И свеча не погаснет...

— Теперь ты понял, государь? — довершил разговор Алексий.

И вот это уже был церковного иерарха с князем.

Возвращение государя.

Москва встретила князя полной боевой готовностью. На стены была выставлена усиленная стража, улицы перегорожены рогатками, городовая тысяча собрана и оборужена, заготовлены на случай осады снедной припас, вода, сено для коней. Спешно вернувшийся тысяцкий образцово выполнил свои обязанности, и это отчасти притушило Семенов гнев. Семен Мелик стоял рядом с тысяцким, не слишком этим довольным, стоял по праву. Он произнес лишь четыре слова:

— Государыня, — Марии. — Государь. Город стоит.

Князь взглянул на жену, та слабо улыбнулась.

— Спасибо за службу, Семен. Жалую тебя боярством Семен Мелик погиб на Куликовом поле. "Сказание о Мамаевом побоище" не только называет его имя, но даже приводит слова Дмитрия Донского над его телом: "Крьпкый мой стражу, твръдо пасомыи есмя твоею стражею". Это показывает, что Мелик, не принадлежа к боярской аристократии, все же был значительной фигурой..

Семен Мелик вернулся в строй — теперь его дело было закончено.

По здравому размышлению, Семен предпочел допросить Вельяминова наедине, чтоб избавить от унижения — окажется виновен, так это всегда успеется. Но спросил грозно.

— Как случилось, что ты бросил город?

Вельяминов лежал у него в ногах и невразумительно твердил что-то о жатве. Семен видел перед собою склоненную седую голову, с розовой проплешинкой на макушке (никогда раньше не замечал, что тысяцкий лысеет. Не доводилось посмотреть на рослого боярина сверху) и понимал, что боярин врет. Врет грубо и неумело.

— Видно, мало тебе было чести, — вымолвил он с горечью. — Решил поискать у другого.

— Нет! Нет, государь! — Вельяминов дернулся, точно его поперек спины вытянули плетью. Заговорил торопливо, захлебываясь словами, спеша отвергуть несправедливое подозрение. Мне подбросили грамоту, без подписи, без ничего, что против тебя, государь, составлен заговор, и тот, кто писал, готов раскрыть имена крамольников, но только мне, лично, никому другому. Назначил встречу, в лесу, аж под Коломной, и чтоб непременно одному, и никому не сказаться, куда еду, чтоб никто не ведал. Я тотчас поскакал... пока туда, целый день прождал без толку, пока еще в обрат, а тут вот... это.

— Где эта грамота?

— Грамоту было велено сжечь.

— Почто сразу не сказал?

— Соромно было, — выдавил боярин через силу. — Провели, как мальца.

Вот в такого Вельяминова Семен поверил. А в Вельяминова, бросившего все и побежавшего следить, чтоб следить, чтоб бабы не ленились на жнивье — поверить не мог.

— Встань, Василий Протасьич. Винить тебя не стану. Но и похвалить не за что.

Алексей Босоволков отнюдь не бежал, яко тать. Отъезжая грамота была составлена честь по чести. То ли он заранее приготовил ее на случай неудачи, то ли передал сыну через верных людей. Но младший Босоволков грамоты князю не вручил, поскольку по Семенову приказу был взят в железо, как только открылась крамола его отца.

Иванова горница ненамного изменилась за прошедшее время. Но подушечек стало больше, в кувшине на окне стояла поздняя роза, а на полицах между книг появились милые безделушки. Иван полулежал на лавке, укрыв ноги легким шерстяным одеялом, и неохотно отхлебывал по глотку из резной каповой чашки. В воздухе витал резкий запах мявуна Валерианы.. Пушистая серая кошка сидела на полу около лавки, изящно обвив лапки пышным хвостом, и неотрывно следила за чашкой.

— Ладушко, полегчало тебе? — заботно спросила княгиня.

Иван молча кивнул. Все еще поднывавшее сердце было не самой большой его заботой.

— Я к нему в поруб ходил, — сказал он.

— К кому? — не поняла Александра. — А... к Хвостику, что ли?

— Не зови его так, — попросил ее муж. — К Васе Босоволкову. Он, как меня узрел, закричал: я тебя ненавижу! Там крысы, одна прямо из-под ног выскочила, и такая сырость, на стенах плесень, бр-р!

— Вот и пусть сидит, раз ненавидит! — мстительно заявила княгиня. — С отцом одной породы, изменничьей.

— Я в это не верю, — Иван покачал головой. — Не верю в вину Алексея Петровича, а в Васину тем паче.

— Да почему же!

— Семен его не выносил...

— И как выяснилось, было за что! Ванюша, он же хотел убить твоего брата, опорочить моего батюшку, выманить его из города, чтоб после свалить на него вину и погубить, потому что метил на его место! Нас с тобой рассорить хотел! Надеялся, что ты удалишь от себя дочь изменника.

— Да полно, непошто ему было на это надеяться.

— Это тебе сейчас так мыслится! А стали бы нудить бояре... Начало-то твоим братом положено. А там, глядишь... — Александре только сейчас пришло это в голову, и она воскликнула, передернувшись от гнева и отвращения, — глядишь, и Хвостику что перепадет! Вот из-за чего все!

— Саша, не надо, — поморщился Иван. Отставил чашку на низенький столик, за руку притянул жену к себе. Александра присела на лавку. — Ты как Семен. У него сердце переполнено гневом и страхом... да, это нетрудно понять, его жена едва не погибла. И ты тоже переживаешь из-за родных. И вы оба с готовностью поверили в босоволковскую измену, в это вам верить проще и удобнее всего. А я вижу другое. Если был заговор, то в пользу кого? Кто должен был содеяться великим князем?

— Ты... Ты тоже оказался бы втянутым в заговор!

— То-то и оно. А меня втянуть в заговор никто не пытался. Не стал бы я никогда умышлять на брата, конечно... Но, будь Босоволков такой злодей, как вы его мыслите, он постарался бы и меня замарать, ради собственного опасу. Алексей Петрович мечтает о тысяцком, это всем известно. И был бы не прочь свалить Василья Протасьича. Но своего единственно сына он любит больше всего на свете. А Вася меня ненавидит. И ни один из них никогда ничего не содеял бы к моей выгоде.

— Но что ж тогда, Фоминский лжет?

— Да перепутал все твой Фоминский! Услышал слово, додумал десять.

От волнения Иван снова начал задыхаться. Жена поднесла ему успокоительное питье, но Иван с раздражением брякнул чашку на столик. Чашка опрокинулась, и мутноватая влага начала растекаться по столешне.

— Страсти много, а ума за ним отродясь не водилось! — яростно досказал князь.

Он откинулся на подушку и молча лежал, пережидая, пока успокоится расходившееся сердце.

Александра с тихой жалостью смотрела на него. Больше всего она боялась, когда муж вот так резко заканчивал разговор и сосредоточенно вслушиваться во что-то внутри себя. Ей не хотелось продолжать, волновать его. Но если Иван всерьез собрался быть за Хвоста печальником Человек, который просит о прощении или смягчении приговора. перед братом... Доводы мужа казались Александре надуманными. Иван слишком благороден, чтобы допустить в другом подлость, слишком чувствителен, чтобы допустить, что кто-то может действовать из одного расчета. Александра не сомневалась в виновности Хвоста. Устранив одним махом князя Семена, Вельяминовых и Фоминских, Босоволковы однозначно вышли бы на первое место при новом великом князе. Босоволков — враг ее отца и братьев, да и ее самой тоже. И ее мужа, хоть он и не желает этого признавать!

— Но Фоминского кто-то же ранил, — осторожно высказала княгиня, по лицу мужа поняв, что приступ ослабел.

— Босоволков и ранил, защищаясь. Федор сам признал, что грозил ему оружием.

Серая кошка, убедившись, что люди отвлечены на другое, вспрыгнула на столик и быстро-быстро заработала розовым язычком.

— А как же эти, ватажники? Которых Плещей разогнал.

— Разве кто-нибудь из них опознал Босоволкова, опознал Фоминского? Признал, что нападение готовилось именно на великого князя? Возможно, они здесь вообще ни при чем, и стерегли совсем другой обоз. Возможно, и не было никакого нанимателя. А если они не врут, это еще очень надо разобраться, кто из бояр промышляет разбоем!

Княгиня покачала головой.

— Не верю я в это, в такие совпадения. Но тебе, верно, лучше знать... И что же ты теперь? Постараешься вернуть Хвоста?

Иван вздохнул, помолчал. Правдоискатель с нем боролся с политиком, вынужденным учитывать многое.

— Не стоит, Саша. После всего, что произошло, ни Алексей Петрович, ни Семен друг с другом уже не смогут. Но Васю я из поруба вызволю!

Саша с бесконечной бабьей жалостью и нежностью огладила волнистые мужевы волосы.

— Лю-ю-бый ты мой...

Государевым приговором, согласно поддержанным боярами, Алексей Хвост Босоволков был объявлен крамольником, земли и все имение его государь отписал на себя, Василий Босоволков был подвергнут опале и выслан за пределы Московского княжества. Федор Большой Фоминский был направлен воеводою в Волок, в помощь сидящему там князю Федору Вяземскому. Евпраксия возмутилась было великокняжеской неблагодарностью, но муж возразил ей:

— Знаешь, он и впрямь великодушен...

Плещей добросовестно выполнил возложенное поручение и явился к князю на доклад.

— Вот, государь, все выяснил,

Он сиял белыми зубами, сиял голубыми глазами. Семен поднес к глазам чертеж. Набросанный легкими штрихами, он все же был выполнен с большой тонкостью, даже изяществом; Семен легко нашел спорную низинку.

— Чья работа? — полюбопытствовал князь.

— Мефодия, монаха. Так вот, княже. Самой жалованной грамоты не сохранилось, но ссылки на нее я отыскал. Действительно, эта земля была пожалована монастырю князем Владимиром Юрьевичем Московский князь, сын великого князя Юрия II Всеволодовича. В 1238 году татары, взяв Москву, захватили в плен двадцатилетнего князя Владимира и затем убили его под стенами стольного Владимира на глазах его братьев.. Должно быть, это первое его пожалование... а может, и последнее. Как раз перед самым Батыевым нашествием. Что и как сотворилось дальше, непонятно, монголы монастырей обычно не трогали... Но, как бы то ни было, обитель спалили, старых монашек перебили, молодых угнали в полон, и...

— Погоди, каких еще монашек?

— Обыкновенных, княже! Монастырь-то был женский, расположенный полутора верстами ближе к Москве.

Семен посмеялся — понятно, про себя — и задумался. Свершить дело по суду? Но челобитной-то не было, иска ни одна сторона не заявляла, так стоит ли волокититься? Бесхозную землю не занимают двадцать лет, а тут более сотни прошло.

— Вели, Александр, приготовить две грамоты. Клин в низинке отпиши на село, а чтоб святая обитель не осталась в убытке, ему жалую землю под пахоту, — князь отметил ногтем на чертеже, — вот здесь.

Плещей присмотрелся.

— Княже, тут же один лес!

— Вот и расчистят. Своими силами.

Это было недостойное чувство. Но Семен поддался ему с большим удовольствием.

Кода Семен вошел в горницу, маленького Данилку как раз распеленали. Он радостно загукал, завидев тятю. Узнает!

Семен с безграничной счастливой нежностью следил, как малыш тянет в рот розовую ножку. Мальчик. Сын.

Нянька неслышно подошла с чистыми пеленками.

— Можно мне? — попросил Семен.

Молодая мать заулыбалась:

— Да нешто ты умеешь!

Семен всерьез обиделся:

— У меня второе дитя, а у тебя только первое!

Маша рассмеялась и протянула мужу свивальник.

Данилка воли лишаться не хотел, вертелся и хватал отца за пальцы своими малюсенькими пальчиками. Семен едва управился; хоть и хвастал, а за четырнадцать лет порастерял навык-то.

Личико малыша было еще по-детски неопределенным, с пухленькими щечками, с двумя дырочками крохотного носика, а глазенки-то голубые, голу-у-бенькие!

— Ну настоящий Данилка, — проворковал папаша, невольно впадая в умильный тон. — Настоящие мы Данилки, да?

— Но второй точно Мишенька будет, смотри у меня! — напомнила его жена, расправляя ткань вокруг головки.

— Хорошее имя. Свой князь Михаил был и в Твери, и в Москве Имеется в виду Михаил Хоробрит.. А следующий — Сашенька.

— И Тверской, и Переяславский Имеется в виду Александр Невский.? А потом...

— А потом Ваня, и уж этот только мой!

— А еще потом... у-у, у вас имен больше!

— От вас будет Настёна.

— Ладно, тогда еще пусть Олёна. А ежели хорошо постараемся, то еще... — супруги посмотрели друг на друга и в один голос закончили, — Ярославчик!

Догадливая нянька забрала дитятю из рук князя. Семен бережно обнял жену, и та прильнула к нему всем телом.

— Государыня... — бестолковый челядинец ввалился не вовремя. И постучать не удосужился, учить и учить! — Кхе-кхе... — парень запоздало учтиво прокашлялся и опустил глаза. — Того... каптана заложена.

Мария отстранилась, мгновенно преображаясь из жены в государыню, набросила на плечи вотол тонкого светло-лилового сукна, отделанный крученым золотым шнуром.

— Государыня, а тамо еще вот, в каптане валялось. Может, надобно?

Княгиня спервоначалу не сообразила, что это такое. А потом буквально выхватила смятый свиток из рук холопа.

— Ты что... Семен, ты что, так и не прочел?

— Нет, а в чем... — князь с запозданием вспомнил, что Мария в бреду говорила о какой-то грамоте. — Важное что-нибудь?

— Не ведаю. Василиса просила переслать тебе в Сарай.

С внезапной чувством острой тревоги великий князь сломал восковую печать.

Грамота Василисы.

Упросил бы ты, государь, отца нашего митрополита примирить и свести в любовь князя Кашинского Василия Михайловича и великого князя Тверского Всеволода Александровича. Днесь князь Василий склонился к сему, и князь Всеволод, мыслю, на то же согласен будет. Лепше всего привести их к крестному целованию в стольном Владимире, в присутствии тебя, великого князя, и иных сильных князей. Если ты устроишь все вборзе, я тоже приеду, а иначе не смогу, потому что срок будет велик, и с места трогаться станет неможно. Дитя по бабьим приметам выходит мальчик, только я того в ум не беру, ибо все это пустое суеверие, а воли Господней никто не ведает. Если ты еще в Орде, купи мне добрую кошму, чтобы дитяти можно было на ней играть, и арабских книг. Толмача, который учит меня арабской молви, я нашла, а читать по писанному учиться мне не по чему.

Поклон от меня всем домашним. Здрав ли Черкес? Спроси Маню с Фосей, каково им быть самыми молодыми на свете двоюродными бабушками.

Получив послание, которого, так или иначе, он сожидал уже давно, Всеволод задумался. Принятое в глубине души решение никак не шло наружу. Он вызвал к себе Илью Степанова. Князю хотелось знать, что думают молодшие, а Илья был Кашинскому заведомый ненавистник. Если уж и он захочет мира...

Не ведая ничего этого, Илья очень удивился, когда князь подал ему две развернутые грамоты:

— Читай.

Илья принялся по складам разбирать витиеватое послание митрополита. Великий князь писал проще, но о том же самом, предлагал свою помощь для окончательного примирения с дядей и в очень осторожных выражениях, помня, что письмо может попасть в ордынские руки (случалось на Руси и такое) намекал, чтобы о кашинском выходе князья решили между собою, не доводя до хана. Илья прочитал, и ему сделалось нехорошо.