Другая ветвь

— Вот как?.. — задумчиво сказал кайзер. — Не уверен, что вы правы... но попробуйте. Только не сейчас, милая барышня. Все-таки я пришел к вам не за этим. Мы можем сколько угодно говорить о цветах — там, за закрытой дверью, но не копаться в клумбе на глазах всего двора. Если вы не забыли, вы моя новая наложница.

Она присела в реверансе, склонив голову, и прошептала "да".

-17-

Итак, битва в Изерлонском коридоре завершилась, хотя вовсе не так, как планировалось изначально, и его величество, исполняя свое обещание, назначил флот-адмирала Ройенталя губернатором Новых земель. Поскольку на Хайнессене, в прежней столице бывшего Альянса свободных планет, теперь располагался административный центр "Баалатской кастрюли", резиденцию губернатора разместили на Урваши.

Вот кстати. Умеет же дорогой враг сказать. Влепил: "Баалатская кастрюля" — и готово, половина имперского руководства так и выражается. Точно так же как некогда ляпнул — "Шервудский флот", и прицепилось, весь Альянс так и говорил с самого момента обнаружения этого флота в глухом галактическом захолустье. Даже до Империи докатилось.

Но, надо признаться, остроту насчет кастрюли до своих соратников донес лично его величество кайзер. Не удержался.

Урваши, что в системе Гандхарва, той самой, на которую облизывался дорогой враг и которую он не получил, ничуть этим не огорчившись. Благоустроенная планета, прежде — крупный перевалочный пункт на трассе Феззан — Хайнессен, а теперь — крупнейшая военная база Империи. Управление имперское вот уже больше года. Спокойное, достойное место во вселенной.

Кайзер остановился на Урваши на несколько дней, прежде чем лететь дальше — в будущую новую столицу своего необъятного государства. Он вновь плохо себя чувствовал, пропал аппетит, поднялась температура, суставы ныли, и голова кружилась — и доктора снова качали головами в недоумении, изощряясь в диагнозах, ни один из которых не был верен. Уже было ясно, что для простого переутомления или для простуды болезнь возвращается с пугающей регулярностью, и с каждым разом ведь хуже и хуже. И пациент беспокойный, едва у него достает сил оторвать голову от подушки, сразу начинает командовать и заниматься государственными делами. Вот сейчас опять просматривает отчеты с Феззана. Слава всем богам, что Сильверберг оправился и уже вовсю приступил к работе. Исполняет обязанности премьер-министра в отсутствие его величества и, вероятно, будет утвержден на этом посту. С другой стороны, если бы кайзеру пришлось самолично входить во все подробности, он был бы занят бумагами, а это можно и в постели. Но бумаг поступает немного, на весь день не хватает. Военные дела вершат флот-адмиралы, гражданскими занимается Сильверберг, а ему-то что делать, монарху всея галактики — теперь, когда война кончилась? Пока болезнь еще сдерживает эту неуемную энергию хотя бы отчасти, но он же поправится, как всегда, — и что тогда будет?

Сейчас его величество коротал досуг, разговаривая о пустяках с Эмилем фон Зерре, который забавлял его, и обсуждая глобальные проблемы с Хильдегарде фон Мариендорф, которая поражала его здравостью суждений и широтой видения перспектив. И радовала глаз, чего уж там. На нее всегда было приятно смотреть.

Кайзер думал — это оттого, что она умная девушка.

Что она хорошенькая, ему все еще не приходило в голову.

А как на него смотрит фройляйн Хильда, он и вовсе не замечал.

Слухи же, бродившие во флоте насчет их взамоотношений, ушей монарха не достигали — и слава Одину.

-0-

Безвременье. После полудня

Как хорошо, что можно помнить только то, что хочется помнить. И можно забыть вечный шепот за спиной — постоянный звуковой фон дворца Нойе Сансуси. Весь дворец лучше нее знал о ее собственной личной жизни. Весь дворец обсудил и разобрал по косточкам каждое слово ее беседы с кайзером вот тогда, в ее флигеле, в его первый визит. И весь дворец взвесил события и сделал далеко идущие выводы из того, что в тот раз его величество не лег со своей новой наложницей в постель, ограничился чаепитием и разговорами. И уж будьте покойны, отставная фаворитка, маркиза Бенемюнде, знала все подробности монаршего свидания в тот же вечер.

И в другой вечер, когда его величество наконец овладел своей новой женщиной, весь дворец и отставная фаворитка немедленно узнали и об этом. Кивали, шептались. Вы слышали? его величество снизошел... говорят, он остался доволен? интересно, когда она ему надоест. Через месяц, через два...

Она не надоела ему и за десять лет.

-18-

Вступление герра Ройенталя в должность губернатора Новых земель было обставлено, так сказать, с малой походной торжественностью. Его величество ради такого случая потребовал парадный мундир и принял свой генштаб не лежа в постели, а сидя в кресле в гостиничном зале, до которого дошел сам, не опираясь ни на чью руку. Еще чего, сила духа всегда способна победить физическую немощь, а уж если это сила духа кайзера Райнхарда... Ненадолго, но победит обязательно. Вошел прямой, быстрым шагом, уселся, кивнул собравшимся. Сообщил, что приказ о назначении флот-адмирала Ройенталя подписан. Губернатор остается на Урваши со своими должностными обязанностями, со своими немалыми правами и со своим немалым флотом.

Кроме того, чтобы уж два раза не собираться, кайзер сообщил, что отныне официальная столица его империи будет на Феззане, и все оставшиеся на Одине министерства и ведомства переводятся в новую столицу, и что по возвращении на Феззан он назначит военным министром адмирала Миттельмайера, наконец освободив тем самым Валена для его флота, а главнокомандующим космофлотом станет адмирал Мюллер, повышенный по этому случаю в звании.

После чего его величество встал с кресла и такой же прямой и уверенный, как полчаса назад, вышел из гостиничного зала в коридор, самостоятельно дошел до своего люкса, и только закрыв за собой дверь, позволил себе ухватиться за край стола и выдохнуть:

— Эмиль, помоги раздеться.

Силы кончились.

Там, в зале, адмиралы хлопали по плечу Мюллера и подтрунивали над Миттельмайером. Адмирал Биттенфельд, как всегда громогласный и бесцеремонный, предположил, что Миттельмайеру пойдет серый плащ, и какая жалость, что у него глаза не вынимаются. Адмирал Айзенах, услышав эту шутку, скривился, как от кислого, но по обыкновению промолчал. А Миттельмайер засмеялся.

— Ничего, я и так превосходно вижу, — сказал он. — Пойдемте лучше выпьем, господа, у нас целых три повода.

И пошли.

Где-то часа через полтора Ройенталь и Миттельмайер, прихватив с собой пару бутылок феззанского светлого, откололись от общей компании, поднимавшей неизвестно какой по счету тост, и уединились в номере Ройенталя.

— Отсюда и собираешься править? — спросил Миттельмайер.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Ройенталь. — Только не из этого номера, конечно. Думаю, переоборудуем второй и третий этаж.

Сидели долго, говорили о многом, дружеские подначивания и серьезные вопросы переплетались и сталкивались, не нанося ущерба теплой атмосфере — пока Миттельмайер не спросил о той женщине, Эльфриде фон Кольрауш, и ее ребенке. Тут герр Ройенталь начал шипеть и огрызаться, едва не поссорились — но, конечно, сразу же помирились, оставив неприятную тему.

Они разлучаются неизвестно насколько, стоит ли портить настроение из-за женщины, которая одного так раздражает, а другой ее и вовсе не видел?

И уж совсем не стоило говорить вслух, что если женщина вызывает такую злость, зачем вообще с ней жить одним домом?

Миттельмайер и не стал. Не его дело.

Но на Феззане он все-таки наведет о ней справки, обязательно. Все-таки ее ребенок — сын его лучшего друга, пусть и нежеланный... по крайней мере друг утверждает, что нежеланный.

Мало ли, может, ей деньги нужны на малыша.

-0-

Безвременье. Вечер

Чем руководствовался его величество Фридрих, когда, желая одарить ее титулом, выбрал именно этот? Графиня Грюнвальд. Теперь, оглядываясь назад, в те времена, которых не было, она вздрагивает: будто в самом имени заключалось пророчество. Этот зеленый лес у холма, отгороженный от мира стеклянными стенами, шелестел за красивой звучной фамилией — просто до поры она не слышала его бормотания. А он ждал...

Его величество не верил в чудеса, ему показалось, что это имя пойдет ей — вот и все. Оно к лицу тебе, дорогая.

Оказалось — судьба.

-19-

В первых числах сентября 800 года, 2 года Новой империи, на Феззане со дня на день ожидали возвращения его величества из похода. Столица готовилась. Нет, никому не приходило в голову пускать пыль в глаза, не тот кайзер и не та страна, — а все ж начистить блестящее и подмести по углам, чтобы смотрелось. Адмирал Вален, например, готовился передавать военное министерство флот-адмиралу Миттельмайеру. Стыдно было бы оставить дела в меньшем порядке, чем он получил их от покойного Оберштайна, покинувшего пост внезапно, внезапнее некуда, в отличие от Валена, который заранее был предупрежден об освобождении временно занимаемой должности.

Исполняющий обязанности военного министра испытывал смешанные чувства. С одной стороны, все прошедшие месяцы он горячо мечтал вернуться во флот. С другой — передавать не доведенное до конца расследование по терраистам было, пожалуй, обидно. Август Самуэль Вален был глубоко заинтересован в нем лично, что неудивительно. В конце концов, именно его флот смел с лица земли... а конкретнее — с лица самой матери-Терры — главное гнездо и рассадник заразы. Когда Вален брал в руки очередную толстую папку с материалами по ордену, левая непроизвольно стискивала обложку сильнее, чем следует. О да, адмирал имел к терраистам личные счеты, от кончиков пальцев до середины плеча.

Размах связей организации и глубина ее проникновения в структуры Империи вызывали почти головокружение. Они были всюду. И пока сидели тихо, ничем не отличались от благонадежных граждан. А если начинать их хватать — нити обрывались быстро. Терраисты легко, с фанатичным блеском в глазах, погибали, не боялись самоубийства, а те из них, кого удавалось арестовать, умирали на допросах, не сказав ничего существенного. Аллергия на сыворотку правды, или психологический блок, или и то, и другое... Копало ведомство Валена, копало ведомство Кесслера, перебравшееся в новую столицу еще в середине августа и сразу засучившее рукава, изерлонцы предоставили всю информацию, какую имели, — а толку чуть. Сведения с Изерлона прямо указывали на Рубинского, бывшего главу Феззана, потому что и сам Феззан оказался терраистским проектом, с успехом осуществленным еще сто лет назад, — но Рубинский не стал дожидаться, когда за ним придут, и исчез. Растворился в пространстве. Вероятнее всего, сбежал с планеты, а куда — узнать не удалось.

Зато, копая под Рубинского, обнаружили Ланга. Глава департамента внутренних расследований терраистом не был, но дела со сбежавшим ландшером вел тесные и подозрительные. Тут следователям крупно повезло — герр Ланг после смерти флот-адмирала Оберштайна расслабился и не проявил должной аккуратности в подбирании хвостов. Уверенный, что после успешного расследования того самого феззанского взрыва 12 апреля его положение неуязвимо — а департамент Ланга справился с делом в кратчайшие сроки, и виновные понесли ответственность по всей строгости, — он реже стал оглядываться по сторонам, а между тем Кесслер следил за ним в оба. В то же время ведомство Валена подбиралось со своей стороны к Рубинскому, и наконец настал момент, когда они встретились в одной точке. Военное министерство и военная полиция не слишком любят друг друга, каждый из них считает, что расследования — его прерогатива, а другая сторона занимается ерундой и только мешает, но у самих адмиралов Кесслера и Валена были превосходные отношения, и как только они поняли, что произошло, пожали друг другу руки и шикнули на подчиненных. Здесь мы работаем вместе, а выяснять, кто из нас тупой бык, а кто подлый провокатор, будем как-нибудь в другой раз.

Когда же выяснилось, что с блестящим расследованием Ланга по теракту не все, по-видимому, гладко, ему пришлось и вовсе туго. Виновных он нашел быстро, да. Потому что ему их сдал лично господин Рубинский. Доверять Черному Лису Феззана не следует никогда и ни под каким видом, и какие цели он преследовал, помогая Гейдриху Лангу в его трудах... Ну, одна цель очевидна — за взрыв ответили пешки и непричастный Болтек, до ферзей же никто и докапываться не стал. Другая очевидна тоже — тем самым Рубинский завоевал доверие и оказал услугу, за которую мог потребовать плату. Но как только по краю картины замаячила тень матери-Терры, цели господина экс-ландшера тоже начали отбрасывать густую тень, и в ней зашевелилось такое, что у Валена явственно заныла левая рука — та самая, которой у него давно уже не было. Пальцы протеза клещами ухватились за край стола, так что выкрошили кусок пластика.

Нехорошо. Оберштайн оставил этот стол своему преемнику в безупречном состоянии, даже царапин на крышке не было, и вот пожалуйста...

-0-

Безвременье. Вечер

Как и она, кайзер любил все красивое. Она была красива — любил и ее. Она отвечала ему взаимностью во всем, что касалось красоты мира. Живопись. Музыка. Цветы. Большего он от нее и не хотел — ему было достаточно.

Ну да, она была его фавориткой, и временами они спали вместе — с годами все реже, — но эта сторона чем дальше, тем меньше занимала его. Говорили, не сравнить с тем, насколько это было важно для него в молодости. Немного — любовница, гораздо больше — компаньонка, собеседница, подруга.

А императрицей она не была, и слава всем богам.

О, сколькие боялись, что она ею станет! Кайзер околдован ею, — говорили во дворце. — Если она родит, кайзер женится на ней и возведет ее на трон... Сотни придирчивых глаз следили, не побледнела ли она, не пополнела ли, не затошнило ли ее, и придворные доктора за немалую мзду сообщали заинтересованным ушам о ритмах ее тела. Если она родит... дайте гарантию, что она не родит!

Говорят, прежней фаворитке эти страхи стоили жизни ее ребенка — а затем и благосклонности его величества. Нынешней фаворитке грозило то же — и следовало быть осторожной во всем, от приема пищи до употребления косметики. Опасность могла подстерегать везде.

Единственным, с кем отдыхала ее душа среди этого кошмара, был его величество. Его не интересовал весь этот вздор, поднимавший вокруг столько мути. Он советовался с ней по самым животрепещущим вопросам — о садоводстве, иногда высказывал мнение о ее вышивках, и иногда звал ее в свою спальню... велел. Для всех это было — "велел". Она знала, что может отказаться, если захочет. Но она не хотела.

Он нравился ей, и он не был ей противен.

А что она его не любила — так она не любила никого.

До той весны, когда вместе с ее братом к ней пришел восемнадцатилетний Зиг.

-20-

На поверхность планеты — на стриженое зеленое поле возле Навигационного центра — опускались корабли, и среди них — она, огромная, прекрасная, белая. Флагман его величества кайзера, красавица "Брунгильда". Замерла, наконец, у самой земли, откатились вправо и влево железные створки дверей, спустился трап — и из темного трюмного нутра выступила белая фигура — сама легкость, само стремление вперед, да чего уж там — сам свет. Над полем взлетел и повис общий крик: "Зиг кайзер!" — полный искреннего восторга. Наш кайзер вернулся в свою столицу, ура! ура!