Полиция, которая все это время продолжала прочесывать город в поисках Хлыста, наконец, добилась "успеха". Его нашли, правда, только в качестве хладного трупа, в подвале одного из брошенных домов. Теперь у нас в руках оставался только один невнятный и мутный персонаж — подполковник или полковник — жандарм, с мясистой рожей. Его уже искали, но чтобы не привлечь излишнего внимания, с двойной осторожностью, что еще больше замедляло поиски. Трудно сказать, что дали все эти поиски, если бы не помогла человеческая жадность, помноженная на трусость и подлость.
Ротмистр Неволяев Андрей Николаевич, довольно видный мужчина, тридцати одного года, любил красивую жизнь, но так как был сыном далеко не зажиточных родителей, то считал себя обделенным судьбой. Он давно уже познал истину: деньги и власть — основа жизни. А их-то как раз и не было! Красивая жизнь проплывала мимо него, оставляя его, как он считал, на обочине жизни. Так бы и жил ротмистр, кляня свою злосчастную судьбу, если бы полтора года тому назад она не прислала ему нового начальника, подполковника Мерзлякина. Тот, неплохо разбираясь в мерзостях человеческой души, какое-то время приглядывался к своему подчиненному, пока окончательно не убедился, что это именно тот человек, что ему нужен. Хитер, жаден, подл, но при этом имеет деловую хватку и неплохо соображает головой. Проверив ротмистра в паре неблаговидных делах, подполковник стал использовать его напрямую в своих махинациях и аферах. Именно поэтому ротмистру на связь был передан информатор по кличке Бурлак, благодаря которому осуществлялся негласный надзор над боевой группой Арона.
Сам Бурлак, Кукушкин Николай Тимофеевич, начинал свою карьеру вором, но отсидев два срока, понял, что статьи для политических куда мягче и подался в революционеры. В группу Арона не входил, но был на доверии, осуществляя связь между боевиками и уголовниками. Через него боевики получали наводки на склады и магазины, помощь в виде профессионалов по вскрытию замков и сейфов, да и сам Бурлак не чурался, по старой памяти, участвовать в грабежах и налетах. Получая свою долю от грабежей, Кукушкин считал, что хорошо устроился, пока не случилось покушения на государя. Так было до этого дня, но стоило ему узнать о нем, как нетрудно было сделать несложный вывод. Его ждет виселица. Единственным спасением из создавшегося положения было немедленное бегство из города, но страх, в конце концов, переборола жадность.
Будучи профессиональным "стукачем", он с самого начала догадывался, что жандармы затевают какую-то аферу с группой Арона, но будучи секретным агентом охранки, считал себя неприкосновенным, но только до вчерашнего дня. Он уже был готов бежать из города, но немного поразмышляв, неожиданно увидел в этой ситуации возможность сорвать с жандармов денег. У них было только два выхода. Убить или заплатить. При этом Кукушкин понимал, что даже если они решаться ему заплатить, он получит их не сразу, а значит, ему был нужен запас времени, в три-четыре дня. Но для этого ему было необходимо обрубить за собой все хвосты.
"Если убрать Хлыста и Пролазу, то до меня не одна полицейская сука не докопается. Выбора нет. Или они или я".
Найдя Хлыста, он заманил его в развалины и там пустил ему две пули в грудь, а вот с Пролазой у него ничего не получилось. Найти его не составило проблем, только тот неожиданно оказался под плотным наблюдением полиции. Решив не рисковать, информатор, не теряя времени, решил приступить к осуществлению своего плана: позвонил ротмистру по телефону, который был дан ему для экстренных сообщений. Сразу про деньги говорить Неволяеву ничего не стал, а вместо этого закинул наживку, сказав, что знает о местонахождении Арона.
Ротмистр, не хуже Бурлака понимал, чем для него это дело может закончиться. Еще когда задумывалась эта комбинация, они с подполковником подсчитали возможный риск, и пришли к выводу, что если даже покушение сорвется, а убийц начнут искать, никто не сможет связать их с боевиками, так как о группе Арона нет ни одного официального документа. Оставался Бурлак, но страх, что тот замешан в такое страшное преступление, должен был заставить его молчать, а уже потом, позже, с ним можно было разобраться, пустив ему пулю в лоб. Но все пошло не так. Слишком подозрительно быстро стало раскручиваться это дело. К тому же среди жандармов пошли слухи, что в их среде ищут предателя, непосредственно связанного с покушением на царя. Все это наводило на мысль, что царским следователем было известно намного больше, чем преступники в жандармской форме только могли предположить. Все это наводило на разные мысли, и теперь бывшие соучастники стали поглядывать друг на друга с опаской. Звонок Бурлака еще больше подстегнул их страх. Если раньше они собирались его убрать, после того как все утихнет, то теперь у них просто не было выбора.
Именно с этой мыслью и револьвером в кармане пришел ротмистр в условленное место, но вместо "стукача" неожиданно обнаружил записку, в которой черным по белому было написано: пятнадцать тысяч рублей или в жандармское управление придет письмо с подробным описанием, как было организовано покушение на государя. И первой в списке будет стоять фамилия Неволяева. Срок — два дня.
Ротмистр вдруг почувствовал, как его шею обвила веревка. Стало душно. Рука рванула ворот мундира, но это не помогло — призрачная петля все сильнее сжимала его горло. Его прошиб холодный пот, в глазах потемнело, сердце, словно сумасшедшее, заколотило в грудную клетку. Спустя несколько минут ему немного стало легче, но только физически, так как разум его продолжал находиться на грани панического ужаса. Отдать требуемую сумму было не проблемой, но кто даст гарантию, что Бурлак, получив деньги, его не предаст. Упустить такой случай, чтобы убрать человека, который тебя держит за горло, Кукушкин не упустит. Неволяев будучи с ним одной подлой породы, прекрасно это сознавал, потому что будучи сам на его месте, так бы и поступил. Но это была только одна сторона дела. Другой стороной был его начальник. Ротмистр не сомневался, что стоит подполковнику узнать про шантаж, как в его глазах Неволяев станет опасностью номер один, как единственное связующее звено между ним и Бурлаком. Ротмистр прекрасно знал, чтобы спасти свою жизнь, Мерзлякин пойдет на все, вплоть до убийства.
Оказавшись между двух огней, у Неволяева оставался только один выход: закончить жизнь самоубийством. Только эта мысль ему не просто не нравилась, она внушала ему ужас. Пошатываясь, он побрел по улице, ничего не видя перед собой. Состояние животного страха настолько сковало его, что сейчас в его голове перекатываясь только одна мысль: жить! Жить, во что бы то ни стало! Жить!
Прошло какое-то время, и он словно очнулся. Оглянулся по сторонам. Перила. Мост. Вода. Как он попал сюда, ротмистр даже не мог вспомнить, но бессмысленный страх, сковавший его разум и сердце, отступил. Первое время он просто осознавал, что жив, над головой светит солнце, а в канале плещется вода. Страх не отступил, но в голове уже начались лихорадочные поиски выхода.
"Мерзавцы! Подлые ничтожества! Вы меня предать собрались, жизни лишить?! Нет! Я так просто не дамся! Я вас сам.... — неожиданно его подлая натура нашла выход там, где нормальный человек и не подумал искать. — Предать.... Как... я сразу об этом не подумал. Они ищут, а я... им помогу. Ведь они еще не нашли Арона, а я приду к генерал-майору Мартынову и все ему расскажу! Про Мерзлякина, сволочь старую, расскажу! Потом буду умолять его! Скажу, что осознал! Он должен поверить! Идти надо немедля! Прямо сейчас!".
Ротмистр огляделся по сторонам, определил направление и быстро зашагал в направлении Главного жандармского управления. Его пытались не пропустить, но Неволяев, понимая, что счет его жизни возможно уже определяют не дни, а часы, чуть ли, не силой прорвался в кабинет Мартынова. Какое-то время тот слушал его сбивчивые объяснения, потом приказал замолчать, и вызвал офицера, который стал с самого начала записывать показания ротмистра. Неволяев излагал со всеми подробностями, так как знал, что его рассказ будут проверять и не раз и не два, при этом старательно упирал на то, что не знал, как будет использована боевая группа, так как все приказания шли ему лично от подполковника Мерзлякина. После того, как он закончил исповедь, а каждый лист показаний им подписан, офицер был отослан, после чего генерал-майор какое-то время смотрел на поникшего, теперь уже двойного, предателя, сидящего перед ним, и как не старался, все не мог изгнать из себя чувства гадливости. Он не имел ни капли жалости к этому человеку и наверно, если не с радостью, то с немалым удовлетворением увидел его на эшафоте, но не признать своевременности прихода и важности сказанного он не мог отрицать.
— Вы вовремя пришли ко мне и тем самым, думаю, спасли себе жизнь, но при этом, даже если, как вы говорите, действовали бездумно, прощения не ждите. Со своей стороны, обещаю, сделать все, что в моих силах, чтобы вы не попали на виселицу. Я думаю, что для вас сейчас это самое главное. Теперь перейдем к делу. Вы прямо сейчас поедете к месту службы, и скажите своему начальнику, что убили Бурлака. Пусть успокоится. Теперь по поводу Арона. Сегодня вечером пойдете в условленное место и положите записку своему стукачу. В ней напишите, что вы согласны заплатить ему пятнадцать тысяч рублей, а так же назначьте место встречи. Идите!
Спустя час после этого разговора, мы с Пашутиным узнали о роли в заговоре ротмистра Неволяева, его начальника и Бурлака. Наши поиски, наконец, сошли с тормозов и двинулись в нужном направлении. За подполковником тут же были пущены самые изощренные и опытные филеры, а жандармы, полиция и информаторы получили приметы, имя и фамилию человека, который проходил среди политических под кличкой Бурлак, получив напоследок жесткий приказ: следить и докладывать, а если брать, то только наверняка и обязательно живым. Теперь он оставался той единственной ниточкой, которая могла привести нас к Арону.
Спустя два часа после того, как Неволяев оставил записку в условленном месте с указанием места встречи, ее забрала замурзанная девчонка — нищенка. За ней аккуратно проследили, после чего по указанному адресу выехали мы с Пашутиным.
Это был старый, просевший, с облупившейся штукатуркой и дырявой крышей, дом-ночлежка. После короткого совещания с городовыми и сыскными агентами, знавшими это место, как и его обитателей, нам стало понятно, что облава здесь ничего не даст. Слишком много ходов-выходов, и Бурлак, вполне возможно, ускользнет сквозь оцепление каким-нибудь подземным лазом, о котором просто не знали местные сыщики, поэтому было принято решение: ждать. Спустя какое-то время из дома выбежала та же замурзанная девчонка и, добравшись условленного места, положила под камень новую записку. Читать ее не стали, а просто установили засаду. Через полчаса после девчонки появился нищий и расположился так, чтобы с его места был виден тайник. Тянуть время мы не стали, и спустя пару часов, на условленном месте, появился Неволяев. Оглянувшись по сторонам, он достал записку, прочитал и сразу направился к нищему. Достав из кармана плотный пакет, аккуратно положил его в шапку, лежащую перед ним на земле, после чего не оглядываясь, пошел прочь. Судя по поведению ротмистра, это был не Бурлак, а совершенно незнакомый ему человек. Какое-то время бродяга сидел в прежней позе, поглядывая по сторонам, потом встал, переложил пакет из шапки в котомку и не торопясь пошел по улочке. Филеры осторожно, чтобы не спугнуть, потянулись за ним следом. Но спокойным было только начало слежки, потому что нищий оказался довольно прытким и увертливым типом, начавшим кружить по улочкам и проходным дворам, правда, оторваться от слежки все же не сумел и привел нас к частному дому, стоящему на окраине.
Ударом ноги я выбил дверь и влетел в комнату. Бурлак в этот миг разворачивал пакет и успел только развернуться в мою сторону, как получил прямой в челюсть и отлетел к стене. Нищий инстинктивно отпрянул в сторону и присел в испуге, прикрывая голову руками. Еще через минуту, оба лежали на полу, а жандармы, ворвавшиеся вслед за нами, деловито их обыскали, после чего поставили на ноги. Все найденные при обыске вещи были выложены на стол. Жандармский поручик, руководящий задержанием, подошел к Пашутину, так как тот официально руководил операцией, и вытянувшись доложил: — Господин подполковник, в результате обыска были изъяты наган, браунинг и два ножа. В бумажном пакете — пять тысяч рублей. Разрешите препроводить задержанных?
Пашутин посмотрел на меня. Я кивнул головой.
— Погодите, поручик. Нищего, деньги и оружие пусть ваши люди забирают и подождут пока за дверью. У нас к Бурлаку есть вопросы, которые не требуют отлагательств.
Когда все вышли, оставив нас с информатором наедине, Пашутин подошел к нему и спросил: — Где Арон?
— Не знаю. Даже если бы знал, ничего не сказал, — сейчас тот говорил с каким-то показным спокойствием. Ошеломление прошло, и хотя страх и напряжение в нем остались, он не выглядел запуганным насмерть человеком, которому до виселицы остался только шаг.
— Героя — революционера решил изобразить, так это зря. Советую рассказать нам все быстро и без утайки, — как бы по-дружески посоветовал ему Пашутин.
— Я секретный сотрудник, ваше высокоблагородие! Моя агентурная кличка Бурлак и господин ротмистр Неволяев может это может подтвердить! Его начальство так же в курсе!
— Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! Теперь очередь за тобой!
— Может я что-либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил! — его голос дрожал, но он продолжал гнуть свою линию. — Я человек подневольный, что мне приказывали господа жандармы, то и делал! И на суде так скажу! Хоть режьте меня, но своего держаться буду!
— Как скажешь! — усмехнулся Пашутин, затем резко и мощно ударил стукача в живот. Несколько жестких ударов по корпусу согнули Бурлака в дугу, а затем бросили на грязный, заплеванный пол. С минуту он выл в позе зародыша, пока новый удар сапога не заставил его замолчать. Гримаса жуткой боли до неузнаваемости исказило лицо информатора. Несколько секунд подполковник смотрел на него, потом наклонился над Бурлаком.
— Повторить?
— Не-ет, — с трудом выдавил Бурлак сквозь деревянные, непослушные губы. — Все. Скажу.
— Где найти Арона?
— Не... знаю. Правду... говорю. Могу только... предположить. Старые конюшни. Там раньше пожарная часть была, — речь Бурлака постепенно становилась все более внятной. — Здание наполовину развалилось, но там есть подвал. Их тайное место.
— Откуда о нем знаешь?
Губы стукача скривились в ухмылке.
— Бабы, ежели их хорошо ублажить, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких, царство ей небесное. Все героиней мечтала стать. Героиней революции. А оно вон как повернулось. Вот ведь дура, не за что пулю схлопотала. Я ей говорил....
— Заткнулся! — после чего Пашутин и крикнул в сторону двери: — Поручик! Забирайте!
Не успел тот войти, как лежавший на полу Бурлак помертвел взглядом и разом забыл про боль, торопливо зачастил срывающимся голосом: — Я еще показания дам! Что скажите, то и подтвержу на суде! Я жить хочу! Про жандармского ротмистра Неволяева,... — но наткнувшись на злой взгляд Пашутина, поменял тему. — Все сделаю, как скажите! Что положено — отсижу! Сам понимаю, вина большая за мной! Так как насчет послабления?!
