"...Только старый ворон устало,
Оторвавшись от стаи, летит.
Наклевался за жизнь свою падали,
Насмотрелся на тех, кто убит.
И не может понять на старости
Отчего на земле столько зла,
Отчего не живется по-доброму,
Отчего пахнет кровью земля?"
Фаргел сидел рядом, деликатно помалкивая. Вроде и не смотрит в мою сторону — а нет-нет да и глянет: справляюсь ли, все ли держу под контролем?
Справляюсь. Держу. Пока, по крайней мере.
Старейший приволок меня в ночной клуб, чтоб я развеялся, чуток расслабился. Расслабишься, как же! Только вспомнишь, во что превратилась квартира, забрызганные кровью стены...
К горлу подкатил комок, будто снова стоял в заваленной трупами комнате. Чего бы ни ждал тогда Старейший, я чувствовал себя обычным человеком: очень тошнило. Запах свежей, еще теплой крови, возбужденно пьянящий любого нормального вампира, у меня вызывал одно лишь отвращение. И омерзение, когда я смотрел на Фаргела.
Нет, тот не спешил приступить к трапезе — безмолвно стоял поодаль, наблюдая муки, отражающиеся на моем лице. Потом взял за руку, поднял в небо, чтобы, промчавшись над паутиной улиц, ввести сюда.
Такова цена моего бессмертия? Или псевдобессмертия? Никто не сможет ответить на этот вопрос: еще ни один вампир не покинул этот мир по причине старости.
Неужели каждый месяц моего существования должен оплачиваться чьей-то жизнью? Жизнью человека, который мог творить, улыбаться; человека, который был кому-то близок и этим близким очень важно, чтобы их любимый продолжал жить. Если я обречен нести страдание другим, не лучше ли перестать существовать самому?
"Взгляните в лица матерей,
Печаль свою им не излить,
И их погибших сыновей
Уже никем не заменить".
("Голубые береты")
Право же, мое небытие — слишком малая цена за счастье других!
Что-то заподозрив, Фаргел устремил на меня внимательный взгляд:
— Ты ни в чем не виноват: я все сделал сам.
На миг я поддался искушению поверить, что так оно и было. На один только миг. Потом собрался с духом и принял нападки совести.
Кто полез выбивать дань с попавшихся на дорог криминальных структур, я или Фаргел? Я, родимый. Кто довел разговор де конфликтного завершения? Папа с мамой?! Тоже я. Старейший вмешался, потому что меня могли убить: ситуация стала опасной.
Фаргел мудр. Он перекидывает сейчас всю вину на себя; как бы заявляет: "Я — виноват", "Я — профессиональный убийца со стажем", "Я — зверь в человеческом облике, вини меня!"
Мудр Учитель, но и ученик честен с собой. Никогда не буду укорять других за то, что учудил сам. Кабы не я, Фаргел и близко бы к этим людям не подошел — разве что случайно. Моими руками оборваны чужие судьбы. Я — убийца! Вурдалак!!
Подброшенный мной столик плавно повернулся в воздухе. Тарелки с нетронутой пищей заскользили по его поверхности, устремились к краю — и огромным градинами полетели к полу. Плевать! — мне было по-настоящему худо. Фонтанчики осколков с мелодичным звоном разлетелись в стороны. Картошка и мясо показали меньшую прыть, но хватило и этого: шагавший мимо парень как раз приостановился, пропуская вперед свою спутницу, на платье которой и пришлась львиная доля угощения. Столик упал чуть позже, угодив на ботинок ухажера, бросившего вперед, чтобы отвести девушку в сторону.
— Твою мать! Чо, совсем..., ...?!! — проревел парень, немедленно нависая над той сволочью, которая только что сделала гадость его девушке и ему лично.
Фаргел грустно вздохнул и отвернулся. Прочие посетители клуба, наоборот, воззрились на безобразников с живейшим интересом. Девушки на сцене тоже ненадолго замерли, но, раз уж музыка продолжает играть, вернулись к своей работе: в конце концов, им за нее платят. Откуда-то возникли двое плечистых парней и резво зашагали в мою сторону. Наверное, чего-то сказать хотят. Что за ночь невезучая?
— Слышь, братишка, — глядя снизу вверх, чуть заискивающе проговорил я. — Извини. Я нечаянно, получилось по-дурацки...
— Ты, урод, не передо мной извиняйся сначала! — молодчик кивнул на спутницу. — Ты перед ней извинись сперва. Если она тебя простит, тогда и я подумаю.
Меня перекосило: откуда ты взялся, такой наглый? Обида обидой, но разговаривай нормально! Сын большой шишки? Или сам по себе отмороженный? Мне все равно, даже выяснять не буду: зарвешься — получишь по шее.
К поле боя приблизились охранники и с ходу вступили в разговор:
— Ребята, что происходил? Кто бил посуду?
— Да этому п... надо е... разбить! — обиженный ухажер повернулся к вышибалам и, брызгая слюной, пояснил. — Чтоб в следующий раз по сторонам смотрел!
Я — человек воспитанный, могу и посмотреть. Послушно завертел головой, лишний раз разглядев окружающий меня людей и нелюдя; многочисленные столики; разноцветные огни, которые, несмотря ни на что, продолжали носиться по кругу. Словом, ничего нового не увидел: посетители все так же держали глазки и ушки распахнутыми; Фаргел по-прежнему маскировался под истукана. Рядом с вышибалами-охранниками встала девушка в униформе официантки.
— В чем дело?
Ась? А, это мне...
Вышибалы смотрели так, что хотелось раздобыть где-нибудь пистолет — и застрелиться. Ну, чего уставились-то? Вам-то какое дело? Ах, да... Я ласково улыбнулся
— Готов возместить причиненный ущерб. И Вам, — легкий поклон прекрасной даме, — и вам, — я устремил взгляд на ухажера.
— Ты, му...ло, на это платье всю жизнь работать будешь! — неожиданно вспылив, рявкнула девица, сразу превратившись в ведьму: увешанный косметикой, дурно ругающийся человек не может быть красивым. И куда мои глаза раньше смотрели? Похоже, я оказался в плохой компании.
— Катя, приготовь счет — вот этому господину, — попросил официантку один из вышибал. Для полной ясности кивнул головой в мою сторону.
Без обид! Любителям швырять тарелки лучше пойти погулять — это понятно. Только рад буду: они мне нужны, лишние разборки?
Шевеля губами, официантка принялась за работу. Стало быть, с администрацией клуба общий язык нашли. Осталось успокоить гневную парочку.
— У меня нет ни малейшего желания всю оставшуюся жизнь отрабатывать ваше платье, — доверительно поведал я. — Просто назовите цену. И, кстати, я извиняюсь.
Девушка горделиво вскинула носик и, промедлив секунду, назвала такую сумму...
Я медленно прикрыл рот. Таких денег я ни то что в руках не держал, даже не видел.
Собравшись с духом, я скептически оглядел наряд дамы:
— По-моему, вы решили, что оно из золота.
— Слышь, тебя за язык никто не тянул, — сообщил ухажер. — Плати.
В отчаянии я повернулся к вышибалам. Те немедленно заинтересовались вычислениями официантки — как-то идет подсчет убытков?
Пришлось вернуться к разобиженной парочке:
— Да вы че, поломались?! Это платье не стоит таких...
— У меня есть деньги, — негромко заметил Фаргел.
— Не хочешь платить, — хищно осклабился парень, — пойдем, поговорим!
— Хотя... можно и поговорить, — флегматично изрек Фаргел.
Меня передернуло:
— Заплати.
Старейший неторопливо вытащил старое портмоне.
— Сколько это будет в евро?
Девица не растерялась, быстро назвала цифру. Конечно, "слегка ошибившись" в свою пользу. Едва я открыл рот, Фаргел успокаивающе положил ладонь на мое плечо. Толстая пачка банкнот легла в руки обиженной дамы. Глаза ухажера жадно заблестели:
— А теперь, — зловеще проговорил он, — поговорим о моей ноге.
— Секунду! — бросил вдруг Фаргел. — Мы заплатили за это платье?
Парень непонимающе хлопнул ресницами.
— Вроде да, — подтвердила девица, пересчитывая деньги
Фаргел возвысил голос, оборачиваясь к окружающим:
— Все слышали? Я заплатил за ее платье.
Народ одобрительно зашумел.
Старейший повернулся обратно:
— Снимай!
— Что? — не поняла девица.
— Платье, разумеется, — вежливо сообщил Фаргел. — Оно теперь принадлежит мне.
— Чего? — недовольно подняла голову дама. — А не пошел бы ты на ...! Да один мой звонок — и тебя в половик раскатают!
— Тебе еще позвонить надо — а я уже рядом, — равнодушно сказал Фаргел. — Включите это в счет.
Взяв многострадальный столик в пальцы, он резко свел их воедино. На какое-то время треск заглушил даже музыку.
Старейший безразлично встряхнул кисти и повернулся к девице:
— Снимай, — в ее сторону пошла мощная ментальная атака.
Побледнев от страха, девушка потянулась дрожащими пальцами к застежке.
— Вот и хорошо, — констатировал Фаргел и холодно взглянул на другого любителя денег. — Так сколько стоит твоя нога?
Надо признать, хлопец соображал куда медленнее спутницы. Но когда сообразил... Парень так спешил отдалиться, что налетел на соседний столик. Вместе с ним полетел на пол. Стоя на четвереньках, ухажер отчаянно замотал головой.
— Нисколько, — перевел Старейший. — Инцидент исчерпан.
— Пошли отсюда, — вяло попросил я.
— Ты прав, — к чему-то прислушавшись, согласился Фаргел. — Пора на боковую. Платье заверните.
Глава 72
Смеркалось. Лежа на спине, я с наслаждением истинного эстета наблюдал, как в небе одна за другой проклевываются звезды; разгораются ярче, ярче. Тишь — насколько это возможно для города. Льющийся сверху свет. Покой.
Фаргел, подложив под голову руки, тоже внимал тихой музыке звезд. Впрочем, я мог здесь ошибаться: за долгую жизнь Старейшему могло наскучить любование ночным небом — если только может надоесть такое зрелище. Как не может надоесть вид залитой желтым земли, деревьев, когда солнце стоит у горизонта...
Так или иначе, это последняя — или почти последняя — ночь в моей жизни. Долги... раздал.
Вот только домой заглянуть не успел. Жаль. Лучше бы с родителями последние часы провел, а не устраивал разборки с бандитами. Еще немного — и истечет время, отмеренное Советом. Права была милосердная Карини — ни к чему лишние формальности. Ни к чему...
Что там, за гранью? Перелетит моя душа в иной, более хороший мир? Или у вампиров нет души? Какая разница?! "Мыслю — значит, существую", — сказал Декарт. А я буду мыслить?
Фаргел что-то пробормотал.
С большим опозданием я сообразил, что его слова были адресованы мне. Пришлось обратиться к оратору с самым подходящим вопросом:
— А?
Фаргел поморщился, но повторил:
— Тебя никогда не озадачивало, что в фильмах вампиры могут превращаться в разных животных?
Я опешил. Какое мне сейчас дело до фильмов?! Ну, было что-то такое давным-давно, но задумываться всерьез... Неа! Даже когда учился летать, я представлял себя птицей, а не превращался в неё. Может... зря?
Гы! Превращусь в крысу, залезу в самый темный подвал — ни одна кошка не достанет! А если и достанет — ее ждет отличный сюрприз! Главное, чтобы Старейшие не добрались.
Я вопросительно уставился на Учителя.
— Как и многое другое, — поведал тот, — эта информация основана на слухах; а полуправда всегда стояла рядом с откровенным враньем. Вампиры не способны изменять свое тело, но слухи — в чем-то правдивы.
Сделав неуловимо быстрое движение, Фаргел взял из воздуха арбалетную стрелу. Тут же схватил другой рукой еще одну остроконечную посланницу. Разжал пальцы, чтобы встретить новые "гостинцы".
После панического рывка в сторону я сообразил, что заключил с охотниками нечто вроде перемирия. Я в безопасности. Но что теперь делать? Стоять и наблюдать?
Фаргел сделал ошибку. Или, может, атаки были слишком частыми: оперенная палочка трепетала в груди Старейшего. Тот непроизвольно вскинул к ране руки — и оказался утыкан стрелами, словно иглами еж.
Качнувшись вниз головой, Фаргел начал падать.
Убит? Нет, не может быть! Я бросился следом: нужно догнать, вытащить из тела стрелы, вплоть до самой последней — и тогда Старейший воспрянет! Обязательно! Так и будет! Подленький голосок на границе сознания шептал, что все к лучшему, что теперь моя жизнь вне опасности. Я — не слушал.
Фаргел падал очень быстро; гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я с болью продирался сквозь гудящий плотный воздух, а догнать умирающего Учителя никак не удавалось. Ну никак!
Охотники больше не стреляли. Да и я, если честно, продолжал погоню больше по инерции, сообразив: против осины не попрёшь: вряд ли я смогу парализованными пальцами вытянуть все стрелы. С одной — я бы еще справился...
Потом все кончилось. Тело Старейшего распласталось на крыше одного из домов, неведомым образом не проломив слабо загрохотавший шифер. Распласталось — и растеклось быстро высыхающей темной лужицей. Никаких следов тела, обломков стрел — будто и не было никогда вампира по имени Фаргел. Это что же, вампиры всегда так умирают? И я однажды вот так испарюсь? А как же Борис? Он же...
— Оценил? — из-за спины полюбопытствовал умерший.
Я резко повернулся. Фаргел парил в воздухе и ухмылялся. Съел, мол, ученичок?
— Как ты это сделал?
Старейший улыбался.
— Вампир, накопивший достаточно силы, способен излить накопленную энергию...
— Как Фельве?!
— Верно. Только друд обратил свою энергию в ультрафиолет, рассчитывая избавиться от преследователей, а я — создал иллюзию.
— Иллюзию? — машинально переспросил я, начиная понимать.
— Ну-у, не фантом в чистом виде: звук от соприкосновения с крышей все-таки был. Скажем так: вампир способен создавать недолговечное материальное образование. Ферштейн?
— Но если так... нужно потратить уйму энергии!
— По человеческим меркам, ее у нас — бездна! Кровь содержит энергию в концентрированном виде. Не зря колдуны придают этой жидкости большое значение. Вот только проку от их усилий — чуть! По-настоящему повелевать энергией может только ее хозяин.
— А я...
— Разумеется, ты тоже способен к созиданию. Иначе зачем я все это рассказываю? В момент творения мы становимся подобны Богу, но Его создания гораздо изящней наших, и долговечней, и мудрей... На чем я остановился?
— М-м... Ты говорил, что каждый из нас может...
— Собственно, нет!
"Чего??" Я самым бессовестным образом вытаращил глаза.
— Ты способен создавать нечто, являющееся, по мнению неучей, иллюзией, а то и вовсе трансформацией тела.
— Тела чего? — переспросил я, еле успевая за мыслью Старейшего.
— Трансформацией. То есть изменения своего тела. Так понятно?
Я потерянно угукнул. Ничего не понятно, но признаваться в этом не хотелось. Фаргел продолжил:
— Собственно, весь этот разговор я завел для того, чтобы ты лучше узнал свои возможности. Теория всегда нужна — перед практикой.
— О чем ты говоришь? Я уже обречен! Или ты нашел выход?
— Есть пара идей, — скромно рек Фаргел. — Гарантировать ничего нельзя, но шансы есть.
— Что ты хочешь сделать?
— Я... не могу тебе этого сказать — ради твоего блага! Доверься мне.
Доверься...
Фаргелу я верил. Но знать, что твоя жизнь в иных руках — и ни о чем не спрашивать?? Это будет непросто.
— Что я должен делать?
— Подыгрывай мне во всем, — Старейший ободряюще улыбнулся, — отвлекай их внимание и, на всякий случай, держись поближе к выходу: вдруг дела пойдут скверно?
