И все равно! Так поступать нельзя. Раз уж создал монстрика, будь добр, объясни, что и как надо делать. Рассчитывает, что жажда подскажет?
Внутри все похолодело: правильно ли я поступаю, что туда еду? Может, это я такой хороший, а он как раз...
Но не поворачивать же назад? По крайней мере, поговорить-то мы можем?
Выйдя на нужной остановке, я пугливо взглянул на здание библиотеки. Быть или не быть? Тьфу, Гамлет нашелся! В кривой усмешке скривил губы... — и зашагал вперед.
Самое время: близится минута закрытия. Упс... она уже наступила: из дверей "Пушкинки" повалил народ.
Если б я был охотником, где бы спрятался?
Я свернул в тень, обходя здание. Должно же тебя когда-то притянуть на место преступления. Хотя — если у него таких преступлений, как игрушек на елке — ждать придется долго.
Пусто. Никого не вижу, ничего не слышу...
Стоп, слышу! Кто-то приближается. Идет размеренно, спокойно; скоро покажется из-за угла.
Я прижался к стене. Напрягся.
Шаги звучали рядом. Показался парень, прошел немного, остановился. Тоже студент? Вроде да...
Я не двигался. Он тоже.
От одного из столбов, поддерживающих здание, отделилась смутно знакомая фигура. Вампир? Незнакомец подошел к парню. Обнажив клыки, потянулся к шее.
Я стоял. Просто стоял. Смотрел.
Монстр поднял голову. Глянул в мои глаза. Я смотрел в его налитые кровью белки. Ждал. Окровавленные губы шевельнулись:
— Иди сюда.
Пряча страх поглубже, я приблизился.
Вампир отстранился:
— Пей.
Теперь я видел его очень четко. По виду — типичный человек: среднего роста с чуть бледной кожей; одет в потертый твидовый пиджак; на ногах — новые, дорогие ботинки.
— Пей.
Я невольно облизнул губы. Как-то не довелось сегодня позавтракать.
Безвольный парень висел на руке вампира. Взгляд пустой, отсутствующий. Из ранки на шее крупными каплями вытекала КРОВЬ.
Все произошло быстро. Слишком быстро. Даже стремительные мысли отстали от инстинктов.
Нагнувшись, я слизнул алые капли. Их вкус намного превосходил суррогаты, которыми мне приходилось питаться в последнее время. Пьянящий аромат кружил голову. Я склонялся ниже, ниже — к беззащитной пульсирующей жилке. Еще немного — и меня уже не будет.
Из ранки вытекла еще одна капелька. Я выпил и ее. Божественно! Как я жил без этого?! Уже плохо понимая, где я и что делаю, оголил клыки, собираясь вонзить их как можно глубже. Протянув к студенту руки, приподнял его за плечи.
Оценив мое рвение, вампир отодвинулся в сторону. Парень повис на моих руках.
В яростном противостоянии, раздиравшем меня, на краткий миг победила логика. В следующее мгновенье вверх взяли инстинкты, но поздно: тело уже двигалось, выполняя только что полученную команду.
Раз! Правый кулак врезался в скулу "родителя". Два! Бить отправился левый кулак.
Угу, отправился. Я как-то говорил, что могу согнуть гвоздь-сотку? Пока планировал над мостовой, пришел к выводу, что этот тип гнет их пачками. Никак не меньше. Так что, атакуя "отца родного" я мм... слегка поторопился. Что ж, и логика иногда бывает безрассудной.
Шлепок тела оземь. В нос сразу набилась всякая дребедень. Неприятно...
Вампир сиганул следом — мне на спину. Сдавил руками шею. Наращивал силу постепенно, даже не напрягаясь, давая прочувствовать собственную беспомощность.
В стороне — сильно шатаясь, поднялся на ноги студент. Огляделся. Не отрывая взора от развернувшейся перед ним картины, попятился. Пожалуй, на его месте я поступил бы точно так же. Да и на своем — тоже. Если б дали.
Давление на шею ослабло. Перевернув меня на спину, монстр оскалил клыки. Медленно, давя немигающим взглядом, наклонился. Я ответил оптимистичным "Хх..."; задергался, изо всех сил пытаясь освободиться. Проще свернуть локомотив! Наконец я додумался и дрожащим перстом указал за спину мучителя.
Он соизволил оглянуться. Там, открыв в страхе рот, ежесекундно оглядываясь на нас, торопился прочь бледного вида паренек. Кому — паренек, а кому — законная жертва. Но, может, свидетеля оставлять не захотел.
Словом, меня он отпустил. Разворачиваясь, поднялся и — прыгнул.
Я не стал дожидаться развязки. Перевернулся на живот и — сначала на четвереньках, потом на своих двоих — дал деру.
Все темные места, все закоулки сегодня были моими. Я боялся. В каждой тени, в шорохе, услышанном рядом, я видел знак преследователя, только и ждавшего, когда я подойду ближе. Чего гоняться, утруждать себя погоней?
Я все время прятался, высматривал из своей засады: кто-то пройдет мимо? Потом петлял, чтобы сбить с толку возможную погоню. Прятался снова.
Потом уже просто бежал. Торопил себя: быстрее, быстрее. Куда угодно, хоть в церковь. Ее же обходит нечистая сила? В церковь...
Мало-помалу страх начал отпускать. Последние сотни метров я прошагал, почти не озираясь. Благо звон колоколов разносился на всю округу. Их звучание придавало мне уверенности, так что ближе к зданию церкви я успокоился.
Одно из двух: либо слухи врут, либо я к нечистой силе пока не причислен — приблизиться удалось без малейшего, даже самого слабого, усилия.
Скажу больше, колокольный звон показался мне более притягательным, чем когда-либо раньше. Пока я медленно шел к Храму, душа купалась в этих звуках.
Не так уж я и безнадежен. Совсем не безнадежен. Разве я исчадие Ада? Я — Светлый. волей судьбы оказавшийся в чужом теле. Очень мощном теле... Если использовать его возможности с умом...
Сначала нужно войти внутрь. Помолиться. Или просто постоять, наполниться церковной атмосферой, величавым духом Служения.
Голод? А что голод? Что его сила против духовности? Да, внутри — люди. Да, это возможные жертвы. Но разве в святилище кто-то поднимет на другого руку? В памяти всплыл монстр у библиотеки...
Кто-то, может, и подымет, но не я. Я не такой. Не смогу. Не здесь.
Медленно, прислушиваясь к собственным ощущениям, я поднялся по ступеням крыльца. Говорят, один раскаявшийся грешник дороже ста праведников. А я еще и нагрешить не успел. У меня все получится. Обязательно получится. Стопроцентно.
Я взялся за дверную ручку. И не смог открыть дверь.
Глава 8
Вторая попытка.
Безуспешно — дверь словно влилась в косяк. Неужели кто-то так хлопнул, что даже мне не открыть? Это ж как обидеться надо?!
Я напряг мышцы...
Ничего я не напряг: тело просто отказалось подчиняться. По крыльцу можно перемещаться — сколько угодно, а вот войти — не судьба!
Дверь отворилась. Пятясь, из храма вышли две женщины. Перекрестились и пошли своей дорогой.
Глядя им вслед, я поднял руку. Поднять получилось, но вот наложить крест на родного, чудного, бесконечно любимого Иннокентия Михайловича кисть отказывалась напрочь. Плохой бы из меня получился священник.
Интереса ради я спустился с крыльца, попробовал осенить себя знамением еще раз: вдруг способность это делать возрастает пропорционально квадрату... э... говорила мама: учи физику!
Пропорционально или нет, но эффект оказался нулевым.
Что ж теперь, уходить? Уходить я не собирался. Куда мне идти? Прятаться в какой-нибудь импровизированной каморке? Уж лучше разобраться сразу!
Рисуя многочисленные круги подле крыльца, я выжидал. Цеплялся за надежду страстно, как если бы в церкви, в ней одной оказался скрыт смысл моей жизни! Впрочем, так оно и было.
...Колокола замолчали. Как глухо, пустынно стало вокруг! Словно... смолкла симфония уверенности, мудрости, братства...
Люди стали покидать храм. Человек за человеком они выходили из отворенных дверей; многие оборачивались, крестились; иные — шли так — но с умиротворенным лицом. Неторопливо расходились в разные стороны; каждый — по своим делам. И чем больше их появлялось на крыльце, тем ближе я подбирался к входу. Если не пройти, то хотя бы — заглянуть внутрь!
Теперь прихожане шли сплошным потоком. Скромно притулившись в стороне, я покорно дожидался благоприятного момента. Еще немного, чуть-чуть подождать, чтобы не толкаться...
Задумываться над словосочетанием "благоприятный момент" я стал лишь тогда, когда поток выходящих людей внезапно прекратился, оставив меня один на один с закрытой дверью. На нее-то я и воззрился с непередаваемой тоской.
Ко мне тут же подошел какой-то мужчина, протянул горстку мелочи. Улыбаясь, я решительно замотал головой:
— Нет, спасибо.
Мужчина пожал плечами и спустился с крыльца. Там его взяла под руку терпеливо ожидавшая дама. Негромко переговариваясь, они ушли.
Лелея робкую надежду, я шагнул вперед, вновь потянул ручку. Безрезультатно. Пришлось отойти. Вздохнув, я приготовился ждать. Рано или поздно выйдет кто-нибудь еще. На этот раз я успею. Шагну, наваливаясь на дверь всем телом, чтобы хоть здесь взять вверх, если тело снова поразит оцепенение. В конце концов, я чист. Безгрешен. У меня все обязательно получится. Должно получиться.
Я упрямо сжал губы. Я все равно это сделаю. Надо только подождать. Задумчиво разглядывая рисунок на двери.
Ожидание было недолгим. Храм отворился и на пороге возникла фигура Служителя.
Сам священник меня интересовал мало. Я же не встречи с ним искал — гораздо интереснее было войти в помещение, которое скрывалось за его спиной. Вот только... это никак не удавалось сделать. Мало того: я вдруг обнаружил, что смотрю прямо в пристальные очи святого отца.
Пришлось рассеянно откашляться.
— Вы кого-то ждете? — спросил он.
— Нет... — я потерянно хлопнул ресницами. — Я хотел бы войти внутрь.
— Служба уже кончилась. Вы хотите исповедаться?
— Нет. Извините.
Я неловко повернулся и под его внимательным взглядом стал спускаться по ступенькам. Мне казалось, что он вот-вот меня окликнет. Вот сейчас, сейчас!..
Он так и не сделал этого. Я ушел, унося внутри странное чувство, словно оказался ребенком, вдруг потерявшим маму.
...Добравшись до своего тайника в парке, я перекусил, а потом отправился бродить по ночному городу. Кстати говоря, он не показался мне таким уж опасным: во всяком случае, ничего похожего на насилие, разбой или убийство мне лицезреть не пришлось. Или просто мало бродил?
Откуда вообще берутся все эти страхи? Старательно поработав головой, я решил, что причина кроется в одном из двух источников: отрицательных эмоций агрессора или банального желания покуражиться, почувствовать собственную силу. А на приключения обычно тянет после длительной работы по уничтожению алкоголя. А, может, и не длительной — это у кого как мозгов хватит: иным и после двух рюмок весело становится.
Потому и преступлений много на бытовой почве — внутри семейного круга. Вряд ли я стану объектом уличного нападения. Да и кто напасть может? Подростки, вдруг решившие, что им срочно нужны деньги. На дело пойдут, нажравшись водки или потому, что нужны деньги на дозу — не столь важно. В любом случае, такая встреча не сулит ничего хорошего случайному прохожему.
А что, если этим прохожим окажусь я? Вряд ли они справятся со мной. Правда, современная молодежь любит таскать ножи и газовые баллончики... Не уверен, правда, что ко мне можно все это применить (но испытывать лишний раз — не стоит). Раны, по слухам, должны заживать довольно быстро. А если принять во внимание многочисленные легенды про забивание в сердце осинового кола, я — неуязвим! Супермен! Защитник всех униженных и обездоленных!
Тьфу!
Плеваться, кстати, не только некультурно, но и вредно. Так народная медицина гласит, Порфирий Иванов там... Для особо одаренных могу порекомендовать йогу!
Чего-то я разозлился.
Наматываемые по городу круги помогли скрасить время до рассвета, за час до которого я занял место у Свято-Никольской церкви. Светает сейчас поздно — у меня все должно получиться.
Судя по навесному замку, я был первым желающим, решившим пройти в Храм в столь ранний час. Не убегать же теперь, подожду немного.
Первым подошел вчерашний "отец". Вежливо поздоровался, отпирая дверь. Предложил войти.
Я честно пытался это сделать.
— Входите же, — он недоуменно придерживал дверь.
— Не могу, — обреченно выдохнул я. — Не получается.
В его взгляде мелькнуло сомнение.
— Входите же, я вас приглашаю.
Я невольно поднял ногу, занес ее над порогом и — замер.
— Я не могу.
В его взгляде появилось что-то, похожее на понимание:
— Чего вы хотите?
— Я... посмотреть... исповедаться. Я хочу исповедаться!
А что, отличный вариант: пусть с моим состоянием борются профессионалы. Уж им-то лучше знать, как и что делать.
Его глаза лучились доброжелательностью.
— Сейчас я не смогу принять вашу исповедь. Вы сможете прийти после обеда, к пяти часам?
— А часов в семь — можно? — робко попросил я.
Он чуть нахмурился, посуровел.
— Пожалуйста! — я безотчетно сложил руки в молитвенном жесте.
Его лицо смягчилось:
— Хорошо, приходите в семь. Я буду вас ждать.
Я улыбнулся:
— Спасибо. Извините, как Вас зовут?
— Отец Василий.
— До вечера, — продолжая улыбаться, я шагнул с крыльца. — Спасибо.
Он молча кивнул и закрыл дверь.
А я, окрыленный надеждой, вприпрыжку отправился к остановке маршрутного транспорта. Почему-то идея исповедаться казалась мне блестящей. Конечно, огромную роль сыграла здесь личность отца Василия, сурового и благородного воина церкви. Как знать, чем закончился бы наш диалог, если бы на его месте оказался другой человек? Да и был бы разговор?
Так или иначе, но без четверти семь, освеженным дневным сном, я стоял на паперти в ожидании. Трагикомедия: пришедший в церковь вампир вынужден ждать, пока ему помогут: дверь-то ведь кому-то надо открыть! Вот я и ждал, пока кто-то сделает это за меня.
Отец Василий вышел ко мне в начале восьмого. Приветственно кивнув, широко распахнул створку двери:
— Входите.
Я занес ногу — и тело вновь отказалось повиноваться.
— Не могу...
Священник поднял руку, торжественно перекрестил меня.
Нервные окончания словно взорвались от боли. Дико завыв, я упал на плитки крыльца, где забился в судорогах.
Постепенно отпустило. О пережитом испытании напоминало напряжение в хрустальных мышцах. Под безвольно обмякнувшими пальцами крылись бороздки, оставленные вонзившимися в паперть ногтями.
Перебарывая слабость, я поднял голову. Отец Василий был бледен, но мужества не потерял. Во всяком случае, страха в голосе не было:
— Одержимый...
— Н-нет, — выдавил я. — Не одержимый. Не человек. Больше не человек.
— Кто ты? Зачем здесь?
Глава 9
Я счел за благо сознаться:
— Вампир. Х-хочу исповедаться.
— Подобные тебе не исповедуются. Твоя душа принадлежит ему! Поди прочь!!
Совершив усилие, я встал на ноги.
— А как же возвращение блудного сына?! Разве не дорог Богу раскаявшийся грешник? Не дорог больше, чем сто праведников?!
Поразительно, что можно вспомнить в сложной ситуации! Но деваться мне действительно было некуда: только так — спорить в надежде на чудо.
Священник медлил. После длительного раздумья поднял руку и троекратно перекрестил меня:
