничать и в других областях. Конечно, при условии, что находились они друг от друга достаточно далеко и ни в чем не соперничали...
Тут я ощутил, как будто меня слегка приподняло над креслом — так, словно внутри мерцающего тоннеля отключили гравитацию.
— Сейчас может быть немного неприятно, — сообщила мне Савитри.
— Если вы решили, что меня все-таки нужно прикончить, то разрешите для начала попрощаться с близкими, — неуклюже отшутился я, почувствовав легкую тошноту и тяжесть в затылке.
— Словом, Бильга-мес пустил в ход всю свою дипломатию и заполучил на определенный срок архитектора и нескольких строителей из Мохенджо-Даро, — продолжил Варуна. — Пожалуй, это был беспрецедентный случай в древней истории. Сейчас это назвали бы "обменом специалистами". Сделал он это втайне от Киша, а когда до Аги дошли сведения о закулисных играх подчиненного ему правителя, он был возмущен и потребовал иностранцев себе для возведения некой башни и начала ирригационных работ. Ни к чему хорошему это не привело: Бильга-мес уперся, не подчинившись совету старейшин, народ и армия Урука поддержали его. Строители Мохенджо-Даро стали, так сказать, яблоком раздора в этом споре. Ага не потерпел неповиновения и затеял войну. Исход ты знаешь.
— И как это повредило бы Мохенджо-Даро, не принеси себя в жертву тот несчастный аккадец? — спросил я, сглатывая и стараясь дышать глубже, поскольку в невесомости дурнота лишь усиливалась.
— Твой несчастный аккадец при альтернативном развитии событий все равно вскоре погиб: после казни брата он пытался организовать побег невольников-кишцев из Урука и был сражен стрелой — только не в грудь, а в спину. А вот чему повредил бы этот альтернативный вариант... Он повредил бы не просто Мохенджо-Даро. Из-за этого впоследствии не смогла бы развиться цивилизация Древней Индии. Во всяком случае, такой, какой она нам известна.
— Не понял.
— Подумай чуть-чуть! Всё просто...
— Агни, разведи руки в стороны и замри.
— ...Всё просто. Бильга-мес казнил бы пленного Агу и оставил бы кишцев рабами Урука. Войско Киша потерпело бы поражение от южан, следующим был бы Урук, еще недостаточно развившийся для того, чтобы самостоятельно отбиться от многочисленной армии лугаля Урима. Урук пал бы к ногам Месанепады так же, как и Ниппур, и Киш. Дальше должно было произойти то, что истории официальной, изучающей события в глобальном масштабе, неизвестно. А именно: кто-то из южан, будучи заражен серьезным вирусом наподобие гриппа, стал причиной эпидемии в захваченном Уруке. И хотя иностранцам из Мохенджо-Даро удалось бежать в свои края вместе с хараппским торговым караваном, один из строителей успел заболеть. Его соотечественники и хараппцы, и подавно не имевшие иммунитета к этому заболеванию, вымерли бы один за другим после их возвращения. Мохенджо-Даро должен был погибнуть многими веками ранее официальной (для нас) версии. И при такой расстановке сил его цивилизация не успела бы дать толчок к дальнейшему развитию индуистского общества. Все пошло бы иначе. Не так, как привыкли считать мы. Именно это нам и пришлось корректировать в таком вот заполошном режиме. Привыкай, подобное будет случаться время от времени.
— Это он еще ничего не знает про Кубу, — усмехнулась Савитри. — Теперь сложи руки на груди и открой глаза!
Я с удовольствием бы, но слепящий луч воткнулся в мой зрачок, и пришлось зажмуриться. Док терпеливо ждала, пока мне удастся справиться с болью в глазах. Наконец я поднял веки и вытаращился навстречу лучу. Слезы потекли на виски.
— А что Куба? — уточнил я, чтобы хоть немного отвлечься от этой процедуры.
Тут снова вмешался Варуна:
— Шива называет ее или шилом в заднице, или... как бы это сказать... Всё время забываю, как дословно звучит древняя поговорка, что там мешает плохому танцору...
— Папа!
— Не переживай, дочь! Я все равно не вспомню, как правильно! Просто нам подкидывают Кубу в качестве сверхурочных и даже не засчитывают в циклы.
— Почему это?!
— Понимаешь, Агни, когда руководство из "старших братьев" что-то решает единолично, оно перед нами не отчитывается. Ни перед нами, ни перед "Бетой".
— Но разве это справедливо?
— А ты до сих пор верил, что в мире существует справедливость? — иронично переспросил мой учитель.
Так. Отлично. Мне открываются все новые и новые причуды "Трийпуры"...
Невесомость резко закончилась. Я плюхнулся в кресло и выдохнул:
— Послушайте, я уже понял, что с этими циклами мы тут все уже сошли или вскоре сойдем с ума. Но кто мне объяснит, для чего меня сейчас засунули в эту хреновину? Что это такое?
— Я могу объяснить! — весело отозвалась Савитри. — По инструкции, мы должны снять с тебя мерки.
— Для погребальной капсулы? — черный юмор стал моим единственным товарищем в последние месяцы, а теперь и подавно зашкаливал.
— Нет. На тот случай, если тебе придется вылететь во время цикла на вимане и ты умудришься погибнуть.
Кто бы сомневался!
— Я и говорю — для погребальной капсулы?
— Нет. Для создания твоего нового тела.
Дело о пропавшем суре
Снились кошмары. Ну а что, скажите на милость, может еще сниться, когда тебя ставят в известность: тебя вот так вот запросто клонируют ("Не клонируют, а дублируют!" — строго поправила Савитри, и мне, конечно же, сразу стало намного легче)?! А в случае твоей смерти переведут осиротевшее сознание из твоего любимого, дорогого и с младенчества знакомого тела в какую-то новую оболочку, пусть до последнего атома такую же, какой была старая...
