— А вас это не интересует?
— Абсолютно! — отрезал Сидоров. — У меня конкретное задание, которое я должен выполнить во что бы то ни стало, не отвлекаясь на никакие посторонние вещи!
— А вам разве не интересно самому посмотреть, что там? — спросил Андрей. Иван Иванович посмотрел на него, как на умалишённого:
— Андрей Дмитриевич, есть такое слово: приказ! К тому же, — добавил он примирительно, — у нас совершенно нет времени. Жесточайший цейтнот, понимаете ли. Слишком не нравится мне всё то, что случилось в колонии и что вокруг нас происходит. Так что, чем быстрее мы унесём ноги, тем будет лучше. И для нас, и для, — кивнул на Джелли, — наших временных союзников...
Помолчав, добавил: — Я, конечно, доложу в Москву, пусть сами с этим разбираются. А вы ходите в этой летающей кастрюли по-осторожнее, а то мало ли? Да, возьмите на всякий случай! — он вытянул из кармана и протянул Андрею пистолет. Это была хорошая машинка — "зиг зауэр".
— Спасибо! — поблагодарил журналист.
— Да не за что!
Машины в колонии имелись старые и совсем не военного варианта. Это были два американских летающих крана S-60 "Скайкрен" конструкции Сикорского, увидевшие свет ещё в 1959 году. "Вертушки" были тяжеловесными, фюзеляж представлял собой длинную поперечную балку, переходящую в хвостовую. Спереди располагалась кабина пилотов с задним остекленением для дополнительного обзора, был пассажирский контейнер весом в 770 килограммов, рассчитанный на перевозку двадцати человек. Грузоподъёмность у "Скайкрена" была пять с половиной тонн. Именно два последних обстоятельства и сыграли свою роль при выборе машин. Ну и, разумеется, стоимость — "вертушки" взяли на распродаже дешёвого металлолома в Мексике, где их собирались пустить в переплавку, и слегка подремонтировали — но, в целом, они и так были на ходу. Для перевозки золота и кокаина — лучшее и не придумаешь!
В первую машину загрузился Ранке со своей личной группой — десять отборных головорезов, "работавших" с ним в Алжире, Биафре и в Шабе, а во втором разместился Альтман с тремя бодигардами. Парни были повязаны кровью, не раз вытаскивались Хуго из неприятностей, за что и платили шефу преданностью, как псы, готовые за хозяина рвануть хоть в преисподнюю, хоть ещё куда.
Первым шёл Ранке, за ним двигался Хуго. Лететь было недалеко, каких-то сорок минут, но меры безопасности применялись строго: двигались на предельно низких высотах, поддерживая режим радиомолчания — мало ли. Береженого, как известно, Бог бережёт! Ещё не хватало попасть под очередь из крупнокалиберного пулемёта или получить заряд в бок из НУРСа, а то и гранатомёта.
Но Бог миловал. За полтора километра до нужной точки, выбрав подходящую более-менее ровную местность, свободную от деревьев, опустились туда.
— Быстро, быстро! — хрипло скомандовал Ранке, но его парни и так знали, как поступать в подобных случаях: горохом высыпались из "вертушки" и веером разбежались во все стороны, занимая круговую оборону. Минуты через две, метрах в тридцати от первой машины, приземлилась и "вертушка" Альманна. Из люка выпрыгнули сначала бодигарды, затем на траву соскочил и глава "Нуэва Бавариа". Бодигарды настороженно оглядывались, готовые немедленно пустить в ход "М-16". Но пока было тихо.
Альтман был в бронежилете и стальной каске — глупо было бы, считал он, на последнем этапе эксфильтрации словить случайную пулю, а вооружён чехословацким "скорпионом", любил он эту надёжную, неприхотливую штуку, не раз выручавшую его, а вот у Ранке был французский МАТ-49 — его он предпочитал всем прочим образцам автоматического оружия. Он тоже напялил на себя бронежилет, но вот от каски отказался, надел обычный берет.
— Ну что, двинули, старина? — несколько нервно осведомился Хуго у своего зама. Тот молча кивнул и прокричал: — Первая двойка — строго на север, идём осторожно, смотрим перед собой внимательно, впереди могут ждать неприятные сюрпризы! Вторая и третья двойки — левый и правый фланги держим, четвёртая — прикрываете тыл. Пятая — с нами. Вперёд, вперёд!
И они двинулись — короткими перебежками, контролируя каждый свой сектор. Ранке шёл тяжело, с придыханием — явно не для старика были теперь такие переходы, но предложи ему Альтман остаться в одном из вертолётов, оскорбился бы невероятно. "Я — старый солдат! — бывало, заводился он в подобных случаях. — И для меня эти переходы — тьфу!" После чего демонстративно сплёвывал себе под ноги, демонстрируя силу духа и железное здоровье. Ну, насчёт здоровья у Хуго иногда возникали сомнения, но он держал их при себе. Ибо Ранке мог снова завестись и забивать ему, Альтману, мозги часа два, а то и поболе.
Они выдвинулись из перелеска вечнозелёных широколистных деревьев — кажется, это были дубы, росшие вперемешку с соснами, спугнув по пути оцелота, и по пояс в высокой траве направились к очередному участку густого леса.
— Это там, за деревьями, — сказал Хуго Ранке, ещё раз сверившись на ходу с картой. — Нужно быть внимательнее, здесь могут оказаться наши гости.
— Мы же их опережаем!
— Их — может и опережаем, — резонно заметил старик. — А вот тех, кто напал на колонию — ну, не знаю, не знаю... — он с сомнением покачал головой.
— Думаешь, тоже из-за этого чего-то? — спросил Хуго и показал взглядом на вырастающий прямо перед ними лес.
— А кто его знает? — не стал спорить Ранке. — Но я не люблю совпадений. А когда в одно и тоже время собирается столько народу, этот придурок Негри, — он назвал фамилию своего злейшего врага с таким тоном, будто выругался, — травит половину гостей, потом нас обстреливают, то поневоле задумаешься...
И в это время сухо протрещала очередь — и один из двигавшихся в авангарде бойцов рухнул на землю, заходясь в отчаянном крике, видимо, ему попали в колено. Специально метили, гады!
— Ложись! — рявкнул Ранке, но народ и без его команды дружно повалился на землю, моментально открыв огонь из всех стволов. Били короткими очередями, как раз в том направлении, откуда по колонистам прилетели свинцовые "подарки".
— Отставить стрельбу! — закричал Ранке. — Группа два и три — разберитесь с придурками! И желательно — без смертоубийства! Я хочу знать: кто это?
— — — — — — —
Выехали на двух грузовичках, раздолбанных до полнейшего безобразия, такого, что казалось на очередной кочке или рытвине они рассыпятся на составные части. Но — вот же удивительное дело! — машины тряслись, опасно скрипели, но при этом продолжали исправно тянуть. Из предосторожности ехали с небольшой скоростью. На первом авто рядом с водителем расположился пулемётчик — оружие было укреплено прямо на капоте, так, чтобы немедленно открыть стрельбу, попадись навстречу нехорошие люди. Секейра посадил своего человека — оно как-то надёжнее. В кузове же сидели люди падре. Ну и рожи, подумал мимоходом лейтенант, мазнув взглядом по их обветренным лицам. Не хотел бы я с ними ночью повстречаться на пустынной улице. Прирежут, и поминай, как звали! Не удивлюсь, если на каждого у его столичных коллег накопилось достаточно оперативного материала. Ну, да его, Секейру, это совершенно не касается, пока что они делают общее дело, а дальше — посмотрим.
Во втором автомобиле был сам лейтенант, двое его парней и падре. Роза хотел было забросить в кузов ещё и свои ящики, но, пораскинув немного мозгами, от этой идеи отказался: у отца Игнасио, во-первых, они будут целее, а, во-вторых, если тот и решит проявить неуёмное любопытство, то оставленные для охраны груза трое человек сумеют вовремя пресечь ненужные поползновения местного священника. Ну и, в-третьих, не стоило на опасное дело выдвигаться с такой находкой. Для вящей безопасности оно как-то по-надёжнее выйдет. А уже потом, когда разберёмся с колонией и с тем, почему там замолчали, вернёмся за ними. Если вернёмся, тут же мрачно пошутил про себя падре, и на всякий случай перекрестился.
Мотор мерно гудел, изредка срываясь на хриплое покашливание, дорога, точнее, НАПРАВЛЕНИЕ, причудливо извивалась то влево, то вправо, наматываясь на колёса, и падре, уместившийся в кузове (туда, кстати, влез и лейтенант, предоставив место в кабине одному из своих автоматчиков), начал потихоньку посапывать носом. Священник слишком устал за этот суматошный день и больше всего на свете хотел сейчас подремать хотя бы минут двадцать. К тому же жара немилосердно давила на виски. С возрастом организм падре стал болезненно реагировать на перепады атмосферного давления и слишком высокую температуру. Верный признак того, что он, Роза, засиделся в здешний краях.
Но не тут-то было! Неуёмный центральноамериканский темперамент Альберто Секейра не мог согласиться с тем, чтобы ехать вот так просто, без общения. С бойцами толковать — это НЕСПОДРУЧНО, подчинённые всё-таки — это раз, ну и, естественно, кому-то нужно следить за дорогой — это два. Следовательно, оставался падре. Поэтому лейтенант без лишних церемоний толкнул Розу в плечо, а когда тот, недовольно морщась, открыл глаза и непонимающе посмотрел на него, весело предложил: — Падре, может — пару глотков?
И потянул из кармана плоскую фляжку. Роза хотел послать молодого офицера очень далеко — по известному, впрочем, всем адресу, но тут у него снова заломило в висках и поэтому отказываться от предложения выпить он не стал. Лишь осведомился брюзгливо, принимая от лейтенанта посудину:
— А это что? Ром? Надеюсь, хорошего качества?
— Ну что вы, падре! — засмеялся явно довольный тем, что представилась возможность хоть чем-то приятно удивить собеседника Секейра. — Стану я угощать вас какой-то дрянью! Коньяк. Настоящий "Наполеон"!
— Неплохо у вас тут, в Сан-Сентро, снабжаются спецслужбы! — действительно поразился падре — коньяк он любил, чего уж здесь греха таить! Отвернул крышечку, сделал большой глоток — и поневоле расплылся от удовольствия: давно ему не приходилось пить столь выдержанного напитка. Настроение сразу улучшилось, да и боль в висках как-то быстро и незаметно отступила. Падре глотнул ещё раз и не без некоторого сожаления вернул фляжку хозяину. Но лейтенант отказался:
— Пейте, падре, я уже приложился!
Ну что ж, раз предлагают, да ещё от чистого сердца, то отказываться не стоит. И Роза не стал возражать, оставил фляжку у себя. Спать уже расхотелось и как-то само собой завязался разговор, о чём так поначалу желал лейтенант. Разговор ни о чём — который не напрягает никого из говорящих и, в общем-то, ни к чему их не обязывает. Обычный трёп, не более того. Но это, как чуть позже выяснилось, было всего лишь обманчивым впечатлением!
— Так откуда столь дорогой коньяк в ваших краях? — без всякой иронии, поинтересовался у Секейро падре. — Насколько я успел убедиться, местные торговцы берут что попроще...
— Это так, — кивнул лейтенант. — Но здесь особый случай. — Понизив голос, сообщил со значением: — Подарок! — и смущённо признался: — Отец прислал на день рождения. Купил целый ящик — сейчас, правда, от него почти совсем ничего не осталось...
— Ну да, ну да, — посочувствовал офицеру падре. — У меня бы тоже столь ценный продукт долго не залежался!
Лейтенант подозрительно покосился на собеседника — не насмехается ли тот над ним? — но Роза скорчил самое невинное выражение на своём лице и контрразведчик успокоился.
— Куда ездили, падре? Если не секрет, конечно...
— Какой секрет? Вы у меня уже интересовались этим, — любезно ответил священник. — Итальянская молодёжная организация доставила в Никарагуа гуманитарный груз для отдалённых поселений верующих. В епархии Манагуа нам посоветовали вашу зону ответственности, колонию "Нуэва Бавариа". Очень, знаете ли хвалили её — и производство наладили, добывают здесь металл, — какой, Роза называть не стал, а лейтенант лишь понимающе улыбнулся — понятно, ему по роду службы положено было знать кто тут каким воздухом дышит! — И сельскохозяйственными работами занимаются. Правда, не в том объёме, в каком им хотелось. Вот наши прихожане и собрали единоверцам по мелочи некоторые продукты питания, которые у вас тут отсутствуют, лекарства подобрали, средства гигиены, литературу религиозную... В общем, позаботились и о пище мирской, и о пище духовной!
— Это важно — заботиться о пище, — хмыкнул лейтенант. И как бы промежду прочим спросил: — А как вам понравилась сама колония?
— А что колония? — пожал плечами падре. — Обычное поселение нормальных иностранцев на нашей земле: никаких изуверств и противозаконной деятельности, уважение к здешним законам и хорошие отношения с местным населением. Таких много. Люди, знаете ли, устали от европоцентристского образа жизни, им хочется простого, тихого, мирного и гармоничного существования с окружающими. В местности, где им никто не мешает, соответственно и они тоже не лезут в чужие дела.
— Своего рода ашрамы индийские, да, падре?
— Где-то так, — кивнул Роза. — Только там больше язычество процветает, а у нас — истинная вера в единого Господа нашего! — он перекрестился и лейтенант, после некоторого колебания, тоже последовал его примеру. Помолчали. Падре привстал и подставил разгорячённое лицо под набегающий воздух — а парень-то хитёр, вон как ловко вплетает нужные вопросы в их беседу относительно того, что творится в колонии. Конечно, такому опытному человеку, каким являлся он, Роза, все эти уловки были ясно видны, как микробы под линзами микроскопа биологу-профессионалу. Но будь на месте священника кто-либо попроще, он бы вряд ли распознал интерес, проявляемый лейтенантом к творящимся в "Нуэва Бавариа" делам и "пел" бы сейчас вовсю, как та же птичка!
Впрочем, скрывать какую-либо информацию от Секейры не имело никакого смысла. Видно было, что тому абсолютно не хотелось ничего знать как о самом падре, так и о цели его визита сюда. Альтманн, Мендоса и Негри — вот кто представлял повышенный интерес для контрразведчика. И почему бы в таком случае не удовлетворить его желание, не пойти парню навстречу, благо это ничем неприятным самому падре не грозило. А могло даже помочь. Кто ж от подобного отказывается? Только идиот! А падре идиотом не был.
Рядом встал лейтенант, ухватился левой рукой за борт кузова, повернул голову к священнику:
— Устали?
— Есть немного.
— Так можете поспать.
— Спасибо, уже выспался.
— Что ж, как хотите. Тогда выпьем! — снова свернул на привычную тему Секейра. Не дурак был парень насчёт алкоголя. Впрочем, тут трезвенников было мало, как успел убедиться священник, добрая выпивка помогала скрасить серые будни и нищенское существование, дарила пусть небольшую, но радость бытия.
— О, простите, мой лейтенант! — падре протянул Альберто его фляжку и тот с удовольствием выпил.
А дорога всё так же бежала навстречу и по сторонам проносились деревья, кое-где смыкавшиеся в плотный подлесок, а потом вновь расступавшиеся и открывавшие на всеобщее обозрение уныло-безрадостную местность. Падре снова опустился на дно кузова и сказал лейтенанту, что он, пожалуй, просто посидит и что, если тот не возражает, поговорит с ним потом. Секейра не возражал. Уселся рядом, прикрыл глаза, но не уснул. Просто о чём-то задумался.
