Демоны тоже умеют мечтать...Но это не всегда хорошо заканчивается.
Одетый во всё белое мужчина и грустная женщина в розовом, как первые отблески рассвета на скалах, платье сидели за одним столом и оценивающе смотрели друг на друга. Между ними лежал большой лист... бумаги? пергамента? на котором мужчина выводил бессмысленные на первый взгляд закорючки. Рыжеватые волосы и яркое платье женщины словно спорили с тусклыми красками комнаты и даже неба за окном. У мужчины были растрёпанные седые волосы и непричёсанная белая борода, но он вовсе не казался стариком. Возможно, из-за переполнявшей его силы — силы волшебства.
— Радуга на уровне грубой материи есть не более чем природный феномен, всего лишь свет. Не более чем свет, преломлённый каплями воды, когда те после дождя повисают в воздухе. А если радуга имеет природу света на материальном уровне, то её волшебство должно подчиняться общим закономерностям... Солель, вы следите за ходом моей мысли?
Женщина кивнула.
— Прекрасно. Итак, коль скоро волшебство радуги было поглощено демоном тьмы, от чего мир, как мы видим, нарушено нормальное функционирование реальности и разрастается феномен, названный серой пустыней, который представляет собой не более чем деколоризацию ткани бытия... коль скоро волшебство радуги было изъято из мира световых феноменов, наша задача вернуть его, и тогда, без всякого сомнению, остановится деколоризация и прекратится рост серой пустыни. В перспективе фея радуга может вовсе залечить рану, нанесённую миру во время битвы демонов, но говорить со всей уверенностью я пока не берусь.
Женщина снова кивнула и немного неуверенно предположила:
— Вы хотите обратиться за помощью к фее дождя?
Мужчина покачал головой.
— Нет, фея дождя тут не помощница, ведь её волшебство не имеет световой природы.
— Тогда как же?..
— Не стоит волноваться, милая Солель. Изготовить призму, раскладывающую солнечный свет на семь составляющих, не составит большого труда. Гораздо больше меня тревожит другое обстоятельство...
— Какое же? — подтолкнула его фея солнечного света — а это была именно она.
— Кто будет источником или, как ещё можно назвать это явление, донором света? Оптимальнее всего было бы предложить вашу кандидатуру, однако...
— Зачем же дело стало? — порывисто спросила фея и решительно поднялась на ноги. — Я согласна, идёмте же, время не ждёт, серая пустыня с каждой минутой...
— Погодите, — позвал её мужчина и неуверенно протянул руку. — Вы не дослушали, а я имею сообщить вам нечто такое, от чего вы, быть может, измените своё решение...
— Я вас слушаю, — села фея обратно на стул. Мужчина отвёл взгляд.
— Вы знаете, Солель, что я волшебник и всю жизнь посвятил изучению природы света. Мной написано несколько книг, которыми с успехом пользуются ваши... кхм... коллеги...
— Сёстры, — подсказала Солель, и волшебник благодарно кивнул.
— Да, конечно, разумеется, сёстры. Так вот, о чём бишь я?..
— О ваших достижениях, — без тени улыбки напомнила женщина.
— Да-да, конечно. Ну, так вот, Солель. Мне очень жаль, но я должен... нет, конечно...
— Говорите прямо! — потребовала фея, по его уклончивости почуяв недоброе.
— Да, вы правы, — вздохнул волшебник. — Итак, вот вам правда, которую мне так тяжело открыть. Вы можете помочь в возвращении в мир радужного волшебства, но за это вам придётся отдать своё собственное. Я не в силах это предотвратить, и не в силах отдать волшебство вместо вас, и... простите, я несу чепуху, но вы, должно быть...
— Постойте, — побелев как молоко, женщина подняла руку. — Я поняла вас. Я... я должна подумать.
— Разумеется, — покивал волшебник. — Никто не может принуждать вас или хотя бы торопить, здесь решаете только вы и вы, конечно же...
— Погодите, — снова прервала его фея. — Если я отдам всё своё волшебство, что же станет с миром? С солнечным светом? Что станет со мной?
Волшебник прокашлялся и положил руку на сгиб локтя феи.
— Милая Солель, это не должно вас волновать. Солнечный свет никуда не денется, пока не погаснет солнце, и ваше волшебство, которое вы отдадите, легко восстановится, но, к сожалению, вы уже не сможете его принять, и станете... пожалуй, станете обычной женщиной, не более, но и, конечно, не менее. А если вы...
— А солнечный свет? — резко перебила фея. — Кому достанется его волшебство, когда оно восстановится в мире?
— Солнечный свет? — весело переспросил волшебник, внезапно вернув себе душевное равновесие. — Думаю, он достанется нашей дочери, моя дорогая.
Женщина вздрогнула, как будто её ударили.
— Нашей дочери? — повторила она. Волшебник кивнул и осторожно взял её руки в свои. — Это предложение?
— В некотором роде, — признался он. — Солель, дорогая моя, я понимаю, что уже не молод, да, в сущности, и в молодости не был...
Фея солнечного света осторожно высвободила руку и закрыла рот волшебника.
— Я согласна, — просто сказала она.
За её спиной отворилась дверь, и в комнату ворвались ликующие феи.
В большой светлой зале, где мраморные колоны, такие высокие и тонкие, словно вот-вот переломятся под тяжестью потолка, творилось чудо. Чудо возвращения радуги. Волшебство солнечного света изливалось из рук Солель и падало в призму, откуда выходило уже преобразованным, в самом деле разложенным на семь составляющих, и всё-таки единым. Волшебство солнечного света превращалось в волшебство радуги, но не в виде моста выходило оно. Семицветная воронка раскручивалась, пока цвета не стали сливаться, а после сделалась шаром, и из центра его раздался высокий пронзительный звук. Детский плач. Волшебник убрал призму в широкий рукав и хлопнул в ладоши. Шар как будто слегка сплюснулся, закрылся от глаз семицветным облаком пыли, а, когда она рассеялась, на месте шара стояла колыбель. Радужная колыбель, в которой лежал самый обычный ребёнок, вот только пелёнки были разноцветными, но чего в этом такого уж странного?
Волшебник опустил руки и обернулся к Солель. Женщина как будто потускнела, словно солнце заслонилось облаками, и лицо её осунулось, но мужчина, казалось, не замечал этого.
— Вот она! — гордо указал он на колыбель. — Дитя-радуга, дитя волшебства, моего и вашего. Покуда у нас не родится дочь, она — наш единственный ребёнок и моя наследница. Разве она не прекрасна? Я нарекаю её Иридой и предрекаю...
Солель наклонилась и вынула девочку из колыбели. На вид дитя ничем не отличалось от других младенцев и плакало, требуя еды.
— Если бы рождение детей поручили мужчинам, они так бы и появлялись на свет, — одновременно и ласково и устало произнесла она. — Родной мой, ты подумал, чем мы будем её кормить?
Волшебник смутился.
— Признаться, я не ожидал, что результатом моего экспери... волшебства будет именно девочка, да ещё и такая маленькая, — осторожно признался он. — Но я мог бы...
— Не стоит, — мягко прервала его жена. — Лучше доставь нас к дому феи молочных рек, без её помощи нам пока не справиться.
Всё та же зала с высокими и тонкими колонами, которые не ломаются лишь благодаря чуду. Прямо в центре этой залы стоит семицветная колыбель, у изголовья которой сидит Солель в ослепительно-белом платье. Вокруг толпятся феи и демоны, бесчисленные толпы фей и демонов... и по одному встают у колыбели.
— Клянусь, я никогда не причиню вред этому ребёнку.
— Клянусь, никогда, ни помыслом, ни делом, я не оскорблю ребёнка этой колыбели.
— Клянусь, никогда не причиню вред этому ребёнку.
— Клянусь, никогда...
— Клянусь...
— Клянусь...
Комната. Просто обставленная просторная комната. Посреди неё на полу сидит маленькая девочка в коротеньком жёлтом платье, а над ней склоняется Солель. Склоняется и гладит по растрёпанной макушке. Девочка поднимает голову. В её глазах застыли слёзы.
— Не надо плакать, Соль, — ласково произносит Солель и прижимает девочку к сердцу. — Не надо плакать.
— Он... умер?.. — с замиранием спрашивает маленькая фея солнечного света. Солель улыбается и качает головой.
— Нет, дочь моя, нет. Папа не умер. Он просто... ох, ты такая маленькая, как же я тебе объясню?
— Я всё пойму! — заверяет девочка, и мать снова гладит её по голове.
— Конечно, дитя моё. Твой папа очень долго изучал природу света, ты знаешь, моя дорогая. Ну, и вот... изучал-изучал, и слился с ним полностью, чтобы узнать то, чего не мог понять, оставаясь гуман... похожим на человека. Это не смерть, моя хорошая. Это просто... шаг вперёд для него, ведь всё, что он мог узучить, он уже узнал.
Соль всхлипнула и утёрла нос рукавом.
— Он вернётся?
— М-м-м... Боюсь, что нет, девочка моя дорогая. Видишь ли, как он мне говорил, некоторые процессы необратимы, так что...
— Что?— непонимающе моргнула Соль, и Солель спохватилась.
— Я хочу сказать, некоторые вещи нельзя поменять обратно. Папа больше не вернётся, но, при этом, он всегда будет с тобой, в каждой капельке света ты теперь найдёшь его воплощение. Ты теперь никогда не будешь одинока, моя дорогая.
— А... — потянула Соль и подняла на мать глаза. — А ты?
Солель как будто смутилась и отвела взгляд.
— Видишь ли, дитя моё...
— Не вижу! — перебила её девочка.
— Да-да, конечно, — вздохнула женщина. — Попробуй понять, хоть тебе это и будет сложно... я ведь больше не фея. Моё волшебство поделено между Иридой и тобой, а свой век я отжила много лет назад...
— Ты умрёшь? — спросила Соль очень серьёзно. Солель покачала головой.
— Я не могу умереть, дитя моё, — заверила она и погладила дочь по голове. — Я живу так долго, что уже не могу умереть. Я присоединюсь к твоему отцу, как только ты перестанешь во мне нуждаться, деточка. В ту же минуту... если не истаю раньше.
Последние слова Солель произнесла еле слышно, так, что сама себя не услышала, но её дочь уже была светлой феей. Соль всхлипнула и бросилась обнимать мать.
— Ох, мамочка!
...в то же утро Солель растворилась в свете и присоединилась к своему мужу, чтобы уже никогда с ним не разлучаться.
Всё та же зала. Лдокл, очень юный, почти ребёнок, преклоняет колена у пустой колыбели.
— Клянусь, никогда, ни помыслом, ни действием я не причиню вреда ребёнку этой колыбели! — говорит он срывающимся юношеским голосом и поднимается на ноги. — Но почему её скрывают от меня — до сих пор? Я ведь поклялся!..
— Почему?— улыбается Соль, соткавшаяся из солнечного света возле него. — Ты спрашиваешь? Ты забыл, кто был твой прадед?
— Прадед, — с нажимом напомнил Лдокл, но фея солнечного света только засмеялась.
— Никому из демонов тьмы никогда не увидеть Ириду, пока живы те, кто видел, как появилась серая пустыня.
— Это глупо! — возмутился Лдокл. — И глупо всё время трястись над ней, не давая...
— Т-ш-ш-ш, Лдокл, — приложила палец к губам фея и немедленно повзрослела. — Не нарушай свою клятву сразу же, как дал её. Ты знаешь, без неё наш мир развалится.
— Но ведь она может...
На этом глава обрывалась, и больше про фею радуги во всей книге не сказано было ни слова.
— Глава тридцать пятая. Наследник
Я подняла голову от книги и недоумевающее посмотрела на Карасу, которая никуда не ушла, а осталась рядом со мной и теперь наблюдала за тем, как я читаю.
— Почему в этой главе описана смерть прошлой феи радуги и рождение новой, но ни слова нет о появлении серой пустыни? Как фея радуги вообще попала в книгу про темношок? Что это за слово такое — темношок? И...
— Тш-ш-ш, — погрозила пальцем Караса с доброй улыбкой. — Не так быстро, дитя моё. Про серую пустыню нет во всей этой книге — просто потому, что её появление не имеет никакого отношения к темношоку.
— Но как же...
— Тш-ш-ш, — повторила фея. — Смерть феи радуги сделала наш мир непрочным, но серая пустыня никогда не образовалась бы, если бы демоны своими безрассудными заклинаниями не порвали ткань бытия.
Она тяжело вздохнула.
— До последней минуты они думали, что Силета жива, и демон тьмы её только похитил.
— Но отчего она умерла? — воскликнула я. — Ведь демон не собирался её убивать! Ведь...
— Не собирался, Ристиль, — предостерегающе подняла руку Караса, останавливая поток моих вопросов. — Он... не рассчитал силы. Видишь ли, эта книга... Нет, начну не с того. Тьма, Ристиль. Тьма меняет людей, едва коснувшись их душ. Мы всё это знаем, и часто говорим об этом, но ты подумай, каково будет не мимолётное прикосновение, а длительное объятье? Тяжело смертному вынести его, но и фея не всегда переживёт. Радуга не может существовать без света — вот Силета и погасла от прикосновения тьмы.
— Так, значит, темношок...
— Да, темношок или ещё говорят шок тьмы — то, что происходит со всяким, когда его касается эта чудовищная стихия, — спокойно пояснила фея знаний. — Я пережила его, ты тоже, и до сих пор ещё не излечилась. Кто знает, быть может, ты и не излечишься никогда.
— А Лдокл? — вырвалось у меня в тот самый миг, когда я хотела спросить о Дрипе. Ведь он, наверное, тоже...
— А Лдокл — демон тьмы, моя дорогая. Он принадлежит ей и противостоит ей, он пускает и не пускает её в мир, он дружит с ней и враждует, любит и ненавидит. Его так же может ранить прикосновение тьмы, как тебя — прикосновение плоти тебе подобных.
— Но ведь человек может ранить другого человека! — запротестовала я.
— Об этом ты прочтёшь в другой главе, — обещала фея знаний и поднялась на ноги.
...Караса проснулась ночью, проснулась внезапно, как будто кто-то звал её. Кто-то — её ребёнок, её единственный сын, которого она оставила в замке тьмы, когда на кону стояла свобода. Он выбрал сам — это женщина повторяла себе каждый день, на рассвете и на закате, в светлый полдень и мрачную полночь. Он выбрал сам. Но сейчас...
Она перенеслась в башню тьмы, в самое сердце замка, и поняла, что опоздала. За спиной сына лежала без чувств женщина, даже в темноте поражающая какой-то трогательной, светлой красотой. Возле женщины, в кровь кусая губы, на коленях стоял мальчик, похожий, и не похожий на демона тьмы. А впереди — там, где обычный смертный не смог бы разглядеть ни зги, толпились потерянные души, и их крики сливались в ужасающий хор. И между женой и ними, между светом и тьмой, радостью и горем, любовью и страхом стоял демон тьмы с обнажённым мечом. Стоял, но как будто едва держался на ногах. Караса видела: сын смертельно ранен, тьма уже подточила основу его жизни, и часы, нет, минуты его сочтены.
