— Изыди, искуситель!
Рев боли, сорвавшийся с моих губ, поднял всю птицу в округе. Невесть откуда слетелось воронье, закружилось надо мной черным каркающим облаком. Однако же я не сгорел, не растаял в воздухе, как, может быть, надеялся отец Василий.
Не было сил подняться еще раз. Распластавшись у ног священника, я исподлобья взглянул вверх, слабым шепотом выдохнул:
— Чего вы добиваетесь, мучая меня? Покинув вас, я стану резать людей. У меня просто не останется выбора...
Я помолчал, собираясь с силами. Отец Василий присел рядом, вслушиваясь в каждое слово. Я заговорил вновь, уже более уверенно:
— Примите меня. Я не молю о прощении грехов — просто выслушайте. Господом Богом прошу: выслушайте.
Он молчал. Но крестить не торопился, что было замечательно. Пока он принимал решение, я встал на четвереньки, потом выпрямился. Смотрел на священника сверху вниз. Вот только ноги дрожали.
— Я слушаю вас, — он поднялся. Голос — беспристрастен. Лицо — непроницаемая маска.
— Здесь? — я растерялся. — Разве мы не зайдем в Церковь? Мне нужно войти внутрь.
Он молчал.
— Чего вы боитесь?! — закричал я. Всполошенное криком воронье тут же добавило свой голос. — Я ничего не смогу сделать там, в средоточии сил Бога!
"Соглашайся... Ну же! Чего ты ждешь?!"
Он отступил в сторону:
— Входите.
Я не смог этого сделать. Опять.
Видя мои затруднения, отец Василий мягко спросил:
— Как вас зовут?
— ...Кеша.
— Иннокентий, значит. Именем Господа Бога нашего Иисуса Христа, войди, Раб Божий Иннокентий в Храм Божий!
Я повторил попытку. На этот раз мне удалось продвинуться чуть дальше.
Тогда он просто взял меня за руку. Тепло его ладони прошло в тело, наполнило мышцы. Все мое существо на краткие мгновенья стало иным. Не лучше и не хуже — просто иным. Не отпуская моей руки, отец Василий ввел в Храм еще одну заблудшую душу.
Внутри — он отпустил меня, пошел вперед, указывая дорогу. На полпути оглянулся, заметил, что я стою на прежнем месте, удивленно произнес:
— Идите же.
Я не ответил. Даже не пошевелился.
Тогда он вернулся и повел меня дальше. Безвольный, следом за ним я прошел в небольшую, скромно убранную комнату, где был усажен на стул.
Не отнимая руки, отец Василий произнес:
— Я вас слушаю.
Слушает он... Я набрал в грудь побольше воздуха, несмело улыбнулся.
— ...Даже не знаю с чего начать.
— Начните с себя.
С себя... Легко сказать, с себя. Родился, рос, не привлекался...
Священник смотрел доброжелательно, терпеливо. Ждал.
— Давайте... — голос пресекся и я откашлялся. — Давайте, я расскажу, как я стал... таким?
Он кивнул. Его ясные, добрые глаза светились молчаливой поддержкой.
Я заговорил. Говорил долго, страстно и, наверное, сбивчиво. Зачем-то представился по всей форме — отец Василий слушал, слегка кивая там, где я, ожидая его реакции, поднимал от коленей свой горящий взгляд.
Я рассказал о том случае возле "Пушкинки", когда мне пришла в голову мысль обойти здание; поведал о разбое в больницах; о том, как сложно было скрыть все от родных; разобраться в себе. И в завершение — о том, как пытался найти вампира и что из это получилось.
Священник не произнес ни слова осуждения. Ни пока я говорил, ни после, когда я, выплеснув все, уставился на него в безотчетном ожидании кары.
Каким все-таки великим, по-настоящему духовным человеком он оказался! Во взгляде, в жестах — я видел одну лишь поддержку. Все, что он позволил себе, это спросить:
— Вы хотите исповедаться?
— Да, — я почти не колебался.
Это была моя первая исповедь и поначалу я сильно стеснялся: не так-то просто вынести грязное белье на обозрение. Но постепенно застенчивость отступала, чему здорово способствовало "Прости Господи", вставляемое священником после оглашения очередного греха.
Я перечислил, все, что сумел вспомнить. Нельзя ничего скрывать — не будет благотворного эффекта исповеди. Не будет по той причине, что нельзя скрыть грехи от себя — будет зашлаковывать душу. И я говорил, говорил.
И все же слукавил. Один грех, самый страшный, я старательно приберегал напоследок. Сам не знаю, чего хотел этим добиться. Так или иначе, когда все остальное было сказано, мне пришлось напрячься и — вымолвить:
— Я виновен в смерти человека... показал на него вампиру, чтобы спастись... самому.
Отец Василий помрачнел, шевельнул скулами, но все-таки выдавил побелевшими губами:
— Прости Господи.
— Все, — я облегченно перевел дух.
— Прощаются Рабу Божьему Иннокентию грехи его во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь! — он троекратно перекрестил меня.
По телу вновь прошла судорога. На сей раз куда менее болезненная, чем раньше.
Батюшка выглядел усталым. Это было мне понятно: каждый грех, который прощает священник именем Бога, по сути, берется на себя. Ничто не уходит бесследно.
— Вам, наверное, пора, — наконец сообразил раскаявшийся грешник.
Отец Василий взглянул на часы. Я последовал его примеру. Без четверти десять.
— Да, пора, — выжидательно глядя на меня, он поднялся.
Приняв фразу священника за намек, я шевельнул было руками. Чуть-чуть. И силы меня оставили.
— Извините, — он снова взял мою руку в свою. Легонько потянул.
К моему удивлению, сейчас я встал без малейших усилий. Все так же, держась за священника, прошагал к выходу.
На крыльце мы разжали руки. Робко заглянув в глаза священнослужителя, я попросил?
— Можно, я приду к Вам завтра?
Он тихо, так, что только мое чувствительно ухо могло уловить этот звук, вздохнул...
— Если вам неудобно, я не буду вас беспокоить.
— Нет-нет, приходите, — его задумчивые глаза снова заглянули в мою душу. — Приходите, я буду вас ждать.
— Спасибо, батюшка!
Улыбаясь, я неловко топтался на месте. Потом добавил:
— Если бы вы только знали, как это важно для меня! Я подойду к семи, хорошо?
— Приходите.
— Спасибо. И — Благослови Вас Бог!
Он застенчиво улыбнулся. Склонил в поклоне голову. Проговорил "До свидания" и быстро зашагал прочь.
— До свидания, — прошептал я. — Храни Вас Господь. Храни... Вас Господь.
В эту минуту я совершенно не думал о себе. Редкое явление. Сейчас мои мысли были направлены на удаляющегося от меня человека. А ведь помог! Рискнул! Страшно было — а он... И не прогнал же! Божий человек. Чистый...
И вообще: какой Мир прекрасный!
Забудьте о том, что нас разлучало,
Вспомните дружбу, забудьте печали...
Я был совершенно, искренне уверен, что в эту ночь не встретится мне шайка пьяных подростков, не оскалит клыки обиженный вампир и родная милиция — будет заниматься иными делами. Сейчас рядом со мной не было места для интриг, убийств, войн и другого безумства.
Я шел по ночному городу и любил каждую снежинку, каждый поворот, всех и каждого. Звездная россыпь молчаливой музыкой сопровождала мою прогулку. Это было чудесно! Наверное, именно такое состояние величается счастьем.
Дай вам Бог Здоровья! Да хранит Он Вас и Ваших близких! Ныне и присно, и во веки веков. Аминь!
Глава 10.
После той памятной истории, когда меня обнаружили на дне котлована, я собрал пожитки (понимай: коробку с донорскими пакетами) и перебрался в совсем иное место — Парк Победы. Во-первых, данный массив был значительно протяженней, что снижало шансы повторного "спасения"; во-вторых, желающих гулять по парку зимой было меньше. Да и зарываться я стал как можно глубже — едва ли не в землю. Кто на молоке обожжется, тот на воду — ласково смотрит.
Словом, когда пришло время, я выкопался под струящийся со звезд свет. Разрыл ямку неподалеку. Кончиками пальцев вытянул заветную коробку. Открыл ее, извлек один из пакетов. Неторопливо позавтракал.
Так себе завтрак, что скрывать. Я сильно сомневался, что выпитой порции хватит на ближайшие сутки, но, грустно поглядев на оставшиеся два (!) пакета, вздохнул и бережно упрятал коробку под снег.
Придется заняться лечебным голоданием.
Что ж, проблемой питания займемся в ближайшее время. Но сейчас — я опаздывал на встречу с отцом Василием. Нехорошо портить еще только складывающие отношения. Пришлось, выскочив на дорогу, тормозить маршрутку. Не самое любимое занятие для бедного, оголодавшего вампира.
Бедного — в прямом смысле: в карманах осталось не так много денег. Конечно, тратил я их медленно: ни одежда, ни еда мне не требовались, да и по ночам я пристрастился гулять пешком, но... потраченные деньги возместить было неоткуда. Знакомым-то на глаза показываться нельзя. "Дарова-дарова... Ты чё учудил?..."
Мрак! — одним словом!
Интересно, а как другие вампиры выкручиваются в этой ситуации? Неужели занимаются мародерством? Или они транспортом не пользуются?
Может, сумку с зелеными стянуть из-под носа дерущихся мафиозных группировок? Плевое дело! Осталось найти мафиков и заставить их драться. А, подать сюда уголовный элемент с кучей денег! Запросто!!
С другой стороны, кто мне мешает немного "раздеть" какого-нибудь торговца наркотиками? И себе хорошо и людям благое сделаю. Хорошим людям, разумеется. Робин Гуд тоже не со всеми добрым был. Может, так и поступить? Но не наломаю ли дров? И так уже вляпался по самую... ну, не важно.
Как мне нужна сейчас чья-то поддержка, чей-то совет! До чего остро чувствуется отсутствие семьи, собственное одиночество!
Моя семья... Даже странно: хотеть быть вместе, но — запрещать себе это. И, что самое интересное, никто в этом не виноват. Так получилось...
Ладно... и этот клубок распутается. Просто — нужно время, немножко времени.
...Отец Василий ждал меня на крыльце. Поздоровался. Пытливо заглянув в глаза, протянул руку. Я робко, помня о своей силе, пожал ее.
— Может, пройдемся? — предложил он.
Пройдемся? Куда? Вообще-то я уже нагулялся и хотел снова попасть в Храм, проникнуться его атмосферой. Вслух я произнес иное:
— Давайте.
Мы спустились с крыльца и, разговаривая, пошли к "Яблоньке".
— Простите, Иннокентий, но сегодня мне обязательно нужно быть дома, — говорил священник, оправдываясь. — Если вы позволите, мы могли бы поговорить по дороге.
Я поспешил согласиться:
— Конечно-конечно. Мне совершенно неважно, где разговаривать.
— Иннокентий... — он слегка замялся, — можно спросить: чего вы от меня хотите? Я спрашиваю не потому, что хочу от вас отделаться; просто мне нужно знать, что вы ожидаете от меня услышать. Или что я должен сделать?
— Отец... — теперь пришла моя очередь собираться с духом. — Вы — единственный человек, с которым я могу поговорить. Поэтому я так навязчив. Вы нужны мне — я боюсь остаться один. И, да — вы можете мне помочь. Я пришел просить вас о совете. Скажите, что мне делать дальше: чем питаться, что делать, как жить вообще?
— Как жить... по Его законам, по заповедям. А как еще? В них всё есть, только не пользуемся мы, страстей голос слушаем. А Он уже дал нам все! Бери — и живи.
Взмахом руки священник остановил маршрутку. Открыв дверь в салон, проговорил:
— Может, составите мне компанию?
Я потупился:
— Денег... нет.
— Ничего, я заплачу, — отец Василий мягко улыбнулся. — Садитесь.
Я повиновался.
— А куда мы едем? — с детской непосредственностью полюбопытствовал я, когда он, захлопнув дверь, уселся рядом.
Он назвал остановку. Непосвященному это название ничего не говорило, но я знал: это черт-те где... Ой! Бог знает где — на самых затворках 'Московки': есть такой район в городе Омске. Доводилось приезжать раньше — к маминой тетушке в гости.
А батюшка, наклонившись ко мне, вполголоса объяснял, что нужно сделать в ближайшее время. Я же просил совета?
Первое, и самое главное, мне был необходим пост. Пост издавна использовался Человечеством как средство очищения от скверны нечистых мыслей и достижения благодати.
Во-вторых, следователо молиться. Молиться по возможности чаще. Молитва — есть оружие против бесов. Слова молитвы успокаивают, развивают любовь к окружающим, к Миру.
В-третьих, всегда есть люди, которым нужна помощь. Нужно стремиться помочь как можно большему количеству людей. Через помощь другим мы наполняемся благодати. Благословляем кого-то и частичка благословления остается с нами.
Все это помогает бороться с негативными мыслями. Много, очень много зла происходит из-за потакания человеком своим ярости, ненависти, отвращения. Бог любит нас и такими. Но он страдает, когда мы слушаем голос страстей. Мы должны отвечать Ему любовью, жить по Его заветам.
— То есть любить Бога, а не людей? — не утерпел я: слишком уж спорной показалась последняя фраза.
— Любить Бога — значит любить его создания, — отец Василий посмотрел на меня каким-то особым, странным взглядом. — Если любишь кого-то, то любишь полностью, без делений на "нравится" и "не нравится". Написано: человек подобен Богу. Он сотворил нас похожими на Него, а потому, отрицая людей — мы отрицаем Бога.
— Как можно отрицать Бога, отрицая людей? — удивился я.
— Человек был создан по Его образу и подобию.
— Ну и что! Это ведь подобие! И почему-то все люди разные.
— Тело — разное. Но душа — божественна. Душа важнее тела, потому что человек — это еще не тело. Это — душа
— Ну, так и души разные!!! — горячился я. — И тело, и мысли, и идеи. Все разные во всем! Мое отношение к Богу абсолютно не зависит от моего отношения к людям!
— Можно ли относиться к творениям иначе, чем к Творцу? Если Творец заслуживает моего уважения, моей любви; если я верю в нужность Его действий, то я должен с уважением относиться и к тому, что Он создал
— Можно уважать Творца, но при этом не относится с уважением к его творениям! — непреклонно заявил я.
— Почему? Разве он несовершенен? — мягко спросил отец Василий.
— Несовершенны творения.
— Может быть, они несовершенны, потому что таков Его замысел. Но, живя по Заповедям, любой человек может развиваться, становиться чище, возвышенней. Разве маленьких детей надо любить, только когда они повзрослеют?
— Как он мог создать что-то по своему подобию, если большинство его творений абсолютно не похожи на него? Что общего между ним и каким-нибудь маньяком?!
— Люди были созданы по Его образу и подобию. Но он не сделал нас марионетками. Люди — существа со свободной волей. Они сами выбирают, кого слушать Бога — или Денницу.
— Вот! Как я могу любить каких-нибудь моральных уродов? — поинтересовался я. — Вот, например, если кто-нибудь задавит моего друга машиной, мне что, надо будет подойти к водителю и извиниться?!
— Нет, — его мягкий, кроткий голос действовал на меня успокаивающе. — Но ты не должен держать зла на этого человека. Если твой друг погиб, значит, так было угодно Богу. Не лучше ли посочувствовать водителю: ведь, сам того не желая, он стал убийцей...
Набычившись, я молчал.
— Хорошо, вздохнув, священник сдался. — Если для тебя так сложно перестать гневаться, то хотя бы откажись от ненависти.
Как это? Я вопросительно поднял взгляд.
