Два треплющихся бесформенных лоскута улетают в небо, на фоне облаков. А после, внизу, мы в ватниках, в кадре по пояс, платьев не видно совсем. Что случилось — домысливайте сами!

Как я Вальку не прибила, когда увидела, не знаю сама. Орала на него, не стесняясь Пономаренко! И требовала это бесстыдство из фильма убрать! А Пантелеймон Кондратьевич лишь усмехался, а затем выдал:

-А мне понравилось! Идейно все получилось — как вы, Анна Петровна рассказывали, про ваш партизанский отряд и связную из Минска, как она с донесением шла, ей реку переплыть надо было, и узелок с одеждой утопила, зато донесение и личное оружие спасла. И почти сутки еще пробиралась по лесу, почти нагишом, хорошо что тепло было, но комары. И никто в отряде ее "бесстыжей" не назвал — кстати, как ее звали, не помните? (прим. авт. — случай реальный, но не Белоруссия, а Карелия, 1942, партизанка Мария Мелентьева, Герой Советского Союза, погибла в 1943). Также, фильм внимательно смотря, никакой "обнаженки" я там не узрел, только ваши лица и руки, все строго "облико морале". А что кто-то выдумать может, по своей испорченности — так кто за дураков отвечает? Безобразие убрать — ну, Аня, вы скажете, у вас обеих там великолепные фигуры, стройные и подтянутые, как на физкультурный парад! Нет там никакого неприличия — уж никак не больше, чем на пляже, или шествии спортсменок. Впрочем, красавицы вы мои, давайте вы у себя дома, у своих мужей спросите, можете их в удобное время на просмотр пригласить. А я — у товарища Сталина, что он скажет. Но мое личное мнение, и я его Вождю выскажу — да Мерилин, которая ту сцену еще не сняла, от зависти убьется, и в то же время приличия полностью соблюдены, строго по-советски! Аня, уж вам-то хорошо знакомо: вот идете вы, или другая советская женщина, самых строгих правил и морали, в таком платье, как на вас сейчас, и вдруг ветер подует — и что, она сразу "легкого поведения" стала?

Спросила я вечером у своего Адмирала — стесняясь, будто что-то неприличное хотела сказать. А он лишь улыбнулся и сказал — солнышко, ты для меня и в платье, и без него самая лучшая и красивая. А если серьезно — то вот на мой личный мужской взгляд, такое легкое платье с юбкой-солнцеклеш в движении и на ветру выглядит намного эротичнее самого смелого мини, и даже купальника, своей непредсказуемостью и ожиданием — но в отличие от них, еще и целомудренно.

-Но ведь это все увидят? — возражала я — знаю, что у вас были там всякие мисс, в купальниках, на сцене, но я так не могу!

-Так ведь не в купальнике и не на сцене? — ответил Михаил Петрович — и мы не мусульмане, чтоб любимую жену на улицу только в мешке выводить, а вдруг увидит кто ее красоту? Будешь женским лицом и образом СССР, что в этом плохого?

Лючия, когда мы уединились посекретничать, сказала — что Юрка ответил ей ее же словами, сказанными когда-то, что "лучшее украшение для любого синьора, это красивая и нарядная синьорина с ним вместе". А поскольку никакой обнаженки нет, то и католическая мораль не поколеблена! Так что — ничего плохого!

И наконец Пономаренко передал мне слова Сталина — значит, их Мерилин от зависти помрет, и в то же время, все строго в рамках морали? Это хорошо!

Так и вышел фильм на экраны страны, в том самом виде. Кстати, пересмотрев его еще пару раз, я сказала бы, что он удался. Во всем прочем!

А Валька, ну как мальчишка школьного возраста, не отвыкший еще девочек дергать за косы! Когда моя злость утихла, он отдал мне фото — кадры, не вошедшие в фильм, где я и Лючия, стоим на помосте "тюльпанчиками", даже нижние юбки вывернуло вверх, вот ужас! Валя клялся, что вся лишняя пленка смыта, как положено, и отдана в перезаливку (прим. авт. — тогда было принято, ради экономии, ненужные дубли смывались, и целлулоидная основа возвращалась на фабрику кинопленки для повторного использования). Ну, если он меня обманул, и эти снимки хоть где-то выплывут — я пообещала ему, что точно не забуду, и подвергну репрессиям!

И никому я это безобразие не показывала, только Лючии. А она (тоже мне, католичка!) внимательно рассмотрев, выдала:

-Аня, а я вот думала, как нам купальники из двух частей показать, чтобы прилично? Так вот же решение!

Солнце к закату — и потемнело синее море. Играют волны, ветер свищет, сделал нам швабры на головах сместо причесок, надо было хоть шарф повязать или косынку. Но уходить с палубы я не хочу — стою и смотрю на горизонт. Целых две недели отдыха впереди! И все только начинается — завтра снова будет солнечный погожий день!

-Аня, пойдем! — сказала Лючия — простудишься же. Или, Мария сейчас за плащами сбегает?

-Не надо — отвечаю я — ждут нас уже наверное за столом.

Ресторан был, не хуже чем "Арагви" в Москве или "Астория" в Питере — по блюдам, обслуживанию, интерьеру. Я ела уху, жаркое с картошкой, салат, чай со сладостями, фрукты, вина не пила совсем. Кушанья нам подавал молодой подтянутый официант, затем его куда-то отозвали, и к нашему столу вышел благообразный человек лет пятидесяти, с профессорской бородкой. Лицо его мне показалось смутно знакомым, но лишь когда он, наклонившись, стал собирать со стола посуду и взглянул на меня в упор, я его узнала. Девять лет назад он был без бороды, на вид гораздо моложе, и фигура более худая.

Василь Кук. В сорок четвертом был во главе Киевского мятежа. Второй по иерархии УПА на территории Советской Украины — а сейчас, после гибели Шухевича, формально, первый. Хотя у бандеровцев теперь как у пауков в банке — атаманы меж собой грызутся, мечтая сбежать за кордон не с пустыми карманами, и кто награбил больше, того запросто могут убить, чтоб ценности себе. Ну это их проблемы — а Кук вот он, на нем за все его дела наверное, десять высших мер висит, ему терять абсолютно нечего!

И он тоже понял, что я его узнала.

Василь Кук "Медведь", генерал УПА.

Очень хотелось жить. Исключительно ради дела — ведь умный человек имеет привилегию, строить мудрые планы, когда умирать идут ни на что больше не годные дураки. И очень не нравилось, когда таким дураком хотят сделать его самого.

Где были эти снобы, янки и англичане, когда хлопцы умирали под москальскими пулями? Плохо в мире быть слабым — пешкой, которую большие Игроки-Державы охотно разменяют за малое улучшение собственной позиции. Именно такой была эта акция — и только пан Крыж, по-житейски хитрый, но ничего не видевший кроме ридной Ровенщины, мог поверить в обещанные миллионы. Чтобы двадцать человек, причем не моряков, могли бы захватить большой пароход, а после удержать его под контролем — Кук тоже не был моряком, но какое-то представление уже год работая на судне, успел получить — это была абсолютная авантюра с микроскопическими шансами на успех. Но если успех и не требовался, а все затевалось лишь ради того, чтобы американские газетенки могли прокричать над нашими трупами про "СССР — тюрьму народов", или что там придумают еще?

Один умный человек, пан Казимеж (даже жаль, что пришлось убить его в тридцать восьмом, интересный был собеседник) говорил, что Польша была бы величайшей и славной державой, не населяй ее масса быдла, недостойного своей страны. Так называемый украинский народ оказался еще большей сволочью — ради сытости и прочих благ готов отказаться от языка, веры, памяти, приняв взамен чужое, москальское! В Польше Советы роздали мужичью панскую землю, сказав, что "если вернутся паны, все назад отберут" — и бывшие холопы стали массово сдавать коммунистическим карателям воюющих за свободу Речи Посполитой героев АК. На Украине же большевики объявили о замене колхозов "товариществами по совместной обработке земли" — и если раньше селяне работали, все в общий "колхозный" котел, откуда бралась доля на нужды УПА, то после пришлось приходить за "налогом" к каждому отдельному хозяину. В итоге, резко возросло число предателей, "зрадныков", и самые жестокие кары уже не помогали. Хотя возможно, мясники из СБ перестарались, убивая по малейшему подозрению и даже просто, для устрашения — а в итоге, когда убить и вместе с семьей могли любого, без разницы, зраднык или нет, это уже вызывало злобу, а не страх. Теперь последних "лыцарей" добивают в лесах, как диких зверей. Где ты, Украина, неужели вмерла наконец?

А сейчас — самому бы остаться живым! Крыж говорил, начнут акцию после Ялты, то есть двое суток уже есть. А до того всякое может случиться — например, кое-кто может случайно выпасть за борт и утонуть. Давно он, "генерал-провидник" Кук самолично удавкой не работал, но придется вспомнить — если всего трое, сам Крыж и пара его подручных, являются угрозой, ну а щенки это просто расходный материал, и его, Кука, не знают. Будут дергаться — информация о них может и к москалям утечь, надо лишь продумать, как технически это осуществить, чтобы самому остаться в тени. И на самый худший вариант, если у этих взбесившихся удастся начать — самому держаться в стороне, и позаботиться, чтобы после не уцелели свидетели. Не только Крыж с его бандой — но и хлопцы из экипажа, Грицько, Марко и Андрий, кто помогли ящики с оружием в трюм протащить. Пусть дохнут кретины — долг умных, сохранить себя для будущей борьбы! Может, придет еще время... И кому тогда он, Кук, будет нужен — постаревший, вышедший в тираж, ему уже сорок, а лавры всеукраинского диктатора, как пан Пилсудский, где-то в бесконечном далеко! Москали проклятые, ненавижу! И приходится улыбаться им, прислуживая — руки сноровисто делают уже привычную работу, поднести полные блюда, забрать пустые. Вспоминая, как хлопцы в схронах жрали пустой суп из крапивы и отвар из хвои. Оттого он, Кук, и перебрался из леса сюда, в комфорте и сытости приятнее, ну а что к стенке приставят, если попадется, так в схроне шанс выжить сейчас еще меньше. Плохо лишь, что власть упустил — в те времена такие как Крыж ему бы и слова поперек сказать не посмели, "слушаю, генерал-провидник", ну а сейчас, плевать на твой чин, если за тобой здесь и сейчас два десятка головорехов ходят, готовые убить любого, на кого укажет атаман!

Пируют москали — вот за тем столиком, сам Лазарев, "Адмирал Победы", с женой и детьми. А за одним из соседних, "сама Лючия Смоленцева", что в кино снимается, лицо ее на афишах — москальские фильмы, про войну и ударный труд, Кук не выносил, хотя вынужденно смотрел, чтобы не выделяться из коллектива (иначе, донесут ведь). Зато ему доставляло удовольствие, проходя по залу ресторана, представлять как бы он сейчас сидел важным паном, на том месте, где этот москальский адмирал, к нему подводили бы связанных москалей, а он приказывал, убить, убить! А москальских баб, каждую в схрон с десятком изголодавшихся хлопцев — и что с того, что ты актриса, или жена какой-то шишки, чем выше ты взлетела, тем приятнее тебя топтать.

Сам Кук предпочитал пользоваться услугами доступных женщин, на одну ночь. Помня о судьбе купринского "штабс-капитана Рыбникова", а еще опасаясь, что постоянная любовница окажется приставленной от СБ, и вполне может его сонного прирезать или удавить. Но природу не обманешь — и всматриваясь в холеные лица москальских сучек, он сначала пытался представить, каковы они в постели, а затем с еще большим удовлетворением воображал эти лица в гримасе боли и ужаса — как у той учительши, в сорок четвертом, живучая была, долго помирала! Жена адмирала сидела к нему спиной, Кук нагнулся над столом, забирая пустые тарелки и столовый прибор, женщина взглянула на него — и Кук похолодел, узнав ту, кто была "Ольховской" в Киеве тогда. Судя по ее взгляду, она его узнала тоже! И он, словно зверь, с размаху сунул лапу в капкан! Оружия нет — а в ресторане полно военных, и у многих кобуры видны! Если эта тварь крикнет — ему не уйти.

А если так — нож в руке, столовый, с тупым концом, но его достаточно, чтобы приставить к шейке москальского щенка? И — дернешься, закричишь, я твоего отпрыска зарежу! А ты, мальчик, сейчас пойдешь с дядей к выходу, для дядиного спокойствия, я еще пожить хочу, хоть день, хоть час, но мой! Затеряться на судне, а когда к берегу подойдем, прыгнуть за борт, пробковый жилет украсть нетрудно — все лучше, чем гарантированный расстрел!

Было радостно наблюдать за лицом москальской сучки в эту секунду! И тут сначала нож исчез из руки каким-то волшебным образом, а затем в плечо ударила такая боль, что хотелось взвыть! Локоть задран в потолок, ладонь неестественно вывернута и сжата как в стальных тисках, на цыпочки приходится вставать, чтобы было не так больно.

-Не дергайся, урод — голос сзади, прямо в ухо — или руки оборву совсем. И ноги обломаю тоже — тебя к виселице на тачке повезут.

Валентин Кунцевич.

Аня Лазарева сидела за соседним столиком, в трех шагах от меня — то говорила что-то нашему Адмиралу, то озабоченно наклонялась к детям, Илюшке и Владику. Веселая, нарядная, и просто ослепительно красивая. Хотя, так выглядят все счастливые женщины. Наглядный пример образцовой советской семьи.

Здесь был не общий стол, а отдельные круглые столики на четверых. Маше, рядом со мной, не нравилось, что я смотрю не на нее, она скучала и надувала губки. А когда она отворачивалась, я видел ее профиль, очень похожий на Аню (даже прическа так же непринужденно растрепана). Хотя Маша моложе почти на десять лет. Может и впрямь, жениться мне, махнуть на все рукой? Уж если, простите за откровенность, сейчас билеты у нас в одну каюту — вопреки правилам, для пароходов и гостиниц, что "лицам, не состоящим в браке, запрещено". Интересно, кто в нашей Конторе билеты распределял — сильно подозреваю, что та, кто напротив сидит.

В зале все свои — Мазур, Репей, Дед, Нукер, Акула — легенда советского спецназа. И семейство Смоленцевых здесь, за столиком от "адмиральского" с другой стороны. Юрка "Брюс", рядом Лючия блистает, и двое старших детей. Младшие двое, как и Анина годовалая дочка, в каютах остались, под присмотром Марь Степановны и нянь из "смолянок". Музыка играет, снаружи темнеет уже, мирный вечер, тишь да покой. Что там после обеда в плане — культмероприятия, танцы или кино? А после, по каютам, и мы с Машей тоже — взрослые люди, все понимаем! Утром уже в Севастополе проснемся, согласно расписанию. День стоянка, экскурсии — вечером, продолжение круиза.

-Ты пацанов видел? — озабоченно спросил Юрка, подсев ко мне — которые, житомирский детдом.

Я кивнул. Мальчишки, на вид в возрасте от пятнадцати до семнадцати, как мне сказал пассажирский помощник, "дети совработников и милиционеров, убитых бандеровцами". Занимали целый ряд кают третьего класса на палубе Е (самой нижней). Но так как у нас не какой-нибудь там "Титаник", где "чистую" публику отделяют от нечистой, то детдомовцы бродили по всему пароходу, группами по трое-четверо — в разговоры не вступали, держались скованно, озирались по сторонам.

-Тебе ничего не напоминает? — сказал Юрка — классический же случай, чему нас учили!

Теоретически, да. Признак подготовки не теракта, а именно захвата объекта. Предварительная рекогносцировка — и обязательно группами, контроль друг за другом, чтоб никто не сорвался, не сболтнул. И минимум контакта с людьми — чтоб психологически с кем-то не зацепиться, не дрогнуть, не пожалеть в решающий момент. Если бы это были селюки бандитского вида, я бы первым озаботился принять меры — полномочия у нас были, устроить шмон на предмет оружия, с детальной проверкой документов, и для предосторожности, не выпускать подозрительную публику из кают. Но детдомовцы — может, они просто "дикие" такие, впервые в жизни выбрались на море?