Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

— Ещё дам тебе кое-что из расспросных листов. Что люди епископские болтали. Андрею пригодится.

Никаких просьб присовокуплять... не следует. Железа там, полотна... не своевременно. Нефиг перегружать "верблюда взаимоотношений" всякой... "мелкой соломинкой".

— Вставай, пошли.

Протрезвевшие полуодетые телохранители с обнажёнными мечами метались по двору, хватали моих людей... Наше появление привело их в видимый восторг. И — тревогу:

— А что с княжичем?! Почему бледный?!

— Не рассчитал малость. Лишнего принял.

Несло от нас обоих хорошо, признаки "птичьей болезни" были очевидны. Телохранители, перепуганные предположениями о собственном упущении, об исчезновении объекта ("не досмотрели, ироды!"), сдували с княжича пылинки, вились вокруг него, как заботливые мамки-няньки вокруг единственного дитяти. Даже команда отправиться назад, ночью, за 12 вёрст на Окский двор — не вызвала у них противодействия.

А вот уже там, когда Изяслав, протрезвевший, но не осмелевший, пряча глаза от моего требовательного взора, скомандовал:

— Гридней разбудить, грузиться в лодии, выступаем немедля.

Началась буза:

— Не... куда?! В ночь да в холод?! С чего это?! У нас и припасов нету... добры молодцы — загуляли, ни поднять, ни собрать...

Рявкнуть по командирски — у Изяслава не было сил. Пришлось вмешаться:

— Надо. Надо господа дружина. Дело спешное. За задержку — князь Андрей неудовольствие выкажет. Вот пакет. С доносами на... на разных людей. Так что, аллюр — три креста... Э... В смысле — во весь дух.

Я сунул в руки Изяславу пакет с избранными местами из показаний епископских людей. Вопиющие случаи грабежа, пыток, обмана... Доносители и споспешествователи, убийцы и насильники, вымогатели и выгодополучатели... оставшиеся в Ростове, в Суздальской земле. Ярые сторонники Феди. И — вероятные противники Андрея.

И ему, и Манохе — будет что почитать на сон грядущий.

Быстренько выдали суздальским припасов разных, столь полюбившейся "клюковки", лоцмана с лодочкой и факелами...

Наконец, лодейки одна за другой отвалили от берега. На передней на носу сидел нахохлившийся, скукожившийся Изяслав, завернувшийся в чьё-то одеяло.

Совсем не таким — гордым, энергичным, властным — пришёл он сюда несколько часов назад. Так я его и запомнил: измученным, растерянным, жалким.

Бодигарды сберегли тело охраняемой особы. А вот душу... Славно я по ней потоптался! Даже новость о казни Ростовского епископа пошла так, довеском.

Понятно, что "презентация" — не сама собой образовалась. С актриской... ещё расплачиваться придётся. Но — дело сделано.

Эпизод выигран — "шемаханская царица" исполнена. "Дадон" схлопотал такую эмоцию, такой силы, что все остальные новости стали не интересными.

"Его за руку я взял

Порно-сценку показал

И потом, в полночи ровно,

Приневолил безусловно".

И что характерно: никакого насилия. Ни только без войны — даже без кулачной драки! Даже без ссоры матерной! Тихонько, словами, стаканами, парилочкой... На кой чёрт армию содержать? Лучше — баню.

Ай да Ванька, ай да сукин сын! Гений, итить меня ять! Гроссмейстер мозго-промывки и лауреат душе-распялки!

Ну-ну. "Головокружение от успехов" нам не надо. Есть ряд проколов. Например, так и не вызнал: какие Андрей давал инструкции сыну. С одной стороны — интерес уже чисто исторический. С другой — помогло бы при прогнозировании.

Факел лоцмана скрылся в наползающем на реку тумане. Ночь уже хорошо перевалила за половину, но до рассвета далеко.

— Вроде всё. Людям отбой?

— Да, Чарджи. Водомеркам — сохранять готовность до света. По вышкам — доклад мне каждый час. Остальным спать.

История с Изяславом обеспокоила меня чрезвычайно. Явной системной моей ошибкой.

Бег по граблям — русский национальный вид спорта. Мне — не нравится.

Бывают ситуации непредсказуемые. Как Андрей меня вдруг в Ростов послал. И что потом получилось. "Стипль-чез по минному полю". Тут уж — "аллах акбар" и "милость Богородицы". Но — не радует. Сколь можно было, стремился я предвидеть, подготовится, "соломки подстелить".

Столкнувшись с Пичаем, уловив его "генеральную линию" я, несколько истерично после медвежатины, кинулся импровизировать. Повезло — попался Куджа. Чисто — редкая удача. А вот дальше операция уже заблаговременно планировалась, обеспечивалась.

С Калаузом уровень нашей подготовленности, продуманности вырос почти изначально. Уже было чуть времени на подготовку. Но — чуть! Снова — не моя инициатива, не упреждение, а вынужденная реакция на уже совершённую гадость.

В истории с Феодором неожиданностью было его появление. Дальше пошла равномерная, наперёд продуманная работа. Хотя и спешка была чрезвычайная.

К встрече Изяслава мы начали готовиться за два дня до его появления. Успели. Но два дня — простояли "на ушах"!

Такой режим внезапных... "медвежьих праздников" — выматывал, мешал жить.

Уровень неопределённости, случайности в наших делах необходимо было снижать. Как в делах технологических, типа варки железа или хрусталя, так и в делах... специальных. Всё больше зная о мире, мы всё лучше могли предвидеть и подготовиться. Это требовало людей, вещей, денег. Большая часть трат выглядела ненужной — "не стрельнуло".

Отнюдь — "стрельнуло". Хотя бы тем, что заставляло моих людей думать иначе. Не надеяться "на милость господню", а делать, знать — заранее.

Взамен традиционного русского "авось", распространялось иное. "Узнай — где упадёшь. И подстели соломки". "Русская душа" во Всеволжске — мутировала. Немалая часть её, обыкновенно называемая разгильдяйством, отмирала.

О дальнейшей судьбе Изяслава Андреевича я знаю с чужих слов.

Княжич молчал всю дорогу. Так и сидел на носу лодии, неотрывно глядя на реку, часами не меняя положения. С людьми не разговаривал, не шутил, не командовал. Не пел песен с гребцами. Такое молчание, при обычной его живости, было непривычно. Расспросы старших слуг — ситуацию не прояснили. Он или не отвечал вовсе, или — на самые простые вопросы — односложно.

Кормщики подгоняли гребцов, слуги пытались расшевелить господина. Наконец, им это отчасти удалось. Придя в Гороховец — самую нижнюю, ещё только строящуюся крепость суздальцев на Клязьме, Изяслав был вынужден принять участие в пиршестве, устроенном местным владетелем по случаю прибытия "высокого гостя".

Обязалово: хозяин должен "почествовать" гостя, гость обязан "честь принять".

Мой знакомец, Горох Пребычестович расстарался. Увы, посиделки получились мрачные. Отсутствие веселья компенсировали выпивкой, благо припас мы им дали. Разошлись... набравшись. А с утра пораньше над Гороховцом понёсся крик:

— А-а-а! Княжича зарезали!

Изяслава нашли полусидящим в постели, насквозь пропитанной кровью. Его кровью.

Официальная версия была озвучена чуть позже: Изяслав, выпив лишку, собрался отходить ко сну и уже лег в постель, когда потянулся за ножиком, уронил, порезался, спьяну не заметил раны. Отчего истёк кровью во сне.

На Руси, в сходных ситуациях, добавляют:

"И так — шешнадцать раз".

Бедный царевич Димитрий в Угличе — просто первое, что вспоминается.

У Изяслава были перерезаны паховые артерии с обеих сторон. Зеки о такой манере говорят: "Вскрыть себя как консервную банку".

Понятно, что даже и мысль о том, что сын светлого, почти уже святого и благоверного, князя Суздальского Андрея Юрьевича Боголюбского, мог свершить столь чудовищный грех — самолично лишить себя жизни, отринуть высший дар божий — уже преступление.

Поэтому — никто такого не произносил. Несчастный случай, на всё воля божья, наказание за грехи наши. Надлежит молиться и поститься. Чем все и занялись с особым усердием.

Летописец сообщает кратко:

"В лето 6673. Преставися благоверный и христолюбивый князь Изяславъ, сынъ благовернаго князя Андрея, и положиша и в церкви святое Богородици Володимери, месяця октямьбря въ 28 день".

Ни болезней, ни ран, ни битв. Ни иных событий вблизи этой даты. "Преставися". Без комментариев.

Реакция Андрея была непредсказуемой. Она отсутствовала.

Не считать же государевой реакцией казнь денщика и спальника Изяслава! Должны были досмотреть сон княжича, поленились. Срубить пару голов в младшей прислуге — вообще не тема.

Я, честно говоря, не ожидал смерти Изяслава. Какие-то планы строил. На дальнейшее с ним взаимодействие по ряду вопросов. А тут... Что самоубийство — заподозрил сразу. Перепугался.

Возможно было... Да всё было возможно! Вплоть до Суздальского похода на Всеволжск!

Нет закона, непревозмогаемого закона природы, который бы запретил Боголюбскому стереть с лица земли меня и мой город. Все суждения логические, аргументы "за и против"... Да, интересны. Но Боголюбский — все более — самодержец. Главная причина его действий — его решение. Принимаемое им на основании его внутреннего чувства "правильно". Озарение, просветление, "воля Богородицы"... он так решил. А любые доводы... так, "узелки по бахроме".

Что ситуация не подпадает под сто десятую: "доведение до самоубийства путём угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства"... Не существенно — УК РФ здесь не только не работает — просто не родился.

Единственный аналог — статья в "Уставе Церковном" о наказании родителей, доведших своих детей до самоубийства путём препятствования бракосочетанию.

Не мой случай.

Андрей первенца своего любил, гордился им — я от людей слышал, в Янине сам видел. Ответки — ждал. И — боялся.

Чуть позже, через Лазаря, дошло брошенное вскользь Андреем:

— А колдуну твоему... Богородица щастит. В бумагах присланных... весточка была... от... Мальчик у меня прощения просил... за... за всё... и за твоего... плешивого — тоже.

Хорошим парнем был этот Изяслав. Даже и собравшись туда, за грань, отринув и страх смертный, и обычаи православные, об остающихся — подумал, озаботился.

Внушённое мною ощущение его собственной природы, предопределённости "диавольского отродия", не привело его ни к сатанизму, ни к крайнему православию с уходом "в заруб". Он, видимо, решил, что подробности его зачатия позволят "врагу рода человеческого" в какой-то миг перехватить управление его телом, его душой. И, убоявшись превращения себя в монстра, в демона в человеческом обличии, в слугу "Князя Тьмы" в корзно княжеском, решился лишить Сатану возможности такого успеха. Ценой своей смерти.

Не так! Неправильно! Плохой христианин был! Не законченный!

Ведь никакое действо в мире не исполнится мимо воли Господа! Ведь и зачатие, и рождение и происки Сатанинские — лишь попущением Божьим случаются! Предался "Князю Тьмы"? — Таков, значит, замысел Его. Всевидящего и Всемогущего. От начала времён тебя, со всеми твоими грехами, вольными и невольными, прозревшего, вот такую судьбу твою в ткань мира сотворяемого заложившего.

И деяния твои — не твои, и страсти твои — не твои. Ты не своей радость радуешься, не своей печалью печалишься. Разве веселиться триггер переворачиваясь? Разве грустит кирпич, с крыши падая? Так отринь чувства свои! Ибо твоё — не твоё. Одеревеней. Стань поленом сухим. Душой, умом и телом. Всё предопределено, брат! Всё тогда, тому — шесть тысяч лет с хвостиком, придумано и промыслено. Так к чему веселиться? Чужим весельем? К чему горевать? Чужим горем?

Верно говорил Бакунин:

"Или — бог, или — свобода".

Не это ли звучит в упрёке Хайяма:

"Ловушки, ямы на моем пути -

Их бог расставил и велел идти.

И все предвидел. И меня оставил.

И судит! Тот, кто не хотел спасти!".

Жаль Изяслава.

Мир праху его.

Впрочем, моя невиновность в смерти княжича, помимо отсутствия следов и улик, была подтверждена, хоть бы и косвенно, скорой смертью Ярослава — брата Андрея. Тут уж я вообще — ни сном, ни духом. Даже — мимо не проходил.

Разгребание "Фединого наследства" заняло у суздальских немало времени и сил. Ярослав, посланный наместником в Ростов, в самое кубло гадючье, не уберёгся. Попал по весне в воду ледяную, заболел да и помер. Что не просто сам в воду упал, что помогли...

"В лето 6674. Преставися благоверный и христолюбивый князь Ярославъ, сынъ благовернаго князя Георгия, и положиша и у церкви святыя Богородици Володимери, месяця априля въ 12 день".

Так начала расти княжеская усыпальница в той, новенькой, недавно освящённой, на моих глазах доделываемой церковке. В белоснежном маяке на главном хлебном перекрёстке Залесья, "Покрова на Нерли".

Андрей не спрашивал меня о Софье. Видимо, опасаясь получить ответы, которые ему будет тяжело переварить, после которых придётся совершать действия... ему неприятные. Просто — чреватые. Гибель Изяслава продемонстрировала... опасность "будирования" этой темы.

Я — не ас-Саббах, я не обманывал, не воспитывал фанатизм сказками о загробном блаженстве, "райскими садами", "говорящими головами". Увы, таких "святых" здесь и без меня полно. Будучи человеком неверующим, полагая всё это глупостью и маразмом, не мог воспринимать религиозность всерьёз. Понимая умом, в душе ощущал — всего лишь детской костюмированной игрой. Потому и не мог просчитать вполне последствия дел своих в этой части, оценить меру необходимого и достаточного воздействия.

Боголюбский был человеком живым, страстным. Что проявлялось, например, в его стремительных кавалерийских атаках, в вспышках внезапного бешенства. Зная это своё свойство безрассудности, он давил его стремлением к порядку, к закона исполнению. Охлаждая своё "хочу" своим же "должно".

Я, даже и не думая, просто существованием своим, постоянно бил в щель между двумя его главными посылами.

В Янине я убил Володшу. "Хочу" кричало Андрею — казнить! Но "должно" — сохранить.

В Боголюбово, Андрею, прельщаемому моими невидалями, звенело в уши его "хочу": хочу иметь, хочу знать. Но "должно" проверить — не бесовщина ли? Проверили — дымом вблизи иконы чудотворной не исходят, от святой воды не корчатся.

Клязьменский караван разгромил? Наших бьют! "Хочу" — пойти и казнить. — А за что? За воров да татей наказание? Ведь побили обманщиков, тех, кто закон нарушил. Наказывать за исполнение закона? "Должно" ли?

Ещё сильнее стал раздрай в душе князя Андрея после известия о казни Феодора Ростовского. "Хочу" — чтобы Федя сдох! Но казнь... Казнь — не "должно"! На Руси — только митрополичий суд! Но Стрелка — не-Русь. Казнь — не за веру Христову, а за очевидный, наглядный разбой мирской.

Надо, верно, напомнить, что как бы не устанавливались на "Святой Руси" законы византийские, а особенности русского религиозного сознания превозмочь они не могли. Что хорошо видно, например, в почитании святых князей Бориса и Глеба: добровольно принять смерть не за веру (их не принуждали отказаться от христианства), но за мораль, этой верой проповедуемую: непротивление насилию, почтение к старшим, верность клятве и духовной дружбе.