Например, в одном из кошмаров мне снился повтор нашего разговора с доком и ее отцом накануне.
— И в чем же разница — клонируют, дублируют? — спрашиваю я, выкарабкиваясь из сканера и приходя в себя после приступа "морской" болезни, которую смело можно называть болезнью "полетной".
— Клонов выращивают путем физического копирования ДНК. С огромными ошибками, поскольку понять весь код мы все равно не можем, — терпеливо поясняет Савитри, продолжая заниматься своими приборами бок о бок с Варуной. — Поэтому клоны нас не устраивают. А вот перемещать с места на место, просто дублировать уже имеющуюся информацию в полном объеме мы научились успешно. Тело-дубль создается исключительно на информации, полученной от тебя живого.
Вот это новость! А клялись, что бессмертия не бывает...
— А зачем тогда вы уходите на пенсию, если можете жить и работать вечно? — спрашиваю я учителя.
И тут Варуна захрюкал от смеха:
— Так и знал, что ты додумаешься до этой глупости! Бессмертия, юноша, не бывает! Информация о тебе, внесенная в машину, теперь будет постоянно обновляться. В каком состоянии ты, не приведи небеса, окочуришься, в том же и восстанешь на "Трийпуре" — во-о-он в том боксе! — он указал куда-то в другой конец каюты, где, основательно загроможденный медтехникой, виднелся люк в другое помещение, сейчас темное. — Если у тебя будет насморк — поднимешься с насморком. Если тебе будет сто пятьдесят лет — встанешь старичком, какими становятся в сто пятьдесят лет. Чудес не бывает: изношенное тело обязано умереть, сознание для получения дальнейшего опыта должно переместиться в совершенно новое вместилище. Я ведь уже говорил тебе об этом, Агни! Реинкарнатор — не для вечной жизни, он для корректировки серьезных ошибок...
— Это просто такой прием, — вставила Савитри.
— Военная хитрость, — дополнил он.
— Как телепортация. Погибший и не заметит, что погибал. Просто раз — и окажется в другом месте. Вон в том боксе. И вспомнит, что секунду назад должен был умереть далеко от станции. И порадуется.
И Варуна завершил:
— Одновременно двоих тебя в этом измерении существовать не может. Тело создастся лишь в случае твоей гибели. Путем полного повторения информации, списанной с твоих ДНК и РНК. Всё, ребятишки, вызывают меня. Добивайте тут все самостоятельно.
Я оглядел приборы, тайком покосился на Савитри, но она, конечно же, заметила и дернула плечом, недовольная, что тайком.
— Ну, спрашивай! — с вызовом прозвучало разрешение.
— И... многим приходилось... ну, — я нерешительно покивал в сторону бокса, — п-пользоваться... дублем этим самым?
— Да пока никому! — обнадежила она меня. — Но внести в базу данных реинкарнатора параметры всех "наджо" станции мы обязаны. Это внутренняя инструкция для медиков групп. В общем, ты пока не спеши с погребальной капсулой. Так просто от нас не уходят, — и, повернувшись ко мне, зловеще подкинула в ладони какую-то металлическую трубочку.
— Тихо, тихо, я понял...
Я отступаю, проваливаюсь куда-то... и вот я уже в другом кошмаре...
Лечу в вимане. Мимо проносятся галактика за галактикой. Вы себе представляете скорость, при которой галактики именно проносятся? Я — нет. Но во сне все было так игрушечно и просто, что меня окружали мчащиеся куда-то скопления звезд, мириады скоплений — спиральных, шарообразных, растянутых, съедающих друг друга, с квазарами в центре и с черными дырами, громоздкие и маленькие...
И вдруг где-то в фюзеляже — по закону кошмарного жанра! — происходит разгерметизация. Это возникает у меня в голове — и вот в следующий миг разгерметизация происходит. Виман разлетается на кусочки. Поскольку я погиб, то начинаю искать свое тело-дубль на "Трийпуре", а найти тот бокс в секторе "Омега" не могу. Близкий к панике, вдруг понимаю, что оказался в чьем-то теле и даже могу им руководить. Но кто же я? Пухлые руки, пальцы, как толстые белые червяки... брюшко... второй подбородок. Подбегаю к зеркалу... И вот он — апофеоз кошмаров! Я — Эрих-Грегор Шутте, клоун профессора Виллара!
— Я Агни! — бросаюсь я к Уме, но она в ужасе убегает. — Я Агни, Шива!
— Да пошел ты! — презрительно бросает мне Танцор. — Агни не такой урод, как ты!
— Да я правда Агни! Честное слово! Я просто не нашел своего тела! Савитри, ну ты-то мне веришь? Ты же видишь всех насквозь! Савит...
Сигнал о чьем-то приходе спас меня от неминуемого разрыва сердца или кровоизлияния в мозг, от чего я был на волоске.
Меня подбросило, и я ринулся открывать, даже не подумав, что сплю всегда в одних трусах.
Обзорник представил мне стоящую по ту сторону двери Савитри, к которой я буквально только что взывал. Вот это совпадение!
Она нетерпеливо повторила вызов и потребовала:
— Открой, я тебя вижу, ты у двери.
Я открыл, ужаснулся, что стою полуголый, опомнился, что ей с ее "особым" зрением все равно, и, облегченно вздохнув, последовал за проплывшей мимо девушкой. Савитри направилась прямиком в спальню.
— Привет! А чего... случилось-то?
Она присела на корточки перед деактивированной Сорбонной.
— Если сюда явится отец, не говори, что я у тебя, — док осторожно протянула руку к спящему роботу. — Что это такое?
— Как что? Моя СБО!
— Странно. А почему она такая странная? — Савитри ощупала груду магнитных шариков.
— Потому что спит.
— Ты отключаешь ее?
— Ну да.
— Зачем?!
Я почесал за ухом:
— Как бы тебе сказать... Видишь ли, Савитри... Я имею обыкновение иногда разговаривать во сне... А Сорбонна имеет обыкновение реагировать на мой голос. И когда она мне отвечает, я, естественно, просыпаюсь. И не всегда потом сразу могу уснуть. Это несколько неудобно, поэтому на время сна я ее деактивирую!
Док хмыкнула и покачала головой:
— Не знала, что у тебя настолько расшатанные нервы! С виду не скажешь... Хотя сейчас, пожалуй, заподозрила бы тебя... — она помахала пальцами у виска. — Какой-то ты странный.
— Это не нервы. Это моя особенность. С детства. Родители рассказывали, что я могу болтать всю ночь, сам спрашивать и сам себе отвечать...
— О чем?
— Я не помню. Мама как-то рассказывала, но я тогда был маленьким. Сейчас уже забыл. Кажется, там было что-то мудреное. Ну да неважно. А ты чего от Варуны прячешься?
— Да... так, не имеет значения. А что, я тебя разбудила, да?
— Ну вообще-то да... Но это хорошо. Иначе я точно отбросил бы нижние конечности.
— Это почему?
— Мне приснилось, что я стал Шутте.
— А, тогда понимаю.
— Ты завтракала?
— Нет еще. И не хочу...
— Идем, идем! Сорбонна, а-а-активируемся! И два завтрака нам!
Сорбонна скомпоновалась в обычный кубик и покатила выполнять поручение. Я почти насильно усадил дочку Варуны за выехавший из панели столик в столовой зоне, а сам сел напротив:
— Не прими за бестактность, а какой ты ее видишь? — я кивнул в сторону хлопочущей СБО.
— Сейчас? Сейчас она похожа на изумрудный шар с алым обручем по экватору.
— Да? Интересно. Никогда бы не подумал... А какой она была, когда спала?
— Странной. Страшной. Какая-то бесцветная масса в тонких багровых паутинках. Я свою никогда не выключала и даже не знала, что она может становиться такой... жуткой, некрасивой...
— Это некрасиво?
— Мертвое всегда некрасиво.
Сорбонна сервировала стол. Я извинился и выбежал на минутку натянуть брюки и рубашку: неудобно все-таки в трусах за столом, да еще и при девушке, пусть даже гостья этого и не увидит.
— Приятного аппетита, — пожелала СБО и укатила себе в сторонку.
— Какими ты видишь людей? — снова привязался я к Савитри с расспросами, уж очень было любопытно поговорить на эту тему, тем более что сегодня она вроде и настроена на откровенность...
— Тебе же интересно узнать о себе? — уточнила девушка и надкусила гренок, явно стараясь делать вид, будто смотрит мне в лицо. Но поймать мой взгляд не могла.
Она была красивой и какой-то трогательной. Не беспомощной, но трогательной в своем желании зачем-то вести себя как все — обычные, заурядные люди. Наверное, ее задевало, что она отличается...
— Угадала.
— Тебя — именно тебя, больше никого — я вижу как спектр из семи цветов...
— А откуда ты узнала, как выглядят цвета?
— Когда мне снятся сны, я там вижу глазами. Вижу цвета, формы... Не знаю, откуда это все, но я знаю, что такое цвет и каким должен быть мир для зрячих.
— А для тебя? Какой он для тебя, когда ты не спишь?
— Он полон струн и спиралей. Я стараюсь не задевать их — это разные энергии. Лучше проходить между ними.
Тут-то я и понял причину ее странной скользящей походки. Так ходят дикие животные. Может быть, и они чуют эти "струны энергий"?
Савитри помешала ложкой травяной чай.
— Как тебе кажется, это хорошо, что я — спектр?
— Я не интерпретирую. Когда интерпретируешь, то становишься предвзятым. Я не пускаю туда свою голову, иначе она все исказит и переврет.
— Ну а если не головой? Если интерпретировать сердцем?
— Тогда надо молчать. Слова идут от головы. Поэтому они все искажают и перевирают. Если бы ты был таким, как я, и мог ловить мои мысли, ты бы меня понял напрямую. Без слов. А говорить я не хочу.
— По-моему, голова нам, людям, на то и дана, чтобы с ее помощью мы могли разрешать наши проблемы...
— Не в этом случае. Разум — просто инструмент. Но ты же не паяешь циркулем или ножовкой?
Мы засмеялись. Ловко она сравнила! Я поглядел на замершую в ожидании приказов СБО и вспомнил ее с голосом Савитри и заскоками от Шивы. А может, она была права тогда — голос менять не стоило? У Савитри он чудесен...
— Я тоже однажды видел не глазами, а как будто мозгом... Видел не цвет, а его отсутствие... у одного... м-м-м... скажем так, создания...
И я рассказал собеседнице историю с прошлогодним нападением асура. Савитри вздохнула и пожала плечами:
— Их я просто чувствую. Никогда не могла увидеть ни суров, ни асуров. Даже во сне.
— Как ты себе это объясняешь?
— Я не вижу двух цветов. Никогда. Белый и черный. Я знаю, что они есть. Но я их не вижу ни здесь, ни во сне. В центре груди у тебя нет ничего, но я не знаю, черное там или белое.
— Это как?
— Когда сливаются все цвета вместе, получается белое. Когда нет цвета вообще — черное. Я не знаю, соединяется ли спектр в середине твоей груди, или же, наоборот, его цвета бегут от центра в стороны. Не могу понять...
— Слушай... раз уж мы заговорили о них. Ты что-нибудь когда-нибудь слышала о некоем "пропавшем суре"?
Ее дымчатые зрачки плавно двинулись. Если бы я не знал, что она слепа, то подумал бы, что она смотрит прямо мне в глаза.
— Да. Хотя за четверть века это стало уже почти легендой "Трийпуры". Но мне рассказывал об этом папа. Он пытался расследовать дело о пропавшем, но ничего не получилось. А я тогда только родилась, поэтому спроси лучше папу.
— Как — родилась?! Разве ты не младше меня?
Савитри слегка улыбнулась:
— Спасибо за комплимент, но я тебя старше. Если мне не изменяет память или досье не врет, то месяцев на десять... лунных... Агни, какой-то ты взъерошенный! Неужели ты все никак не успокоишься из-за этого дурацкого сна?! — удивилась она.
— Взъерошенный? Я?
— Когда ты спокойный, все твои цвета одинаково интенсивны. А сейчас огненный никак не усмирится. Что это с тобой?
— А... Ну, может быть, после вчерашней циклизации?.. Просто чем больше я вникаю в наше прошлое, о котором никогда прежде не задумывался, тем отчетливее мне начинает казаться, что я все сильнее ненавижу людей...
— Это нормально! — беззаботно откликнулась Савитри и отхлебнула остывшего чаю. — Это пройдет.
— Мизантропия — это нормально? А если не пройдет?
— Пройдет. А для нынешнего этапа твоего развития это нормально. Так было у всех нас на "Трийпуре". Когда ты научишься прощать поступки наших предков, тогда полюбишь и современников.
— А почему ты уверена, что я этому научусь?
— Все научаются.
— Но ведь ты даже не знаешь, что там у меня в середке — черное или белое! Как ты можешь утверждать?
— Агни, какая разница, что там у тебя в середке? Прекрати паять циркулем!
— Я не смогу стать равнодушным к убийствам. К массовым убийствам. А наши предки только этим и занимались. И это не преувеличение, я сам все увидел в реальном прошлом, не в симуляторе!
— Прощение и равнодушие — это разные вещи. Если что-то уже сбылось и его нельзя изменить, что толку генерировать ненависть?
— Когда я ем, я глух и нем! — вдруг назидательно пробулькала Сорбонна. Терпела-пыхтела да и выдала.
— Брысь, — ответил я и снова повернулся к Савитри. — Почему же — сбылось и нельзя изменить? А мы чем занимаемся на "Тандаве"? И если допустить, что мы не пойдем по проторенной дороге, испещренной отпечатками колес...
— О, Галактика, мать моя, не иначе как тебя тренажерили на Древнем Китае?! — взмолилась док. — Все, кто прошел через это, начинают потом изводить "наджо" цитатами из Лао-цзы!
— Ну... был и Древний Китай... — потупился я.
— И что? Мы не пойдем по отпечаткам колес, а устроим темпоральную катастрофу, что-то изменив без согласования со "старшими братьями"?
Мне показалось, что в ее тоне было не столько осуждение, сколько подначка. И сразу вспомнились крыски и беличье колесо.
— Не знаю, Савитри. Но что-то вот тут, — я приложил ладонь к груди, — мне подсказывает, что мир изначально устроен справедливее, чем его делаем мы. Делаем, когда потакаем палачам, негодяям и предателям, не просто оставляя их жить, а возводя на престолы. И мне интуитивно кажется, что без нашего вмешательства все устроилось бы гораздо лучше. Не было бы эпохи плутовства и вымогательства, войн и катаклизмов, не было бы культа жестокости и неприятия любви. Люди сами разобрались бы, что для них лучше. Мы же поддерживаем какое-то извращенное, преступное равновесие. Не даем человечеству тех лет выйти из обезьяньего этапа развития: всё захапать, загрести под себя, поиметь; чужой — враг; кто наглее, тот и вожак. Так ведут себя обезьяны в стае, но ведь людям зачем-то дан разум, этот мощный инструмент для выполнения какой-то сложной работы, которую мы обязаны выполнить! А мы здесь самопровозгласили себя богами и вершителями человеческих судеб... Ты разве никогда об этом не думала?
Савитри опустила голову и смолчала. Я кивнул:
— Да конечно же, думала! Иначе не заводила бы этих мерзких обезьянок в ангаре, не ставила бы опыты с крысами в колесе!
Краешек ее губ слегка дрогнул улыбкой. Но и тут она ничего не сказала. А я собрался было продолжать пылкую декламацию, как тут снова прозвучал сигнал о чьем-то визите. Сорбонна радостно подскочила.
— Сидеть! Я сам!
Савитри ухватила меня за руку:
— Только не говори папе, что я тут и что вообще заходила к тебе!
Тц! Как она себе представляет вранье Варуне? Даже не собираюсь, вот еще глупость какая-то...
Это в самом деле оказался он.
— Привет, Агни.
Я посторонился, и он вошел.
— У тебя моя интриганка?
Мы заглянули за ширму, однако за столом Савитри не оказалось. Да и Сорбонна куда-то исчезла. Что-то мне это не нравится!
