'Надо будет отметить усердие сэра Питта и наградить его медалью короля Георга. Такое поощрение будет весьма своевременным для пользы дела. Питт увидит, что мы довольны его деятельностью и будет осаждать короля Оскара с утроенной энергией, в ожидании новых наград'.
— Подумал Пальмерстон и черканул золотым карандашом на маленьком листке бумаги, специально предназначенном для памятных записок.
Приход инспектора по особым поручениям Мордрета несколько отвлек лорда от шведских проблем и переключил его на иную волну.
— Я прочел статью вашего подопечного, мистер Мордрет и остался, весьма доволен. У него очень бойкое перо — сказал лорд и указал посетителю рукой на кресло рядом со своим столом. Данное кресло было знаком того, что господин премьер-министр собирается вести доверительную беседу, а не намерен распекать Мордрета подобно Иуде на тайной вечере, усадив провинившегося прямо по центру кабинета.
— Очень бойкое и очень опасное перо для тех, против кого оно обращено. Почитав сначала его досье, а затем статьи, я очень удивился тому, что он согласился на тайное сотрудничество с нами. Как вы его к этому склонили? Шантаж, грехи молодости или что-нибудь ужасное?
Сидевший перед лордом прямой как телеграфный столб, Мордрет позволил себе лишь изобразить некое подобие улыбки на лице.
— Ничего особенного, господин премьер-министр. Банальная нехватка денег и не более того. Наш писатель получает по пятнадцать фунтов за статью и столько же ежемесячно за тайное сотрудничество.
— Но насколько я помню из вашей справки, господин... — Пальмерстон на секунду запнулся вспоминая фамилию немецкого эмигранта и Мордрет немедленно поспешил прийти ему на помощь.
— Энгельс. Господин Фридрих Энгельс.
— Да, господин Энгельс относиться к вполне состоятельным людям. Ведь у него есть своя доля в манчестерской фирме отца, не так ли?
— Совершенно верно, милорд. Господин Энгельс, обеспеченный человек, но он постоянно помогает деньгами семейству своего друга Карла Маркса, чье финансовое положение далеко не безупречно. Все гонорары от статей, опубликованных в 'Дейли Трибун' идут непосредственно господину Марксу, официально оформленному корреспондентом этой газеты.
— Какая братская привязанность между этими господами. Кто бы мог подумать, — фыркнул Пальмерстон, явно намекая на национальность фигурантов разговора. — Хотя, чего только не бывает в этой жизни.
Пальмерстон откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столу.
— То, что господин Энгельс придерживается принципа 'деньги не пахнут', это мне понятно. Но только вряд ли одни финансовые проблемы заставляют господина Энгельса столь плодотворно сотрудничать с нами? Вам известны его подлинные мотивы, инспектор?
— Конечно, господин премьер-министр. Энгельс революционный фанатик, который все еще не растратил свой юношеский пыл максимализма. Он твердо убежден, что хитро использует наше покровительство в своих целях, венцом которых он видит всеобщую европейскую революцию.
— Странно, как уживается в нем такой идеализм с немецким прагматизмом, который буквально сочится из каждой его строчки.
— Мери Бернс это тоже удивляет, — вновь позволил себе скупо улыбнуться Мордрет, вспомнив подругу Энгельса, через которую к инспектору приходило много ценной информации.
— Ну, каким бы странным господин Энгельс не был, но русского царя Николая в своей статье по поводу нашей войны с Россией, он очень сильно задел. Читаю и радуюсь душой от осознания того, что наши солдаты ведут святое дело, борясь с азиатским деспотом, превратившего свою империю в тюрьму народов. Нет лучше и благороднее дела, чем разрушить стены этой тюрьмы и даровать измученному народу долгожданную свободу вместе с основами европейской демократии.
Ай да Энгельс, ай да господин революционер. После такой разгромной статьи теперь никто не посмеет утверждать, что, воюя с русскими, мы преследуем только свои корыстные цели. Нет, на своих штыках мы несем гибель кровавому тирану и свободу русскому народу и всем узникам царских застенков. И потому, всякий свободолюбивый человек просто обязан нам помогать! — говорил Пальмерстон, глядя торжествующим взглядом на застывшего перед ним инспектора Мордрета.
— Позаботьтесь, господин инспектор, чтобы статью нашего революционного друга напечатали во всех ведущих газетах Англии, Франции, Германии и Соединенных Штатов. Кроме этого надо помочь русским изгнанникам отпечатать её на русском языке и через Финляндию перебросить в Петербург, для распространения среди интеллигенции и столичного бомонда. Они очень любят внимать словам пророка со стороны, откровенно не замечая своих мудрецов. Думаю, что для Николая сочинение господина Энгельса нанесет, куда больший ущерб, чем поражение на Альме и даже потеря Севастополя, — чеканил свои мысли Пальмерстон. Инспектор торопливо записывал приказы лорда в свой блокнот. У него была прекрасная память и, в случае необходимости, он мог повторить речь лорда слово в слово, но сидеть истуканом и моргать совиными глазами перед высоким начальством, было верхом неприличия.
— Все будет сделано, милорд, в самое ближайшее время. Но боюсь, русские несколько опередили нас на этом этапе идеологической борьбы. По распоряжению царя Николая во всех русских газетах опубликовано патриотическое стихотворение поэта Пушкина 'Клеветникам России', которое имеет очень большой успех, как среди бомонда, так и среди простых людей, — осторожно сказал инспектор, но негодования со стороны лорда не последовало.
— Слава богу, что поэт Пушкин мертв, иначе неизвестно, что бы он написал в поддержку своего горячо любимого императора. Знаете, Мордрет, если бы русские знали свою силу, мы бы не сидели бы с вами так спокойно, а пребывали бы в страхе перед высадкой русского десанта на восточном побережье, — задумчиво произнес Пальмерстон и тут же опасливо захлопнул узкую щелочку своей души.
— Я вас больше не задерживаю, инспектор, — холодно молвил он, и в тот же момент Мордрета сдуло невидимой волной, которая понесла его любимую канцелярию, где готовились очередные порции идеологической отравы для недругов Британии.
Распрощавшись с Мордретом и выслушав доклад своего секретаря о выполнении ранее полученных приказов и распоряжений, лорд Пальмерстон уже был готов отправиться на прием к королеве, как неожиданно в его кабинете возник военный адъютант премьер министра Чарльз Бишоп. В его задачу входило информирование лорда обо всех военных новостях и по напряженному лицу и плотно сжатым тонким губам адъютанта, премьер понял, что тот принес недобрые вести.
— Что случилось, Чарльз, русские разбили нас в Крыму или уничтожили нашу эскадру на Балтике? — нахмурившись, спросил британский премьер.
— Нет, сэр. В Крыму и на Балтике все спокойно, но вот положение в Азии оставляет желать лучшего. Согласно поступившим сообщениям из Дели русский генерал Перовский вторгся в Ферганскую долину, сердце Кокандского ханства. При такой скорости продвижения, генерал Колигвуд не исключает возможности появление русских частей на границе с Кашмиром до конца года.
От этих новостей лицо лорда Пальмерстона потемнело от злости. Сбывалось самое кошмарное опасение для британцев, русский медведь оказался на пороге Индии.
— Черт возьми, Чарльз! Как это могло случиться, ведь еще на прошлой неделе меня уверяли, что кокандцы обязательно остановят генерала Перовского благодаря своему численному превосходству, тайно проданным им ружьям, а так же пушкам, отлитым под руководством наших специалистов. Я ничего не путаю?!
— Никак нет, сэр, все верно. Скорее всего, азиаты оказались плохими вояками, на подобие турок, которые и шагу не могут ступить без совета наших офицеров.
— Скорее все вы правы, Чарльз. Телеграфируйте Колигвуду, чтобы попытался устранить русскую угрозу руками афганцев. Пусть хоть этим эмир Кабула отработает наше покровительство.
Произнеся эти слова, Пальмерстон собирался покинуть кабинет, но Бишоп остановил его.
— Прошу прощение, сэр, но боюсь, что афганцы не смогут быть полезными генералу Колигвуду. Как я вам докладывал четыре недели назад, они заняты отражением нападения персов на Герат.
— Неужели эти азиаты разучились воевать!? Помниться ранее они оказывали нам очень стойкое сопротивление, — гневно фыркнул лорд.
— Боюсь, сэр, положение под Гератом сильно изменилось за прошедшие недели. Согласно последним сведениям обстановка там довольно серьезная и эмир сам вынужден просить генерала Колигвуда об оказании военной помощи для отражения персов. Как утверждают афганцы, персидскими войсками руководят русские офицеры.
Пальмерстон буквально прожег негодующим взглядом лицо адъютанта, но тот мужественно выдержал это испытание. Гневно пожевав свои тонкие губы, британский премьер изрек.
— Наши враги слишком далеко зашли, Бишоп. Быстро разыщите военного министра и первого лорда адмиралтейства. Я жду их у себя после приема у королевы. Пусть поторопятся. И передайте, я хочу услышать их предложения как исправить положение, а не испуганное кудахтанье, как это было в прошлый раз.
За положением под Севастополем пристально наблюдали не только из туманного Лондона, но и обитатель дворца Тюильри Луи Наполеон. Ему как воздух был нужен положительный результат в столь затянувшейся компании на востоке. Парижане и прочие французы все ещё любили своего императора, видя в нем твердую руку, которая не позволит банкирам и чиновникам растащить государство по своим бездонным карманам.
На этом коньке он пришел к власти, но чтобы удержать её в своих руках, нужны были победы, пусть даже не столь блистательные, как они были у его великого дяди, но все же победы, которые так любит простой народ и под которые он может простить все что угодно. Император уже неоднократно требовал от Пелесье полного захвата Крыма и разгрома русской армии стоящей в Бахчисарае, но каждый раз 'африканцу' удавалось находить веские аргументы не исполнять требования императора.
— Зачем нам атаковать хорошо укрепленные русские позиции и терять солдат, когда к этому можно вынудить Горчакова, постоянно угрожая новым штурмом южной части Севастополя. Пусть русские, спасая Севастополь, штурмуют наши позиции и ослабляют свои и без того скромные силы. Они не делают это сегодня, но завтра общая обстановка заставит их напасть на нас, и мы к этому готовы, — писал Пелесье императору, всякий раз когда тот пытался навязать командующему свою тактику. — Прикажите, и я поведу своих зуавов на Бахчисарай, но только потом мне понадобятся тысячи новых солдат, поскольку русские совершенно не собираются бежать от звуков наших выстрелов.
Император яростно сверкал очами, когда обрушивал на военного министра очередную порцию своего монаршего гнева, но всякий раз, излив душу, на вопрос генерала стоит ли искать нового командующего восточной армии, отвечал отказом. Второго такого твердолобого Пелесье, который сделает все возможное и невозможное ради выполнения полученного приказа, у Наполеона не было.
— Мы в любом случаи будем в выигрыше: либо взяв Севастополь, либо разгромив Крымскую армию Горчакова. Осталось подождать совсем немного. К концу осени результат будет непременно, — заверял министр Наполеона, и тот, недовольно бурча, делал специальные пометки на листках перекидного календаря, стоявшего на огромном письменном столе из орехового дерева.
Как не торопил и не подталкивал император Пелесье к проведению наступательных действий, но одновременно с этим французский монарх вел зондирование возможности подписания мирного договора с Россией. Лучшего кандидата для исполнения столь деликатной миссии как граф Морни, сводный брата Наполеона, трудно было бы отыскать.
В Петербурге он был известен как активный сторонник улучшений франко-русских отношений и, кроме того, имел большое влияние в финансовых кругах многих стран. С ним французский император мог быть полностью откровенным и не бояться предательства, несмотря на то, что Шарль имел свои взгляды на политику, отличные от его взглядов. Их доверительная беседа произошла во дворце в Фонтенбло, где Наполеон проводил свой отдых от государственных дел.
— Можешь не сомневаться Шарль, генерал Пелесье до конца года непременно возьмет этот проклятый Севастополь, и это будет венцом моей восточной кампании. Главная крепость русских на юге разрушена, а их знаменитый флот полностью уничтожен. Полагаю, это будет неплохая сатисфакция для нашей нации за позор 1812 года. Я, конечно, не против нанесения русскому царю куда более ощутимый урон, но его солдаты чертовски стойко дерутся. Должен признаться, но ты был прав в том нашем давнем споре. Восточная кампания совсем не похожа на увеселительную прогулку, как заверяли нас англичане.
Наполеон сделал паузу, но сводный брат не выказал никакого торжества от прозвучавшего признания. Он только чуть хитро улыбнулся, как это он обычно делал, и, неторопливо покачивая вино в бокале, ждал продолжения речи императора.
— Эта война еще не придвинула нас к опасному краю экономической пропасти. Но она приносит нам больше расходов, чем доходов. Опростоволосившись со Свеаборгом, Пальмерстон требует от меня организации новой кампании на Балтике с участием большого количества мортирных кораблей, и дать солдат для высадки десанта в Кронштадте. Посылать своих солдат на столь смертельно опасное дело британцы не желают! — сказал Бонапарт, гневно вскинув правую руку.
— Знаешь, почему славный адмирал Дандас не повел свои корабли на штурм Кронштадта? Не знаешь, так я тебе скажу. На всех подступах к острову русские успели понаставить, свои чертовы мины, которых, по словам Пэно, было подобно изюму в булке. Нет, конечно, если англичане хотят спалить Кронштадт вместе с русской эскадрой, пусть это делают. Я не против, но почему за этот пожар должна платить Франция, мне совершенно не понятно. Одним словом, я намерен взять Севастополь и, уничтожив русский флот, завершить войну с Николаем. Если Пальмерстон хочет, пусть воюет дальше сам, но мне будет нужен скорейший мир. И в этом ты мне должен помочь.
Граф Морни терпеливо дослушал речь своего брата и, поставив бокал, стал задумчиво гладить свою бородку, скрестив руки на груди.
— Думаю, ты правильно сделал, обратившись со столь деликатным делом ко мне. Твоего министра иностранных дел графа Валевского русский император на дух не переносит. Его попытки наладить переговоры с Петербургом, ни к чему хорошему не приведут. Скажи, брат, на каких условиях ты готов заключить мир с русским царем?
— Полное уничтожение русского протектората в Молдавии и Валахии, свободное судоходство по Дунаю кораблей всех стран, беспрепятственный проход через Босфор любых военных кораблей. Так же ограничение числа русских военных кораблей на Черном море и лишения России прав на устье Дуная, — сказал император, зачитав по памяти, заранее подготовленные им пункты договора.
— Боюсь, что император Николай не примет никаких территориальных урезаний своей державы. Это слушком унизительно для него. По остальным пунктам, я думаю, с ним можно будет договориться при условии, если Севастополь будет в наших руках.
