Пусть это лишь сцена из фильма. А я представляю, как это было бы по-настоящему! У меня дома смотрят кино, где Софи Лорен меня играет, и как она там немцев убивает словно мух — а мне уверенной хочется быть, что я в настоящем бою не струшу, как эта, из "Зорей тихих", что в панику ударилась и старшину Васкова подвела.

Но мой рыцарь и слышать не хочет, чтоб меня взять с собой. Хотя уже после войны были у него дела славные и опасные — как например Гиммлера, последнего из фашистских главарей, живым поймал. А я о том лишь после узнала! С парашютом разрешил прыгнуть — и то, лишь потому, что меня Пономаренко поддержал. Интересно, сколько девушек в СССР (и не только) после в аэроклубы записались?

Я тоже хочу — как Нина (из нашей Академии) там учится, и сама уже летала на По-2. Мне сказали, что этот самолет даже из военных летных школ списывают, но в ДОСААФ он еще долго будет — дешев и прост, а главное, "сам взлетает, сам садится — чтобы на нем разбиться, надо очень постараться". Интересно, что мой муж ответит, когда я ему скажу, о своем желании? Когда в Москву вернемся с этих съемок.

Пока что — только кино мне и остается. "Иван-тюльпан" как водевиль был, не всерьез — ну где вы в жизни партизан верхом на медведях видели? И кто на войне, дуэльные правила соблюдает — это к эпизоду, где я и Жерар Филип на шпагах деремся, а все смотрят, и русские и французы, про войну забыв? Здесь же, больше на жизнь похоже — даже наш будущий Великий Режиссер сказал, "Люда, у вас отлично получается, вы так вживаетесь в роль". А я всего лишь играю себя — вообразив, что это не кино, а всерьез!

Мы стоим на городской стене — гости из будущего, все четверо, и магистратские, и городская стража, и просто народ. Ждем возвращения послов к осаждавшим — шестеро самых уважаемых граждан города, представители всех гильдий, и еще настоятель католического храма, чтобы не было сомнений в их свидетельстве. И один из них — отец пани Анны (тоже моя роль). Ее снимем отдельно — мне переодеться минута, прямо поверх одежды из века двадцатого, натянуть длинное и широкое платье с глухим воротом и длинными рукавами.

-Люся, ты хоть выражение лица меняй — говорит мне Анна — все ж героини твои, разных эпох.

Внизу на поле солдаты католического войска вкапывают шесть столбов. Затем выводят и привязывают к ним всех шестерых посланников, обкладывают хворостом. Хотя Валя Кунцевич (взявший на себя роль военного консультанта) утверждал, что никто бы не стал в той обстановке возиться с кострами — поставить на колени и саблей рубануть, куда проще. Расстрел — да вы что, в то время огнестрельное оружие уже было хорошо известно, но даже один выстрел из тогдашней "ручницы", это такая процедура, да и порох еще дорог.

-А с чего бы главпопу так зверствовать? Не дурак ведь — должен сообразить, что легче убаюкать обещаниями, "ну а вешать будем после".

-Так вера ведь христова. Если ему предложили на распятии клятву дать. И нарушить — свои не поймут. А главное, в Рим донос напишут, что допустил святотатство. Ты в сценарий смотри — эпизод "прием делегации", что завтра снимать будем.

Все против городских ворот происходит, а где бы горожане возвращения послов ждать могли? И на случай, если защитники Дрогобыча вылазку сделают, строится рядом полк немецких ландскнехтов — каски с рожками, как у солдат вермахта, только в руках пики а не "шмайсеры". И важные паны на конях, и челядь, и просто зеваки, из вражьего войска.

Отец Анны кричит — все правда! Не сдавайтесь! Услышат ли его — ну, вполне могут, дистанция метров двести, и ветер оттуда. Только и без этих слов все ясно — пощады не будет никому. Если даже своего же брата-монаха не пожалели.

Если тебе больно — плакать должна не ты, а те, кто в этом виноват. Я вскидываю винтовку — не дожидаясь ничьей команды, или дозволения. Двести метров для СВТ с оптикой не расстояние. Первым должен умереть офицер, командовавший палачами. Затем — солдаты, кто таскают хворост. Вот забегали, засуетились — но никто не сообразил укрыться, залечь, один лишь Крамер, гнида, сразу нырнул за чью-то спину.

Можно попробовать отбить приговоренных? Но воевода, командующий городским войском, отрицательно качает головой — врагов слишком много, они могут опрокинуть нас и ворваться следом в открытые ворота.

-Сейчас их будет меньше! — кричит партизанский командир — Петруха, бей!

И вступает пулемет. МГ-42 с двухсот-трехсот метров по толпе в полный рост, это убойно! Немецкие кнехты валятся рядами, пока наконец не сообразят разбегаться без всякого порядка, кто куда. А я бью на выбор, факельщики убиты все, вот настала очередь и важных панов на лошадях! Вот уже внизу перед воротами нет живых, кроме наших привязанных послов — и тела, очень много мертвых тел валяется вокруг! Воевода приказывает открыть ворота, и выслать конный отряд. Сейчас послы будут спасены.

Но летят от убегающего врага зажженные стрелы — Крамер про пленников не забыл. И вспыхивают шесть костров. Так что всадники из города успевают лишь, разметав хворост, отвязать от столбов уже мертвые тела. Один лишь отец пани Анны еще жив. И успевает сказать, до того как умереть:

-Они хуже дьявола. Хоть и с крестами. Не сдавайтесь — никого не пощадят.

А после, по обычаям пятнадцатого века, к воротам подъедет от осаждавших парламентер, изъявит неудовольствие, как жители Дрогобыча посмели нарушить перемирие во время переговоров (да, тогда это считалось так — ведь на стены не лезли, и ворота не ломали, и значит, стрелять не принято, ну а что послов убивали, это мелочи!), и убить благородных панов Пшесвятского и Закржевского (о простых солдатах и кнехтах и речи нет). И передать, что "пан священник" Крамер своей властью отлучает город Дрогобыч от святой католической Церкви, пока не выдадите проклятых колдунов. Что есть очень серьезно — пусть большинство горожан православные, но ведь и католиков в Дрогобыче немало! И нам только бунта не хватало, а то ведь и ворота ночью откроют!

О мадонна, но как же это — ведь было, что добрые католики (а особенно, богомерзкие протестанты), приходя на чужую землю, считали еретиками всех, кто не обратится тотчас же в их веру! А русские, православные, а теперь вообще, безбожники, придя в Европу, никого не заставляют переходить в веру свою. И если Бог указал проявлять милосердие — то кто более ему угоден?

Ведь это было тогда, как я прочла книги по истории. Для поляков-католиков, православные русские были "погаными еретиками", недочеловеками, как всякие унтерменши для истинных арийцев! Вся разница лишь в том, что если не родившийся немцем, не мог им стать — то схизматик, перейдя в католичество, становился полноправным польским паном. И главный мерзавец, Крамер — символично, что он германец, а ведь живи в наше время, наверняка бы носил эсэсовский мундир! Хотя Йозеф Крамер, кто у нас был помощником коменданта Освенцима, и за это повешен — не его ли потомок? То есть наш фильм, о войне с теми фашистами, пятьсот лет назад?

Анна Лазарева.

Стою на перроне и смотрю на прибытие поезда. Из Варшавы — а тот, что нужен нам, прибудет еще через двадцать минут, на соседний путь. Захотелось на приезд еще одного действующего лица, самой взглянуть, благо свободный час образовался. Так что Вальку (который и сейчас рядом со мной, постоянным телохранителем всякий раз, когда я здесь во Львове вне гостиницы) хорошо понимаю. Или не до конца еще научилась, представление о деле по чужим доклада составлять?

Приезжает сам Штеппа — сподвижник и ученик Грушевского (это который, основоположник "украинства"). И говорят, что ему уже обещано место профессора в университете (или даже, место ректора). Белогвардеец — ладно, можно простить тех, кто в эту войну против немцев был, но этот-то, в оккупации будучи редактором поганой газетенки "Украинское слово", удостоился похвалы самого рейхскомиссара Коха за "правильные взгляды"! И после, со своими немецкими хозяевами бежал, пойман нашими был уже в Германии, и приговорен — девять лет, выходит, отсидел, мало! И такому, еще и доверили молодое поколение воспитывать?!

Товарищ Пономаренко, когда я, как только узнала, так высказала ему все, в разговоре по ВЧ, ответил — не беспокойся, он долго учить молодежь не будет. А пусть выступит, всего лишь один раз. После чего — предлог найдем, его отсюда убрать. Ну, если только так...

Варшавский поезд встал — а милиция уже в оцеплении. И еще, крепкие ребята с красными повязками, "дружина рабочей самообороны". Организованы такие отряды были здесь в сорок девятом, когда уже великие стройки в Львове развернулись, и люди работать приехали со всего СССР — а бандеровщина была еще недодушена, и стреляли тут, и убивали, вот и ходили по улицам "ястребки", охраняя порядок, прежде всего на территории предприятий и в местах своего проживания; ну а как с бандеровцами стало легче, так переключились на борьбу с "уголовкой", включая хулиганье, и не ходят уже в патрули с боевым оружием, полученным в военкомате. Хотя у некоторых вижу, карманы оттопырены.

-Чтоб бандерье не разбежалось — пояснил лейтенант Кармалюк, приставленный к нам от львовской милиции — вот и приходится смотреть.Раз билеты у вас до Сибири, там и погуляете, и не раньше. У нас тут вам не там, у нас социалистический порядок!

В этой реальности, поляки не получили после войны ни Белостока, ни Данцига, ни земель до Одера и Нейсе. И Польша — лишь огрызок, зажатый между СССР и ГДР. Что самим полякам не слишком нравится — и в силу национального характера, они отыгрываются на тех, кто слабее. Сегодня, быть в Польше украинцем, это не евреем в Рейхе, но примерно как негром в США — не убьют и в концлагерь не посадят, но запретов и унижений огромное количество. Отчего многие просятся в СССР — но товарищ Сталин, помня что вышло в той истории, совершенно не желает пускать их в Галицию. А лишь исключительно в азиатскую часть Союза, без мест компактного проживания, и без права выбора — куда привезут, там и будете жить! Кому не нравится, не неволим — оставайтесь в Польше, это ведь це Европа? Но тяжко польское "гостеприимство" — и к каждому поезду, идущему в СССР, прицепляют по несколько вагонов для таких эмигрантов. У которых, насколько я помню, на руках не билеты (тут Кармалюк неточен) а "литеры", проездные документы особого вида, за казенный счет, включая даже питание, но без права находиться на советской территории где-либо кроме указанного в них конечного пункта.

Милиция и дружинники бдят — с билетами выпускают, с "литерами" загоняют обратно в вагоны. Не слишком церемонясь — слышу брань, и крики:

-Ну дайте по ридной земле пройти, хоть минутку!

-Не положено! Не сметь выходить!

-Рагулье поганое — сказал Кармалюк — с удобствами едут, с кормежкой, и еще недовольны. Не то что нас на фронт везли в сорок четвертом, в теплушках "сорок человек, восемь лошадей". По мне, их бы всех в "столыпины", и прямый рейсом куда надо, стерпели бы! А то ведь бывает, с поезда на перегоне прыгают, и пытаются заныкаться. А нам после, по лесам их лови! Да хоть бы паны их всех передавили, как клопов — воздух был бы чище!

А ведь ты, товарищ Кармалюк Степан Остапович, судя по говору, тоже украинец? Скорее всего, из числа тех, кого сюда "для укрепления" перевели, с востока. А западенцы для тебя еще более чужие, чем для нас — ну что нам, "москалям", с ними делить, а вот у восточных украинцев, есть что. И это, в моих глязах, еще один кол в могилу идее о "единой украинской нации".

Кстати, едут эти новоприобретенные советские граждане из Польши не в Сибирь, а в Казахстан. Поскольку освоение целины на подходе — и не штурмом, как в иной истории, а вдумчиво и целенаправленно. Подразумевая еще до собственно распашки земель, строительство дорог, жилья, зернохранилищ, мельниц, посадку лесозащитных полос. И нужна для того рабочая сила — все ж украинцы к степной природе более привычны, так зачем человеческий ресурс на севере гнобить, вместо явных врагов и предателей? А там, и настоящими советскими людьми станут, а дети их, точно — за тридцать, сорок лет, ведь я надеюсь, не будет тут никакой поганой "перестройки"?

Милиционеры с дружинниками стоят на перроне, вдоль всего варшавского поезда — все время стоянки. Мера оправданная — если эти и в самом деле бегут. С явным намерением присоединиться к бандеровским бандам, что в лесах еще до конца не истреблены — и даже тот, кто этого намерения не имеет, обязательно в банде окажется. Потому что законно легализоваться на территории СССР, не имея никаких документов, кроме "литеры", беглецу из поезда в принципе невозможно, выявят при первой же проверке, и тогда наказание будет не только ему, но и тем, кто его на работу взял и жилье предоставил, бдительности не проявив.

А до прибытия московского поезда, пять минут. И комитет по встрече "нашей" персоны уже ждет на перроне — двенадцать парней и единственная девушка, в руках сине-желтые флажки. Чувствуют себя неуютно, жмутся друг к другу — очень непопулярна сейчас бандеровская символика. Милиция и "красноповязочные" на них косятся, с явным неодобрением — но не трогают, пока они порядок явно не нарушают. Хотя документы бы у них проверить, фамилии переписать?

-Так все они нам поименно известны — ответил Кармалюк — Ванька, племяш мой, соврать не даст. Наш паренек, рабочий, но на вечернем учится — он этих, каждого знает, в университете видел, рассаднике культуры, тьфу! По мне, образованные люди нашей Советской стране очень нужны — но ведь не такому же, как учат, "мы це Европа, а московские, это Азия". Когда мы эту Европу на гусеницы мотали, девять лет назад!

Надеюсь, что беспорядков тут не будет? Хотя надо сумасшедшими быть, чтоб при таком числе милиции и дружинников, что-то устроить. Будет для них (вот нахваталась уже от Вали и Юры, "из будущего"), "как голубому в день ВДВ" — ну а если им и надо, мучениками стать, чтоб шум? Хотя смотрю на эту "дюжину апостолов и одну магдалину", ну не похожи они на камикадзе. А девушка, так вообще, будто в обморок сейчас упадет.

-Она не из этих — замечает мне Лючия — одета "с претензией", в дорогое, как обычно в этом городе не носят. Возможно, дочь кого-то из важных персон. И держится так, словно остальные для нее не совсем "свои".

Запомню — и после разберемся, уточним, кто она. Кстати, единственная из встречающих, и без желто-синей символики. И список встречающих уточним, и в дело. А московский поезд подходит уже — остановился, его пассажиров на перроне не проверяет никто, зачем? "Апостолы" засуетились, флажками замахали! Ну вот он, Константин Феодосьевич Штеппа, пухлорожий и гладковыбритый, в костюме с галстуком, вальяжно выплыл из вагона — бодрячком выглядит, хотя припоминаю, в той истории он помрет в пятьдесят восьмом, всего через пять лет. И обступили его встречающие, дорогого гостя окружили, кто-то чемодан его подхватил — и повели к выходу из вокзала, едва ли не бегом.

-Линник тоже здесь — сказал мне Валька тихо, чтоб Кармалюк не услышал — вон стоит, у стенки. Высматривает, вражина.