Путь Талу

Идти было не так уж далеко, и он даже удивленно замер, поняв, что довел Тарини до дома. До своего дома. При этой мысли у него вновь что-то сладко ёкнуло в груди. Потом он отпер дверь и протянул руку, предлагая Тарини войти...

.........................................................................................................

Заперев дверь, Талу повернулся. Тарини изучала комнату. Взгляд её остановился на двуспальной кровати. Она тоже повернулась, насмешливо глядя на Талу.

— Предусмотрительный юноша. Ну... где здесь кухня?

Смущаясь, Талу провел её в маленькую кухню. Тарини осмотрелась — а потом развила бурную деятельность. Найдя чайник, она заварила чай, порезала торт, потом тоже села за столик. Талу, конечно, далеко не в первый раз пил чай с почти что незнакомой девой, — но всё равно, это было... волнительно. Чай был горячий, торт очень вкусный, с орехами, — но Талу едва замечал это. Круглое пухлогубое лицо Тарини невольно притягивало взгляд — и она тоже неотрывно смотрела на него...

— Ты тоже приютская, да? — спросил он, просто чтобы не молчать.

— Почему? Нет, — Тарини удивленно взглянула на него. — А что там?

— Ну... того... этого... э-э-э... — в приюте отношения между парнями и девами, мягко говоря, не поощрялись — и это, естественно, приводило к тому, что запретный плод срывали сразу же, едва выпадала такая возможность. Без букетов, конфет и всякого такого.

— Понятно, — Тарини усмехнулась. — Ты знаешь, что это за место? Где я тебя встретила?

— Э... нет, — он и в самом деле не знал...

— Энти-Мелара. Сад Любви, как вы, файа, говорите. Туда ходят те, кто хочет... близко познакомиться. Сам понимаешь, родителей почти ни у кого ни осталось, сестер-братьев тоже. А одному жить — лучше сразу сдохнуть. Вот поэтому Хьютай и решила открыть... это место. Хорошо помогает.

— А, — Талу решил не развивать эту тему. Правду говоря, жить одному не очень-то хотелось и ему...

.........................................................................................................

Остаток ужина — сейчас, как оказалось, был уже вечер, он прибыл утром и продрых весь день, — прошел в молчании. Талу повезло куда больше, чем он мог подумать — родных у него не было, точнее, он ничего не знал про них. Но говорить об этом точно не стоило...

........................................................................................................

Хозяйственно вымыв тарелки, Тарини решила, наконец, перейти к более интересному делу. Она нырнула в спальню, попросив Талу подождать. Тот лишь вздохнул, оглядывая опустевшую кухню и невольно ёжась. По коже у него до сих пор густо ползали мурашки. Как он ни мечтал о такой вот встрече с какой-нибудь девой прекрасной, настоящие живые девы его даже немного пугали...

— Проходи, дорогой, — наконец, насмешливо крикнула Тарини.

С замершим сердцем Талу вошел в спальню. Тарини недвусмысленно стояла возле расстеленной постели, уже совершенно нагая. Впечатление было столь яркое, что Талу словно ударили под дых: он замер с приоткрытым ртом, не в силах не шевелиться, ни дышать — теперь, в неярком золотом свете настольной лампы, он увидел Тарини, что называется, во всех подробностях, а от одной мысли, что она любит его, голова и вовсе шла кругом. Изгибы её тела поражали его своей мате­матической правильностью — столь безупреч­но совершенной, что перехватывало дух. Крепкие бедра Тарини вызывающе круто сбегали к узкой талии, сходясь на уровне пупка, и их тугие изгибы необъяснимо привлекали юношу.

С минуту они молча смотрели друг на друга. Талу пробирал озноб — он очень боялся сделать что-нибудь не так и чувствовал себя... неуютно.

— Боишься меня? — спросила нако­нец Тарини.

Талу опустил лохматую голову и попытался подавить дрожь. Тщетно.

— Нет.

— Что ж, хорошо. Раздевайся.

Талу дико, испуганно взглянул на неё. Не то, чтобы он этого не хотел, но не ожидал, что всё начнется так быстро: до этого мгновения Тарини держалась с ним насмешливо и предстоящее дело казалось ему чем-то абстрактным, но теперь отступать было поздно...

По одной поджав ступ­ни, он сбросил с босых ног легкие санда­лии. Прикосновения нагих подошв к холодному полу неожиданно возбудили его. С ужасом ощутив это, он покраснел до самых пяток, мечтая провалиться на месте, но Тарини явно ждала продолжения. Талу очень хотелось отвернуться к стене, но это было бы слишком явной уступ­кой своей трусости; помедлив миг, он с неохотой рас­стегнул свой комбинезон и ста­щил его. Несколько секунд он стоял, как ду­рак, не зная, куда его положить и краснея под пристальным взглядом подруги. Потом бросил его на спинку стула, и, передернув плечами, стянул футболку, оставшись в одних плавках.

— Их тоже, — странно тихо сказала Тарини.

Пол куда-то исчез из-под босых ног юноши: он просто не мог поступить так... но вот деваться ему было некуда. В его душе столкнулись желание и стыд — с такой неистовой силой, что у него закружилась голова — и, уже зная, что всё это происходит во сне, он взял­ся за узкую полосу ткани, стащил её на бед­ра, поджал одну ногу... вторую... и выпря­мился, пытаясь прикрыться руками — но его твердая плоть непроизвольно дернулась от прикосновения и завыла от натуги, почти прижавшись к животу. Талу спрятал руки за спину, весь горячий и темный от стыда. Его пробирал озноб: здесь было холодно, к тому же, он понятия не имел, как его сейчас оценят.

Тарини откровенно разглядывала его. Талу был почти до смерти смущен своим воз­буждением. Взгляд его был опущен на пальцы босых ног.

Наконец, он взглянул на неё. На широкоскулом лице Тарини тоже застыло странное, дерзкое и одновременно смущенное выражение. Тяжелые, гагатово-черные волосы и длинные темно-зеленые глаза придавали ей совершенно неземной вид; в них были одновременно томление и испуг. Талу рассматривал это чудесное создание, стараясь понять, что именно ему с ним делать. Но тут Тарини быстро встряхнула волосами и подошла к нему.

— Ты очень красивый, — тихо сказала она. — Наверное, нравишься девчонкам, а?

Талу отрицательно мотнул головой. Он действительно нравился девчонкам — и сты­дился сейчас признаться в этом...

Тарини вдруг хихикнула.

— Нравишься мальчикам, да?

Талу вновь мотнул головой, сцепив за спиной руки и глядя на пальцы своих бо­сых ног. Он был очень смущен и это каким-то странным образом очень нравилось ему...

— Иди ко мне, юноша, — голос почему-то робкий.

Талу испуганно взглянул на неё из-под упавших на глаза волос, но не шевельнулся, изо всех сил стараясь сохранять не­зависимый вид. Когда Тарини подошла ближе, его вновь охва­тил озноб. Он вздрогнул, когда она коснулась его запястья.

— Ты любишь меня? — спросила она.

Талу бесстрашно взглянул на неё. Сейчас пробирающий до костей озноб и нагота уже мало что для него значили.

— Да.

— Ты хочешь взять меня? — очень тихо спросила Тарини и Талу невольно опустил ресницы. Он был слишком смущен, чтобы смотреть ей в глаза. Её теплые, гладкие пальцы коснулись его губ, легко обводя по их чуткой кромке его чувственный, твердо очерченный рот, легко разомкнули их, лаская, кос­нулись языка...

Талу вздрогнул, по его коже волной прошли мурашки. Пальцы Тарини пробежали по его горлу, по четкой продольной ложбинке его тела — до лобка, на миг задержавшись в пуп­ке. Живот Талу дернулся, прижав­шись на миг к позвоночнику и Тарини усмехнулась, опять касаясь пальцами его губ...

Голова Талу чуть откинулась, губы разомкнулись. По его коже блуждали уже миллионы мурашек — он даже не представлял, что их мо­жет быть так много. Мурашки теперь были везде, даже на сосках — он ощутил, как напрягаются их кончики, когда пальцы Тарини коснулись чуткой кожи, скользя вокруг сосков... а потом его дыхание прервалось из-за интенсивности знакомых ощущений, когда она легко сжала их кончики, покручивая и потягивая, высекая из них вкусный, искрящийся огонь...

Грудь Талу невольно поднялась, живот поджался, по всему его обмершему телу пробежала сладкая, колючая волна. Он даже представить не мог, насколько тепло и хорошо ему станет от этой простой ласки. Приятное мление, родившись под пупком, разлилось по всей коже, а Тарини всё продолжала и продолжала ласку, и лишь когда твердая плоть Талу начала непроизвольно подергиваться в отчаянной жажде прикосновений, она отпустила его правый сосок. Её пальцы вновь побежали по четкой продольной ложбинке — до самого низа — и...

Талу весь резко вздрогнул, когда она неожиданно легко коснулась его... там. Её пальцы скользнули вверх по его твердой плоти, коснулись...

Тарини с интересом посмотрела на юношу, который сперва побледнел под своей смуглой кожей, потом густо покраснел.

— Тебе страшно? — тихо спросила она, мягко потирая самую верхушку его напряженной плоти.

— Д-да, — задыхаясь, ответил Маоней. Он был и без того возбужден, а прикосновения Тарини словно посылали огненные стрелы, пронзавшие всё его естество, и он никак не мог набрать до­статочно воздуха в легкие.

— Хочешь, чтобы я перестала? — она прервала ласку, вглядываясь в расширенные от удовольствия глаза юноши.

Талу отрицательно помотал головой.

— Нет, — прошептал он растерянно. Он не понимал, что это с ним происходит и совершенно потерялся в ощущениях.

Тарини мягко улыбнулась ему. Её теплые пальцы легко, словно дразня, скользнули по лицу юноши, легко пригладили пушистые ресницы бесстрашно распахнутых глаз, едва не касаясь их, и ресницы Талу невольно опустились, давая путь другим, чудесно обострившимся чувствам. Его чуткие уши ловили теперь каждый шорох, нагая кожа ощущала невесомые движения воздуха. Он чувство­вал даже тепло стоявшей рядом Тарини, чув­ствовал, как сильно она взволнована...

Талу не знал, что ему нужно теперь делать. Может быть, ложиться на спину или что-то ещё? Он уже собирался лечь, прямо на пол, но Тарини взяла его за плечо и повела. Он последовал за ней, плывя в цепенящем ознобе — его чуткие босые ноги теперь ощущали каждую ворсинку покрывающего пол ковра. До постели было всего несколько шагов, но Талу пока­залось, что он шел часы. Коснувшись её бедром, он вздрогнул, словно проснувшись. Тарини мягко нажала на его плечи, заставляя медленно сесть и так же медленно откинуться на спину, растянувшись во весь рост. Простыня была почему-то очень холодная и по его коже пошли крупные мурашки.

Тарини вплела пятерню в лохматую гриву Маонея, отки­нув его голову назад, ущипнула за соски, заставив тихонько вскрикнуть... а потом её пальцы, уже влажные, покрытые густым медом с пряностями, легко разомкнули его губы, лаская, коснулись языка...

Что-то горьковато-сладкое — очень необычный вкус. Язык Талу словно ожил, двигаясь совершенно независимо от его воли — сначала испуганно отдернулся, потом затрепетал от этого незнакомого вкуса, и, наконец, попытался слизать лакомство. Тарини слег­ка сжала его, заставив замереть, сама нежно поглаживая те места, где сладкий вкус ощущался всего сильнее...

Её пальцы выскальзывают и вновь возвращаются, сначала дразня губы, потом входя глубоко в рот юноши, лаская его язык. Сердце Талу замерло. Шершавые пальцы Тарини скользят по шершавой спинке его языка, касаться их ей очень... вкусно.

Он весь резко вздрогнул, когда другие её пальцы неожиданно обвили его твердую плоть. Новое прикосновение, на сей раз, к самому чуткому месту, заставило его замереть в плену этой острой истомы. Край её ногтя скользил, казалось, прямо по обнаженным нервам.

Дыши... Просто — дыши, подумал он. Даже если ты не в состоянии, делай вид, что ты можешь...

Талу не дышал почти минуту, впивая острую сладость сразу и сверху, и снизу, лишь его тело подрагивало в такт часто бьющемуся сердцу. Едва ласка кончилась, он задышал — судорожно, словно бы задыхаясь.

Острые ногти Тарини коснулись на миг его плоти. Талу непроизвольно дернулся, испуганно вскрикнул, тут же смущенно покраснев от своей трусости и ошалело глянул на неё из-под упавших на глаза волос, — испуганно, дико, очень остро чувствуя свою абсолютную беспомощность.

— Не бойся, — улыбнулась Тарини, мягко скользя пальцами вдоль ложбинки на его животе. — Больно не будет.

Тут же её ногти прикоснулись к нему ещё раз. Вторая её рука скользила по трепещущему животу юноши. Живот Талу невольно поджался, мускулы напряглись, сердце забилось чаще. Длинные ногти Тарини медленно блуждали по его телу, отыскивая особенно чуткие точки и находя их то между пальцами его босых ног, то на нижнем краю живота, то под ребрами, то на ушах, легко впиваясь в них и нигде не задерживаясь надолго. Ту­гие мышцы юноши каждый раз вздрагивали — и Тарини откровенно любовалась им, касаясь то донца его пупка, то ямки в основании позвоночника. Наконец, она занялась кончиками его темных сосков и грудные мускулы Талу невольно затрепетали. Его длинные глаза полуприкрылись, чувственный рот приоткрылся, издавая томные, высокие звуки, — он постанывал, подрагивал, мотал головой и Тарини решила, наконец, перейти к делу. Она быстро оседлала юношу, и, сунув пальцы босых ног под его зад, начала медленно опускаться. Талу ощутил вдруг её тугую, влажную, горячую плоть и зад юноши — как и его бедра — туго свело. Они мелко, отчаянно затрепетали — казалось, что в чуткую шкурку вонзились самые кончики тысяч бешено вибрирующих игл, покрытых сладким ядом. Эти же иголки легко вошли глубже, впиваясь в низ живота — и Талу издал высокий, испуганный вскрик, весь покрываясь мурашками от усилий удержать в себе семя. К счастью, Тарини мгновенно соскользнула с него — но прошла ещё, казалось, целая минута, прежде чем изнывающая внутренность юноши, наконец, неохотно расслабилась.

— Понравилось? — спросила она, ухмыляясь. Талу повернул голову и скосил на неё свои длинные глаза, всё ещё хмельные от наслаждения. В них плескались одновременно томление и стыд — но томления было всё же больше.

— Хочешь ещё?

Талу опустил ресницы, пытаясь разобраться в себе и своих ощущениях — но её теплые пальцы, едва коснувшись сосков, спутали все его мысли, и губы словно сами по себе произнесли "да"...

Вдруг Тарини до сладкой боли сжала его соски и Маоней судорожно выгнулся. По его телу прошла ещё одна сладостно-колючая волна. По­том её сильная, шершавая ладонь, такая горячая на прохладной коже, мягко нажимая, скользнула по впалому животу юноши, разглаживая призрачный рисунок гибких напря­женных мышц... вторая, двигаясь вокруг стана, накрыла изгиб его поясницы, мягко поворачивая на бок; твердые пальцы побежали вверх и вниз вдоль его позвоночника, легко скользя по его чуткой ложбинке ногтями. Маоней вздрогнул, невольно выгибаясь, изнывая под колючими волнами мурашек. Всё ниже... ниже... ниже... её пальцы соскальзывают с основания его позвоночника, касаются...

А потом его дыхание вновь прервалось из-за силы ощущений, когда его твердая плоть погрузилась в тугую плоть Тарини — та­к сладко, что у него стянулась вся кожа и даже заныли соски. Талу невольно вскрикнул, его глаза расшири­лись, бедра невольно приподнялись, но сопротивляться он не стал и Тарини приняла его до упора. Её женская суть рефлекторно сжалась, плотно обхватив его, и Талу ощутил опасную истому там, внизу непроизвольно и глубоко втянувшегося живота. Тугой поток мурашек оплел его бедра, разлился по всей коже. Все волоски на его теле, казалось, встали дыбом и мелко вибрировали.