Факт убийства Константином сына и жены известен. Константин даже наложил на убитую жену Фаустину "проклятие памяти" — форма наказания применявшееся к государственным преступникам, когда о них старались уничтожить любые воспоминания, памятники и пр. Однако, повлияло ли это на склонение Константина к христианству?.. Зосим был ярым противником христианства, — и это вроде бы, придает его свидетельству убедительности. Ведь Зосим как раз и обвинял во всех бедах империи христианство и покровительствовавших ему императоров. Однако вот в чем проблема. Странно, что Зосим пишет, будто все языческие жрецы отказали императору в возможности прощения. Ведь из языческой греко-римской мифологической истории мы как раз знаем уйму примеров, когда родиче-убийце удавалось умилостивить богов. Да, это было трудно. Для этого приходилось попотеть, выполнить некий квест, — например сбегать в дальний храм, за покровительством особо авторитетного бога, — но это было возможно. Очень странно, что в этом вдруг отказали императору. (Ужели мы не знаем, как действуют хваткие жрецы — занеси нам сотню фунтов золота, император — все тебе отмолим). Непонятно и то, почему Зосим пеняет Константину на отказ от веры предков в пользу христианства, — в то время как Константин был поклонником довольно новомодной веры в Митру, — религии популярной, но по историческим меркам (в её римском варианте — со 2го века) очень молодой, и уж никак не относящуюся к предкам Константина. Короче, Зосим уже писал свою "оценку" Константина исходя из устоявшейся мифологии. Просто он ставил Константину знак минус там, где христиане ставили плюс.
Если попытаться привести изложенное Зосимом к некоему правдоподобию, то возможно, Константин действительно спрашивал жрецов о прощении за сыноубийство. И нарвался на отказ — но не у жрецов "веры предков", а как раз у жрецов-митраистов солнечного культа, чьи нравственные требования были весьма строги, и не терпели компромиссов. И тут к Константину подвалили всепрощающие ребята от христианства...
Достоверно известно одно. Константин еще в свою активную пору, оставаясь солнцепоклонником, миланским эдиктом разрешил христианам свободу вероисповедания, и где смог — приказал вернуть отобранное у христиан при гонениях имущество, или компенсировать его. Константин ограничил старые языческие жертвоприношения животных. Константин был похоронен по обряду трупоположения (до этого императоров, по старому римскому обычаю, пеленали и сжигали). Такой обряд мог быть, впрочем, выбран не самим императором, а его сыновьями — христианами. (Вернее сыном — ибо сын Констанций, емнип, единственный из всех успел прибыть на похороны). Но само то, что его сыновья стали христианами, косвенно говорит и о том, что сам император вполне лояльно относился к христианству, спокойно смотрел, как его сыновья выбрали веру, а возможно и сам сменил её под конец жизни, в силу каких-то сильных эмоциональных переживаний.
При этом, в Италии уже при сыновьях Константина закончили строительство нового храма, посвященного языческому культу императорской семьи. То есть христианство стало одной из равных религий, в череде многочисленных культов империи.
Хорошо, реальный Константин прожил всю свою активную жизнь язычником-солнцепоклонником. И возможно — это под большим вопросом — крестился на смертном одре...
Константин — реальный Константин, а не клоун с голографическим шоу на небе из христианских побасенок, как реальный политик не мог не считаться с ростом христианского населения империи. Глупо гонять христиан, если эта религия уже проникла во все слои общества, в том числе в твою собственную семью, и даже в легионах (особенно восточных) у тебя служит немало христиан. Отсюда благожелательность Константина к христианству. Более того, если христиане усматривали в личном знамени Константина — знак Иисуса — кто станет отказываться? Если эти ребята верят, что их бог покровительствует тебе, и готовы за тебя умереть — так и ради бога. Возможно, что Константин и сам в нужные моменты распускал подобные слухи о посланных ему знаках христианского Бога. В древности войско очень зависело от ощущения того, что у их предводителя все схвачено на высшем уровне — с богами. Это нередко решало исход сражения. Но если Константин и оглашал такое — то именно посредством слухов. Он не мог выскочить к легиону и завопить — "а ну резко перекрашиваем щиты!", ведь кроме христиан у него служили и, например, последователи Непобедимого СолнцаМитры, — "бога легионов", который был в то время был гораздо более популярен, чем христианский бог. И воодушевив одну часть войска, он потерял бы другую. Константин мог именно что пустить слух, чтобы кто хотел — поверил. Константин мог сделать и еще тоньше — он рассказывает о "божьем видении". Заметим "надпись эн тоута ника" не имеет подписи "С любовью, Иисус". Она анонимна. И пусть каждый из солдат сам, в меру своей веры, домыслит, какой бог оказывает покровительство их императору. Не так ли случилось "чудо" у Мульвийского моста?
Нам уже пришлось посвятить много времени религиозному вопросу. Но это необходимость, ибо этот коренной перелом римского общества, с естественной неизбежностью оказал влияние и на военное дело. Скажем о религии еще несколько последних слов.
Главный вопрос — как и почему христианство вдруг одолевает, скажем, намного более популярный во времена Константина культ Митры — этого "Непобедимого Солнца", "Бойца с Неправедным", "Блюстителя Договоров", "Друга Всем", "Спасителя"? Этого бога, чей образ, в целом, намного более нравственный, и менее лицемерный, чем тот, которого мы получили с развитием христианства? Как раздробленные христианские общины, чуть ли не у каждой из которых был свой взгляд на Христа, и многие из которых не могли ни в чем договориться друг с другом — одолели официально разрешенный культ Митры, которого император Аврелиан (214-270-275) вообще назначил покровителем империи? У которого были стойкие, спаянные общины с уже намного более единой разработанной обрядовой системой и едиными взглядами на своего бога? У обычных "гражданских" историков, (то есть не вникающих в военную сторону вопроса) возникают некоторые проблемы с объяснением этого факта. Обычно, гражданские историки упирают на то, что Митра проиграл потому, что его культ был герметичным. То есть, для вступления в общины Митраистов требовалось проходить ступени посвящения. В отличие от христиан, которые изначально принимали к себе всех.
Это объяснение, может служить лишь сопутствующим, неглавным фактором. Ведь само христианство было очень сильно преобразовано римской властью, буквально препарировано. И, как Франкенштейн, собранно из разных кусков, для того, чтобы оно смогло стать государственной религией. Точно таким же образом можно было реформировать и культ Митры — разрешили бы все что нужно разрешить, — и все. Нет, — причина была не в этом...
Скорее всего, главная причина почему Римская Империя на государственном уровне постепенно сворачивает поддержку митраизма, и делает ставку на поддержку христианства — лежит чисто в военно-политический сфере. Если мы посмотрим на время широкого распространения Митраизма в Империи — то мы видим, что вера в Митру приходит из Персии (в её тогдашнем виде Парфянской Державы). Приходит примерно во времена императора Траяна (53-98-117г). Именно этот император ведет победные войны с Парфией на востоке, отторгнув у старого врага Армению, Месопотамию, дойдя до парфянской столицы Ктесифона. Именно там, на востоке, многие легионеры приобщаются к культу Митры — Рожденного в пещере Божьего Сына, который провозглашал всеобщее равенство людей, и обещал блаженную жизнь праведникам после смерти.
Последователи Митры ждали срока, когда Митра вновь спустится с неба на землю, произведет суд над воскресшими мертвыми, грешников окончательно уничтожит, а праведных сделает бессмертными...
Траян был вынужден остановить военную компанию, и вскоре умер. А его приемник — Адриан (76-117-138г), понимая, что не сможет удержать присоединенные Траяном восточные территории — отказывается от них. Он отказался от захваченных предшественником территорию Ассирии, а Армению не стал включать в империю, оставив протекторатом. Это на довольно долгое время сделало отношения между Империей и Парфией... сносными. Парфяне получили люлей от Траяна, Адриан их — пусть и из собственных побуждений — облагодетельствовал. Империя напрягалась на других границах, а культ Митры спокойно распространялся по империи, — сперва в низах, а потом и в элите, получив национально-колоритную переработку от греко-римских интеллектуалов.
Но в III веке — ситуация меняется. Персия — (теперь уже в виде Сасанидской Державы) вновь пытается взять реванш. И римская элита вдруг обнаруживает, что в ослабевшей, погрязшей в кризисе империи, и в верхах и особо в низах, и в армии, — процветает культ Бога, родиной которого является вновь воскресший к бурной деятельности злейший враг. Это культурная зависимость — фактор, который трудно недооценивать. Грубо проводя аналогии с современным временем: Представьте, что во времена "холодной войны" между СССР и США, американский генерал заглядывает в казарму, и видит, что его призывники совместно с офицерами, читают "Манифест коммунистической партии". Это же катастрофа! Как тут воевать, если твои собственные солдаты так сильно культурно связаны с противником?
Поэтому, в какой-то момент наиболее прагматичное, сознательное, и патриотическое течение в римской элите, — делает ставку на Христа. То есть на, — рожденного в пещере Божьего Сына, который провозглашал всеобщее равенство людей, и обещал вернутся на землю, чтоб учинить разгон грешникам, и блаженную жизнь праведникам после смерти. (Звучит знакомо, да? Кажется, что-то такое мы уже читали буквально парой абзацев выше, правда у Митры тут явная пальма первенства перед Христом). Ставка делается на веру, никак культурно не связанную с вечным врагом, а пришедшую от давно загнанных под лавку иудеев. При этом, эта вера так в некоторых ключевых моментах так стала напоминать митраизм — (отчего у более поздних христиан изрядно пригорало) — что появляется возможность ассимилировать в неё и митраистов. Для этого, правда, пришлось перетащить некоторые обряды и верования митраистов в изготовляемое христианство. Мы можем по-разному называть Бога и Божьего сына, — главное, чему он нас учит, не так ли? И именно этим объясняется, почему так быстро — по историческим меркам — исчезают общины митраистов. Они благополучно ассимилируются в новом культе, — но уже никак не связанным с грозным вечным врагом.
Когда мы говорим о некоем течении, которое сделало ставку на христианство — опять же, не нужно представлять комнату с задернутыми шторами, где некие серые владетели мира решают, какой станет новая религия. Конечно это был сложный процесс, где смешивались пылкая религиозная вера одних, трезвый расчет других, а также воля его величества случая. Но что люди, относившиеся к религии крайне прагматично, если не сказать насмешливо, были и в древнее время — факт известный. Как яркий пример можно вспомнить императора Веспасиана, (9-69-79г), который в свое время насадил в империи культ обожествления императоров. Официально император считался живущим божеством, а после смерти как лучший представитель богоизбранного народа попадал в сонм бессмертных богов. Вся империя отправляла обряды по этому культу. Сам же Веспасиан, почувствовав дыхание смерти успел горько стебануться: — "Ваэ, путо дэус фио" (Увы, кажется становлюсь богом). В этом "увы" отчетливо видно, насколько сам Веспасиан верил в свою божественность.
Огромным преимуществом христианства, — в том смысле, чтобы слепить из него единый государственный культ — оказалась его рыхлость, многовариантность до полной противоположности, разнообразие, еще не устоявшегося канона. Ведь мобильных телефонов и Интернета тогда не было. Немногочисленные последователи Христа унесли свою веру в другие регионы, и часто оказывались без связи между группами на десятки, а то и на сотни лет. В новых областях люди осмысливали и трансформировали рассказы о Христе под свой менталитет и быт. Конечно христиане пытались поддерживать контакты. Знаменитые послания апостолов, это как раз и есть вот такие дошедшие до нас письма от общины к общине. Но маленьких общин были десятки, потом сотни. И у этих сотен общин были сотни евангелий. Не удивляйтесь, именно сотни. Мы привыкли считать евангелиями книги. Но ведь изначально евангелия были устными рассказами о Христе. Эвангелио, в переводе значит — "благая весть". По земле ходили апостолы, и "благовествовали" людям. Апостолов были тоже сотни. У нас при слове апостол сразу же рядом возникает число двенадцать. Но апостол в переводе с греческого это просто "посланец". Вот христианские старейшины и рассылали своих посланцев в другие общины. Итак, сотни апостолов разносят сотни евангелий. Добавьте к ним еще и просто бродячих проповедников. Причем некоторые из "проповедников", честно говоря, вообще могли не знать христианскую традицию, а могли только представиться христианской общине таковыми, чтобы остановится в ней и на халяву пожрать сколько получится. Эти лже-проповедники были такой проблемой, что в раннехристианской переписке даже сохранились поучения, — как отличить настоящего странствующего христианина, от ложного. Если остался жрать больше нескольких дней, — значит ложный! Но давайте представим вот такого говорливого лже-проповедника, уже умудренного горьким опытом, и не задерживающегося в общинах больше нескольких дней, но при этом с большой экзальтацией умеющего рассказывать придуманные им же байки о Христе. Сколько их вошло в христианскую традицию... Позже, рассказы о Христе стали записывать, и объединять в рукописные списки. Счет Евангелий, в таком формате, с сотен уменьшился до десятков. Для многих общин эти книги стали святыми. Проблема в том, что различия в этих евангелиях шли по самым коренным вопросам. Кем был Иисус. Какова была его природа. Какую весть он нес людям.
Именно эта рыхлость христианства и позволила довольно легко впитывать ему элементы веры и обрядов других культов, растворяя их в себе, делая своими.
Но — диалектика. Все что является преимуществом, — может обернутся и недостатком. Именно эта рыхлость христианства сыграла с ним злую шутку, когда императоры попытались привести его к "единому знаменателю". Чтобы была понятна глубина проблем, с которой столкнулись создатели единого государственного христианского культа, в лице христиан, — представьте себе такую ситуацию. Встречаются два пламенных, истинно верующих древних христианина. (Может быть, они оба даже служат в легионе):
— Здорово, друг!
— Здорово!
— А ты какой веры?
— А я-то христианин. А ты?
— И я христианин!
— До чего же хорошо встретить единоверца!
— Да, чудно, чудно!..
— Слушай, ну раз тут у нас есть свободная минута, — пойдем-ка займемся группен-сексом. Попердолим друг-друга всласть в попец. Подуем друг-другу в гудочки. Сделаем друг-другу приятно, брат во Христе.
— Да ты чего, совсем сдурел?! — В испуге отшатывается собеседник.
