Дополнительный повод для колебаний подбросили испанские родственники, попросившие в благодарность за оказанную некогда помощь в очистке долины Рейна от протестантов в свою очередь помочь в разгоревшейся войне за Мантуанское наследство. Внезапно вспыхнувший конфликт на севере Италии затрагивал интересы Франции и Испании, но не задевал напрямую Священную Римскую империю. Тем не менее, Фердинанд, движимый родственным долгом, поспешил на помощь своим испанским кузенам. Валленштайн резко возражал, отказываясь посылать своих солдат в Италию, но, в конце концов, вынужден был уступить, согласившись на отправку туда тридцатитысячной армии. В итоге напряжение только возросло.

Испанцы, изначально вполне благосклонно относившиеся к главкому, благодаря тому, что тот сумел оттеснить на второй план католическую армию Тилли и стоящего за ней строптивого баварского курфюрста, существенно скорректировали своё мнение, не простив откровенного нежелания посылать войска им на помощь. Французы, пока ещё не до конца оправившиеся от последствий религиозных войн у себя дома, не смогли оказать достойной поддержки своим итальянским протеже. В результате Мантуя была взята имперскими войсками и передана испанцам, но Франция затаила обиду и стала ещё активней искать способы противодействия габсбургскому засилью в Европе. Папа Римский весьма настороженно отнёсся к появлению германских войск в Италии — наместники Святого Петра отлично помнили походы на Рим германских императоров и чрезвычайно болезненно воспринимали любые намёки на их повторение. Ну а сам Фердинанд Второй Габсбург получил очередной повод усомниться в лояльности своего генералиссимуса.

Но главной причиной разрыва доселе нерушимого тандема стал эдикт о реституции. Ибо с самого начала своего правления, едва ли не больше, чем к установлению абсолютизма имперской власти Фердинанд стремился к восстановлению изрядно покачнувшихся позиций католицизма в подвластных ему землях. После разгрома датчан уже ничто не сдерживало религиозное рвение кайзера. Даже не дожидаясь официального подписания Любекского мира, Фердинанд издал эдикт о реституции, официально возвращавший католической церкви все земли и имущество, перешедшие от неё к протестантам аж со времён подписания Аугсбургского религиозного мира в далёком 1555 году. Попутно запрещался кальвинизм, а на лютеранство накладывались изрядные ограничения, но это были уже сущие мелочи на фоне того имущественного катаклизма, который должны были вызвать статьи данного указа.

Против решения императора восстали практически все, кроме разве что иезуитов. Даже вожди Католической лиги, во главе с Максимилианом Баварским, даже твердокаменный фанатик Тилли, огнём и мечом корчевавший лютеранскую ересь повсюду, где только мог до неё дотянуться. Да что там говорить, если сам Папа Римский, не иначе как в отместку за Мантуанскую эскападу, назвал эдикт "несвоевременным" и "не служащим на благо истинной веры". Но больше всего Фердинанда взбесила позиция генералиссимуса. Главнокомандующий вновь открыто пошёл наперекор воле своего монарха, отказываясь помогать в осуществлении положений реституционного эдикта на местах. Это было последней каплей.

Нарыв вызревал долго и в итоге вскрылся на Рейхстаге в Регенсбурге. Там Фердинанд выдвинул перед собранием германских князей три фундаментальных требования. Во-первых, утвердить эдикт о реституции. Во-вторых, избрать его старшего сына — тоже Фердинанда — римским королём, то есть официальным наследником императорской короны. Ну и в-третьих, объявить войну Голландии, к чему императора старательно подстрекали испанские родственники, вдохновлённые удачным (для них) разрешением мантуанского кризиса. К некоторому изумлению кайзера по всем трём пунктам был получен немедленный и решительный отказ. Райх не заинтересован в войне с Соединёнными провинциями. Утверждение реституционного эдикта в его нынешнем виде невозможно. А об избрании сына императора римским королём не может быть и речи до тех пор, пока сам император не прекратит систематических нарушений германской конституции и прописанных в ней прав князей. И первым шагом императора на пути к примирению со своими вассалами должна стать отставка ненавистного всем Валленштайна.

Причём резкие слова князей не расходились с делом. Максимилиан Баварский добился от членов Католической лиги резкого увеличения расходов на содержание армии Тилли. Курфюрст Саксонский объявил о создании собственной армии, во главе которой поставил недавно вернувшегося из Польши фон Арнима. После чего, на пару с ещё одним протестантом — курфюрстом Бранденбурга — и рядом более мелких правителей заявил, что снимает с себя всякую ответственность за последующие события.

Находившийся всё время поблизости, в Меммингене, генералиссимус многозначительно заявлял, что узел многовековых противоречий невозможно развязать, зато его можно разрубить мечом... и тут же похвалялся, что стоит лишь императору захотеть и его полки в мгновение ока разгонят всё собравшееся в Регенсбурге титулованное сборище. Звучало это чертовски соблазнительно, вот только Фердинанд не готов был положиться на меч, рукоять которого зажата не в его руке...

В итоге традиционные ценности всё же победили и, после долгих колебаний, кайзер официально заявил о снятии Альбрехта фон Валленштайна с поста главнокомандующего и грядущем сокращении императорской армии на 39 000 человек. К немалому изумлению многих, генералиссимус безропотно согласился уйти в отставку, не предприняв никаких мер противодействия. Вот только ожидавшегося изменения позиции князей так и не произошло, лучшее доказательство чему — сегодняшний меморандум.

Фердинанд Второй, вынырнув из пучины воспоминаний, ещё раз с отвращением взглянул на лежащий перед ним документ и с трудом согнал с лица поселившуюся там раздражённую гримасу.

Курфюрсты, похоже, восприняли отставку приводившего их в трепет фридландца как должное. В сдержанных выражениях приветствуя данное решение императора, светские и духовные князья — католики, кальвинисты и лютеране, все как один, единодушно требовали (именно требовали!) от своего императора отменить "несвоевременный и во всех отношениях вредный" эдикт о реституции. Ибо, согласно конституции, "подобные вопросы может решать лишь Рейхстаг". Пока же данное постановление остаётся в силе, не может быть и речи об избрании юного наследника Фердинанда римским королём.

Перечитав меморандум, император подавил очередной тяжёлый вздох. Этот жалкий клочок пергамента перечёркивал десять лет борьбы, лишений и побед — всё, чего он достиг за время своего правления. На фоне такого кульбита практически незамеченной осталась достигшая Регенсбурга уже на излёте съезда князей весть о вторжении шведского короля. Ознакомившись с докладом, кайзер лишь безразлично пожал плечами — ещё одна безнадёжная авантюра очередного нищего властителя безлюдной и полудикой страны на самом краю Ойкумены. Если шведского выскочку ничему не научил печальный пример его датского соседа, то тем хуже для него. Новый главнокомандующий императорской армии устранит эту досадную неприятность. Что же касается самого Фердинанда, то он не собирался забивать себе голову всякой ерундой, когда его же собственные вассалы фактически требовали у него отречься от своей веры, от ноши, которую он сам на себя возложил и от власти, которой он добился, ради тихой и благополучной передачи трона его законному наследнику. Нет! Этому не бывать никогда!

Император истово перекрестился и возвёл очи горе:

— Раны, нанесённые церкви, не могут ждать, когда их залечит Рейхстаг!

Глава 6

— Чёртов святоша! Иезуитский ублюдок! Сын хромого осла и подзаборной шлюхи!

Несколько долгих мгновений я с некоторым изумлением и нескрываемым интересом наблюдаю за бушующей Эльзой, затем перевожу вопросительный взгляд на Отто. Фельдфебель в ответ лишь безразлично пожимает плечами — ерунда, мол, не бери в голову. Ну, оно в принципе и так понятно было, что ничего серьёзного, но всё же интересно, кто это так раздраконил его обворожительную супругу?

— Что за шум? Моё почтение, кстати.

— А, это ты, Андре!

Заполучив в своё распоряжение свободные уши, Эльза тут же сбавляет голос и начинает деловито тараторить, спеша поделиться сокровенным:

— Представляешь, идём мы по городу, никого не трогаем, зашли в одну лавочку, к старьёвщику — у них зачастую совсем новые вещи бывают, к тому же по сходной цене и очень даже неплохие. Я там как раз одну себе присмотрела, хотела примерить и тут слышу — кричат на улице. Но не дурным голосом, когда режут кого-то, а просто очень громко разговаривают. Ну, думаю, выйду, гляну — интересно же, да и недалеко вроде... Выхожу, а там этот урод, собрал за углом человек двадцать и вещает напропалую!

— Что за урод-то?

— Да бродяга какой-то! Облезлый весь, потасканный, худой как собака шелудивая, но орёт словно нанятый! Мол, все беды господь нам посылает за грехи наши. И гореть всем в аду, если так и дальше будет всё идти. А чтоб бед избежать, надо жить скромно и в строгости, а грехи изживать безжалостно, потому как куда это годится, если блудницы прямо среди бела дня по улицам ходят, честных людей не стыдясь?! И в меня пальцем своим грязным тычет! В меня! Добрую лютеранку, порядочную женщину, верную жену, мать двоих детей! Bloedmann*! Вlindes Schwein*!

Разошедшаяся не на шутку Эльза, сыплет богохульствами направо и налево, всё больше распаляясь по ходу своей обличительной речи. Мы с подтянувшимся на шум Галландом понимающе переглядываемся. История на самом деле не нова и в том или ином виде повторяется чуть ли не в каждом городе, где появляется наша рота.

Если вкратце, то Эльза — женщина не просто красивая, а очень красивая. И на редкость ухоженная к тому же. По жизни она по-бюргерски расчётлива и бережлива, но на своей внешности не экономит никогда. А поскольку родилась и выросла в Гейдельберге*, да и вообще много чего повидала, то одевается она совсем не как крестьянка или рядовая горожанка. В частности, Эльза принципиально не любит таскать на голове чепец или даже простую косынку, гордо демонстрируя всем и каждому свои роскошные светлые волосы.

Такое взрывное сочетание природной красоты с яркой и не вполне стандартной одеждой неизменно привлекает к фрау Шульц повышенное внимание, где бы она не появилась. И чёрт его знает, чем бы это в итоге для неё закончилось, если б не Отто. Дело в том, что фельдфебельская чета являет собой как бы живую иллюстрацию поговорки про страшную силу красоты. И если Эльза олицетворяет собой красоту, то за страшную силу однозначно отвечает её муженёк, имеющий привычку цепляться головой за потолочную балку практически в любом помещении, кроме разве что кафедрального собора, и с лёгкостью ломающий ударом кулака двухдюймовую дубовую доску. Учитывая всё вышесказанное, судьба уличного проповедника вызывает у меня некоторое беспокойство... Вернее, могла бы вызывать, если б мне вообще было какое-то дело до этого безымянного и, судя по всему, весьма невезучего бродяги.

— И что случилось с этим бедолагой?

Франц, не хуже меня ухвативший суть происшествия, тактично подыграл начавшей уже потихоньку остывать Эльзе, давая ей возможность закончить эту трагикомичную историю на мажорной ноте. "Порядочная женщина и верная жена" немедленно ухватилась за предоставленный шанс. Откинув на спину шикарную косу, украшенную тёмно-синей лентой, расправив плечи и картинно уперев руки в бока, Эльза уже совсем было собралась в красках поведать о своей победе, но всё испортил заскучавший Отто. Молчавший всё это время фельдфебель с ухмылочкой сообщил, что как раз к тому моменту он выбрался из лавки и лениво поинтересовался причиной творящихся беспорядков, после чего толпа как-то подозрительно быстро рассосалась. Учитывая тот неоспоримый факт, что Отто был при шпаге да к тому ж ещё и с парой пистолетов за поясом, а также принимая во внимание всё, что ранее было сказано о внешности и наклонностях моего камрада, такое поведение добрых горожан следует признать вполне естественным. В итоге единственной пострадавшей во всей этой истории оказалась Эльза, которой так и не дали толком излить свой праведный гнев. Проклятия вслед улепётывающему проповеднику и его случайной пастве — не в счёт.

— Легко отделался поганец!

— Ага, разве что портки обмарал со страху.

— И откуда они такие берутся?

— Да кто их знает?

Фельдфебель безразлично пожимает плечами.

— Война ведь — всякое дерьмо наверх всплывает.

— Не в войне дело. Вернее не только в ней.

Франц, всё ещё посмеиваясь над историей незадачливого уличного пророка, помахивает прямо у меня перед носом предостерегающе поднятым пальцем.

— Императорский эдикт о реституции — вот главный корень всех здешних бед!

— А он-то тут причём?

— Как это причём? Ты представляешь, сколько протестантских пасторов лишилось своих приходов? А ведь это как раз те люди, которые привыкли и зачастую неплохо умеют взывать к пастве.

— Думаешь этот уличный проповедник — бывший пастор?

— Почему бы и нет? Насколько я понял, он говорил неплохо — громко, внятно, с воодушевлением... и при этом его слушали!

— Вот только с темой проповеди он малость промахнулся...

— Да уж, неувязочка вышла. А ведь мог бы податься в полковые капелланы...

— Не, это вряд ли.

Отто с сомнением качает головой.

— Парой месяцев раньше, когда командующим был Валленштайн, мог бы. А сейчас...

— Думаешь, Тилли погонит всех на мессу*?

— Даже не сомневайся. Я почти пять лет служил под его командой в армии Лиги и за всё это время не видел в её рядах ни одного протестантского пастора. Уверен, года не пройдёт, как он заведёт здесь такие же порядки. Это, если нас ещё раньше не распустят.

— Вот это вряд ли! Слыхал последние новости? Шведы наступают. Померания уже под ними, на очереди Мекленбург.

Отто в ответ пожимает плечами:

— Указ кайзера никто не отменял, а согласно ему новый главнокомандующий должен распустить треть полков.

Я в свою очередь развожу руками:

— Думаю, это не про нас. Да и вообще не факт, что до этого дойдём. Шведы — ребята серьёзные, на Балтике у них всё схвачено и выбить их оттуда будет непросто. Можешь вон у Франца поспрашивать, если что. Так что распускать полки сейчас — не лучшая идея. А Тилли — стреляный воробей, уж точно не хуже нас это понимает.

— Валленштайн тоже много чего понимал и где он сейчас? Хотя... говорят, скоро сюда подойдут ещё четыре полка — вот тогда и посмотрим, что тут вообще затевается.

Выдав довольно неожиданную новость о возможном прибытии свежих подкреплений, Отто презрительно сплёвывает под ноги, как бы подводя черту под нашим спонтанным обсуждением текущей военной обстановки.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

* Кретин (нем.)

* Слепая свинья (нем.)

* Столица Рейнского (Нижнего) Пфальца, один из крупнейших культурных центров Германии того времени, в частности там располагался старейший университет Германии (основан в 1386г.).

* Missa (лат.) — основная литургическая служба в католицизме.