Готовясь нанести удар по вражеским позициям, граф Ардатов всего лишь на один день опередил своего визави генерала Пелесье. Желая реабилитироваться перед своим императором за прошлые неудачи, командующий восточной армией собирался 18 сентября предпринять новый штурм севастопольских бастионов и до наступления холодов захватить южную часть города и уничтожить стоявшие в бухте, корабли Черноморского флота. Это бы позволило Пелесье во всеуслышание утверждать, что основная задача этой войны выполнена, и французские войска могут возвращаться домой.
Победная новость из-под Севастополя была нужна официальному Парижу подобно глоток воздуха утопающему. Тайно купленные русским царем парижские газеты смачно описывали все тяготы и невзгоды, претерпеваемые французские солдаты на далекой чужбине. Последние репортажи корреспондентов о неудачном штурме Малахова кургана были своеобразным холодным душем, что остудил многие горячие головы поклонников Второй империи. Теперь главное, что волновало парижан и всех остальных французов, когда закончится эта затянувшаяся война.
Намереваясь на этот раз обязательно взять Севастополь, Пелесье снизил численность обсервационных сил до пятидесяти тысячи человек. Все остальные солдаты из 110 тысячной армии союзников были отправлены в штурмовые колонны; сорок шесть тысяч против Корабельной стороны и четырнадцать тысяч против Городской стороны.
Тылы обсервационных сил со стороны оврагов Килен-балки прикрывали английские дивизии генерала Бентинга и Кордингтона, вместе с восемнадцатью орудиями, которые занимали очень выгодное положение и могли простреливать все ближайшие подходы к британским позициям.
В качестве резерва прикрытия на случай внезапной атаки русских имелась шотландская бригада Камерона. Этих сил, по мнению британского командующего генерал-лейтенанта Симпсона, было вполне достаточно для отражения нападение врага или в худшем случае продержаться до подхода главных британских сил, дивизий Бернара и Ингеленда.
На Федюхиных высотах, прикрывавших подход к Сапун-горе, главному оплоту тыловой обороны союзников, находилась французская пехота общей численностью восемнадцати тысяч человек при 48 орудиях, под начальством генерала Гербильона.
На правой, восточной возвышенности, располагалась первая бригада дивизии Фошё с шестью орудиями. Рядом с большой балаклавской дорогой, на господствующем пункте среднего возвышения, стояла вторая бригада той же дивизии и часть бригады Вимпфена при шести орудиях. Левую же, западную возвышенность, занимали войска Каму, которые прикрывали подход к реке Черной и имели также шесть орудий.
Высоты Гасфорта были заняты сардинскими войсками, в числе 9 тысяч человек, при 36 орудиях под начальством генерала Ла-Мармора. На правом крыле, примыкая к речке Варнутке, стояла дивизия Моро, на левом фланге дивизия Тротти; а позади в резерве бригада Джустиниани, кавалерия полковника Савоару — четыре эскадрона и крепостная артиллерия.
Всё пространство балаклавской долины между Гасфортовыми и Федюхиными высотами прикрывали кавалеристы генерала Морриса вместе с британской кавалерией генерала Скерлета общей численностью в тридцать эскадронов. Турецкий корпус, состоящий из десяти тысяч человек под началом Али-паши, занимал высоты правее села Камары. Генерал д'Алонвиль, с двумя батальонами пехоты и двенадцатью конными орудиями, стоял на биваках в Байдарской долине.
В случае атаки русских войск на реке Черной, союзники могли выставить против них на первый случай до тридцати пяти тысяч человек, а затем должно было подойти подкрепление в виде кавалерии Скерлета и французских частей с главных позиций на Сапун-горе.
Такова была дислокация вражеских войск со стороны Черной речки, которая была хорошо известна графу Ардатову благодаря умелой работе разведки, большей своей частью состоявшей из балаклавских греков. Постоянно рискуя быть схваченными врагами, они регулярно приносили драгоценные сведения о силе противника с того берега реки, разделявшей воюющие стороны.
Именно эти разведывательные сведения легли в основу наступательного плана Михаила Павловича, который подразумевал нанесение по обсервационным позициям врага не одного, как это было озвучено на совете у Горчакова, а сразу два равноценных по своей силе ударов. Это было очень необычным для тактики того времени, и поэтому, не желая тихого саботажа со стороны генералов, граф до последнего дня держал общий замысел операции в строгой тайне.
По замыслу Ардатова, один из ударов следовало наносить со стороны Инкермана по британским позициям, которые оказались, не столь сильно укреплены, как это полагали в штабе Горчакова. Гордые бриты, не извлекли должного урока из прошлогоднего наступления русских и всего лишь увеличили числа своих батарей и караульных секретов.
Наступление на английские позиции было поручено корпусу под командованием генерал-адъютанта Реада. В его состав входили батальоны Бородинского полка, солдатам которого отводилась важная роль в будущем сражении.
Михаил Павлович хотел лично повести своих подопечных в бой, но должность командующего наступлением делало это намерение невыполнимым. Поэтому общее командование батальонами было возложено на полковника Штольца, человека жесткого, но как показали учения весьма талантливого, способного к блестящей импровизации. Его Ардатов первоначально готовил к роли своего заместителя, на случай собственной гибели или ранения, но судьба внесла свои изменения в планы графа.
Второй удар, предполагалось нанести в направлении Гасфорта, отрядом, во главе которого стоял генерал-майор Попов, соавтор предложенного Ардатовым плана. Им предстояло разгромить сардинцев и, угрожая возможным ударом по Балаклаве, главной базе англичан, выманить на себя французские силы, прикрывающие Федюхинские высоты.
Чтобы хоть как-то ослабить натиск противника на отряд Попова, в который входил Смоленский полк, второе детище Ардатова, отряд генерал-лейтенанта Липранди должен был связать главные силы врага отвлекающим боем у трактирного моста.
С этой целью была начата демонстративная переброска части сил к переправе через реку Черную, дабы утвердить противника в мысли о скором наступлении русских войск именно в этом месте. Вражеские лазутчики быстро донесли об этом генералу Симпсону, а тот в свою очередь известил Пелесье.
Командующий Восточной армии поблагодарил британца за добытые сведения, но не предпринял никаких серьезных мер, расценив эти действия как отвлекающий маневр русских перед штурмом Севастополя союзниками. Уж больно открыто и демонстративно действовал противник.
Главный удар неприятеля, по мнению Пелесье, можно было ожидать со стороны 2 бастиона с одновременным нанесением удара по тылам союзников в районе Килен-балки. При удачном стечении дел, этот удар мог привести к прорыву блокады Севастополя с юга и сорвать приготовления союзников к штурму крепости.
За это говорили донесения лазутчиков заметивших большое скопление новых войск по ту сторону Килен-балки. Именно туда были перенацелены основные силы британцев из тылового прикрытия, посчитав, что русские не будут повторно штурмовать узкий проход на плато Инкермана.
Конечно, в рассуждениях генерала Пелесье был свой здравый смысл, но граф Ардатов видел главную задачу будущего сражения несколько в ином свете. Будучи убежденным реалистом, он стремился не просто сорвать очередной штурм Севастополя, а нанести противнику такой урон, что тот был бы вынужден отложить свое наступление как минимум до весны будущего года.
В ночь перед наступлением, граф Ардатов был в прекрасном настроении, чего с ним уже давно не бывало за последние два года. Вместе со всеми солдатами и офицерами он отлично выспался днем и, подкрепившись из полевого котла, отдал последние приказы.
Штурмовые колонны уже стали по темноте выдвигаться к месту атаки, когда перед Ардатовым предстали казачьи пластуны. Вот уже несколько дней казаки проводили скрытое наблюдение за позициями англичан в районе предполагаемой атаки.
— Ну что, Северьяныч. Ничего подозрительного не заметил? Всё ли тихо? — спросил граф старого казака, за плечами у которого был не один вражеский 'язык' и несколько тайных рейдов по ближайшим тылам противника.
— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, всё без изменений. Через полчаса у англичан должна быть смена караула, а через час мои ребята снимут их в два ножа.
— А дозорные секреты? — пытливо уточнил граф.
— Нет их там. За это я вам, ваше превосходительство, головой ручаюсь. Сам лично наблюдал за этими позициями три дня и ни разу возле них дозорных не заметил.
— Это хорошо. А вот скажи, Северьяныч, как, по-твоему, ждут они нас или нет? — поинтересовался у пластуна Ардатов.
Казак на секунду задумался, а затем, тряхнув головой, убежденно произнес:
— Никак нет. Не ждут нас басурмане. Они больше всего на пушки свои надеются, да на овраги и крутогоры.
— Дай бог, чтобы твое чутье не подвело. Ведь в случае чего, нам твоя оплошность по такой цене встанет, что мало не покажется, — Ардатов на мгновение замолчал, а потом добавил, — Ладно, Северьяныч, ступай к товарищам и помни, я на вас крепко надеюсь.
Пластуны не подвели. Под покровом темноты они вырезали часовых врага без единого звука, пролив первую кровь в этой битве. Когда солдаты Штольца стали привычно для себя карабкаться по крутым склонам Инкермана, никто, не выстрелом, не криком не предупредил орудийные расчеты англичан о приближающейся к ним опасности.
Благодаря приобретенным на многочисленных тренировках навыкам и сноровке, русские пехотные цепи не производили большого шума при подъеме на горные кручи, как это было раньше. Те же звуки, которые все же возникали от их движения, надежно заглушал сильные ветер, дувший с гор по направлению к морю.
Находившиеся в люнете англичане, слишком поздно обнаружили приближение противника. Передовой цепи русских солдат оставалось пройти чуть более десятка шагов, когда их обнаружили. Раздался один выстрел, затем другой и люнет охватила лихорадочная суета.
Из шести орудий, имевшихся в распоряжении англичан, только одна пушка смогла вовремя дать выстрел по русским цепям. Будь она заряжена картечью, это позволило бы батареи выиграть по противнику полноценный залп, однако в стволе пушки оказалось ядро, которое не нанесло серьезного ущерба атакующим цепям бородинцев.
Еще не успел рассеяться пороховой дым от пушечного выстрела, как в люнет ворвались русские солдаты со штыками наперевес. Короткая схватка с не успевшими бежать прочь канонирами, и они уже двинулись дальше, освобождая место тем, кто ними поднимался по крутому склону вслед за ними.
Словно воины из зубов сказочного дракона выраставшие из земли, поднимались с крутого склона все новые и новые ряды бородинцев. Прошло несколько минут, и все передовые позиции британцев оказались в руках солдат Штольца. Первая победа была одержана на удивление легко, но впереди бородинцев ждало главное испытание, в лице батальонов королевских гвардейцев генерала Бентинка.
После прошлогоднего сражения, по приказу лорда Раглана, они были максимально передвинуты к линии люнетов. Расчет британского фельдмаршала заключался, чтобы в случаи нового нападения русских, остановить врага на небольшом пяточке Инкермана плотным огнем из штуцеров, а затем сбросить его поредевшие полки с крутого склона вниз.
Как и все силы, что прикрывали центральную позицию инкерманского плато, гвардейцы Бентинка были захвачены врасплох внезапной атакой русских рот, но это было лишь сиюминутным замешательством. Никакой враг в мире не мог своим появлением заставить англичан, потерять своё природное хладнокровие и воинскую выучку.
Под требовательные крики и свистки капралов и сержантов, рыжие и конопатые Гарри, Бобби, Эдди и Тэдди проворно выбегали из своих палаток и принимались строиться в боевые порядки, без всякого на то опасения. До противника было никак не меньше трехсот метров, а как было всем известно, ружья у русских бьют только со ста метров. На этом и строился весь расчет европейцев в этой войне, и как показывала боевая практика, он был всегда безупречно верен. Всегда, но только не на этот раз.
У той тысячи русских солдат, что успела подняться на плато и выстроилась перед англичанами в две шеренги, в руках было смертоносное изобретение прусского гения, господина Дрейзе. Оно выгодно отличалось он штуцерных ружей, что держали сейчас в руках английские пехотинцы тем, что заряжалось не с дула, а с казенной части.
Однако самое главное в изобретении пруссака заключалось в стальной иголочке и патроне с бумажной гильзой и капсюлем. С помощью ударника в виде длинной иглы пробивался капсюль, происходил выстрел и всё содержимое ствола, моментально сгорало. Благодаря этим особенностям, число выстрелов из прусского оружия возрастало до 10 в минуту тогда, как англичане могли дать в минуту только один — два выстрела. И максимальная дальность поражения изобретения господина Дрейзе составляла шестьсот метров.
Пользуясь тайной поддержкой канцлера Бисмарка, русские агенты в Берлине смогли закупить у Дрейзе не только те две тысячи ружей, на которые так рассчитывал Ардатов, но даже ещё четыре с лишним тысяч винтовок, изначально предназначавшихся для прусской армии.
Тайно доставленные в Россию, они поступили в личное распоряжение графа, приказавшего вооружить новыми ружьями солдат Бородинского и Смоленского полков. Две недели, русские пехотинцы изучали чудные фузеи и вот теперь, им предстояло держать испытания, перед самым грозным экзаменатором в мире.
Послушно вскинув к плечу винтовки, бородинцы тщательно целились в противника, строившегося в боевые порядки. Короткая команда и вот громкий залп расколол воздух, затем другой, третий, четвертый, посылая в сторону британцев целый ливень из свинцовых пуль.
Трудно описать то чувство упоения, с которым вели свой огонь бородинцы по красным рядам англичан. С каким неизъяснимым наслаждением они всаживали свои пули в ранее неуязвимого для русского огня врага, а сегодня по воле случая оказавшегося в их руках.
Залп следовал за залпом и словно огромные кегли, сбитые невидимой рукой падали на землю гвардейцы английской королевы, не успевая сделать ни одного ответного выстрела. В числе убитых и раненых в первые минуты сражения было много офицеров. Их места согласно боевой диспозиции находились перед солдатским строем, для подачи команды для ведения огня. Выстраивая ряды своих подчиненных, они выходили из строя в числе первых.
От густого огня бородинцев пострадал и сам генерал Бентинк, находясь, правда, далеко от передовых линий своих солдат. Шальная пуля на излете пробила левое генеральское предплечье, не принеся большого вреда здоровью командиру королевских гвардейцев. Однако это ничуть не помешало ему тут же сдать командование полками бригадному генералу Эшли и под присмотром верного адъютанта, на коне отбыть в лазарет.
Джозеф Эшли был опытным и храбрым командиром. Простые солдаты и офицеры любили и верили ему, однако командование генерала продлилось чуть меньше пяти минут. Оказавшись в зоне поражения прусским свинцом, Эшли получил ранение в бок, и рухнул на землю, не успев назначить своего приемника.
