И не зря мне это не нравилось. Когда мы перешли в зону спальни, я чуть не споткнулся при виде того, что там творилось. И онемел.
Не знаю, когда док успела раздеться и прикинуться спящей, но успела моментально. А вот расшвырять снятую свою одежду вперемешку с откуда-то извлеченной моей Савитри явно помогала предательница-Сорбонна! Моя СБО, между прочим. Похоже, у них сговор...
Якобы проснувшись от наших голосов, девушка сладко потянулась, а покрывало едва не съехало при этом с ее груди. Савитри ухватила его в последний момент:
— О! Папа!
Теперь-то я понимаю, откуда берется древняя, как мир, присказка: она выскакивает сама собой в таких вот случаях.
— Это совсем не то, о чем вы подумали! — скороговоркой выпалил я, обернувшись к Варуне.
Учитель лишь фыркнул и прошествовал к постели.
— Жетон! — он протянул к дочери руку ладонью вверх.
Савитри насупилась, надула губы, досадливо обняла руками колени и замерла в протестующей позе.
— Я жду! — повторил Варуна.
Девушка засопела. Я стоял в сторонке, как бесплатное приложение, чувствовал себя дураком и ждал, чем же все это кончится.
— Ну что ты как маленькая? Отдай мне мой жетон, дочь, я не шучу!
Она полезла в свой браслет и отстегнула микро-жетон — накопитель информации о работе сотрудника на "Трийпуре". Мне такой выдали только вчера, перед первой настоящей циклизацией.
— Если бы не нужно было оставлять его при вылетах на станции, — признался, проходя мимо меня, Варуна, — я вживил бы его под кожу. Ты с нею держи ухо востро, — он указал большим пальцем за спину, на разобиженную дочурку. — Никто не знает, что там у нее на уме. Жду в ангаре. Через час новый цикл.
Когда он ушел, Савитри отыгралась на мне:
— Предатель!
— Он и так знал! — зачем-то начал оправдываться я.
— Уйди! Мне надо одеться!
— Да ладно, я уж постою. Могу отвернуться.
— У тебя на ширме зеркало.
Нет, ну откуда она, незрячая, это знает?
Удержавшись от колкостей, мол, не слишком-то ты переживала, когда обнажалась, я вышел в столовую зону. Одевалась она долго, не в пример тому, как все это скидывала. Ну, как известно, ломать — не строить.
Уже уходя, Савитри тихо сказала:
— Я просто не хочу, чтобы он уезжал.
Прости, понимаю, но тут я тебе помочь не в силах, как бы мне того ни хотелось. Это жизнь.
* * *
В конце рабочего дня мы с Варуной задержались в нашей каморке, и он принялся разбирать ошибки и недочеты, которые я допускал во время трех пройденных сегодня циклов и которые ему приходилось за мной корректировать. К этому времени я уже тихо ненавидел Древнюю Индию и только удивлялся, как у них хватает терпения заниматься ею изо дня в день не первый год.
— Привыкнешь. Ты еще Кубу не видел. То вообще!
Они все наперебой обещают мне, что я привыкну и стану профессионально устойчив к раздражителям. Но у меня на этот счет большие сомнения. Слишком много "но", а я так не люблю. Тут еще эта Куба, которой меня все почему-то стращают...
— А еще, Агни, ты пойми: читать мантры, молитвы, заклинания и совершать прочие иррациональные действия во время призыва суры совсем не обязательно. Он создается по собственной воле, нужный сура, он приходит всегда. Для этого достаточно комбинации технических приемов, которую ты знаешь наизусть и уже лучше меня! Инфополе беспредельно, и не было такого случая, чтобы не нашелся сура-доброволец на миссию...
Ну вот, он все-таки услышал мое мысленное бормотание! Стыдно, конечно...
— Но в целом я вижу, что тебя уже спокойно можно выпускать в свободное плавание, — подытожил Варуна. — Ориентируешься легко, автоматизм выработался. Импровизирование в непредусмотренных ситуациях подработать — и цены тебе как координатору не будет!
Тут-то я и вспомнил, о чем хотел расспросить своего предшественника:
— Савитри сказала, что вы расследовали дело о пропавшем суре и сможете меня просветить.
Варуна удивленно двинул бровью:
— И чем вызван подобный интерес?
— В один из файлов, которые я однажды выковыривал из своей СБО, каким-то образом затесалось упоминание "дела о пропавшем суре", но там все это было слишком кратко, да и читал я невнимательно, а потом удалил. А при встрече с профессором Вилларом он почему-то стал меня расспрашивать — что да как я думаю на этот счет. А я ни в зуб ногой.
— Гм... Надеюсь, он предупредил тебя о способе связи с ним, если появятся какие-нибудь идеи? — понижая голос едва ли не до шепота, серьезно уточнил Варуна. Я кивнул (ну что ж, если здесь так любят играть в шпионов, то поиграем), и тогда он продолжил уже спокойно: — Ну да, было это уже без малого двадцать пять лет назад. Я, тогда еще начинающий техник, вроде тебя вот, вернулся из отпуска. На Земле как раз родилась Савитри, и я ездил повидать их с Бхадрой... это жену мою так зовут. Вернулся и попал на станции в бурлящий котел страстей. Оказалось, несколько часов назад, готовясь к переходу, "наджо" первого ангара призвали суру. Но вместо того чтобы как положено вступить с ними в контакт, этот странный сура, вывалившись из инфополя, продолжил погоню за своей тенью-асуром. И такого нагнал страха на тень, что асура не знал, куда от него деваться...
Я отчетливо представил себе эту картинку. Похоже, даже среди уравновешенных и благостных суров есть свои бунтари, которые не хотят мириться со злобностью теней...
Дальше — больше. Недолго думая, сура погнал асуру к темпоральному коридору, игнорируя все обращения к нему техника-координатора первой группы. Похоже, два этих создания вступили в противоборство еще в инфосфере, до вызова, но были притянуты вызовом "наджо" и проявились в материальном мире, продолжая выяснять отношения.
Коридор, по словам Варуны, был проложен в эпоху Мезоамерики. Подверглись сура и его антипод переброске в другое время или нет — выяснить так и не смогли. Они как будто рассеялись в пространстве. Оба. Искали пропавшего суру всей станцией: если асура имеет обыкновение развеиваться после некоторого пребывания в нашем мире, то сура должен отчитаться о выполненной работе и вернуться в свою среду, где, как положено, обзаведется новой тенью. Тогда еще не было известно об устойчивых деструктах, которые могут причинить вред человеку на материальном плане.
Словом, эти двое не оставили никаких следов. Как сквозь землю провалились. "И хорошо бы, если так", — сказал тогда профессор Виллар, а Варуна услышал эту его фразу.
— По-моему, профессор подумал о чем-то своем, — сказал мой учитель. — Но дело замяли, суру так и не нашли, а информацию о неудавшемся цикле зафиксировали. К тебе, говоришь, попала? — он прищурился, а я пожал плечами. — А Виллар спросил о ней, да?
— Да, и я удивился, с чего у меня должны быть об этом какие-то мысли: я тогда еще и не родился!
— Ну, быть может, профессор рассудил: незамыленный глаз, свежие мозги, а ну как что умное в голову придет? Как сказал в древности один великий ученый, "если в первый момент идея не кажется абсурдной, она безнадежна"*.
________________________
* Альберт Эйнштейн.
— Понятно. Меня предположили генератором бредовых идей... — усмехнулся я. — А вдруг как в моем бреде отыщется рациональное зерно!
— Ну брось, брось! Еще поговорим, быть может, обо всем об этом.
Поговорить нам не довелось. Спустя десять дней мы провожали Варуну домой. Всей "Омегой" и большинством из состава "бетовцев". "Старшие братья" нас своим присутствием не почтили, но никого это не расстроило. Было не до работы: наш сектор непривычно переполнился праздными людьми, которые шумели, смеялись, болтали на отвлеченные темы и бродили из ангара в ангар.
И только одного человека из "наджо" не было на этих проводах. Мы с Шивой и Умой решили ее не беспокоить: Савитри заперлась в своей каюте и никому не отвечала. Даже отцу.
— Ты только не забывай, о чем я тебя тогда просил насчет нее, — сказал Варуна, когда мы обнимались с ним на прощание перед выходом на посадочную площадку, и похлопал меня по спине. — Давай!
А потом я еще долго провожал взглядом тающий в черноте космоса огонек межпланетного пассажирского судна...
Отпуск в Трийпуре
Моя тысячная циклизация была отмечена в жетоне-накопителе спустя год с лишним работы в должности координатора тринадцатой группы "наджо". На счету у старожилов восьмого ангара было чуть больше, но они единогласно решили дождаться меня и уйти в отпуск все вместе. Хотя какой там отпуск — четырнадцати дней разве хватит, чтобы отвлечься от всей этой круговерти?
В своих прогнозах Варуна оказался прав: постепенно мы сдружились с Танцорами. Особенно с Шивой. Савитри отрекомендовала мне его однажды как "психованного перфекциониста*, с которым невозможно разговаривать и не разругаться и который способен довести до белого каления даже бытового робота". Она пошла в отца уже хотя бы в том, что тоже не ошибалась при характеристике коллег. Шива был педантичен сам и требовал такой же тщательности от других. Если что-то шло вразрез с его представлением о том, как должна быть выполнена работа, он устраивал грандиозный скандал.
___________________________
* Перфекционизм (от фр. perfection) — убежденность в том, что совершенствование, как собственное, так и других людей, является той целью, к которой должен стремиться человек. На бытовом уровне перфекционизмом называется чрезмерное стремление к совершенству, склонность предъявлять самому себе и окружающим людям чересчур высокие требования.
Поначалу не проходило ни цикла, чтобы мы в результате не наорали с ним друг на друга. Хотя я старался изо всех сил и не халтурил, да и огрехи по большей части происходили не по моей вине. Однако для Шивы во всем всегда был виноват техник. Подозреваю, что он с удовольствием приписал бы мне ответственность и за пятна на Солнце. Примерно через месяц такой работы я подал ходатайство Дэджи Аури, чтобы она перевела меня обратно в ассисты "Беты". Поскольку после ухода Варуны главным у нас был назначен Шива, профессор его и вызвала к себе, чтобы обсудить ситуацию. Танцор вернулся от нее хмурым и вломился в мою каморку. Мне показалось, что сейчас он начнет все крушить и биться в припадке, однако Шива только наклонил голову и с неожиданной для него покорностью выдал:
— Агни... ты извини, если я что не так делаю. Эти все привыкли ко мне, не берут близко к сердцу, ну вот я и... Короче, давай мир? — он подал руку.
— Я не привыкну.
— Я понял. Буду стараться держать себя в рамках.
— На Уму и Савитри тоже не ори.
— А я разве на них ору?
— Орешь, и еще как.
— Ладно, не буду. Но как тебя угораздило написать эту чушь? "Перевести в ассистенты сектора "Бета"! — он снова завелся, но тут же сам себя и окоротил. — Да они же там все недоумки, Агни! Иначе мы не искали бы специалиста твоего уровня и с твоими способностями.
— Это ты мне леща подкидываешь? Все-то у тебя недоумки...
— Так оно и есть. Ну так остаешься?
— Я подумаю.
Тотчас на сенсорнике в центре лба у него вспыхнул синий огонек:
— Профессор, он остается.
От возмущения я даже потерял дар речи, а Шива как ни в чем не бывало покинул техкомнату. И ему было до той же синей лампочки, что руки я ему так и не пожал, а значит, могу передумать.
После этого случая он все же перестал корчить из себя властелина всея Галактики и выступал на порядок реже, да и то если были особо веские причины. За что Ума тайком вручила мне виртуальный орден освободителя от рабства. Который, между прочим, они состряпали вместе с доком в графической программе, но выглядел он почти как настоящий.
С Умой я часто устраивал заплывы в самом большом бассейне станции. Пловчихой она оказалась отменной и не раз обставляла меня по части кроля. Брасс, правда, давался ей хуже. Но соревноваться с нею было одно удовольствие. И вообще она мне нравилась как девушка, однако, глядя на их общение с Шивой, я догадался, что они друг к другу неравнодушны, а потому всякие мысли о поползновениях в ее сторону отбросил. Она же относилась ко мне очень дружелюбно и не раз со смехом вспоминала подробности нашего первого знакомства, когда в один и тот же день поссорилась с Шивой, получила распоряжение встретить меня и присмотреться к будущему сотруднику, а потом еще по неосторожности вляпалась в заросли кактусов и была из-за этого очень зла на весь белый свет.
А вот с кем я так и не смог однозначно определить отношения даже на исходе года, так это с Савитри. Они могли все вместе прийти ко мне в каюту и болтать допоздна, а она — засидеться и подольше. Мы с нею гоняли чаи, я занимался починкой чего-нибудь, а она до глубокой ночи что-нибудь рассказывала. И мне это очень нравилось, особенно слушать звучание чуть хрипловатого чувственного голоса. Иногда я досадовал: ну почему такие голоса даются женщинам, во всем остальном избегающим сексуальности? Савитри всех держала на расстоянии. Страха и зажатости в ней не было. Она просто вела себя очень странно, и к ней не решались подойти. Наверное, и я не решался. Просто не видел такой необходимости. Но болтать с ней по ночам и выходным мне нравилось.
Но иногда она вдруг обижалась на какую-нибудь незначительную, с моей точки зрения, фразу и переставала со мной общаться. Мой недоуменный вопрос "а что я такого сказал?" вызывал у Умы бурный приступ смеха. Ей он напоминал растерянность сломавшей что-нибудь Савитри: "Я ничего не нажимала, вообще не прикасалась!" По мнению Танцовщицы, мы с дочерью Варуны были в этом похожи.
— С нами она ведет себя так же, — успокаивала меня Ума. — Я знаю ее уже не один год, но так и не разобралась, что происходит в ее голове. Но сейчас она превзошла саму себя.
Всё прояснилось незадолго до отпуска, в одну из традиционных ночных посиделок у меня в каюте. Шива, зевая, ушел спать, а Ума осталась с нами. Болтать приходилось ей: я сопел над запасной приблудой от установки управления центрифугой, Савитри же мрачно молчала.
— Как же я хочу домой! — потянувшись, простонала Танцовщица. — Ужасно по всем моим соскучилась!
— А я — нет, — вдруг буркнула док, уставив невидящий взор куда-то в пол.
— Чего это еще?!
Я тоже поднял голову в недоумении. Она так страдала из-за отлета отца, а теперь — такое. Может, это она просто из вредности? Эта же мысль пришла и Уме:
— Да ладно тебе! Кого ты пытаешься обмануть? — и она подмигнула мне. — Варуна по тебе соскучился не меньше!
— Некогда ему там скучать. Он обо мне, наверное, и не вспоминает!
— Это еще почему?! — вырвалось у меня.
— Потому что у меня там теперь есть брат.
— В каком смысле?! — опешила Ума.
— В новорожденном. А чего бы, вы думали, папа туда так рвался...
Танцовщица восхитилась:
— Вот это да! Слушай, у вас же с ним такая разница в возрасте, что он запросто мог бы быть твоим сыном, а Варуне — внуком!
Савитри нахмурилась еще сильнее и пробурчала что-то о престарелых безумцах, не наигравшихся в куклы. В отличие от зрячих, привыкших хотя бы иногда заглядывать в зеркало, док за мимикой не следила, и из-за этого ее странное, часто меняющееся лицо смотрелось презабавно. Все эмоции читались на нем, как будто их выписывали крупными пиктограммами на чистом листе бумаги. И мне стало ее жалко. В том смысле, что Савитри была так сильно привязана к отцу и даже столько времени не решалась вслух заговорить о своем гипотетическом сопернике — младшем братишке. Нам на курсе психологии как-то объясняли, что похожий кризис случается в семьях, где заводят второго ребенка тогда, когда первому меньше шести. Но ведь не двадцати шести!
