Раньше Рамирес не знал, что такое любовь. Когда он читал Шекспира или Лимонова, ему всегда казалось странным и диким то, как иррациональное чувство, в которое в человеческой душе преломляется половой инстинкт, заставляет разумных и уравновешенных людей временно сходить с ума, творить невообразимые глупости, а иногда это чувство даже убивает. Рамирес никогда не думал, что он способен покончить с собой из-за чьей-то смерти или изнасиловать женщину, будучи ослепленным любовью. У Рамиреса было много женщин, но он относился к ним примерно так же, как к хорошей книге или интересному телесериалу. Некоторые женщины стали для него близкими друзьями, гейша Миюки, например... интересно, что она сейчас делает там, на Гефесте... но никогда Джон Рамирес не считал очередную подругу даже равной себе, не говоря уж о том, чтобы поставить ее счастье выше своего, видеть в ней смысл жизни, не замечать никого, кроме нее... ну и так далее, весь спектр того, что пишут в любовных романах.
Сейчас Рамирес понимал, каким он был идиотом. Он прекрасно понимал, что если подходить с рациональной точки зрения, то сейчас он гораздо больше похож на идиота, чем раньше, но ему было на это наплевать. Он встретил свою любовь, он понял, что это такое, и он понял, что это хорошо. Остальное перестало быть важным, даже ежевечерние речи, которые поначалу полностью захватили его, теперь отошли куда-то на второй план. Миштич говорил, что речи получаются у Рамиреса все лучше и лучше, м Рамирес знал, почему так происходит. Дело было не в том, что Рамирес стал лучше к ним готовиться, и не в том, что он набрался опыта и стал более профессиональным. Дело было в том, что когда в твоих глазах сияет любовь, ты можешь нести любую ахинею и люди будут смотреть тебе в рот и думать, что на них снизошло откровение. Если, конечно, у тебя есть талант. У Рамиреса талант был.
В книгах часто пишут, что влюбленные обожествляют своих возлюбленных, что любовь ослепляет, что в любимой женщине не видишь недостатков... Рамирес знал, что это не так. Он прекрасно осознавал, что у Полины слишком крупные черты лица и что без косметики она выглядит совсем непривлекательно. От него не укрылось, что Полина постоянно пользуется эпиляторами, что у нее какие-то мелкие проблемы по женской части, наконец, что она изменяет ему, по меньшей мере, раза в три чаще, чем он ей. Но все это казалось мелким и несущественным по сравнению с тем, что каждый вечер, ну или почти каждый, Джон Рамирес и Полина Бочкина оставались одни... или почти одни... и любили друг друга, любили так, как будто каждый сегодняшний день был последним в их жизни. Рамирес был влюблен и потому счастлив. Ему было хорошо.
10.
— Ну что? — спросил Анатолий, оторвавшись от мобилы, с которой уже битый час играл в "Быки и коровы". Более умные игры ему надоели. В ситуации, когда мысли, кажется, вот-вот разорвут перегруженный мозг на части, нет ничего лучше, чем заняться отгадыванием восьмизначного шестнадцатеричного числа с двенадцати попыток.
Ибрагим закрыл за собой дверь и ответил на реплику Анатолия пошлым каламбуром. Это было неожиданно для Анатолия, он всегда считал, что так говорят только русские. Ибрагим выругался еще раз, сел на край кушетки и уставился в пол, мрачно сгорбившись.
— Все плохо, — сказал он. — Аламейн не соврал, на нас действительно охотятся. Я заглянул в кое-какие компьютеры — так оно все и есть. Хотел бы я знать, откуда он получил эту информацию...
— А ты откуда получил эту информацию? — спросил Анатолий. — Так же и он получил, через терминал спутниковой связи, я полагаю.
— Да, через него, — подтвердил Ибрагим. — Но, понимаешь, этой информации нет в открытом доступе.
— Как же ты ее получил?
— У меня остались кое-какие ключи еще с тех времен.
— Ты что?! — воскликнул Якадзуно. — Ты вводил свои ключи в их терминал?!
Ибрагим улыбнулся.
— Существует технология, которая позволяет проверить ключ, не передавая его по сети. Если хочешь, дам литературу почитать. Мои ключи не выходили за пределы моей мобилы.
— Подожди, — не унимался Якадзуно, — значит, ты сумел пробраться в их компьютеры?
— Не я, — сказал Ибрагим, — в их компьютеры пробрались задолго до меня. СПБ контролирует все компьютеры, подключенные к глобальной сети. Не знал?
— Нет, — растерялся Якадзуно. — А как?
— Я и сам не знаю подробностей. Какой-то программный агент, что-то вроде вируса с ограниченным размножением... В общем, кое-что мне получить удалось. Действительно, на нас троих идет охота и действительно, руководит охотой некто Дзимбээ Дуо. Он приехал с Гефеста вместе с Рамиресом, там он работал в "Уйгурском Палладии". Якадзуно, ты его не знаешь?
— Не помню, — сказал Якадзуно. — Имя знакомое, может, где и встречались...
— Значит, не знаешь. По документам он был начальником какого-то третьестепенного цеха. Он не мог работать на твоего отца?
— Запросто. Или он мог работать на мафию. Там, на Гефесте, у всех компаний по две службы безопасности, одна официальная, а другая мафиозная.
— Понятно. По данным метеоцентра, буря будет длиться еще пару дней. А когда буря закончится, леннонцы начнут прочесывать местность. Найти наши следы не составит труда, так что нам надо убираться отсюда.
— Куда? — спросил Якадзуно. — Вглубь Ухуфлай? А зачем? Леннонцы найдут этот бункер, расспросят людей Аламейна... или он, что, собрался их всех тоже эвакуировать?
— Если мы согласимся сотрудничать, они немедленно эвакуируются. Бункер будет уничтожен.
— Там же наркотиков миллионов на пятьдесят! — воскликнул Анатолий.
— На двести пятьдесят, — поправил его Ибрагим, — только сейчас они уже ничего не стоят. Поймите, ребята, начинается серьезная война. Думаете, все потрясения уже закончились? Хрен вам! Самое интересное только начинается. Наркоторговцы оправились от шока и уже начали готовить террор-группы для отправки в Олимп. После первого взрыва леннонцы начнут прочесывать джунгли уже не абы как, а сплошняком. Ящерам это не понравится. Пока еще ни одна из сторон не воспринимает ящеров как третью силу, а по-моему, зря. Как думаешь, Анатолий, у ящеров много оружия?
— Понятия не имею, — ответил Анатолий, пожав плечами. — То, что Евсро умеет управлять машиной, еще ни о чем не говорит.
— Не скажи. Радиостанция в лодке Фесезла — раз. У Евсро есть панацея— два.
— Панацея есть у Возлувожаса, — поправил Ибрагима Якадзуно.
— У Евсро, — возразил Ибрагим. — Панацею ему привез Евсро, это и ежу понятно. Так вот, панацея у Евсро — два, аккумулятор — три, Евсро умеет управлять машиной — четыре, Евсро умеет читать человеческую карту, притом электронную — пять. Кстати, кто-нибудь из вас обратил внимание, что за аккумулятор сейчас стоит в нашей "Капибаре"? А зря не обратили. Эта модель не поставляется на открытый рынок, эти аккумуляторы ставят только в атмосферные истребители.
— Думаешь, у ящеров есть своя авиация? — поразился Анатолий.
— Нет, не думаю. Ящер просто не влезет в самолет, рассчитанный на человека. Я думаю, что за ящерами стоят не только простые наркоторговцы, но и кто-то еще.
— Кто?
— Если бы я знал... В общем, ситуация более чем серьезная. Если просто сидеть и ждать, что будет, то будет война. Большая война.
— И что делать? — спросил Анатолий. — Что ты собираешься делать?
— Я собираюсь возглавить сопротивление, — спокойно сказал Ибрагим.
— Почему сопротивление? Почему не особый отдел братства?
— Потому что у особого отдела братства уже есть начальник, кстати, Якадзуно его наверняка знает. Абубакар Сингх, бывший начальник пиар-отдела в вашей компании.
— Да, — сказал Якадзуно, — помню такого. Одно время ходили слухи, что он возглавляет нашу мафию.
— Это правда.
— Да ну! — не поверил Якадзуно. — Не может этого быть, Сингх совсем не такой человек. Нет, в самом деле, какой из него мафиозо!
— Хороший, — отрезал Ибрагим. — Раз ты о нем так говоришь, значит, он очень хороший мафиозо, раз сумел так замаскироваться.
— Но все-таки, — Анатолий воспользовался секундной паузой в разговоре, — почему ты решил работать с ними? Только потому, что в братстве твое место уже занято?
— Нет, конечно, — ответил Ибрагим, — не только поэтому. Есть много других причин. Например, если я откажусь, выйти отсюда будет очень трудно, даже нам с тобой.
— Да, я знаю, — кивнул Анатолий, — тут неподалеку в лесу два пулемета на станках. Уйти трудно, но возможно. Извини, Ибрагим, я не верю, что это главная причина.
— Ты прав, — согласился Ибрагим, — это не главная причина. Главная причина в том, что братство начало терраформинг.
— Ты имеешь ввиду ветровой щит?
— Не только. Я скачал один любопытный документ, он называется "Перспективный план преобразования планеты". Ветровой щит к востоку от Олимпа представляет собой только первый шаг.
— А какой второй?
— Серия тоннелей в Мордорских горах.
— Каких горах?
— Мордорских. Среди географов первой экспедиции были толкинисты... Братство хочет продырявить всю горную систему и организовать слив воды из Олимпийских болот в Срединный океан.
— Хотят осушить все Олимпийские болота?
— Вот именно. И это только второй шаг.
— Но как? Мордорские горы — это та большая горная система на юге?
— Та самая.
— Там же километров пятьсот надо бурить!
— Четыреста пятьдесят. Они разработали специальный проходческий комбайн, назвали его, кстати, "Барлог". За основу взяли обычные комбайны с Гефеста, только размер увеличили раз в пять.
— И какой же там аккумулятор?
— Никакого. Он питается напрямую от магистральной линии.
— И откуда они возьмут столько электроэнергии?
— Собираются строить термоядерный реактор.
— Прямо на поверхности планеты?
— Да.
— Разве это не опасно?
— насколько я понимаю, не особенно. Дорого, но при отсутствии нормального космофлота должно себя оправдать, строить реактор дешевле, чем строить космодром, орбитальную базу и целый флот танкеров. Если верить аналитикам братства, все это хозяйство могло бы окупиться только лет через пятьдесят, кроме того, надо иметь хотя бы один реактор, чтобы построить космодром.
— И скоро они собираются осушить этот гадюшник?
— Года через три. Я бегло просмотрел документы, план выглядит вполне реальным. И это еще не все, у них все расписано на двенадцать лет вперед. К двадцатому году планету будет не узнать.
— Так это здорово!
— Не скажи. Такие операции нельзя делать наобум и в спешке, надо все точно рассчитать, предусмотреть все нештатные ситуации, а они щит построили меньше чем за две недели. В зоне щита, кстати, большие проблемы. Было локальное наводнение, в одном месте размыло сваи, в щите возникла дыра в полкилометра диаметром, в нее постоянно дует ураганный ветер, ученые сами не понимают, что там творится и что из этого получится.
Анатолий пожал плечами.
— Ошибки случаются со всеми. По-моему, лучше ошибиться, чем вообще ничего не делать.
— А по-моему, лучше не делать ничего, чем делать терраформинг на этой планете, — возразил Ибрагим.
— Почему?
— Потому что мы здесь не одни. Мы пришли на обитаемую планету, мы здесь не хозяева, мы гости. Если братство будет продолжать терраформинг, кому-то не останется места на этой планете — либо нам, либо ящерам.
— Не кому-то, а ящерам. Ты же не думаешь, что они смогут выиграть войну против человечества?
— Выиграть не смогут, а поднасрать — запросто. Историю XX века помнишь? Вьетнам, Афганистан, Чечня... Очень трудно навязать свою волю целому народу, а уничтожить целый народ еще труднее, особенно если этот народ не может ассимилироваться. Когда терраформинг закончится, ящеры не смогут жить на Деметре, братство хочет оставить для них несколько резерваций, миллиона на два в общей сложности, а остальные особи вымрут.
— Разве ящеры не могут жить в земной биосфере?
— Могут. Североамериканские индейцы тоже могли жить в обществе бледнолицых. Теоретически. Ты готов взять на себя ответственность за геноцид целого народа?
— Это не геноцид, это эволюция. Слабые вымирают, сильные выживают, все просто и понятно. Мы не виноваты, что люди оказались умнее, чем ящеры. Пока ящеры собирали свой лвухсылх, люди успели слетать к звездам и что теперь, мы должны занести ящеров в красную книгу и сдувать с них пылинки?
Ибрагим почему-то разозлился.
— Слушай, Анатолий, — сказал он, — когда ты приходишь в гости к другу, ты всегда оцениваешь, кто из вас двоих умнее и сильнее? Допустим, ты решил, что ты умный, сильный, добрый и вообще самый достойный, тогда ты, что, имеешь право выставить его на улицу? Или вообще убить из милосердия?
— Ящеры нам не друзья, — возразил Анатолий. — Они не принадлежат к нашей расе, нам нет дела до их проблем. Они могут быть нашими союзниками, но если наши интересы пересеклись, вопрос стоит просто — или мы, или они.
— Вопрос так не стоит, это ты его так ставишь.
— Не я, а братство. Они уничтожили все вокзалы и вопрос встал именно так. Можно работать в помойке, но жить в помойке нельзя. Но когда твой дом превращается в помойку, дом надо вычистить. Братство превратило Деметру из индустриального района в жилой и теперь терраформингу нет альтернативы. Ты же не хочешь, чтобы твои от твоих детей воняло тиной или тухлыми яйцами?
Ибрагим неожиданно улыбнулся.
— Насчет вонючих детей — это основной лозунг леннонцев. Ты прав, Анатолий, я не хочу, чтобы мои дети воняли тухлыми яйцами, но еще больше я не хочу участвовать в войне с ящерами. Оставим пока вопрос о том, можно делать геноцид или нельзя, допустим пока, что можно. Ты представляешь, к каким последствиям приведет война с ящерами?
— К каким?
— К ужасным! Ящеры умеют пользоваться человеческим оружием, у них есть машины и радиосвязь, у них в армии отличная организация и дисциплина. И еще одно, самое главное — ящеры будут защищать свою жизнь, свою личную жизнь, а жизнь целой расы. Если ящеры проиграют, их раса исчезнет с лица этой планеты. Мне страшно даже подумать, к чему приведет эта война.
— В худшем случае — к геноциду.
— А получится ли? И если даже получится, к чему приведет геноцид? Как он отразится на нашей культуре? Ты боишься, что наши дети будут вонять, а я боюсь, что будут вонять их души. Я считаю, что терраформинг должен быть остановлен.
— Как знаешь, — пожал плечами Анатолий, — так думать — это твое право. Насколько я помню, свободу слова у нас еще никто не отменял.
— Скажешь тоже, свобода слова, — пробормотал Ибрагим.
— Пойду, выйду, облегчу душу, — сказал Анатолий и вышел.
Якадзуно подумал, что Анатолий отправился к широкой амбразуре, выполняющей бункере роль сортира. Ибрагим так не думал. Он включил встроенный в черепную кость слуховой аппарат и слегка улыбнулся, когда понял, что его подозрения подтверждаются. Улыбаться на самом деле было нечему, в сложившейся ситуации не было ничего веселого. Будь на месте Ибрагима Анатолий, он обязательно вскочил бы с места и начал бы принимать крайние меры.
