В этот день потери среди защитников Севастополя сократились, чуть ли не вдвое, чего нельзя было сказать о состоянии его бастионов. Методичный обстрел осадными орудиями медленно, но верно приводил к их полному разрушению.
Героические гарнизоны бастионов и батарей отчаянно боролись за живучесть своих позиций не щадя своих сил и, порой, жизней. Едва выдавалась возможность, они тут же бросались исправлять разрушенные бруствера или нагребать землю на пороховые погреба, дабы это была единственная возможность уберечь их от попадания вражеской бомбы. Однако наносимый врагом урон было невозможно исправить за те короткие промежутки времени, которые дарил неприятель русским солдатам и матросам.
Все это прекрасно видел князь Горчаков, обходивший передовые позиции вместе со своей свитой, несмотря на шквальный огонь врага. Он без тени робости обошел укрепления Городской стороны обстреливаемой в этот день не особенно интенсивно, посетил 4 и 3 бастионы и дал уговорить себя свите не рисковать жизнью, ради посещения Малахова кургана.
Вместо Корниловского бастиона он посетил госпиталь, где собственноручно произвел награждение орденом Георгия 4 степени тяжелораненого подпоручика Безобразова. Командуя батареей из четырех орудий, 18 августа он вступил в неравный бой с двумя семипушечными неприятельскими батареями и заставил замолчать шесть вражеских орудий.
Ардатов не сопровождал князя в его посещении передовой, а вместе с инженер-полковником Геннерихом обошел уже закладываемую вторую линию обороны.
— Обратите особое внимание, Петр Карлович, на прикрытие Малахова кургана. Судя по силе вражеского огня, он, вне всякого сомнения, является главной целью будущего штурма противника. Поэтому именно на этом направлении в первую очередь должны быть возведены укрепления новой линии обороны.
— Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Генерал Тотлебен тоже считал это направление наиболее опасным и потому на этом участке обороны разработал такую систему, которая позволяет держать оборону даже в случае падения бастиона, — с азартом рассказывал инженер.
— Значит, отстоим город?
— Отстоим, ваше превосходительство, если только войска будут, — осторожно проговорил Геннерих.
— Обязательно будут. Уж об этом я позабочусь, — успокоил собеседника Ардатов и продолжил — а вас же прошу сделать этот участок обороны на ять.
— Сделаем, ваше превосходительство, точно в срок, — заверил графа офицер.
Враг между тем усиленно обстреливал севастопольские пределы. Как всегда, больше всех досталось Корниловскому бастиону. От многочисленных попаданий неприятельских бомб, большое число пушек было выведено из строя, а орудийная прислуга была заменена бессчетное количество раз. По всем мыслимым и немыслимым законам артиллерия Малахова кургана уже давно должна была быть приведена к молчанию, и тем ни менее, русские артиллеристы продолжали сражаться, да еще как.
Батарея поручика Будищева, оставшись при трех орудиях, своим ответным огнем сумела нанести огромный ущерб противнику. От прямого попадания русских бомб, на вражеской батарее расположенной на Камчатском люнете, произошел взрыв порохового погреба. В один момент на воздух взлетело свыше семи тысяч килограммов пороха и триста пятьдесят снаряженных гранат.
Сила его была такова, что у французов погибло свыше ста человек, и еще столько же было ранено, включая семерых офицеров. Кусок бревна, отброшенный на английскую траншею, при падении убил свыше двадцати человек, чем навел страшный ужас среди британцев, мирно сидевших на солнышке. Осколки камней и куски дерева, разбросанные в разные стороны, достигали даже наших окопов.
Не отставали от своих товарищей и пушкари с 3 бастиона, которые после полудня не только привели к молчанию две вражеские мортирные батареи, но так же уничтожили большой пороховой склад у англичан. Сила его взрыва мало, чем уступала взрыву на Камчатском люнете. В один миг наши позиции накрыл шквал камней и досок с гвоздями, после чего в неприятельских траншеях повисла напряженная тишина, сменившаяся лихорадочным штуцерным огнем.
Возможно от этих взрывов, возможно, нет, но к трем часа дня, вражеская бомбардировка стала стихать и вскоре сошла на нет, перейдя в вялую перестрелку.
Князь Горчаков терпеливо дождался предсказанного Ардатовым ослабления вражеского огня и отбыл из города уже затемно. Артиллеристы Пелесье полностью прекратили огонь, и впервые за все время обстрела, над городом повисла продолжительная тишина.
По лицу командующего было трудно определить, доволен ли он исполнением предсказания графа или нет. Добившись согласия Ардатова на сооружения моста, Горчаков был поглощен исполнением этого замысла.
Хорошо изучив повадки генерал-адъютанта, Михаил Павлович был полностью уверен, что с момента сооружения моста, он не будет особенно драться за южную часть Севастополя. Князь не был предателем или изменником русскому делу. Просто он твердо держался своего плана предусматривавший переход войск на Северную сторону и принуждения противника к штурму русских позиций на Макензевых горах.
Сам план по своей сути был не плох, но с его исполнением перечеркивалась судьба кораблей Черноморского флота, стоявших в севастопольской гавани. Для Горчакова они уже не имели никакой ценности, и самым лучшим вариантом было их затопление. С этим планом было много согласных, как в Бахчисарае, так и в Петербурге и даже в самом Севастополе. Однако с ним был совершенно не согласен граф Ардатов, у которого на этот флот были свои, далекоидущие планы.
Горчаков так же хорошо понимал намерения Михаил Павловича и, согласно достигнутой договоренности, не собирался ему мешать. Генерал справедливо полагал, что, в случае успеха, победная чаща не минует и его самого, как это уже дважды было ранее. Поэтому, покидая Севастополь, он только спросил Ардатова так, что его вопрос мог понять только посвященный.
— Значит Бородино?
— Скорее всего.
— Останешься?
— Нет. Мое главное дело там, а здесь пускай трудятся Хрулев и Геннерих. Я им полностью доверяю.
Князь помолчал некоторое время, а потом, глубоко вздохнув, тихо, но внятно сказал: — Да поможет тебе господь, Михаил.
Больше не было сказано ни одного слова, да и к чему было, что-либо говорить. Каждый из этих двух людей уже все для себя давно решил.
После двадцатого августа, обстрел русских позиций не прекратился, но велся очень вяло, словно противник мелко гадил севастопольцам, желая затруднить ведение восстановительных работ. Это объяснялось тем, что запасы пороха за эти четыре дня обстрела у французов значительно сократились, и Пелесье ждал прибытия из Стамбула очередного транспорта с боеприпасами.
Но если артиллеристы неприятеля вяло стреляли, то пехота развила бурную деятельность по приближению своих траншей к русским укреплениям. При этом действия неприятеля носили исключительно избирательные направления. Если у французов основными целями сближения были Малахов курган, второй, третий и шестой бастион, то англичане трудились исключительно вокруг четвертого бастиона и Язоновского редута.
Русские охотники по мере возможности наносили вред земельным работам противника, но, благодаря численному превосходству расстояние между позициями с каждым днем уменьшалось.
Наступил сентябрь, когда французские траншеи почти вплотную приблизились к внешнему рву Малахова кургана. Только сорок метров разделяло противоборствующие стороны, которые свободно обменивались между собой ружейной стрельбой.
В ночь на второе сентября французы попытались занять многочисленные завалы, преграждавшие свободный подход императорской пехоты к русским позициям. Все ночь шла яростная борьба между русскими охотниками и французскими пехотинцами, в результате которой большая часть заграждений осталась в руках защитников Севастополя.
Пелесье очень хотел приурочить взятие Севастополя к 7 сентябрю, очередной дате Бородинской битвы, сделав тем самым достойный подарок для своего императора. Однако задержка поставки пороха из Константинополя поставили жирный крест на этих планах 'африканца'. Как не яростно топал своими ногами генерал и как не обрушивал гневную брань на головы неповоротливых турков, новый обстрел русских позиций его армия смогла начать только пятого сентября.
Собрав все свои силы в единый кулак, противник со всего маха ударил по защитникам Севастополя ровно в пять часов утра. В один миг, мирно спящий город буквально утонул в огромном облаке дыма, образовавшемся от пушечных выстрелов и разрывов вражеских бомб. Порой, взошедшее на горизонт солнце не могло полностью пробить эту ужасную пелену, и тогда Севастополь погружался в гнетущую тень.
Громовые залпы первых выстрелов быстро сменялись беспрерывным гулом орудий, который продолжался в дальнейшем с неослабиваемой силой. Вначале огонь осадных батарей был обращен преимущественно на Городскую сторону, против 4-го и 5-го бастионов. Вражеская бомбардировка продлилась до двух часов дня, после чего неприятель сосредоточил свой огонь по левому флангу севастопольской обороны, главным образом по Малахову кургану и второму бастиону.
Ярость и непрерывность этого обстрела была такова, что многим защитникам севастопольских бастионов казалось, будто ад разверзся вокруг них. Непрерывным потоком на русские укрепления падали ядра, бомбы, гранатная картечь и ружейные пули, сея смерть и страдания в рядах защитников бастионов.
Весь этот кошмар продолжался свыше двух с половиной часов, после чего все повторилось вновь. В течение трех часов мортирные батареи противника методично разрушали укрепления Городской стороны, чтобы потом вернуться к бомбардировке Малахова кургана и второго бастиона.
В продолжение этой ужасной канонады, враги иногда с умыслом прекращали ее, с тем намерением, чтобы в эти паузы из опасения штурма, русские сосредоточивали на бастионах войска, после чего неприятель вновь принимался обстреливать их еще с большею силой.
Также шел интенсивный обстрел и самого Севастополя, Большой и Южной бухты. От этого, в черте города возникло несколько пожаров, с огнем которых удалось справиться с большим трудом, благодаря исключительно мужеству горожан.
Был уже вечер, когда одна из бомб противника упала на стоявший у северного берега Большой бухты военный транспорт 'Березань', и вызвала на нем пожар. Все усилия экипажа потушить огонь оказались неудачными. К тому же, сорванное волной судно стало двигаться к недавно наведенному мосту через бухту, грозя поджечь его. Желая спасти сооружение, ближайшие корабли открыли огонь по транспорту и выпущенные ими ядра разнесли в щепки борт обреченного корабля. Однако полученных пробоин оказалось недостаточным, чтобы сразу его потопить. Завалившись на один бок, 'Березань' еще долго горела в ночи, освещая огнем своего пожара бухту и оба берега.
Продолжая основательно расшатывать русскую оборону, с рассвета шестого сентября, французы и англичане обрушили мощь своей артиллерии на укрепления Севастополя с новой силой. Артиллерийский огонь подобно хищному животному то вгрызался в израненные бастионы города, то обманчиво отступал прочь, чтобы затем с удвоенной силой броситься на потерявшую бдительность жертву.
Русские батареи, по возможности, отвечали неприятелю. Все, кроме Малахова кургана и второго бастиона, чьи орудия через час после рассвета, были вынуждены замолчать. Бруствер передней батареи Корнилова бастиона от многочисленных попаданий вражеских бомб был почти совершенно срыт, а неглубокий ров во многих местах осыпался.
От ядер противника, непрерывно падавших на бастион, несколько раз загорались туры, что, в конце концов, привело к возгоранию туровой одежды порохового погреба. Заметив на Малаховом кургане дым, неприятель немедленно стал обстреливать это место навесным огнем из мортир. Создалась реальная угроза взрыва порохового погреба, но самоотверженными действиями саперов и рабочих Замостского полка под начальством прапорщика Ножкина эта угроза была полностью устранена.
Не обращая внимания на вражеские пули, ядра и картечь люди с остервенением забрасывали огонь землей, каменной крошкой, сбивали пламя шинелями и, позабыв обо всем, гасили его языки голыми руками. Сам прапорщик был серьезно ранен в руку, погибло около тридцати нижних чинов, но они все же отстояли от огня пороховой погреб, где в этот момент находилось огромное количество пороха. Так сражались севастопольцы, и никто из них не думал, что делает что-либо героическое.
Ардатов приехал в Севастополь вечером шестого сентября в полной уверенности, что утром седьмого французы непременно атакуют наши позиции. С этой целью в течение всей ночи к переднему краю стали стягиваться войска, однако генерал Пелесье преподнес защитникам Севастополя очередной сюрприз. Осматривая в подзорную трубу истерзанные фасы Малахова курганы и второго бастиона, генерал пришел к выводу, что укрепления врага еще недостаточны разрушены.
Получив жестокий щелчок по носу в июне, когда генерал ошибочно посчитал, что русские батареи приведены к полному молчанию, теперь Пелесье собирался действовать наверняка.
— Я желаю, чтобы на момент штурма ни одна пушка этого проклятого кургана не могла выстрелить по моим солдатам. Поэтому пусть наши артиллеристы проутюжат его ещё один день, а если понадобиться то пусть стреляют и четвертый, и пятый день. Терпения и пороху у меня не занимать — сказал 'африканец' своим генералам, когда на военном совете встал вопрос о начале штурма Севастополя.
Опасаясь возможной утечки информации, Пелесье свято хранил в тайне свои планы, даже от самых близких своих подчиненных. Кроме того, он не желал расслаблять своих солдат указанием точной даты наступления, требуя от них постоянной готовности к скорому выступлению.
Не имея возможности проникнуть сквозь завесу секретности относительно планов врага, Ардатов возлагал всю свою надежду на дозорные секреты, выставляемые впереди русских позиций.
— Вы уж братцы постарайтесь на славу, — говорил граф дозорным, которым предстояло заступить в караул перед вторым бастионом и Малаховым курганом. — Сейчас у нас вся надежна на ваши глаза и уши. Точно знаем, что супостаты должны напасть на Севастополь, но вот когда это будет — неизвестно. Так же точно знаем, что будут наступать на Корниловский и второй бастионы. К ним ближе всех подходят вражеские траншеи, и по ним больше всех ведется огонь из этих траншей и батарей. Помните, что от вашего внимания зависят жизней ваших товарищей. Подадите сигнал о штурме, и мы будем подтягивать к передовой главные силы. Ошибетесь, и многие из ваших братьев погибнут зазря от вражеских пуль и бомб, стоя в ожидании возможной атаки. Знайте, тех, кто вовремя известит о приготовлении врага к штурму, я награжу по-царски. Пусть просят чего захотят.
Радостный блеск в глазах солдат, которые хорошо знали чего стоит слово Ардатова, был лучшим ответом графу на его слова.
— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, умрем, а дело сделаем, — браво заверили его разведчики, и, повернувшись через левое плечо, они устремились к передовой, где по-прежнему грохотала вражеская артиллерия.
