Я скосила взгляд — вот чем хороша вуаль, позволяет делать это незаметно. Точно, стоит, и смотрит — на пана Штеппу. Который быстро шел по перрону — тут кто-то из "красноповязочных" громко крикнул:
-Ще не вмерла мать-руина, ну а вонь уже идет!
Желто-синяя компания пустилась бегом, провожаемая смехом и улюлюканьем. Когда они исчезли с перрона, к нам подошел парнишка лет семнадцати, к красной повязкой на рукаве.
-Племяш мой, Ванька — сказал Кармалюк — ну что, благодарю за службу! Из-за бдительного несения которой, враги не отважились на провокацию. Но вы глаз не спускайте — ишь чего удумали, с петлюровскими флажками бегать, по нашему советскому Львову!
-А мы их всех завтра поймаем, поодиночке! — ответил племянник — знаем ведь всех, и где живут. И втихую, рожи начистим. Дядя, я ж понимаю — нельзя, чтоб открыто, для авторитета СССР вред, что в европах скажут...
-Тьфу, ну что за каша у тебя в голове — бросил Кармалюк — имели мы все эти европы, нехай заткнутся! А нельзя, потому что приказа такого не было. Отчего — начальство лучше знает! А нам не положено.
И покосился на Вальку. Племяш тоже глянул вопросительно, и подобрался весь, будто собираясь встать по стойке смирно.
-Товарищ из Москвы — пояснил Кармалюк — а это вот, Шевченко Анна Петровна, с киностудии. Слышал ведь, что кино снимают на Замковой Горе? Только Анна Петровна еще и интересуется, как мы тут живем, коммунизм строим — может, будут уже тогда про нас снимать, а не про какую-то историю.
А на меня — с пренебрежением глянул! Чуть заметным, но все же. Мне это еще по Севмашу знакомо, в самом начале — "фифа выряженная, ну что она умеет". Там, и в Москве, и в Питере, привыкли уже, что женщины одеваются хорошо — ну а тут еще с нами не знакомы. Мне же лучше — от "нарядной фифы" угрозы не ждут. А косые взгляды тех, чье мнения мне не важно — мне глубоко безразличны! Зато любопытство показать я вполне могу, естественно будет.
-А девушка была, тоже из их компании?
-Нинка-то? — бросил Ваня (чуть наигранно, как мне показалось) — так это, дочка нашего ректора, тоже учится, на медицинском. И с этими, просто ради любопытства пришла. А так, наш она человек, советский!
Положим, советский человек всяких подозрительных связей заводить не будет? Хотя, ради дела я с такими, как Лида Чуковская общалась. А до того, на Севмаше, так вообще, американский шпион мистер Эрл был. Но о том ни Ване, ни Кармалюку, знать не надо. Для них я всего лишь товарищ с киностудии, посодействовать которой референт Федорова попросил.
-Так я пойду, дядя Митяй?
Ну и нам тут делать больше нечего. Наши подтянулись — Мазур, Кот, Акула, кто нас издали страховали, вместе с местными товарищами. Транспорт ждет — нам еще на съемки надо сегодня успеть!
Гражданин Линник контакт имел лишь с четырьмя "красноповязочниками" (опознаны как его кружковцы, вот фамилии). А еще он произнес фразу, себе под нос, когда гражданин Штеппа из вагона появился — ну а Кот, будучи в четырех шагах, имея отличный слух, сумел разобрать, даже в вокзальном шуме:
-Ну, здравствуй, "агнец".
Это что, кличка, позывной? Срочно информацию поднять, Штеппа и Линник раньше пересекались, когда и где?
Валентин Кунцевич.
Военное дело — очень простое и понятное. Карл Клаузевиц. И я начинаю думать, что тот немец был прав.
Снимаем эпизод штурма. Как это должно выглядеть на экране — строится на поле войско, впереди каре немецких наемников, штурмовая пехота, позади них панская кавалерия. И пушки — сделанные очень похоже, из труб, досок и тележных колес, но как настоящие выглядят, если только не совсем вблизи. Численность осаждавших — Стругацкий поначалу вписал в сценарий, двадцать тысяч, как бы у нас, дивизия с усилением. Пришлось ему разъяснить, что по тем временам, такую армию на большую войну собирали — население тогда было существенно меньше.
-Так в летописях записано, что в веке семнадцатом, даже один крупный польский магнат, вроде Вишневецкого, мог иметь пятнадцать тысяч конного войска.
-Ну во-первых, за сто пятьдесят лет, мобресурса стало побольше. А во-вторых, даже в время "шведского потопа", численность армий составляла порядка десяти-двадцати тысяч. Под Варшавой там сражались (вопрос жизни и смерти Польского королевства!) семнадцать тысяч шведов и бранденбуржцев против сорока тысяч поляков — причем в трехдневной битве, паны были разбиты и Варшаву сдали. А так, согласно истории, вся шведская армия вторжения насчитывала два корпуса, в четырнадцать и в двенадцать тысяч — и этого хватило, чтобы всю Польшу на уши поставить, "потоп", катастрофа, после которой Речь Посполитая так и не оправилась!
-Это как? Две дивизии, на такую территорию?
-Так там не только шведы были. Сами поляки, те же магнаты, как дерьмо в проруби болтались, то присягая шведам, то воюя с ними. И бранденбуржцы (то есть немцы), и даже мы, русские, тоже активно участвовали, себе куски отрывая. Ну и правда, мало оказалось — польское войско шведы разбивали не раз, а территорию удержать, у них войск не хватало, ту же Варшаву за войну занимали не однажды. Но и тогда, повторяю, больше двадцати тысяч войска у одной из сторон в одном месте собиралось редко. Так что урежь осетра — если по летописям, в 1569 году в Дрогобыче жило 1800 человек, то на семьдесят лет раньше, клади полторы тысячи. С вооруженной силой, максимум полсотни постоянной городской стражи, и ополчение могло быть еще сотни три-четыре, на случай набега татар. Против такого, панам трех-четырех тысяч войска хватит. И то даже не для сражения, а как аргумент, чтоб сосед по походу себе больше не урвал. А собственно лезть на стены — на то могли скинуться (особенно с участием Церкви) на немецких наемников. Считая что рядовой кнехт получал четыре гульдена в месяц, элитный боец первого ряда — двойную плату, сержант — тройную или четверную, офицеры, к коим также относились знаменосец, барабанщик, лекарь, казначей и фельдфебель (тогда это была должность заведующего обозом и лагерем, по-нашему, зампотылу) — шести— или восьмикратную, ну а зарплата полковника оговаривалась особо — правда, и "чрезвычайные" траты полка, если таковые возникали, шли из командирского фонда. При том, что заработок квалифицированного ремесленника тогда — два гульдена в месяц, а подмастерья или крестьянина, один или меньше. То есть нанять тысячную банду на месяц, святому отцу обошлось бы где-то в шесть-семь тысяч гульденов — размер среднего купеческого состояния, для Церкви вполне подъемно. Тем более, если пообещать расплатиться после штурма (за вычетом убитых), и надеяться повесить на побежденных все расходы.
-Так ведь артиллерия еще. Ее сосчитали?
А ведь верно — тогда, самый дорогой род войск. Пушкарям все завидовали — получают как офицеры пехоты, а в битве от сечи в стороне (ну если только враг до пушек не доберется). Только были пушки под стенами, скорее всего, собственностью панов, а не наемников — чтобы пыль в глаза другим панам пустить, какая у меня сила. А значит, за собственный панский счет.
Вообще, достоверность в фильме больше пришлось соблюдать, по части оружия современного. Поскольку зрителями будут не только штатские — но и те, кто служил, и кто воевал, а они хорошо могут оценить эффективность пулемета и снайпера на указанной дистанции, по плотному строю ростовых мишеней. А со средневековой тактикой не знакомы — если сам Великий Режиссер (бывший фронтовик!) предложил дополнить эпизод с послами, огненными стрелами, "для большего драматизма". Искренне полагая, что это такое же простое дело, как в наше время команда, "зажигательные патроны заряжай, огонь". Но товарищи с истфака здесь, для консультаций привлеченные, объяснили, что со стрелами было куда сложнее — вместо ценного закаленного наконечника к древку прикручивалась пакля, пропитанная смолой, строго в пропорции (слишком хорошо будет гореть — сгорит еще в полете, слишком плохо — эффекта не даст). И у стрелка при этом был "второй номер" с факелом, запаливавший стрелу в самый последний момент. Потому, по жизни в той обстановке, совершенно невероятно, что у поляков бы наготове такие стрелки оказались, и они не запаниковали бы под пулеметом. Но уж больно зрелищной и эффектной получилась сцена!
Сам же бой, по сюжету — эффектно, но тактически не интересно. Как вояки "генерала" Мо против наших пулеметов у базы Синьчжун. В пятнадцатом веке, дистанции боя были совсем смешные на наш взгляд — зажигательная пуля из снайперской винтовки, в бочку с порохом на артиллерийской позиции, и хороший выходит фейерверк, с летальным исходом для артиллеристов! Которые, как я сказал, и в те времена были куда более ценным и редким персоналом, в сравнении с пехотой. А дальше — чистая арифметика, что кончится раньше, у них люди, или у нас патроны. Если по сюжету, проход из этого времени в 1942 год есть, и нам еще боекомплекта подкинуть успели. И снайперша Таня (Лючия) работает, выбивая командиров (или тех, кто на них похож). И шансы у атакующих, до стены добежать, со штурмовыми лестницами на плечах?
Отбились. Где-то все же враги сумели влезть на стену, чтоб перед камерой сабельками помахать (не везде же с пулеметом успеешь, фронт широкий) — но отбились. Нам больше возни было все сцены отснять, имея весьма ограниченную натуру — но сделали. В кадре поле с бесчисленными тушками "убитых врагов" — по жизни, куда убитые с прошлого эпизода делись, если ландшафт вполне узнаваем, и кто костровые столбы выкопать успел? А ведь много трупов, за двое-трое суток в жаркое лето, здесь было бы как после газовой атаки — опять же Синьчжунское наше сидение вспоминаю, ой и погано там было под конец, не продохнуть! Но будем считать, что давешний парламентер не только неудовольствие высказать приезжал, но и банально договориться о выносе тел, к взаимной выгоде, тем — своих похоронить по-людски, и мародерка конечно, нам — чтоб не воняло.
А полностью фраза Клаузевица звучит — военное дело простое и понятное, но воевать сложно. То есть думать особенно не надо, но трудно встать и идти туда, где тебя могут убить. Точно, этому Карлу диверсом не быть.
В университете какая-то непонятная возня. Чем ближе 1 сентября, начало занятий, тем выше накал страстей. По поступившей информации, "антибандеровцы" (среди которых тон задают именно "кружковцы" Линника) удерживают "украинцев" от каких-либо действий, говоря вроде правильные слова о проклятой бандеровщине, об интернационализме, и "давайте жить дружно, мы все — советские люди". Внешне все замечательно — вот только я отчего-то не верю. И "пятой точкой" чую, но понять не могу, где подвох?
Следующий эпизод фильма — городские католики, пятая колонна, ночью попытаются ворота открыть, спасая свои души от отлучения. Не зная или не веря, что их тоже собираются резать.
Анна Лазарева.
В этот раз ректор, товарищ И.Н.Куколь, буквально расстилался в любезности. Даже неудобно было.
-Конечно, дорогая Анна Петровна, организуем все в самом лучшем виде! Отлично понимаем, что Константин Феодосьевич будет рад пообщаться со своими будущими студентами. А нашему юношеству весьма полезно послушать мысли человека со столь интересным жизненным путем. Ученик самого Грушевского...
-...подданного Австро-Венгерской империи, и одного из организаторов проавстрийского "легиона сечевых стрельцов", как было написано в обвинительном заключении 1914 года — подхватываю я — ладно, про "шпионаж в пользу оной империи, опускаю", это кровавые палачи самодержавия могли и придумать. Вернувшись в Киев уже после Февраля 1917, гражданин Грушевский (ну не надо морщиться, Иван Никифорович, я "гражданин Российской республики" имею в виду) заявлял, что целью своей деятельности видит формирование украинской государственности и украинского национального сознания — то есть признавая, что на тот момент таковых не было. Был избран главой Центральной Рады, единственными запомнившимися деяниями которой были, договор с Германией о капитуляции и оккупации украинской территории и кровавое подавление большевистского восстания в Киеве в январе 1918 года. После чего, свергнутый Скоропадским, бежал в Вену и пребывал там до 1924 года, когда попросил дозволения вернуться в СССР. Получил кафедру профессора истории в Киевском университете, избран академиком АН СССР, в тридцать первом арестовывался, но быстро освобожден, умер своей смертью на курорте в Кисловодске в 1934. Я ничего не перепутала, Иван Никифорович?
Ректор качает головой. Не понимая, к чему я клоню.
-Теперь к гражданину Штеппе перейдем, раз уж о нем речь — продолжаю я — офицер армии Врангеля, не подвергшийся за это никаким репрессиям, затем советский профессор, докторская диссертация по истории европейской культуры. В войну, когда советские люди сражались с германским фашизмом, не жалея себя, гражданин Штеппа в оккупированном Киеве не только редактировал поганый листок, но и писал псевдонаучные статейки о вреде еврейской расы, удостоенные благодарности немцев. При отступлении фашистских войск с Украины, бежал с ними, и был задержан СМЕРШ уже в Германии причем при попытке удрать дальше на запад. Абсолютно никаких свидетельств о его "помощи партизанам и подпольщикам", о чем пишет ваша университетская газета, не найдено — зато есть сведения о его причастности к событиям в Бабьем Яру, касаемо пропагандистского обеспечения, когда он убеждал киевских евреев не прятаться, не бежать, ничего не бояться. И вы, Иван Никифорович, считаете такого человека, достойным примером для советской молодежи?
Мне интересно, как ректор выпутается? Прояснить для себя его мировоззрение — да и просто, поставить на место.
-Ну, дорогая Анна Петровна — произнес он наконец, после паузы — однако же если наша Советская Власть и правосудие сочли, что Константин Феодосьевич может занять место среди преподавательского корпуса нашего университета. Кто мы такие, чтобы решения высших инстанций сомнению подвергать? Я так понимаю, что это приказ свыше? Раз мне сам Алексей Федорович звонил.
-Именно так — говорю я — ну а я в данном случае, лицо совершенно постороннее, которому просто интересно будет послушать. Не смею вас больше задерживать, Иван Никифорович, позвольте откланяться.
Встаю, иду к двери. В последний момент резко оборачиваюсь — интересно, с каким выражением товарищ Куколь мне в спину смотрит? Ненависть, досада, раздражение — я бы не удивилась.
Но это был страх, даже животный ужас. Хотя я всего лишь мгновение успела поймать, до того как Иван Никифорович поспешно глаза опустил. Смотрел он на меня — как на явившуюся к нему смерть с косой. С чего бы? Чем для него может быть опасна скромный администратор Ялтинской киностудии, Шевченко Анна Петровна?
Или же — Анна Петровна Ольховская, "та, которая в сорок четвертом самого Кириченко, Первого Украины, под расстрел подвела". Про нашу "инквизицию" уже чего только не рассказывают! Однако же Алексей Федорович, когда я ему свои полномочия предъявляла, с подписью "И.Ст" — по которым, мои распоряжения для него обязательны, то есть моя власть выше чем его, Первого в республике — то он с интересом прочел, без страха (после сказал — слышал про такие мандаты, но прежде не видел никогда), а затем просто и по-деловому спросил, какие указания будут? Нормальная реакция человека, которому нечего бояться!
