Вот, вкратце, то, что можно сказать о создателях русского государства, и элитном военном отряде римской империи — варягах.
* * *
Угасание.
Книга наша, разрослась в размерах, почти перейдя рамки приличия. Посему, пора постепенно переходить к грустному финалу. Дабы придать картине завершенность, опишем самыми общими мазками угасание и исчезновение Римской империи.
Итак, после смерти Василия II, не оставившего твердых приемников, началась чехарда с престолонаследием, какой в империи не бывало уже многие века. За 56 лет успело сменится 11 императоров. Смуты и войны опустошили казну. Что хуже — для притязаний на престол императорам приходилось договариваться и вступать в союзы с динатами из фемной аристокартии, за что те естественно требовали себе привилегий. Провинциальная знать укрепилась, и подняла голову, политика защиты простых фемных стратиотов пошла по женскому половому органу. Через некоторое время, — (как мечталось некоторым в России в 90е, и как, увы, случилось) — у всего в стране уже был свои "крепкие хозяева".
Поскольку фемные рядовые стратиоты центральных районов постепенно разорялись, то чтобы выставлять эффективное войско, постепенно же "центр тяжести" армейских структур сместился на пограничные "дукаты" (водилы) и "катепаноты" (буквально — "довершия" от греческого "ката" (вплотьдо) и эпано (верх); это же греческое слово "катепано" войдет в латинский язык, и переосмыслится там с латинским словом "капут", — голова, и превратится в "капитанус", мы и получим наше современное слово "капитан")... Командовали дукатами и катепанотами соответственно дуки-вожди и катепаны-доверхники. Назывались же так пограничные важные территории, в которых военные руководители имели более широкие полномочия, чем обычные фемные стратиги, и стояли несколько выше в табеле о рангах. По описанным выше причинам (постоянная выплата жалования, и отход от кормления с земли, из-за постоянных военных действий), стратиоты этих пограничных участков были более воинами, нежели крестьянами. Или говоря проще — они были намного лучшими воинами, чем полувоиныполукрестьяне центральных фем. Соответственно, в случае любого кризиса, когда финансирования не хватало на всех — выбор кому дать денег делался всегда в пользу "настоящих" воинов, что еще более размывало и ослабляло остальную фемную систему. Между тем, земли этих настоящих воинов, (которые они все равно не очень эффективно обрабатывали) постепенно, тем или иным образом, отжали их же богатые начальники. Поэтому воины эти от поколения к поколению все более становились клиентами своих командиров. И стоило во время расстройства государственных дел, местным командирам замкнуть на себя материальное обеспечение стратиотов, — как те стали их личными военными силами. Которые с большим усердием воевали друг против-друга в гражданских усобицах.
Междоусобицы ослабили римскую армию, и обрадовали печенегов, которые бодро полезли на земли империи, через Дунай. За ними потянулись и другие озорники. Император Константин IX (1000-1042-1055г), не имея ни хорошего войска, ни денег в казне, придумал "хитрый план", как оплатить услуги наемников. Еще его тезка — некогда вошедший на престол брат Василия II, расстроив финансовые дела, и разбазарив унаследованные в казне гигантское деньги на абсолютно бесполезные помпезные стройки, и черт его знает что, решил, что можно будет по-тихому поправить дела, если немного — буквально чуть-чуть — уменьшить количество золота в монете, заменив его на серебро. Тогда это прокатило. Константин IХ решил, что это отличный пример, и надо сделать то же самое — но больше. Он щедрой рукой разбавил золото в золотых римских номисмах серебром. А еще выпустил специальную монету, — тетратерон — формально эквивалентную номисме, но с еще меньшим количеством золота — которой он предпочитал оплачивать расходы, собирая доходы полновесными номисмами. ...С 312го года, когда император Константин выпустил первые солиды (дословно "твердяки", то есть монеты с твердым содержанием золота), и аж до 1020го, — больше семиста лет! — количество золота в римской монете оставалось неизменным, что делало имперскую монету самой желанной в любых краях, и придавало империи высочайший авторитет. При Юстиниане римские золотые монеты получили название "номисма", (от "номос", — порядок, закон, — то есть опять же, монета с установленным законом содержанием золота, отсюда наше современное слово "нумизматика"). Очень немногие в те века вообще могли позволить себя массово чеканить золотую монету, а не какие-то ограниченные серии. Даже Персия времен своего расцвета, больше штамповала серебро. И халифат продолжал ту же традицию. Все знали — у кого в мире "золотой" авторитет, у кого золотой закон. И вот, сами императоры сломали свой закон. Сперва, вроде как все прошло удачно. Из меньшего количества золота наштамповали больше монет. Возможно какое-то время проверяющие монеты люди думали, что просто попали на подделку. Но потом до всех дошло что фальшивки централизованно гонит сама империя. Это был серьезный и репутационный, и экономический удар. Начали возникать трудности, когда люди не хотели принимать в оплату новые монеты, изыскивали старые, устанавливали между старой золото и новой "золотой" свой обменный курс. Однако, императоры нескольких последующих кризисных десятилетий не видели иной возможности оплачивать расходы, и продолжали подмешивать в золото все больше дряни. За несколько десятков лет содержание золота в новых монетах упало до 10%. Римские новые монеты уже вообще отказывались брать, и отмахивались от них как черт от ладана.
К моменту, когда император Алексей Комнин (1048-1081-1118г), положил конец грызне за власть, — побил конкурентов, кое-как сгреб страну в кучу, воссел на трон, выпустил в 1092м новую полновесную золотую монету, и вернул хоть какую-то стабильность, — расклады сил в организации общества были совсем иные, чем прежде. Центральная власть ослабла, экономика деградировала, феодализм цвел как плесень на батоне.
Феодализм, как известно, кроме всего прочего делает структуру государства очень "рыхлой". Это не структура прямого подчинения, а система непрямых вассальных зависимостей, сложный механизм из сдержек и противовесов. Кроме ослабления организации общих армейских структур, феодализм так же ослабляет и экономику, потому как уважаемый динат, — "ответственный бизнесмен", "инициативный предприниматель" — может по-тихому, (или не по-тихому) наплевать на распоряжения центра, и, скажем, ввозить или вывозить некоторые товары по несогласованной с центром цене, что делает общую экономику дырявой. Выгода региону — убыток всей стране.
С учетом, что фемное ополчение частью — оторвавшись от земли — превращалось в личные феодальные дружины и клиентов военной аристократии, а частью — став считать государственные земли своими вотчинами — все более усваивали психологию наемников, которым надо заплатить, чтобы они сдвинули с земли свои зады... Центральной власти, становилось все выгоднее использовать настоящие наемные отряды. Да, наемник требовал твердой платы, а если не получал её, мог поднять бунт, или уйти восвояси в разгар компании. Но ведь и выродившиеся фемное ополчение, при своих меньших боевых качествах, нередко поступало так же. При этом наемник не был связан никакими обязательствами с фемной феодальной аристократией, а четко выполнял приказы своего конкретного нанимателя — центральной власти. Это позволяло центральной власти использовать наемников как противовес своим феодалам, и приводить их в чувство, когда те теряли берега. Фемные стратиоты могли массово, целыми подразделениями дезертировать из войска, для защиты своей личной собственности и родных, узнав, что другой враг движется в направлении их участков, — у наемников таких привязанностей к географии не было. Бедный фемный стратиот из пехоты, (чьи руки в хозяйстве были не лишними), в долгом походе начинал гундеть, что его оторвали от сезонных сельхоз работ; — а наемник был только рад, если военная компания (и контракт) были длительными.
Все вышеописанное никак не отменяет недостатков наемников, связанных с самой их сутью, о которых мы неоднократно говорили ранее, — например постоянной угрозой переметнутся к тому, кто заплатит больше. Но все познается в сравнении. То, что "псов войны" стало выгоднее использовать, чем отечественных стратиотов, говорит о том, — как выродились фемные стратиоты. Фемная пехота превратилась в беспорядочную малодисциплинированную плохо экипированную толпу (есть свидетельства современников, когда стратиоты выступали в поход вооруженные натурально лишь кольями да деревянными дубинами). В походе от них было много мороки и крайне мало проку. "Естественный ход вещей" диктовал логичное решение — нанимать профессионалов.
У империи еще будут успехи, связанные с ловкими и даровитыми правителями. Тот же Алексей Комнин (1056-1081-1118г), максимально использовал себе на выгоду момент, когда латинская "Европа" устроила первый крестовый поход. (Надо отдать этому условному коллективному "западу" должное, — мы часто ругаем участников четвертого крестового похода за удар в спину империи, и захват Константинополя, но без первого крестового похода (1096-1099г), империя могла накрыться медным тазом куда раньше. Хотя несомненно на западе к этому походу был и свой интерес — сплавить подальше самых буйных, а у самих буйных — пограбить, захватить новые земли, да еще и при полном одобрении церкви, которая обещала всем участникам отпущение грехов). Комнин принял крестоносцев, помариновал их, торгуясь о условиях дальнейшей транспортировки, и выторговал у них вассальные присяги. Некоторая часть крестоносцев, как только захватила земли в Палестине, конечно тут же положила на свои вассальные обещания болт. Но само существование государств крестоносцев на побережье, долгое время было занозой в заднице у мусульманского мира, и оттягивало на себя их внимание, позволяя империи хоть немного вздохнуть свободно.
* * *
Интерлюдия: — Анна Комнина и арбалет.
Надо сказать, что Анна Комнина заслуживает и нашей похвалы, и ругани. Это женщина царских кровей, энциклопедического по тем временам образования, острого ума, заряженная страстями и амбициями. Она была рождена править, но затем волею судеб оказалась отдалена от трона. Не смирившись, она воевала за него, но успех ей не сопутствовал... В своем труде "Алексиада" посвященном её отцу, — императору Алексею Комнину, — она описала нам множество событий, личностей, ритуалов, примет современной ей жизни и прочего — что без её труда не дошло бы до нас, и навсегда скрылось в бездонных водах прошедших лет. Но Анна в своем труде не всегда точна, часто пристрастна. Собственно, её труд не исторический, — он пропагандистский, весь подчиненный цели возвеличивания её отца и его рода. Мы могли бы даже назвать её труд прижившимся в русском языке словом "полемический", но... "полемос" на греческом, собственно, означает — "война". А вот с войной-то в труде Анны все довольно плохо. Как только Анна доходит до описания военных дел, и не может опереться на иные источники, кроме собственных описаний — она начинает "плавать". Дама энциклопедической образованности превращается просто в бабу, от которой все эти солдатики и пиф-паф, безмерно далеки. Она регулярно путается в званиях даже высших командиров, называя их то так, а то вот этак.
Самым ярким примером "компетентности" Анны в военных делах, является её попытки описания череды сражений армии её отца с султаном Килич-Арсланом. Согласно описанием Анны, её гениальный отец в сражении применил некий "паратаксис" — особый строй, супер-пуперский, и дотоле никому не ведомый. Сам император прыгал от радости, и был уверен что такой строй ему подсказал бог и нашептали ангелы. Все, в описании Анны, восхищаются этим строем. Враги — вах! — удивлены, озадачены этим строем, и безуспешно стучат в него своими медными лбами, приближая свое неумолимое поражение. Для самой Анны этот строй — свидетельство гениальности её отца. Строй так важен для неё, что она упоминает его несколько раз, специально возвращается к нему, старается предупредить любую критику и нападки на это отцовское достижение. "Может быть, слушая... ...кто-нибудь и решит, что это обычные рассказы историков и поэтов. Но этот боевой порядок казался всем новым и удивительным, никто никогда не видел его, и ни один историк не поведал о нем потомству"(С). Чтож — все что мы можем сказать — и сама Анна об этом строе ничего путного потомству не поведала. Она пытается о нем рассказать. Но она не может. У бабы-Анны нет для этого даже простейших геометрически-пространственных попыток описания в духе, "эти стоят тут, а те от них напротив...". Все что она смогла из себя выдавить, что при этом строе турки были вынуждены стрелять вправо, (то есть для ромеев стрелы летели слева, со стороны с которой ромейские воины хорошо защищены щитом), а сами ромеи могли стрелять влево (то есть туркам стрелы прилетали с правой, хуже защищенной стороны). Чисто теоретически такого эффекта можно добиться, поставив перед фронтом турок свой строй наискось, где ромейский левый фланг, хорошо обеспеченный от охвата, долбал бы стрелами врагов по диагонали. В то время как на правом фланге ромеев некая мобильная сила, вроде кавалерии, постоянно демонстрировала бы угрозу левому флангу турок мощной атакой, не давая им начать перестроение для приведения строев в паралель. Но косой или загнутый строй был придуман в столь додревние времена, что странно было бы рассказывать о его великом новшестве. Впрочем, байка про "не имеющий аналогов" появилась тоже не вчера.
Отчаявшись хоть как-то описать чудо-строй, Анна возмещает это словесными украсами. "Видя целиком всю фалангу, можно было подумать, что она, двигаясь, остается недвижной и перемещается, оставаясь на месте. Этот сомкнутый и единый строй напоминал незыблемые горы, он двигался, как огромный зверь, при этом фаланга двигалась, подчиняясь одной душе"(С). И все в таком духе. Красиво — и абсолютно бесполезно для понимания сути процесса.
Мы бы не останавливались так подробно на военной бездарности описаний Анны. Но проблема в том, что описаия и оценки Анны по многим, скажем так, не близким ей вопросам, вполне себе распространились в современных популярных представлениях.
Как пример можно привести широко распространившщееся мнение, что "византицйцы" не знали арбалета. Происходит это мнение опять же из описаний речистой Анны. Речь идет о записанном самым ужасным образом иностранном слове. "Тдзаггра", — пишет Анна, а произносилась эта мешанина букв примерно как "ТцанграЦангра". Это, видимо, перенос на греческий жаргонного старофранцузского названия арбалета, которое в зависимости от диалекта звучало как "чанкрэ"шанкрэшанкр", которое в свою очередь происходит от латинского "кансэрцансэр" (рак). Видимо франкским рыцарям, (а возможно, и латиноговорящим западным римлянам до них), арбалет своими мощными растопыренными дугами, — особенно в спущенном положении, когда ненапряженные плечи могли выгибаться вперед, — напоминал раскинутые клешни рака. Если это жаргонное прозвище арбалета действительно появилось еще в западной империи, при легионах, и дожило до франков в вульгарной латыни естественной передачей через поколения, то перед нами очаровательный осколок утраченного легионного жаргона. Для кабинетных теоретиков "аркбаллиста" (дугобросалка), а для простых пацанов в армии "кансэр", — рак. В современном французском, до сих пор "шанкр" имеет коннотацию дырыотверстия причем именно в человеческом теле. То что мы в русском называем сегодня называем "язваязвочка", хотя и у нас в медицине прижился недоброй памяти "твердый шанкр", — тьфу-тьфу-тьфу. То есть сейчас это уже термин медицинский, относящийся к болезням, но произошел он от оружия специально предназначенного дырявить тела.
