— Учителю я говорил иначе, — покачал головой мудрец.
— Мальчик, — перебил их тиран. — Ты желаешь любви женщины и защиты для неё и своего друга.
— Я прекрасно сам знаю, чего я желаю, — нетерпеливо бросил Лдокл. — Нет смысла повторять мне это.
— Ты желаешь любви женщины, — повторил тиран, — но она уже принадлежит тебе.
— Я знаю и об этом, — вышел из себя Лдокл, — но ни на шаг не приблизился к своей цели. И мне неинтересны любые способы, которые вы можете предложить! Игрушек у меня в замке хватает, ещё одна кукла мне ни к чему. У вас всё?
— Ты надеешься отстоять на Совете двоих? — как ни в чём ни бывало продолжал тиран. — Молчишь. Сам знаешь, это невозможно. Но есть и другой способ. К нему прибегал твой прапрадед, когда была в том нужда.
— И из-за этого замечательного способа я унаследовал серую пустыню, — оборвал тирана Лдокл. — Следующего мир не переживёт — к вашему полному удовлетворению.
— Как ты собираешься победить, не обратившись к своей стихии? — резонно возразил тиран. — Как долго ты собираешься отвергать свою природу?
— Тьма великая! Тебе не ясно, смертный? Ещё мой дед клялся, что никогда, ни при каких обстоятельствах не поднимет против собратьев волшебную силу тьмы.
— Твой дед, — улыбнулась любовница, — давно мёртв. Он слился с тьмой, и с него никто не спросит нарушение твоей клятвы. А лично ты обещал только не убивать фею радуги.
— Тьма и бездна! — взорвался Лдокл. — И я сижу и слушаю ваш бред! Возвращайтесь в свои норы, или я загоню вас туда силой!
— Не отвергай мудрого совета, мальчик, — перебил демона старый учёный, — только потому, что он дан твоими врагами. — Не прогоняй нас. Когда придёт время сражения, призови свою стихию — и появимся мы. Мы не владеем волшебством, мы не давали клятву. Мы придём на поле боя, как твои вассалы, и честно исполним свой долг.
— А потом разлетитесь по миру, — фыркнул демон, но его глаза загорелись.
— А потом ты выступишь против нас, — веско ответил тиран. — И если сумеешь покорить свою армию, с того часа и навсегда никогда тьма не будет восставать против своего демона, будь то юноша, девушка или ребёнок. Докажи, демон, что достоин вести нас в бой.
Тиран исчез, словно растаял в воздухе.
— Докажи, — шепнула любовница тирана, тая следом за своим властелином.
— Докажи, мальчик, — поклонился мудрец, растворяясь в сгущающейся темноте.
— Докажи, парень! — грубо рявкнул палач.
Докажи-докажи-докажи, шептали, кричали, пели, шелестели тени, по одной исчезая из кабинета.
Докажи, что достоин. Что можешь. Докажи, что ты властелин тьмы, а не её тюремщик.
Докажи.
Кабинет опустел, Лдокл остался один, и в руке его сам собой появился отцовский меч.
— Я слишком долго общался с людьми, — задумчиво проговорил демон тьмы. — И слишком долго был вежливым.
Он подкинул меч в воздух, и тот блеснул, но не отблесками света, а отражениями тьмы. Поймал, перебросил из руки в руку и нахмурился.
— Во всяком случае, это интересней, чем унижаться перед капризной девчонкой, — заметил Лдокл. — Но что сделать с Ристиль, можно решить и потом.
— Глава тридцать седьмая, рассказанная от третьего лица. Полёт на одуванчике
Дрип и сам не мог понять, каким чудом он нашёл выход из волшебного сада. Увы, юноша ошибался, думая, что чудесная красота этого места может заставить человека забыть обо всех горестях. Кого-то и заставит, кто знает, но сам Дрип ненавидел ловушки во всех их проявлениях, и не собирался мириться с заточением. Однако в этой истории была какая-то загадка, тайна, мешающая и оскорбиться внезапным предательством феи и демона, и мешающая их простить. Почему? Почему они так хотели запереть его здесь? Почему не сказали прямо, в чём дело? И — как они могли? Во что превратилась Соль после всей этой истории?
Соль...
От одного имени защемило сердце. Она предала его, она, светлая фея, повела себя как самая тёмная из демонесс. Да что там! Она повела себя как самая настоящая...
Дрип споткнулся, и так и не выговорил, пусть и мысленно, того слова, которым уже было хотел обозначить фею. В памяти слишком было живо объятье, доверчивые детские глаза, поцелуи, нежные как первый луч солнца... и во всём этом не было лжи!
А теперь? Она, что же, боится его? Неужели — справедливо? Но разве...
Дрип снова споткнулся и ускорил шаг. Сейчас, днём, Соль могла отыскать его в любой момент, и оставалось только гадать, почему над ним ещё не хлопают крыльями белые голуби. Но гадать не хотелось. В душе юноши была уверенность, что преследовать его никто не будет. Или — не сможет. Как будто он внезапно постиг некие правила игры, нарушить которые не в силах ни одна фея. Но что же произошло? Погасив солнечные слёзы возлюбленной, он достаточно бродил вчера, чтобы вспомнить, что на столе не стояло кружки с водой. И, хоть и не глядя на неё, по ручке Дрип мог узнать и на ощупь: такую отец привёз когда-то из своих путешествий. Глиняная, грубой лепки, кружка была сделана не одну тысячу лет назад, и ценилась на вес золота. После гибели родителей юноша отдал её в музей, и больше не хотел вспоминать.
А плющ?!
Ведь на стенах дома солнечной феи нет и не было никогда никакого плюща! И калитка, открывшаяся перед ним... в том месте, где мгновение назад не было никакой калитки!
А как легко отыскалась дорога! Прежде, даже с феей, Дрип никогда не мог выйти на неё раньше, чем полностью потеряет терпение, а сейчас?
И — Соль.
Что за тайны у неё были с Лдоклом?
Почему фею так волнует та сбежавшая девица, ведь это не просто забота о попавшем в беду человеке, здесь другое.
И зачем этим двоим потребовалось запирать его?
Комната, где его поселили — единственная, которую нельзя открыть изнутри без позволения хозяйки. Откуда-то Дрип знал и это. Откуда?!
И почему его следы на дорожке были такими чёрными, как будто он только что прошёлся по вспаханному полю?
Дрип сжал виски кулаками.
Вопросы, вопросы, вопросы.
Как далеко он успеет уйти прежде, чем за ним вышлют погоню?
Погоню?
Но кто же будет его преследовать?
Только не Соль, в этом Дрип был уверен.
Лдокл?
Если фея предала любовь, испугавшись того, что творится с ним — а что же с ним творится?! — то почему демону не предать дружбу? Да ведь он уже предал — когда оставил его в доме феи! Но погоня...
И всё же Дрип знал — погоня будет.
Откуда знал?
Что с ним творится?
Почему мир вокруг как будто затянулся серой пеленой, такой знакомой и... ненавистной.
Будто выцвели все краски, а ухо ловит отдалённый шелест песка.
Дрип потряс головой и протёр глаза. Наваждение как будто отступило, но краски ярче не стали. Ах, да! Приближается вечер. Как странно, сумерки не скрывают очертания предметов, а только лишают их цвета.
— Как сон! — произнёс Дрип вслух, надеясь собственным голосом отогнать шелест песка. — Как сон, от которого нет пробужденья мне... Нет пробужденья мне...
Стихи пришли сами, накатив, словно морская волна.
— Нет пробужденья мне!
Так тяжек сон и лёгок в одночасье!
Как будто на тончайшем льне
Я задыхаюсь к жизни безучастен.
Как будто в горле поперёк мне стало счастье.
Дрип невесело усмехнулся. Счастье! Как недолго оно было, на краткий миг фея солнечного света — загадочная, могущественная, непонятная, — вдруг стала обычной девчонкой, которая пришла к нему за поддержкой, помощью, защитой... И вновь, едва миновала гроза, снова стала недосягаемой в своём могуществе волшебницей, которая сама решает, что хорошо, а что плохо для неразумных смертных.
А теперь? Свобода? Или изгнание? И как объяснить непонятное знание, непонятное исполнение желаний... Всё, что с ним происходит! Что же ждёт его за поворотом?
— Мир вопрошаю вновь:
Свободен ли? Мерило что — свободы?
Я потерял и дружбу, и любовь.
Как прежде я один средь непогоды,
Что принесёт с собой звучанье коды?
Чьей воле служит, силой чьей дано
Могущество — мой неподвластный дар?
Чья кисть напишет полотно,
В котором жизнь моя — одной из красок жар?
И от кого приму судьбы удар?
От кого ждать погони, от возлюбленной, от друга или от им подобных? Что им может противопоставить человек, до сих пор не подозревающий о том, что однажды мир будет меняться по его слову? Как назвать случившиеся чудеса? Простое совпадение? Неожиданная помощь волшебного дома, не согласного с волей хозяйки? Или вернулась на землю древняя магия смертных, о которых рассказывал Лдокл? А, может, мир попросту разваливается на куски, и от того-то ему и слышится шелест серого песка, погубившего родных и друзей? На что она ему тогда, такая свобода?
— Свобода — это в сердце пустота.
Могущество — чудес слепая вязь.
Что солнца свет, а что глухая тьма,
Едва ли разобрать смогу на раз.
Мне чистых вод родник и тот теперь — как грязь!
Как грязь... грязь, которую он принёс в сад феи, одним своим присутствием там! Не на беду ли его странная сила? Или он спит?
Как Дрипу хотелось проснуться у себя в комнате, которая так не понравилась Соль, и узнать, что всё это было лишь тягостным сном! Но пробуждения нет и не будет...
— Нет пробужденья мне!
Я силой наделён, но силе — грош цена.
Где нет сторон, на чьей быть стороне?
Где нет нужды, как отыскать дела?
Над чашею пустой я — аромат вина.
Произнеся эти слова, Дрип почувствовал, что ему не помешало бы выпить. Но у него не было ни вина, ни денег на его покупку, а вокруг на десяток-другой вёрст не было никакого человеческого жилья, это-то сын путешественников знал точно. Зато сгущались сумерки, и мир вокруг поблёк так, как будто Дрип шёл не по пересекавшей лес дороге, а по серой пустыне, где не может выжить ни человек, ни фея, ни демон. Кроме одного, конечно.
Юношу передёрнуло. Убраться бы отсюда подальше, только вот как? Он же не фея, чтобы перелетать по воздуху на стае голубей, гусей или кого там ещё они запрягают? Дрип растерянно обвёл взглядом округу, словно надеясь, будто его осенит, и он найдёт способ быстро улететь, уехать или ускакать отсюда. Хоть оседлав лягушку, хоть прицепившись к пушинке одуванчика! Юноша засмеялся своим мыслям. Какие одуванчики ночью в лесу? Есть предел чудесам, и законы природы...
Додумать мысль Дрип не успел. Споткнулся о корень — это на широкой дороге, по которой в ряд может проехать четыре телеги и два всадника! — и рухнул на обочину. Поднимаясь, зацепился за стебелёк росшей у дороги травинки, дёрнул, мельком взглянул на неожиданное приобретение...
— Тьма и бездна! — выдохнул Дрип любимое ругательство своего друга демона. Как на заказ — не простая травинка, а одуванчик, готовый разлететься от малейшего чиха... Большой, пушистый, и словно приглашающий дунуть. — Вздор какой!
Но дунул. Что ещё с одуванчиком делать?
В тот же миг из-под ног Дрипа как будто выбило почву. Он напрягся в ожидании удара, но удара не последовала, а, когда юноша огляделся по сторонам, он увидел, что дорога осталась внизу, и поспешил поджать ноги: башмаки едва не задевали верхушки деревьев. В руках как будто был зажат толстый гладкий шнур... Дрип посмотрел вверх.
Он летел — в самом деле летел! — сжимая в руках огромный одуванчик! Вверху на посеревшем небе проплывали белёсые облака, а внизу всё быстрее и быстрее мелькали чёрные силуэты деревьев.
— Не может быть... — пробормотал юноша, и одуванчик, как будто обиженный, рванул вперёд ещё быстрее.
Дрип летел, то и дело ударяясь ногами о деревья, и поминал то своего друга, то фею солнечного света, то древних магов, то вообще весь мир с его чудесами и загадками. Закат уже отпылал, и всё вокруг выцвело, сделавшись таким же бесцветным, как в серой пустыне. Юноша не сразу сообразил, что теперь он видит в темноте, и так проявляется ночное зрение. Становилось прохладно, устали руки, а одуванчик всё нёс человека над лесом, уже не придерживаясь дороги. Нёс, как будто знал, куда хочет попасть. Дрип уже начал сомневаться, что их желания совпадают, как вдруг заметил в стороне от своего пути огонёк. Как будто посреди деревни... но одуванчик пронёс пассажира мимо, и вскоре впереди загорелся новый огонь... Да, совершенно точно, там село, но как будто вымершее, и посреди огнём горит... колодец?!
Словно по наитию Дрип потянул стебель одуванчика вниз, и начал медленно снижаться. Вскоре каблуки коснулись земли, и огромный цветок уменьшился до своих естественных размеров. Юноша пошатнулся, но сумел сохранить равновесие.
Он оказался на деревенской площади, возле колодца, пылающего огнём. Стоящие вокруг дома вовсе не вымерли, но в них почему-то не топили печи, не жгли лучины и свечи... Как будто единственный источник пламени остался здесь, в колодце. Но что могло заставить колодец гореть?
А темнота вокруг сгущалась, словно и не разгонял её огонь... и в этой темноте мелькали тени, похожие на потерянные души, о которых когда-то рассказывал Лдокл. Дрип смутно уловил исходящую от них угрозу...
— Назад! — прокричал он в темноту. Здесь, в деревне его словно оставило ночное зрение, и юноша был скорее рад: хоть он и сделался слепым, но мир вокруг больше не походил на кошмар его юности, серую пустыню. — Назад! Каждый, кто перейдёт эту черту, погибнет!
И поспешно очертил носком башмака полукруг.
— Мало им, фейным отродьям! — прозвучал из темноты женский голос. — Снова нас мучить явились!
Мимо лица просвистел камень. Дрип запоздало сообразил, что, стоя у огненного колодца, прекрасно виден спрятавшимся в темноте людям, а они остаются для него невидимыми. Понял он и то, что враждебность жителей деревни как-то связана с этим невиданным доселе чудом. И даже неведомо как догадался, что люди считают свою злость справедливой, но именно за злость-то они и были наказаны. А потом сообразил, кто придумал такое. Было в пламени что-то... знакомое, что-то такое, от чего на ум сразу приходил резковатый голос (намного ниже, чем у феи солнечного света), пышные волосы и горящие негодованием тёмные глаза.
— Вы прогнали от себя девушку, которую искал демон тьмы? — спросил Дрип в темноту и поспешно пригнулся от следующего камня. — В отместку она прокляла вас, ведь так? Но я не имею к ней ни малейшего отношения! Я даже могу помочь вам! Да перестаньте же!
Юноша отскочил, едва не ожёгшись при этом пламенем из колодца, и летящие в него камни столкнулись в воздухе.
— Убирайся прочь! — всё с той же злобой прокричал женский голос. — Ничего нам от вас не надо, ни помощи, ни проклятий!
Дрип проглотил брань, уже клокотавшую в горле, снова увернулся и поспешно хлопнул в ладоши. Чего он ожидал от своего поступка, юноша и сам бы не мог сказать, но уж точно не того, что вместо камня ему в голову полетит громко квакающая жаба! Дрип поспешно поймал животное: если бы он пригнулся, бедняга угодила бы прямиком в колодец. Вокруг послышались ругательства и кваканье: в жабы обратились все камни, припасённые людьми для разговора. Юноше задумался, не произнести ли ему что-нибудь напыщенное и величественное, подходящее для этого случая, но внезапно он ощутил рывок наверх, и в следующий миг уже продолжал полёт на огромном одуванчике.
